Крысиный союз

      Доброта слепого даочжана, не забравшего назад украденные у него деньги и разрешившего путешествовать в своей компании, умиляла А-Цин ровно до тех пор, пока до нее не дошло, что пользуется этой добротой не она одна.       То ему гнилые овощи на рынке подсунут, то вес покупки объявят больший, чем он есть на самом деле – и в результате все заработанные на случайных ночных охотах деньги уходили просто по щелчку пальцев. Это при условии, что их вообще платили! Нередко случалось так, что Сяо Синчэнь сначала уничтожал встреченную на подступах к поселению угрозу, и только потом от местных жителей узнавал, что они были бы не прочь за свою безопасность заплатить – правда, только если им предъявят доказательства выполненной работы или хотя бы для начала возьмут у старосты или градоначальника заказ. Ну или заявятся при регалиях хоть сколько-нибудь известного Ордена – но те довольно редко что-то делают чисто по доброте душевной. Чтобы получить помощь от заклинательского Ордена, нужно ему все пороги отбить и раскошелиться не столько на деньги, сколько на пушнину и травы, и ждать от них помощи «потому что мимо проходил» было так же глупо, как надеяться на ливень посреди засухи – вполне реально, рано или поздно случится, но далеко не факт, что именно сегодня. У Сяо Синчэня при себе не было ни доказательств, ни задания, ни, что логично, орденского ханьфу – и его это волновало мало. Заработок даочжана не интересовал, в еде он не то чтобы сильно нуждался, в крыше над головой и свежей одежде, стоит признать, тоже. Поэтому чаще всего он о вознаграждении даже не заикался – чем в половине случаев подтверждал подозрения местных жителей, а в другой половине – просто радовал их своей наивностью и праведностью. Нет, конечно, иногда на спокойное даочжановское «Вам больше ничего не угрожает, я истребил опасность» им подкидывали пару монеток, разрешали бесплатно переночевать в доме или отужинать с общего стола, а то и с собой давали корзинку с провизией, но это было скорее исключением из правил, чем доброй традицией. А еще А-Цин подозревала, что даочжан бы и от этих крох с чистой совестью отказывался, но ради самой А-Цин этого не делал. Он не позволял ей воровать, взял на себя ответственность за ее питание и признавал, что спать под открытым небом для обычной смертной девочки может быть вредно, благо хоть до зимы было еще далековато.       Самое обидное, что с собой на ночную охоту Сяо Синчэнь свою спутницу не брал и, как следствие, прихватить пару-тройку трофеев, доказывающих, что они не какие-то там проходимцы, а честные заклинатели (один честный заклинатель и одна проходимка, если говорить точнее), А-Цин не могла чисто физически. А от увещеваний, что получать награду за свои старания – не грех, даочжан беспечно отмахивался, заявляя, что он не ради денег и комфорта всем этим занимается, и что спасенные человеческие жизни для него уже являются достойной наградой.       В общем, единственный, зато неоспоримый, плюс в путешествии с даочжаном заключался в безопасности – за проведенное в его компании время А-Цин еще ни разу не подверглась избиениям, ее никто не домогался (по крайней мере, не в присутствии Сяо Синчэня) и даже монстров по пути из селения в селение можно было не бояться. В принципе, такой бартер А-Цин более чем устраивал – она и в бытность свою одинокой бродяжкой предпочитала не наглеть сверх меры, прекрасно насмотревшись на своих менее удачливых коллег по цеху, которых то кнутом стегали так, что они калеками становились, то пользовали, как девочек из ивовых домов, отчего те потом или реально подавались в шлюхи, или гибли от срамных болячек. Или несовместимых с жизнью травм.       Рядом с даочжаном А-Цин подобная судьба не грозила – и ради этого призрачного шанса пожить спокойно она готова была смириться со всеми возможными минусами, вплоть до того, что «пользоваться» ей даочжан захочет сам. Невелика, как говорится, плата за целую шкурку. Правда, чем больше А-Цин узнавала даочжана, тем больше понимала, что он и пальцем ее не тронет, и это в ее белесых глазах делало его еще более удобным. Сяо Синчэнь – добрый, праведный, благородный…       …эта история обязана была закончиться трагедией.       Идею ни с того ни с сего помочь непонятному раненому мужику, валяющемуся у обочины дороги и явно готовящемуся отдать предкам душу, А-Цин не одобрила. С чего бы ей? Мало ли, кто это и за какие заслуги его искалечили – а вдруг за дело? Может, это недобитый разбойник? Или темный заклинатель какой – после смерти Старейшины Илин несколько лет назад, их развелось довольно много. А-Цин на них не натыкалась, но слухи о всевозможных зверствах слушала внимательно, стараясь не ходить одними с ними дорогами – оргия с мертвыми девственницами по ее меркам являлась не самой устрашающей новостью из всех. Да даже если этот мужик не темный, а просто случайно попавший в беду человек – никто не гарантирует, что он не принесет проблем. Добрые дела, как известно, наказуемы, и будь воля А-Цин, она бы прошла мимо, не моргнув глазом.       Она вообще слепая. И никакого запаха крови, в отличие от даочжана, чувствовать не способна. Вот. Меньше знаешь – крепче спишь, а с совестью она уж как-нибудь договорится. Не впервой.       К сожалению, Сяо Синчэнь думал совершенно иначе, на собственном горбу дотащив раненого незнакомца до города, а от города – до похоронного дома с дырявой крышей, в котором из удобств был аж целый таз. И печка, на которой А-Цин пришлось кипятить воду для промывки ран везунчика. Ну а что, даочжан попросил – А-Цин сделала, это не тот случай, когда стоит выставлять характер и кочевряжиться. Не хотелось бы упасть в глазах даочжана ниже этого полутрупа и отправиться за порог, как слишком обнаглевшая уличная крыса. Коей А-Цин, конечно, являлась, но крысой она была умной – поэтому предпочла молча подчиниться и сделать, что сказано. Нагреть воду не так уж сложно, чтобы делать из такого элементарного события целое шоу.       Может, она действительно просто нагнетает и ничего страшного не случится. Мужчина, напившись волшебных заклинательских эликсиров, очнется, запрыгает горным козликом, поблагодарит даочжана за спасение своей жизни и свинтит куда подальше, оставив Сяо Синчэня наедине с А-Цин. Такое же может быть? Может. Мужик этот не маленькая «слепая» девочка, ему садиться на шею даочжану незачем. Даже денег с Сяо Синчэня особо не поимеешь, честное слово, если ты не торгаш на рынке.       А потом мужик таки очнулся и первым же делом забился в угол, приняв настороженно-оборонительную позицию. Взгляд его напоминал взгляд затравленного свирепого зверя, а поза выдавала готовность зубами выгрызать право на собственную жизнь, и заледеневшая от этого зрелища А-Цин вдруг поняла – ничего хорошего от этого ублюдка ждать не стоит.       Когда же безымянный подлец устроил ей проверку на прочность, то кидаясь в нее конфетами, то, приманив этими самыми конфетами поближе, чуть не вспоров ей живот, то задавая вопросы с подвохом, А-Цин прочно уверилась в том, со спокойной жизнью можно попрощаться. И добивать ублюдка уже поздно – не то чтобы А-Цин умела – он уже очнулся и у него есть меч. Бамбуковая трость против острой железяки как-то ну не очень катит. С другой стороны, у него были конфеты и живот он ей все-таки не вспорол.       Если так подумать, будь он законченным мерзавцем, он мог бы, например, дать ей вместо второй конфеты щелбан и сказать, что пошутил, а она – наивная слепошарая дуреха, раз верит первому встречному. Или и впрямь убил бы – такому, как он, не так уж сложно будет объяснить слепому заклинателю внезапную смерть маленькой слепой же девочки, тем более что мужик сам был заклинателем (он буквально достал меч из рукава! Обычные люди так не умеют!). Но он не стал делать ни того, ни другого, даже немного рассказав о своем детстве. Видите ли, раньше он завидовал тем, кто мог спокойно есть сладости в любом количестве, а потому решил разбогатеть и всегда таскать с собой горсть конфет. Из чего А-Цин, умненькая девочка, которая сама в первый раз в жизни попробовала карамельки только с рук раненого ублюдка, сделала два вывода: «дорогой друг» раньше был таким же бродяжкой, как она; и он умудрился вырваться из-за черты бедности в нормальную сытую жизнь, достаточно комфортабельную, чтобы обеспечивать себя качественной одеждой, оружием и любимой едой.       А если такой удачливый человек оказывается на обочине с переломанными костями – то лучше к нему не лезть, ради своего же блага. Мало ли, какими путями он зарабатывает себе на жизнь. Может, работорговлей?! Хотя, он же заклинатель. Наверное, все-таки не работорговлей, а как-нибудь более по-человечески.       Интуиция кричала, что паршивец, так и не соизволивший назвать свое имя, опасен и лучше с ним держать ухо востро. Впрочем, деваться А-Цин все равно откровенно некуда, разве что уйти от даочжана и продолжить свою жизнь слепой бродяжки, опасаясь в любой момент нарваться на монстра или, что страшнее, охочего до девичьего тела извращенца, чего бы ей не хотелось. Попытка выжить нахлебника путем приседания на уши Сяо Синчэню ожидаемо провалилась: «Он же угостил тебя сладостями, – заявил даочжан на ее сомнения. – Так что тебе пора прекращать пытаться прогнать его», поэтому пришлось, стиснув зубы, смириться с неизбежным и занять оборонительную позицию, отслеживая каждый косой взгляд поганого уродца (признавать «дорогого друга» симпатичным А-Цин на тот момент отказывалась принципиально), надеясь то ли подтвердить свои подозрения, то ли раз и навсегда их развенчать.       …и вообще, с каких пор конфеты стали показателем человеческой порядочности?! Какими путями работает мозг праведного даочжана, если, по его мнению, А-Цин должна на задних лапках плясать перед подозрительным опасным мужиком только из-за того, что он ей вкусности дал?! Да даже сам паршивец от нее такой реакции не ждал, уж она-то видела! Он воспринял опаску «Слепышки», как должное, хотя прекрасно заметил ее боязливую отстраненность.       Он, в отличие от даочжана, прекрасно знал, что доверять незнакомцам нельзя – и та история о мальчике с пирожными только доказала это. Другое дело, что «дорогой друг» совершенно не стремился изменить мнение А-Цин в лучшую сторону, и это, в принципе, тоже было нормально. Достаточно поддерживать приемлемый уровень комфорта в общении, а все остальное только наоборот гарантированно отвратило бы юную девушку от подлизывающегося паршивца. Хуже незнакомцев только показушные «добряки» и лизоблюды… Не считая даочжана, конечно. Его в показушности обвинить не получалось и даже желания такого не возникало. Сяо Синчэнь был искренен в своей доброте, и это временами аж бесило.       Но, все же, паршивец, каким бы подозрительным и язвительным он ни был, никогда не пытался А-Цин навредить всерьез. Да, подкалывал по поводу и без, да, выводил из себя и действовал на нервы, да, пару раз подставлял подножки, обзывал слепышкой и имел дурную привычку опираться на ее макушку, как на подставку, пользуясь громадной разницей в росте (куда уж недокормленной девчонке-малолетке до взрослого заклинателя). Он не выстругивал ей лисичек на шпильках для волос и не уступал лучшие куски еды, но… но… не вредил. Это уже гораздо больше, чем можно было ожидать от бывшей уличной крысы, особенно учитывая, что первые года совместной жизни именно А-Цин, точно такая же крыса, только без приставки «бывшая», пыталась исподтишка прогнать его, закатывая бессмысленные истерики и беспрерывно ноя даочжану, что ее обижают, оскорбляют и не любят.       Паршивец мог убить ее – в любой момент. Он мог подставить ее. Мог просто ответить взаимностью, превратив существование на одной территории в ад. Мало ли у зрячего мужика возможностей навредить слепой девчонке?! Например, чего ему стоило тайком выкинуть ее бамбуковый шест? Или положить на тарелку худшие куски еды. Или не дать Сяо Синчэню купить ватное одеяло – единственное на троих, между прочим, или забрать его себе… Но он не делал ничего… плохого. Даже заботился. Грубо, неотесанно, по-своему, но так… знакомо, бродяжнически, что А-Цин все чаще не могла сдержать румянца на щеках.       «Дорогой друг» определенно являлся плохим человеком, которого стоит опасаться, и даочжан невероятно глуп, если искренне верит, что раз он сам такой хороший, то и все вокруг будут отвечать ему взаимностью…       Вот только А-Цин тоже никогда не была «хорошей».       Пожалуй, ее влюбленность была закономерным итогом. А-Цин – молодая девушка, у которой не так давно пошла первая кровь (как раз во время их с даочжаном одиночного путешествия, и, стоит признать, это было крайне неловкая ситуация), с бушующими вовсю гормонами и двумя красивыми представителями противоположного пола перед глазами, каждый из которых принимал непосредственное участие в ее жизни. В одного из них она обязана была рано или поздно влюбиться – иначе просто не могло быть. По многим причинам.       Самая очевидная из которых: в отличие от Сяо Синчэня, паршивец не стеснялся сверкать голым торсом, искренне веря, что его никто не видит. А может, устраивал внеочередную проверку – как бы то ни было, у А-Цин за несколько проведенных вместе лет случалось предостаточно возможностей рассмотреть фигуру заклинателя со всех сторон. Спасибо хоть, на штаны его бесстыдства не хватило – тогда бы у А-Цин нервы сдали вместе с выдержкой и произошел бы редкостный конфуз. Не то чтобы она тайком об этом конфузе не мечтала – интересно же! Тем более, посмотреть у паршивца есть на что. Худощавое, но крепкое тело, невыразительные мышцы, шрамы на спине и плечах. Красная бусина на выступающих ключицах. Красивый.       Даочжан же, следуя букве этикета, при А-Цин не оголял даже локтей, даром, что считал ее слепой и сам ни гуя не видел. Это, с одной стороны, будоражило девичью фантазию, а с другой – совершенно ее не подпитывало. Сяо Синчэнь вообще весь из себя такой светлый, чистый и возвышенный, что испытывать к нему похабные чувства А-Цин казалось чуть ли не грехом. Как будто своим интересом она опорочит его, запятнает, испачкает. Его вообще испачкать могло что угодно, и думать о нем хоть в сколько-нибудь неприличном ключе у А-Цин не поворачивалась фантазия. В некоторых вопросах Сяо Синчэнь был сродни ребенку, который еще не выучил, что огонь – это горячо, а упавший на ногу таз – больно. Та наивность, та вера в добрые дела… Даочжаном можно сколько угодно восхищаться, его можно даже любить, как дорогого родственника, но влюбиться в него, как в мужчину… Нет. Точно нет. А-Цин слишком прагматична для своих немногочисленных годиков, чтобы позволить себе такую глупость и влюбиться в дурака, даже денег особо не считающего.       Ишь ты, благородная дива какая нашлась, монет ему не жалко для жадных торгашей, которые его обвешивают и подсовывают гнилую еду! А-Цин бы за каждый грош удавилась по три раза, отстаивая свое потребительское право! А этому «не жалко». Нет, конечно, не А-Цин зарабатывала эти деньги, чтобы ими распоряжаться, но типичная для бедняков и бездарей зависть настойчиво нашептывала на ушко: «Он мыслит категориями богачей, он привык иметь деньги, он понятия не имеет, что значит экономить эти несчастные монеты, чтобы прожить на день или два дольше, он не знает, что значит зарабатывать, он не понимает, зачем зарабатывать, он проживет без денег вообще, случилась такая необходимость. А ты – нет. И ты не сможешь с такой же легкостью заработать ни монетки из той горсти, что он только что отсыпал за полугнилой редис. Ты сможешь украсть, ты сможешь продать свое тело, но ты не сумеешь заработать честным путем, потому что ты не заклинатель и ты не хочешь гнуть спину на полях и в мастерских». А-Цин любила легкую жизнь. И, как и всякая подобная ей крыса, ненавидела тех, кому жизнь давалась еще легче.       Зато паршивец в этом плане более чем разделял ее чувства. Когда он вызвался ходить с ними или вместо них за покупками, жить стало гораздо легче – ценники опускались в худшем случае на треть от изначальных, а в корзину ложился только нормальный товар. Ублюдок торговался, как боженька и, ну… вел себя как человек, который знает цену деньгам. И для которого слово «голод» не пустой звук. Конечно, транжирить деньги на вкусности паршивец тоже любил – хотя те же конфеты предпочитал получать в подарок от даочжана. Свои капиталы у него тоже были – он то и дело «одалживал» Сяо Синчэню монету-другую, и А-Цин подозревала, что награда за ночные охоты все-таки оседает в карманах охотников . Хоть у кого-то есть мозги!       Однажды паршивец убил на ее глазах человека. Обычного, живого человека, в меру упитанного мужчину средних лет. Ну, как на глазах?       Вообще, «дорогой друг» уверял ее, что просто вырубил мужика и сейчас этот жирдяй немного полежит в канаве, охолонет – а к вечеру очухается и пойдет домой… Но А-Цин что-то сомневалась, что с перерезанной глоткой и вспоротым животом можно куда-то пойти. И то, что на лицо ей ляпнула грязь, а не кровь, она тоже не верила – грязь красной не бывает. Ладно, бывает, если это глина, но, гуй побери, кровь это была! Человеческая кровь, брызгами разлетевшаяся с меча паршивца. Кровь, которую она потом добросовестно размазала по всему лицу, вынудив паршивца с руганью и ехидными комментариями отвести ее к ближайшему водоему (поилке у общественной коновязи) и самостоятельно умыть, чуть по итогу не притопив от переизбытка чувств, пока она искренне и самозабвенно рыдала у него на руках, икая и вытирая мокрые щеки о черную одежду.       Обниматься было приятно. Мужские руки, крепко обхватывающие ее за плечи, уверенные грубоватые действия, приятный запах дыма, кожи и металла… и ощущение безопасности. Паршивец защитил ее. Он не стоял в стороне, не глумился над ее беспомощностью, не продал ее за деньги, он ворвался в подворотню, куда хрупкую А-Цин силком затащил жирдяй, рывком оторвал его потное тело от нее, испуганной и слабой, и убил.       Паршивец спас ее от насильника, которые не пожалел бы ее, живого места не оставив на нежном девичьем тельце. Паршивец спас ей не только честь, но и жизнь, а потом даже грубовато утешал ее, уверяя что все уже закончилось и большее ее никто не тронет. И что платье он ей новое купит, за свои деньги, чтобы не пришлось чинить это, порванное от края ворота до пупка. Вот прямо сейчас пойдут вместе и купят, как только Слепышка перестанет реветь. И икать. И умоется по-человечески.       …и ведь не обманул. Купил. Красивое платье – А-Цин очень дорожила им и надевала только когда хотела покрасоваться перед подружками в городе или перед паршивцем. Это платье было определенно лучшим подарком в ее жизни – и именно оно, наверное, окончательно переманило А-Цин на сторону «дорогого друга». В ее глазах он вовсе не стал хорошим и праведным человеком, которому можно доверить кошелек полный золота и быть уверенной, что по возвращению через месяц ни одна монетка не пропадет, даже если человек будет на последнем издыхании от голода и холода. Но он был… понятнее. Роднее. Правильнее с точки зрения уличной бродяжки, а не добропорядочного члена общества.       С ним А-Цин чувствовала себя в такой же безопасности, как рядом с Сяо Синчэнем, только помноженной на бабочки в животе и желание придушить тайком за ядовитый язык.       А-Цин была влюблена со всей подростковой страстью, на которую только оказалась способна.       Первое впечатление А-Цин о заклинателе, разыскивающем «слепого даочжана с мечом за спиной» было – нелюдимость и гордыня. И он ей не понравился даже несмотря на то, что заклинатель бережно и не выходя за рамки приличий отвел ее на обочину дороги, посоветовав не носиться, как угорелая, или хотя бы ходить там, где поменьше людей. Совет был дельный, заклинатель вроде бы… обычным, и А-Цин решила, что она становится параноиком. Это все паршивец виноват, его она тоже винила во всех грехах, хотя по факту он оказался очень даже приличным молодым человеком (по меркам улицы, конечно). Поэтому, послушав недолго, как даочжан расспрашивает прохожих о Сяо Синчэне, А-Цин решила подойти и уточнить подробности.       А вдруг это близкий знакомец их с паршивцем даочжана?       (Хотя какой к гуям он близкий, если за все проведенные вместе годы А-Цин рядом с Сяо Синчэнем только паршивца и видела)       – Даочжан, а зачем ты ищешь другого даочжана? – спросила А-Цин заклинателя, нагнав его с невинным видом любопытствующей бродяжки.       – Ты его встречала? – резкий поворот мужчины едва не заставил ее вздрогнуть, но она усилием воли сдержалась, мило улыбнувшись и постучав по пыльной дороге заостренным кончиком бамбуковой трости (после того случая с насильником паршивец лично отобрал у нее трость и заострил его с одной стороны, превратив в плохонькое, но надежное копье. И это был их общий секрет от даочжана).       – Может быть, да, а, может быть, и нет.       – Чем я могу освежить твою память?       Деловой подход заклинателя А-Цин понравился, и она даже на секундочку заколебалась, прикидывая, можно ли струсить с мужчины деньги. У заклинателей они всегда водились (…за редким исключением), так что он, наверное, даже не обеднеет. Но… вдруг он даочжану действительно приятель?..       – Ответь мне на пару вопросов, тогда, возможно, я кое-что припомню. Ты друг даочжана? – подавила собственную крысиную жадность А-Цин, склонив голову набок и смотря пустым взглядом чуть в сторону от мужчины.       Заклинатель заколебался и ответил не сразу:       – Да…       …и этим промедлением подписал себе приговор. А-Цин заметила неуверенность мужчины, несколько мгновений назад казавшегося непомерно гордым и возвышенным, а потому в ее сердце закрались колючие, ядовитые подозрения.       – Ты и в самом деле знаком с даочжаном? – дотошно уточнила она, недоверчиво поджав губы и уже приняв решение, только для достоверности выпытывая дальше подробности. – Какого он роста? Красивый или не очень? Как выглядит его меч?       Заклинатель ответил правильно на все уточняющие вопросы А-Цин, но девушка, привыкшая следовать своей интуиции и испытывающая рядом с этим человеком отчетливый дискомфорт, объяснить который она могла лишь пугающим видом заклинателя (идеально-прямая осанка, черные одежды, метелка из конского волоса – А-Цин однажды видела, как такой метелкой забили до смерти мужчину – и ореол отчужденности определенно не производили на обывателей благоприятное впечатление), делиться с ним правдой намерена не была.       – Пару месяцев назад он спас мне жизнь, – кивнув для верности сама себе, А-Цин светло улыбнулась, будто действительно вспомнив что-то очень важное и теплое. Лгать она всегда была мастерицей – хэй, она вот уже несколько лет, живя бок о бок со зрячим заклинателем, дурит его насчет своей слепоты! – Это было… эм…       Замешкавшись, девушка нахмурилась, изобразив усердную работу мысли. Даочжан, впервые за долгое время услышавший вести о своем дорогом друге, не торопил ее, но весь его ореол отчужденности рассыпался прахом, обратившись благоговейным ожиданием. Как если бы А-Цин предлагала ему подарок-сюрприз. Увы, сюрприз А-Цин готовила неприятный.       – Это было в другом городе. Том, что в стороне заходящего солнца – когда я вошла в городские ворота, вечернее солнце грело мне лицо, это я точно помню! – обрадованная «вспомненным» ориентиром, А-Цин чуть-чуть подпрыгнула, торжествующе хлопнув в ладоши и чуть не выпустив из рук верный шест.       Заклинатель, не сдержав своего разочарования, вздохнул. Да уж, хорош ориентир – ему очень повезет, если девочка действительно подразумевает запад. И если ее слова хоть как-то соотносятся с реальностью. Все-таки слепой необразованной девице веры не так уж много. Но – это лучше, чем ничего, верно?       По крайней мере, теперь он знает, что Сяо Синчэнь проходил неподалеку, а значит, шансы встретиться у них есть, и весьма ощутимые.       – Спасибо, – как можно более искренне поблагодарил заклинатель девушку, вложив ей в запыленную ладошку пару монет. Ему не жалко, а ей, возможно, эти деньги спасут жизнь…       А-Цин тут же запищала благодарности, трепетно прижав кулачок с монетами к груди и даже «не заметила» как облаченный в черные одежды даочжан удалился вверх по улице, действительно направившись в сторону клонящегося к горизонту солнца. Когда же он скрылся за углом здания, девушка повернулась в противоположном направлении и, привычно-шустро простукивая дорогу бамбуковым шестом, понеслась к похоронному дому. Пожалуй, расстраивать Сяо Синчэня новостями о непонятном «друге» она не будет, а вот с паршивцем можно своим маленьким приключением поделиться. Ее ложь о другом городе хороша в моменте, потому что заклинатель не стал расспрашивать местных жителей о слепой девочке с шестом. Иначе ему довольно быстро бы ответили, что обретается она здесь далеко не пару месяцев – и вся сказочка о закатном солнце пошла бы под откос. Так что стоит поспешить домой. Сегодня вроде бы очередь паршивца идти за покупками, а значит, есть шанс перехватить его по дороге в город…       Однако, когда А-Цин добежала до похоронного дома, оказалось, что никто еще никуда не собрался – паршивец дурил даочжана простейшим фокусом «кто вытащит короткую палочку, тому идти за покупками», а тот с энтузиазмом на него велся. Иногда А-Цин сомневалась, а не издевается ли Сяо Синчэнь над ними, ибо ну как слепой, не ощупав обе палочки «лотерейных билетов» и пару метров вокруг себя и «соперника», может поверить, что с ним играют честно? Да А-Цин и зрячего могла обмануть в этой игре, не зря же она воровством полжизни себе на хлеб зарабатывала! Тут два варианта – или Сяо Синчэнь гораздо лучший лжец, чем кажется, или у его наивности нет предела.       Хотя нет – передумала А-Цин, когда паршивец возмутился доверчивости даочжана и решил сходить все-таки сам – есть еще третий вариант. Сяо Синчэнь знал, что «дорогой друг» оставит его дома и отправится в город, как и положено по графику очередности. Но что-то сомнительно, что это так.       – Я пойду с тобой! – заявила девушка, ворвавшись в дом чуть ли не с ноги.       – С чего это? – иронично спросил паршивец, даже не повернув в ее сторону головы. – Не нагулялась еще?       – Я хочу, – надула губы А-Цин, топнув ножкой, заслужив таки долгий проникновенный взгляд красноватых глаз. – Хочу, хочу, хочу, хочу!       – Ладно, ладно, только не истери, – пошел на попятную паршивец, когда в ушах уже звенело от громкого девичьего голоса. Закатывать скандалы А-Цин было не привыкать – это дело она любила, и оба мужчины давно смирились, что иногда ей легче дать, что она просит, чем заткнуть. – Но учти, если ты выбрала этот вечер, чтобы признаться мне в любви…       Голос многозначительно заткнувшегося паршивца сочился ядом, а растянутые в насмешливой ухмылке губы совершенно не скрывали заостренных клычков. А-Цин, не совладав с собой, вспыхнула, как маков цвет, резко потупившись и опустив голову.       – Да кому ты нужен… д… д… дурак! – вышло совершенно неубедительно, и паршивец расплылся в еще более широкой ухмылке, отчего А-Цин покраснела только сильнее. Все же, она была всего лишь молодой девушкой, и управлять своими чувствами столь филигранно, чтобы скрывать влюбленность – первую в своей жизни – она не могла. Но она была достаточно умна, чтобы понимать – паршивец о ее чувствах знает, да и он никогда особо своего знания и не скрывал, периодически специально ее провоцируя многозначительными прикосновениями или фразочками. А сам ржал – А-Цин по его глазам и ухмылке видела, что он над ней просто издевается, но ничего поделать с этим не могла. Да и не хотела. Издевался паршивец беззлобно, больше выводя на эмоции, чем унижая. Только раздразнивая и выбешивая до кровавой пелены перед глазами.       – Не смущай ее, – укоризненно покачал головой Сяо Синчэнь, не способный уловить всех оттенков произошедшей ситуации. То, что «Слепышка» уже пару лет как хвостиком бегает за «дорогим другом» он то ли реально не замечал, то ли считал, что они сами разберутся – с уверенностью сказать не мог даже паршивец, который обычно читал даочжана, как открытую книгу.       – Хо-ро-шо, – по слогам произнес паршивец, раздраженно цокнув языком. – Пошли, раз так хочешь, только шевели своими тощими булками, пока лавки на ночь не позакрывались…       …Сун Цзычэню оставалось жить считанные дни.       Одиннадцать лет спустя       – Сегодня в городе группа заклинателей расспрашивала что-то о мертвых кошках, – А-Цин грохнула на обеденный стол три пустые миски для риса и плюхнулась на стул, тут же подперев подбородок кулаком и выжидательно уставившись в сторону печки.       – И что ты им сказала? – Сюэ Ян, провожаемый ее голодным взглядом, принес тяжелый котелок с рисовой кашей (это была его обязанность, как единственного зрячего мужчины в этом доме), поставив его в центр столешницы и едва не задев днищем макушку А-Цин.       – Меня не спрашивали, – молодая женщина беспечно пожала плечами и облизнулась, жадно протягивая руки к еде. – Правда, тот противный торгаш с края площади сказал им, что у нас в городе есть заклинатель и он может что-то знать, так что, наверное, они завтра придут к нам… Но я тут ни при чем.       Сюэ Ян раздраженно цыкнул языком и зло сверкнул покрасневшими глазами. Только заклинателей тут не хватало… Какого гуя? Вокруг даже дозорных башен нет, ублюденыш-Яо исправно соблюдал их маленький договор о продолжении исследований темного пути. Ну все ж хорошо было. Они втроем уже больше десяти лет живут как счастливая, правда, самую малость лживая, семья. Что в мире такого случилось, раз в их захолустье забрела аж целая группа заклинателей, да еще и с таким дурацким поводом? Сдох, что ли, кто-то важный?       Или воскрес?       – Правда? Из какого они Ордена? – Сяо Синчэнь, только недавно вернувшийся с охоты в дальнем конце провинции, наоборот, оживился и затребовал подробности. Он так и не вернулся в «активному» образу жизни, лишь время от времени путешествуя в одиночку или с Сюэ Яном, которого он, даже зная правду, по привычке продолжал называть «дорогим другом», пока А-Цин хозяйничала в их общем доме, наконец-то переоборудованном из похоронного дома в приличное жилье. Об истинном назначении постройки сейчас напоминал только высокий порожек, а так у них в наличии были и две кровати (больше было не надо, А-Цин за десяток лет почти не выросла, прекрасно умащиваясь с худощавым Сюэ Яном на одной кровати. И спасибо, что не в одном гробу!), и нормальная новенькая печка, и хороший набор посуды. Они втроем жили, как нормальные люди, и, хоть даочжана неизменно тянуло вершить добрые дела, проводить время дома ему нравилось не меньше. Пусть даже этот «дом» включал в себя бывшего врага, так и не признавшегося, почему он не стал Сяо Синчэню мстить (то, что на охотах он все еще периодически убивает то живых людей, то выверты экспериментальных изобретений Сюэ Яна, даочжан все еще не знал), и много лет вравшая о своей слепоте А-Цин. Конечно, это не заклинательский Орден, о котором он мечтал вместе с Сун Ланем, о котором ни слуху, ни духу не было все эти двенадцать лет, но… не всегда мы получаем то, к чему стремимся в молодости. Сяо Синчэнь этот урок усвоил более чем хорошо, как и то, что самые праведные и кажущиеся благородными люди могут лгать и предавать, и что самые отъявленные подонки могут, наоборот, становиться хорошими людьми, если найти к ним правильный подход.       (Сюэ Ян не спешил в этом его разубеждать. Моральное превосходство над противником ему доставляло особый вид кайфа)       – Из разных, – А-Цин все-таки добралась до еды, нагребая себе в миску побольше риса и щедро добавляя в него стоящую отдельно мясную подливу. – Я точно видела пару человек в белых шмотках и с белыми лентами на лбах, одного в золотом с цветком на груди, и еще каких-то в блеклом. И по-моему, они все довольно молоды…       – Заклинатели всегда выглядят моложе своего истинного возраста, – отметил Сяо Синчэнь поучительно, пока Сюэ Ян грузился мыслями, не донеся палочки с рисом до рта. Золотые одежды с цветком на груди? Эт-то еще что за новости?!       – Ну тогда не знаю, – фыркнула единственная в доме девушка. – Завтра А-Ян на них посмотрит и скажет тебе, молодые они или престарелые.       – Ага, – согласился Сюэ Ян, растерянно моргнув и угрожающе прищурившись в сторону окна. – Обязательно скажу…