Последний день, когда цветёт сакура

      Год, когда сменялись века, даря людям новую надежду, стал годом, когда Феликс потерял надежду вернуться домой. По окончании войны, его семью увезли в Японию по той лишь причине, что вся семья занималась керамикой. Это был конец шестнадцатого века, когда он осознал, что его слово ничего не значит против кого-то, у кого больше силы и власти. Он бережно хранил воспоминания о родном доме, от которых где-то внутри, в районе солнечного сплетения, становилось тепло и легко, но надежда вернуться туда угасала с каждым пройденным километром, с каждым днем, прожитом на чужой земле. Он видел те же звёзды над головой, его окружали такие же снега и голые деревья, размытые тракты, холодный, сильный ветер, что идет с океана, но что-то неуловимо было другим: улыбки людей казались неискренними, эмоции наигранными, словно в театре, представления которого он хоть и не видел, но часто слышал о них от соседки, которая жила на окраине их деревушки и в молодости выступала. Даже сакура, стоящая около дома, в котором их разместили, казалась чужой.       Со временем он привык, пообжился, даже начал думать, что здесь, в Японии, не так уж и плохо, и могло быть хуже, ведь он мог здесь быть один. У него хотя бы есть возможность видеть лица родителей и сестры, уставшие, посеревшие от плохого питания и редкого пребывания на солнце, но всё ещё такие родные, черты которых он знает наизусть. Но горечь от невозможности вернуться домой всё же догоняла его — во время национальных праздников и в период цветения сакуры. Казавшаяся раньше чужой сейчас она была единственной, не позволяющей забыть о родном клочке земли и утратить последнюю надежду. «Может быть, однажды, небеса позволят мне вернуться туда и вновь увидеть дом», — думал он, смотря перед сном, как розовые лепестки, кружась, опадают на землю и укрывают её, словно одеялом, не оставляя ни клочка серой земли.       Когда он наблюдал цветение чужой сакуры в третий раз, он разочаровался в Японии в третий раз — первый раз он испугался, наблюдая мужчин в красивых доспехам, во второй, шагая по промерзшей земле уставшими ногами. Феликс уже замечал, что коренные японцы к ним, к корейцам, относятся с пренебрежением, но никогда не думал, что их ненавидят. Кто-то поджёг их дом, в котором они жили, тихой, тёмной ночью. Отец быстро разбудил Феликса с сестрой, а после того, как убедился, что они в безопасности на улице, вернулся обратно в дом, чтобы спасти жену.       Началась суматоха. Проснувшиеся соседи начали таскать ведра с водой, силясь своими силами потушить пожар, но всё было без толку: огонь слишком быстро распространялся. Феликс впал в ступор и из-за ступора и постоянно шныряющих туда и обратно людей не заметил, как сестра побежала в дом, чтобы помочь отцу. Парень лишь помнит жар от огня, охватившего всё здание, треск дерева и шум обваливающихся балок.       Что теперь делать? Куда идти? Ради кого продолжать жить? Феликс не понимал, как его жизнь могла перевернуться с ног на голову всего за каких-то несколько десятков минут. Что ему теперь делать?       Он просидел на ещё холодной, не прогревшейся после долгой зимы, земле, пока робкие, словно стесняющиеся освещать то, что натворил огонь, лучи рассветного солнца не появились из-за горизонта. Соседи давно разбрелись по своим домам, задаваясь вопросом, кто мог совершить такое, приговаривая, как тяжело сейчас должно быть Феликсу, который за одну ночь потерял всю свою семью, самых близких ему людей. Парень обнимал свои ноги, поджатые к груди, руками, словно стараясь закрыться от всего мира, до сих пор не понимая, что это — не сон и он не проснётся на своей кровати. От его кровати остались лишь пепел и сажа, на которые он смотрит невидящим взглядом, не желая верить, что это все произошло наяву. Он поднимается на затёкшие ноги и подходит ближе, лёгкие забиваются запахом гари, и тогда он осознаёт, что это всё реальность. Что мать погибла во сне, желающий спасти её отец не смог выбраться из-за стены огня, преградившей ему путь, а прошмыгнувшую в дом, в тайне от просящего не идти вслед за отцом Феликса, сестру встретила обвалившаяся балка, поддерживавшая до этого крышу.       В момент, когда Феликс понимает, что остался один, комок в горле нашёл себе путь наружу, скатившись горячими слезами по холодным щекам. Парень больше не может сдерживать слёзы, надежда, что это всё сон, испарилась, словно её и не было, а боль утраты захватила всё его тело и царапала душу своими когтями.       В этот раз сакура, на которой только-только начали появляться первые бутоны, принесла Феликсу только боль.       За несколько дней, которые он прожил у милой старушки-соседки, которая, понимая его ситуацию, пустила к себе, он похоронил родителей и сестру, собрал уцелевшие вещи, которые родители хранили в сарае позади дома, до которого огонь не добрался, в небольшую сумку, попрощался с приютившей его бабушкой и отправился в путь. На прощание старушка сказала, что в народе считают, что цветение сакуры знаменует новое начало. Феликс на это только горько усмехнулся. Он был бы рад, не забери это новое начало у него семью.       Он принял решение двигаться в столицу. В той деревушке всё равно делать было нечего, он даже пропитание себе найти не смог бы. Возможно, в Киото он сможет устроиться помощником в какую-нибудь лавку. А вдруг найдётся возможность вернуться в Корею? Он не знал, какой подарок или же испытание приготовила ему судьба, но понял, что не может так просто сдаться. Родители его не так воспитывали, они всегда говорили, что нужно стараться несмотря ни на что, а там уже будь, что будет.       Феликс отлаживает взглядом горизонт и тяжело вздыхает. Он провёл в дороге уже пару дней, по ночам останавливался в гостиных домах, расплачиваясь теми немногими монетами, которые удалось скопить родителям, но идти предстояло ещё долго. С юга Японии, где их оставили, когда привезли, ему нужно попасть почти в центр страны. После минутного отдыха, чтобы просто перевести дыхание, он перехватывает сумку в другую руку и продолжает идти. Ему не остаётся ничего больше, кроме как продолжать идти: возвращаться некуда, но возможно он сможет что-то изменить в столице. Он постарается изменить.       Когда солнце начинает клониться к горизонту, окрашивая небо в нежные розовые оттенки, когда земля, местами укрытая лепестками розовых цветов и привлекающая взор парня, начинает остывать, его нагоняет повозка, сопровождаемая конными самураями. Феликс ощущает, как внутри что-то сжимается из-за страха, но виду не подаёт. Отец учил относиться к самураям с уважением: «Разговаривай, проявляя уважение. Они выше нас по статусу, тут уж ничего не поделаешь», — сказал он однажды, когда они прибирались в мастерской перед тем, как лечь спать.       — Куда держите путь, господин? — почтительно кланяясь, спрашивает следующий за повозкой всадник, уверенно держащийся в седле на красивом коне.       Феликс, кланяясь в ответ ниже, отвечает еле слышимым, хриплым, от жажды, которая острыми когтями раздирает горло, голосом:       — Я держу путь в столицу, господин, — охватывает взглядом самурайские доспехи, длинную катану в ножнах и не смеет поднять глаза выше шеи. Мужчина удивленно смотрит на парня.       — Меня зовут Хван Хёнджин, я сопровождаю своего господина в Киото. Думаю, в повозке для слуг найдётся место. Тракт опасен в это время года, да и путь неблизкий.       Феликс хочет было сказать, что не хочет доставлять хлопоты, но встречается взглядом с добрыми карими глазами, и все возражения почему-то больше не кажутся ему весомыми причинами отказываться. Он кланяется, отвечая лишь:       — Благодарю Вас.       Хёнджин выводит своего коня из строя, чтобы нагнать повозку и предупредить хозяина, а Феликс остаётся на месте, не понимая, почему мужчина решил ему помочь. Самураи, которых он встречал раньше, которые привезли их в Японию, которые обходили деревни с патрулём, даже не обратили бы внимания на одинокого путника.       Дальше Феликс продолжил путь в повозке для слуг. Ехать нужно было сидя, останавливались только с целью переночевать, так что всё его тело, привыкшее к ходьбе и движению, начинало ныть, когда он спускался на становящуюся всё более тёплой землю. Так и сейчас, шагая к гостиному дому, парень думает лишь о том, чтобы задержаться на улице подольше, чтобы дать затёкшим мышцам хоть какую-то нагрузку и подышать весенним воздухом чуть дольше. Он поднимает взгляд на небо, виднеющееся из-за крыши небольшой постройки, и наполняет лёгкие воздухом до конца. Спокойно. Феликс стоит так какое-то время, пока его не окликает приближающийся Хёнджин.       Парень склоняется в приветствии, когда самурай равняется с ним.       — Могу я отвлечь Вас на разговор? — тихо, словно не хочет, чтобы кто-то вокруг услышал, спрашивает мужчина. Феликс лишь кивает, удивлённо хмуря брови.       Они проходят на задний двор, покрытый розовыми лепестками, которые напоминают Феликсу о боли, до сих пор мучающей его. Видимо, у него судьба такая, — переживать горестные моменты под опадающие цветы.       — У Вас всё хорошо? Не возникает проблем с питанием или в дороге?       Парень смущённо кивает, не понимая, почему этот самурай словно заботится о нём.       — Да, всё хорошо. Спасибо Вам, — подкрепляет словами Феликс, улыбаясь одними лишь уголками губ. — Об этом я даже и мечтать не смел.       Хван поджимает губы и смотрит на такое грустное лицо парня напротив. Даже когда Феликс улыбается, он опечален чем-то. Хёнджин, наблюдавший тень печали на лице своей матери в течение многих лет после смерти брата, научился хорошо распознавать эту эмоцию.       — Почему Вы решили направиться в Киото? — заходит издалека Хван, не решаясь спросить напрямую. Может, причина путешествия связана с причиной, почему он не видит счастья в выражении карих глаз? И не ошибается, потому что видит, как Феликс опускает взгляд, носком туфли копошась в опавшей сакуре.       И Феликс рассказывает ему. Рассказывает причину, по которой оказался в Японии, причину, почему направился в Киото, причину, почему в пути один. А Хёнджин лишь внимательно слушает и сочувствует парню, который в столь юном возрасте пережил столько проблем, с которыми не все взрослые то могут справиться.       — Мне очень жаль, что такие вещи случились с Вами, — тихо говорит он, когда парень заканчивает свой рассказ.       Небо уже теряет богатую палитру цветов, постепенно уступая место звёздам.       После того разговора, Хёнджин стал чаще обращать внимание на Феликса. Парень часто улыбался, смотря на звёзды, когда они останавливались на постоялых дворах, но улыбка всегда была с тенью грусти, и, даже зная историю Феликса, Хван не понимал, почему от звёзд он испытывает такие эмоции. Мужчина пообещал себе, что, пока Феликс рядом, он будет приглядывать за ним, помогать, чем может. Так его воспитали родители, — помогать окружающим по мере своих возможностей. И он не раз видел, как люди благодарили их, говоря, что их помощь была словно подарком судьбы.       У Хёнджина редко выпадала возможность поговорить с парнем — пока Феликс находился в повозке, он сидел в седле, когда останавливались на постоялых дворах, нужно было позаботиться о лошадях, а когда было окончено с трапезой и он направлялся в комнату, чтобы ненадолго закрыть веки, окунувшись в сон, то нигде не видел Ли, видимо, тот уже спал. Поэтому, когда у одной из повозок сломалось колесо и все остановились, чтобы починить его, Хёнджин, заметив прогуливающегося Феликса, подошёл к нему с просьбой о разговоре. Он не понимал, почему, но ему хотелось узнать парня, узнать, о чём тот думает и переживает, какие мечты заставляют его двигаться дальше и какие мысли приходят перед сном и как только он открывает глаза, проснувшись.       Они направились вдоль раскидистых ветвей ореховых деревьев, на которых только-только начали распускаться почки.       — Чем планируете заняться в столице? — интересуется Хёнджин, поддерживая медленный темп, чтобы у парня не сбилось дыхание.       — Думаю, устроюсь в лавку керамики. Это всё, что я умею делать, так что выбор небольшой.       Хёнджин смотрит на красивый профиль идущего рядом парня, снова замечая грустную, но тёплую, улыбку на лице, словно эта грусть приносит ему приятные воспоминания, и задумывается на секунду.       — Мой знакомый держит свою лавку в Киото. Думаю, он будет не против взять одного работника.       — Правда? — Феликс смотрит на мужчину, а тот замечает в его глазах искорки счастья и подвисает на секунду. Если так выглядит счастливым Ли Феликс, то Хёнджин готов делать его счастливым постоянно, лишь бы и дальше видеть такую его улыбку на лице и в глазах. «Это лучше любых слов благодарности» — проскакивает у него в мыслях.       — Через пару дней мы будем в Киото, я предупрежу его, — кивает Хёнджин, словно говоря Феликсу, что это правда, я сделаю это для тебя.       — Благодарю Вас, господин. Вы уже помогли мне, так что я не посмел бы Вас просить о таком, — кланяясь, говорит парень.       — Мне это ничто не стоит, — улыбается мужчина. — Мои родители всегда говорили, что нужно помогать окружающим, так что я стараюсь не опорочить их имя.       — Мне кажется, они воспитали прекрасного сына.       — Благодарю, — кивает Хёнджин и, заметив, что колесо почти закончили чинить, вздыхает. — Пора возвращаться, — говорит он Феликсу, указывая рукой на повозку.       По приезде в Киото, Хёнджин сдержал своё обещание и, как только освободился, отвёл Феликса в лавку керамики к своему знакомому, который, узнав, что парень занимался керамикой ещё в Корее, сразу же взял его к себе в помощники, — корейская керамика очень ценилась в Японии. Так, Феликс стал жить в лавке, помогая Атсуши Ёсимаре — так назвался хозяин лавки. Жизнь стала напоминать ту, которой он жил раньше в деревне на юге Японии, с родителями и сестрой. И так же, как и раньше, он не переставал думать о возвращении в Корею, подолгу смотря на звёзды перед сном.       С приходом лета Хёнджин стал заглядывать реже, а ситуация в стране более напряжённой. На улицах города всё чаще можно было услышать имя Токугавы, а привычный уклад жизни незримо менялся. Вводились новые налоги, люди говорили, что в провинциях иногда вспыхивали беспорядки, но те быстро пресекались. В такой обстановке, мысли о возвращении в Корею перестали посещать голову, Феликс понимал — сейчас не время думать об этом. Когда Хёнджину удавалось прийти в лавку, он лишь грустно улыбался, замечая, что Феликс перестал говорить о своей жизни в Корее. Мужчина понимал, что Ли хочет вернуться на Родину, но также он понимал, что нужно подождать для этого более подходящего момента.       За последние месяцы он успел привязаться к этому парнишке, который умел так лучезарно улыбаться, что даже в пасмурный день вдруг становилось радостно и тепло на душе. Хёнджин не понимал природы этих чувств, появившихся неожиданно, но и не гнал их от себя. Он часто думал, что если не сможет по какой-либо причине вновь увидеть Феликса, ему станет очень пусто, словно кто-то забрал что-то важное. Феликс же считал, что сама судьба, не иначе, свела его с Хван Хёнджином, который помог ему, когда парень нуждался в помощи больше всего, и продолжал радовать, открывая немного скрипящую дверь лавки и принося своим появлением повод для улыбки.       По прошествии ещё нескольких месяцев, когда земля была укутана мягким, искрящимся в солнечных лучах, снегом, Хёнджин зашёл в лавку вновь с хорошими новостями.       — Мне дали пару недель выходных, и я планирую отправиться к подножию Фудзи, — сказал он тогда, улыбаясь. — Составишь мне компанию? — добавил после секундного молчания. Как-то Феликс обронил, что хотел бы увидеть Фудзи своими глазами, поэтому наблюдать сейчас улыбку на его лице было ожидаемо, но от того не менее приятно.       Атсуши отпустил Феликса, не задав ни единого вопроса. Он видел, как тосковал парень в стенах лавки и что улыбался тот лишь мечтая и при появлении самурая. Необходимые вещи тоже были собраны быстро, а на скопленные деньги Феликсу удалось найти на рынке тёплое кимоно, в котором он не замёрз бы при длительном пребывании за пределами стен лавки.       В договорённое время Хёнджин стоял у лавки с двумя лошадьми — одна, на которой Феликс встретил мужчину, вторая для него.       — Я не умею ездить верхом, — смущённо ответил парень.       — Не страшно. Никогда не поздно научиться, — успокоил его Хван и быстро объяснил, как забраться в седло, как держать поводья и управлять лошадью. Первый раз мужчина помог Феликсу сесть на лошадь, в следующие разы же Феликс делал это сам, хоть получалось это у него и не так ловко, как у самурая.       Они выехали за пределы города в тишине, наблюдая, как городские виды постепенно сменяются пейзажами величественной природы. Снег под копытами лошадей приятно хрустел, лёгкий мороз кусал за щёки, отчего они покрывались румянцем, а нос приятно щипало от холодного воздуха.       — Мой отец часто рассказывал о красоте Фудзи, когда бывал дома, — говорит Хёнджин, предаваясь воспоминаниям. — Он был самураем, поэтому дома он бывал нечасто, но любил рассказывать мне разные истории. Я до сих пор помню, как светились его глаза, когда он рассказывал о Фудзи.       — Поэтому ты решил стать самураем? Потому что отец тоже самурай? — интересуется Феликс, смотря на заснеженный горизонт. Его всегда интересовал этот вопрос, но он никак не набирался смелости, чтобы спросить.       — Был. Он не вернулся после войны с Кореей, — на лице Хвана появляется грустная улыбка, а Феликс уже жалеет, что спросил. — Но да, это была одна из причин. В том возрасте, когда я решил, что хочу учиться самурайскому делу, я очень хотел быть похожим на отца, чтобы он гордился мной. Самураи мне всегда казались чем-то прекрасным. В моём детстве их было ещё много, к ним проявляли уважение и их почитали. Сейчас это уже не так. Многие начали нарушать бусидо, по сути предавая саму суть самураев, — он замолкает на несколько десятков секунд, а Феликс не решается спросить, что стало с его отцом, и так понятно, что Хван не хотел бы вспоминать о его смерти. — Я рад, что увижу то место, которое очень любил отец, — улыбается Хёнджин, смотря на парня. И в этой улыбке Феликс читает «Всё хорошо. Не переживай, что спросил меня об этом».       По дороге к Фудзи они несколько раз останавливались в лесу и разводили костёр, на котором подогревали собранную еду и грелись в разговорах и улыбках друг друга. Через несколько дней пути они достигли подножия величественной горы.       — Я хочу встретить рассвет здесь, — завороженный красотой природы, говорит Феликс.       — Встретим, — кивает Хёнджин, смотря на профиль парня и стараясь запомнить каждую деталь — морщинки у глаз, которые светятся от счастья, веснушки, подаренные ему солнцем, и пухлые губы, растянутые в широкой улыбке, от которой вновь внутри разливается тепло.       На рассвете он разбудил Феликса, тихо позвав его по имени. Они просидели рядом друг с другом, плечо к плечу, наблюдая, как восходящее солнце окрашивало небо в розовые и золотые цвета, а когда небо стало голубым, начали собираться в обратный путь.       Время в дороге до Киото, наполненное разговорами и ещё не утихшими после созерцания красоты Фудзи чувствами, пролетело незаметно. Когда они добрались до лавки, Феликс, наполнив лёгкие воздухом, почувствовал — скоро весна.       Когда метели уступили место оттепели, когда на сакуре начали распускаться первые бутоны, Хёнджин пригласил Феликса на ханами — традиционный фестиваль цветения сакуры в Японии.       — В столице бывает очень красиво в это время года, весь город утопает в розовых цветах, некоторые играют традиционную музыку, — сказал мужчина, отпивая чай из кружки.       Феликс хотел сходить на фестиваль, еще больше хотел сходить на него с Хёнджином, поэтому согласился, не раздумывая.       Прогулочным шагом они добрались до площади, на которой и правда музыканты играли традиционную музыку, а после самурай повёл Ликса к реке.       — Я арендовал лодку, — ответил он на вопросительный взгляд Феликса, забираясь в лодку и подавая ладонь парню, чтобы помочь забраться на неустойчивую поверхность.       Феликс тихо сидел, наблюдая за красотой вокруг — город, утопая в лепестках сакуры, действительно завораживал, что даже дышалось через раз из-за страха, что это окажется лишь сном. Лодка, направляемая Хёнджином, медленно рассекала водную гладь, сплошь покрытую цветами. Спустя несколько минут, Хёнджин кладёт вёсла в лодку, полагаясь на течение. Они подплывали к склоняющимся друг к другу деревьям.       — Так волшебно, — выдыхает Феликс, подняв взгляд на переплетающиеся ветви деревьев, из-за которых виднелось небо в закатных красках.       Хёнджин смотрит на парня и видит лишь красоту. Золотой закатный свет мягко очерчивает нежные черты лица Феликса, у которого в глазах искорки самого настоящего счастья. Мужчина снова подвисает на секунду, а затем, не сдержав порыва, наклоняется к Феликсу и, касаясь его щеки ладонью, целует. Пухлые губы застывают в шоке, но Феликс, прикрыв глаза, отвечает на поцелуй. Они не понимают, почему их так тянет друг к другу, но отрицать этот факт было бы глупостью. Хотелось узнать друг друга, хотелось касаться, пусть и случайно, когда передаёшь кружку чая в изящные ладони, например. Хотелось быть рядом, чтобы дарить счастье, хотелось так много.       Феликс отрывается первый и, смущённо улыбаясь, отчего на щеках появляются еле заметные ямочки, опускает глаза. Хёнджин выдыхает тёплый воздух на щёку парня и берёт вёсла в руки, начиная грести к берегу. Они переглядываются и улыбаются друг другу. И не нужно никаких слов, для них и так всё понятно — через взгляд и улыбки у них произошёл целый диалог.       «Ты мне очень дорог».       «Ты мне тоже. Спасибо, что ты есть».       Они провели вместе знойную жару лета, много прогуливаясь по узким улочкам города, когда Хёнджину удавалось найти свободное время, и целуясь в тени раскидистых деревьев, когда солнце отдавало небо во владение звёзд.       — О чём ты мечтаешь? — спросил Хёнджин, когда они выбрались на небольшой пикник в конце лета. Вечерами уже чувствовалось приближение осенних холодов, но в этот день было душно, поэтому он собрал свои порядком отросшие тёмные волосы белой лентой.       Феликс отрывается от разглядывания солнечных зайчиков, бегающих по водной глади, и поднимает взгляд на небо, на котором через пару часов будут видны звёзды.       — Вернуться в Корею, — тихо говорит он, а Хван в его глазах видит неподдельную тоску. — Япония красивая страна, и здесь многое похоже на Корею, но… — он делает паузу, опуская взгляд обратно на реку, но словно не замечая её. — Здесь всё вроде так же: те же звёзды, которые я видел из окна дома, такая же мягкая земля, даже сакура. Но у меня нет ощущения, словно это то, что я могу назвать родным.       Он поджимает губы, словно говоря «извини», и тихо вздыхает. А Хёнджин наконец понимает, почему парень всегда выглядит таким грустным, когда смотрит на звёзды. Он понимает, что тот просто очень скучает по Родине, скучает, как скучают люди по ушедшему в историю детству, как скучают по родителям, которые остались живы лишь в воспоминаниях.       — Если бы мне дали выбор: прожить долгую жизнь здесь, в Японии, или хотя бы на день вернуться в Корею, я бы без раздумий выбрал второе, — добавляет Феликс, часто моргая, дабы согнать неожиданно появившуюся в уголках глаз влагу. Хёнджин накрывает ладонь парня своей, чтобы поддержать, чтобы сказать «Всё будет хорошо, ты вернёшься домой», и Феликс благодарно растягивает губы в улыбке, кивая.       Осенью Хёнджин перестал заходить в лавку. Он лишь передал Феликсу письмо, сказав на прощание, что будет думать о нём. Благодаря тому, что мужчина обучил его чтению, Феликс понял, что самурай сопровождает своего господина на север страны.       Феликс начал жить ожиданием. Каждый раз, когда дверь лавки открывалась, он поднимал взгляд, надеясь увидеть родные карие глаза, но раз за разом с грустью опускал голову. Он хотел написать ему письмо, но, даже умея писать, передать он его не смог бы. Парень мечтал перед сном, что, существуй способ общаться мысленно, он заплатил бы любую цену. Но такой возможности не было, поэтому он лишь закрывал глаза, погружаясь в недолгий сон.       В ожидании он наблюдал смену сезонов — разноцветные листья, укрывающие землю, покрылись слоем снега, а за стенами лавки, в которой сохранялось тепло, завывали метели. Надежда снова поселилась в его сердце, с каждым скрипом двери принося боль и отчаяние. С очередным скрипом двери он не поднял глаза, боясь не увидеть тот самый взгляд, которым Хёнджин словно говорил «Ты самое ценное, что есть у меня в жизни», боясь потерять остатки надежды, но знакомый голос, заглушивший собой вой ветра, заставил сердце пропустить удар:       — Феликс, я вернулся.       Парень, молниеносно подняв глаза, врезался взглядом в почти такие же, как у него самого, лишь чуть темнее, глаза, по обладателю которых он так скучал эти месяцы.       — Будешь жить со мной? Мне выплатили жалованье и с накоплениями я смог купить дом неподалёку, — говорит Хёнджин, улыбаясь, а Феликс, подбежав за долю мгновения, обнимает его, не слыша ни слова.       Дом оказался небольшим, но от этого не менее уютным. Феликс, живя в нём с Хёнджином, которого господин отпустил на несколько месяцев, заметил, что он чувствует себя почти как дома в Корее. Они быстро наладили совместный быт, вместе завтракая ранним утром и ужиная, когда на небе уже царствовала луна. Когда Феликс уходил в лавку, Хёнджин часто тренировался с боккэнами, совершенствуя технику, а по возвращении парня, они читали книги друг другу — чтение на японском уже не вызывало у Феликса каких-либо трудностей.       Когда началась оттепель, Хёнджин подарил Феликсу то, о чём тот и мечтать не мог.       — Я отвезу тебя в Корею, — сказал он, когда Феликс собирал посуду после совместного ужина. Парень застыл, думая, что ослышался, но Хёнджин продолжил. — Я договорился с владельцем торгового корабля, завтра нужно отправиться в путь, чтобы мы успели к отплытию. Я уже сказал Атсуши.       Феликс несколько раз моргает, неосознанно задерживая дыхание, всё ещё не веря, что это правда, но, когда понимает, что Хван не стал бы шутить такими вещами, зная, что это может причинить парню боль, робкая улыбка трогает его губы.       — Завтра? — переспрашивает он, смотря со счастьем в глазах на мужчину.       Хёнджин кивает и, подойдя ближе, обнимает парня, вдыхая запах мягких волос.       — Скоро ты будешь дома.       Ночь перед отъездом для Феликса длилась целую вечность. Из-за переполняющих его эмоций — вновь проснувшейся надежды увидеть родные пейзажи, благодарности и любви к человеку, который, раз за разом, помогает и исполняет его, Феликса, желания, некоторые из которых он даже не озвучивает, — он долго не мог уснуть. Разбудивший его на рассвете Хёнджин с грустью посмотрел на залёгшие тени под глазами парня, но тот, улыбнувшись, не оставил и следа от негативных эмоций. Они взяли собранные накануне вещи и отправились в путь на лошадях. Снег так же хрустел под ногами, вызывая ностальгию, — после непродолжительной оттепели на Японию вновь пришли морозы. Холодный, сильный ветер, пробирался в лёгкие обоим, царапая внутренности, но жар от костра отогревал замёрзшие ладони и красные щёки. Вскоре они пересели на корабль, оставив лошадь Феликса на разъезжем тракте, со своей же Хёнджин расставаться не хотел, что оказалось кстати по прибытии в Корею — ещё несколько дней они добирались до деревни, в которой раньше жил Феликс, верхом на одной лошади. Парень, ехавший позади Хёнджина, с трепетом наблюдал родные пейзажи.       Ступив на порог родного дома, Феликс ужаснулся: всю поверхность покрывал толстый слой пыли, но, быстро взяв себя в руки, принёс воду из колодца, чтобы убраться.       — Сколько мы сможем пробыть здесь? — спросил он, опуская тряпку в небольшую лохань.       Хёнджин улыбается, понимая, что Феликс хочет вернуться с ним, и отвечает:       — В конце лета нужно возвращаться в Японию.       Когда парень заканчивает протирать поверхности от годовых слоёв пыли, радуясь, наблюдая всё ещё не изменившуюся обстановку родного дома, он, не заметив, сносит несколько чашек, стоявших на столе. Улыбка пропадает с лица, а когда он опускается и начинает собирать осколки, ладонь пронзает боль.       — Ты в порядке? — спрашивает подошедший Хёнджин и оглядывает ладонь, из пореза на которой на пол капает горячая кровь.       — Всё хорошо, просто испугался от неожиданности, — отвечает Феликс.       Хёнджин промывает ему рану чистой водой и перевязывает, говоря, что закончит уборку сам.       Они проводили всё время друг с другом. Когда ветер завывал за окном, согревались в объятиях друг друга, читая книги вслух — это стало их любимой традицией по вечерам, когда же погода за окном была благосклонна, Феликс вытаскивал Хёнджина на улицу и показывал места, в которые он любил ходить, будучи ещё ребёнком. Родные пейзажи почти не изменились — лишь деревья стали выше, а ветви на них гуще, напоминая парню о том, что он уже не тот ребёнок, который бегал по этим местам с сестрой. Они часто разговаривали словно ни о чём, но при этом обо всём одновременно, легко улавливая в словах друг друга то, что боялись произнести прямо и вслух. Хёнджин часто рисовал Феликса, когда тот сидел, задумавшись или предаваясь воспоминаниям, с лёгкой улыбкой на лице. Они проводили много времени вместе, но всего времени мира не хватило бы им, потому что они любили и были влюблены, хоть никогда и не произносили слов признания вслух.       Они словно купались в счастье, но однажды Хёнджин проснулся от кашля Феликса. Он быстро зажёг свечу и подошёл к парню, заметив испарину на его лбу.       — Ликс… Ликси, ты в порядке? — спросил Хёнджин, тормоша парня за плечо, стараясь разбудить.       — Всё хорошо, просто простудился, — ответил Феликс, прерываясь из-за спазмов, сдавливающих горло.       Хёнджин стал следить за тем, чтобы Феликс был в тепле, поил его горячим чаем с мёдом, баночку которого подарили соседи, когда узнали о возвращении Феликса. Он всеми силами старался помочь парню, но Феликсу становилось лишь хуже: его кожа почти всегда была горячей, приступы кашля становились всё дольше, а аппетит пропал — Феликс ел изредка и лишь для того, чтобы Хёнджин не волновался. Почти сразу так любимый Хёнджином румянец на щеках пропал, уступив место бледности, а от мягких щёк не осталось и следа. Вскоре после мужчина начал приводить лекарей, но травы, которые те давали, ничем не помогали — Феликса лишь начинало тошнить.       Тяжело перенося страдания парня, Хёнджин часто не спал, наблюдая за спокойным во время сна выражением лица Феликса и поглаживая его по светлым волосам. Он смотрел на него, стараясь запомнить, отпечатать на обратной стороне век мягкие черты лица и выучить расположение каждой его веснушки, боясь даже думать о том, что может его потерять.       Когда мужчина совсем отчаялся, он нашёл шамана и привёл его к Феликсу, прося помочь избавиться от хвори, но тот лишь развёл руками.       С наступлением весны, когда снег почти сошёл с земли, Феликс перестал есть и начал быстро терять в весе. Хёнджин готовил любимую еду парня и просил съесть хоть немного, но еда не задерживалась в организме.       Температура Феликса немного спала, когда на сакуре расцвели бутоны цветов, и Хёнджин не мог не радоваться. Парень даже немного поел, а на скулах появился совсем лёгкий, еле заметный румянец.       — Я хочу посмотреть на сакуру на заднем дворе, — сказал он почти вечером, улыбаясь счастливой улыбкой. — Я часто видел цветение сакуры в Японии, но почти не помню, какая она здесь.       Хёнджин, радуясь, что Феликсу стало лучше, помог ему тепло одеться и дойти до сакуры, под которой они простояли несколько десятков минут, наслаждаясь компанией друг друга и ясным небом.       — Джинни, — ещё неокрепшим, тихим голосом начал Феликс. — Потеряв семью, я думал, что никто не сможет стать мне настолько же родным человеком, но ты… Ты переубедил меня. Благодаря тебе я прожил столько счастливых моментов, благодаря тебе я понял, что не так важно где жить, гораздо важнее, с кем. Я благодарю судьбу за то, что свела наши пути вместе. Спасибо, что помог мне тогда, на тракте. За всё спасибо, — Феликс улыбается, а Хёнджин смотрит на его лицо и чувствует счастье лишь от того, что Феликс рядом.       — Ты… Мы проживём ещё больше счастливых моментов. Вместе, — так же тихо в ответ произносит Хёнджин, а Феликс прижимается к нему и легонько кивает.       — Я люблю тебя, — мгновение спустя чувствует Хёнджин мурашки от тёплого шёпота в изгибе шеи.       — Я тоже люблю тебя, Ликси, — так же тихо, словно боясь разрушить волшебство момента, отвечает он.       Цветение сакуры сопровождало Феликса на протяжении всей его жизни. Все самые счастливые и горестные моменты его жизни произошли, когда земля была укрыта розовыми лепестками: потеря родителей и сестры, встреча Хёнджина, первый поцелуй, полное отчаяние от непонимания, как дальше жить, и надежда, расцветающая в сердце. Порой он ненавидел это дерево, но даже тогда не переставал восхищаться красотой падающих цветов.       Для Хёнджина сакура и падающие лепестки никогда ни с чем не ассоциировались. Ему нравилось, как земля становится укрытой нежными лепестками, он не раз поражался красоте этого природного явления и словно волшебной атмосфере, когда лепестки срываются с ветви и начинают своё движение к земле, чтобы укрыть её, согревая после длительных зимних морозов, однако никогда этот период не вызывал у него каких-то чувств и эмоций, кроме восхищения.       Жизнь Феликса оборвалась с отчаянным кашлем, когда лепестки сакуры почти покрыли землю около дома. Хёнджин, заметив, что Феликс больше не дышит, не смог сдержать слёзы. Он чувствовал, словно Феликс забрал с собой частичку его души, из-за чего в груди теперь ощущалась давящая пустота. Самурай, не раз забиравший жизни других воинов, никогда бы не подумал, что ему может быть так больно наблюдать чью-то смерть.       Вернувшись в Японию, он посадил во дворе около дома, саженец сакуры, который всегда будет напоминать ему о Феликсе, но часто возвращался в Корею, где похоронил парня.       Для Хёнджина сакура и падающие лепестки никогда ни с чем не ассоциировались, но после смерти Феликса, который за то недолгое время, что они провели вместе, успел стать по-настоящему родным, последний день, когда цветёт сакура, всегда приносил с собой тоску от утраты и ностальгию по проведённому вместе времени.