Самая лучшая удача — это удача, которую вы сами себе обеспечили
После праздника все вернулось на круги своя. Наложницы убирали последствия пиршества, сплетничали и смеялись, пока султанская семья беспокоилась о благополучии и здоровье шехзаде Ахмеда. Лучшие ткани пускались на пошив одежды для мальчика, изготавливались обереги по приказу Айше тайком, а также символьная рубашка для защиты от всех невзгод и несчастий. Юная мать точно орлица над орленком кружила над сыном, убаюкивая его и успокаивая, но кормила шехзаде приставленная кормилица, перед этим прошедшая все осмотры и проверки. Не господское это дело вскармливать самостоятельно детей и свою красоту портить — к тому же, молоко кормилицы пойдет на пользу маленькому организму.*** Покои Хасеки Айше Султан Хазретлери ***
Султанша гордо восседала на диване в роскошном платье нежно-розового оттенка, точно света зари. Усталость уже спала с карих глаз Айше, и на ее место пришла радость и гордость за сыночка, первенца, плода их с Мурадом любви. Схожесть младенца с его молодой Валиде была на лицо: маленький ровный носик, пухленькие розовые щечки, маленькие губки-бантиком, коричневые коротенькие волосы, скрывающиеся под шапочкой. — Гюней-хатун, Йонса-хатун, внимательно следите за моим шехзаде, — произнесла Айше Султан, аккуратно передавая малютку в руки кормилицы Гюней-хатун. Кормилица шехзаде поклонилась султанше, и вместе со своей помощницей удалилась в совмещенную детскую. И как только фигуры нянек скрылись за резной дверью, лицо главной Хасеки преобразилось: выражение стало холодным и отчужденным, что Нарин успела даже испугаться. — Нарин, ты знаешь, что мне не нравиться эта Афитаб — видела, как она вчера смотрела на меня? А пела как ядовитая змея, пыль в глаза пускала, точно ядом плевалась. — Видела и слышала, султанша. — Кивнула хатун. — И тем не менее, она склонилась перед Вами, показала, насколько Вы ее могущественнее. К тому же, я могу послать слугу и он будет подливать ей средства от беременности. — Пока не нужно — зачем тратить силы, если Мурад не позовет ее больше? Приставь к ней кого-то, кто будет докладывать о каждом шаге и вздохе. О том, что она делает и куда ходит я знать хочу. — Я…. Постараюсь найти такую хатун или агу, госпожа, но мне нужно время. — Его у тебя нет — найди сейчас же, подкупи, угрожай, все что хочешь делай, но чтобы сегодня же Афитаб-хатун была под присмотром. — Конечно. — Поклонилась пейк, и поспешила удалиться выполнять приказ — слава Аллаху, был кто на примете.*** Комната гезде Афитаб-хатун. ***
Славянка сидела в комнате одна — облачившись в платье из более толстой ткани синего оттенка с рукавами, облегающими предплечья и плавно свисающими с локтей волнами, она ждала, когда же придет время отправляться на уроки. Русые волосы были распущены и убраны назад, и лишь некоторые пряди свисали у лица; тонкую шею венчал серебряный кулон с синим драгоценным камнем. Такое облачение было крайне непривычным для Афитаб — когда наступали холода на ее родине, она носила теплые штаны под платье, шапку и старое пальто матери, когда наступала зима. Узоры и пошив одежды были другими и принимать их было крайне сложно, ведь хотелось чего-то, что будет напоминать ей о доме. А от него у наложницы остался только крестик, спрятанный в одной из полок шкафа. Мучили ее и другие мысли: султан Мурад после их первой ночи и рождения первенца от первой наложницы ни разу не позвал ее к себе. С одной стороны мужчину можно было понять — он стал отцом и хотел уделить внимание ребенку, а с другой, если посмотреть, он проводит время и с женщиной, подарившей ему долгожданное потомство. И для второй наложницы это было не очень-то и выгодно. Как напомнить ему о себе? Просто пойти не вариант, не пропустят, еще и накажут. Возможно…. Раздумья оборвались, как только в комнату со стуком вошла Айтач, держа в руках все необходимое для учебы. — Гезде-хатун — всех уже просят пройти в класс. — Уведомила абхазка свою хозяйку. — Уже иду. — Кивнула Афитаб, вставая с постели и беря в руки все необходимое. — «Спросить совета у Айтач?». И пока подруги молча спускались по лестнице на первый этаж, немусульманка раздумывала над тем, что же ей сделать такого, чтобы Мурад о ней вспомнил, пока в голову не пришла интереснейшая мысль. — Айтач, а как возможно передать письмо? Письмо Повелителю. — Тише уточнила девушка, и хатун остановились. — Письмо? — Переспросила пейк-хатун, вопрошающе смотря на наложницу-фаворитку. — Ну через какого-нибудь агу или через хранителя покоев, что будет надежнее — Силахтара Мустафу-агу. — Ясно. Спасибо, ты мне очень помогла. — Поблагодарила девушка подругу, а та задала вопрос. — Но ты ведь еще не научилась писать — как ты письмо напишешь? — Я попрошу кого-то, чтобы за меня написали. И бакшиш заплачу — кто откажется от лишних денег? — И кто письмо писать будет, я? — Афитаб хитро улыбнулась, отрицательно качнув головой и ускорив шаг, бросила через плечо. — Ты сама говорила, что доверять здесь никому нельзя, даже тем, кто на твоей стороне, так что я обращусь к тому, кто занимает нейтральную позицию. — И красавица-одалиска скрылась за дверью класса, оставив Айтач в раздумьях — что-то неприятное шелохнулось в душе абхазки, и она недовольно поджала губы. Но тут же натянула безмятежную и безразличную улыбку на лицо, зайдя вслед за подругой в учебный класс. Чигдем-хатун как обычно монотонно и в строгости проводила занятия, поучая, но ее слушали далеко не многие. Например, гаремные девицы успевали перешептываться с подругами, а две из бывших фавориток султана и вовсе не слушали ее, лишь иногда отвечая для создания вида учебы. А вот остальные, в том числе Афитаб, буквально заглядывали учительнице в рот, познавая тонкости наук, будь то простое вышивание или чтение. У девушки появилась четкая цель — выбиться в люди, и одной любви султана было мало. Если она, конечно, есть вообще. Так, стоп, не думай об этом, Афитаб, не думай — все потом, дорога терниста и далека, не стоит настраивать себя на негативные мысли и провал. Время пролетело до жути скоро, что славянка даже не успела понять, что за окном уже стемнело. А темнело осенью довольно рано, как и наступали холода. После окончания обучения, девушки поспешили вернуться в гарем, а Афитаб задержалась в классе, обождав, пока преподавательница немного передохнет, только после чего осмелилась приблизиться к женщине. — Чигдем-хатун. — Фаворитка поклонилась хатун, выдерживая на себе ее взгляд. — Мне очень нужна Ваша помощь. — Ну говори, Афитаб-хатун, я слушаю тебя. — Кивнула, прищурившись, пожилая Чигдем. — Я хочу написать письмо. О нет, не кричите! Оно не кому-то из моих родных, а Повелителю, письмо ему хочу передать. Девушке пришлось долго уговаривать преподавательницу помочь, даже предлагала бакшиш, но та лишь злилась и отвечала, что когда научиться писать, тогда и будет слать письма кому и когда угодно, она не станет ввязываться в ее небольшую интригу. Но Бог даровал Афитаб красноречие, и ей удалось договориться с Чигдем-Ханым, и та, взяв чернильницу с пером и бумагу, все же стала писать под диктовку наложницы. Славянка не знала, что можно было написать, поэтому сочиняла на ходу, пока слова не полились из ее сердца и души самостоятельно, что «писарю» не пришлось подсказывать. Получилось примерно следующее: «Властелин всея мира, дражайший мой господин. Сколько дней и ночей прошло с того дня, как Ваша рабыня не видела лика своего государя? Немного, а мне кажется, что целая вечность. Дни приобрели тусклые краски, ничто не радует, и лишь надежда на встречу теплиться в маленьком сердечке твоей канарейки, питает ее жизненные силы. Смилуйся, и позволь своей фаворитке найти успокоение в твоих глазах». Чигдем отложила в сторону перо, пробежавшись глазами по написанному — ошибок не было, все четко, ясно и поэтично. Женщина свернула в трубочку письмо, протянув его юнице. — Душевно и искренне благодарю тебя, Чигдем-хатун! — Словно маленький ребенок, получивший желаемую сладость, Афитаб неожиданно для преподавательницы обняла ее, поспешно скрывшись за дверью. Сморщенное лицо посетила легкая улыбка — возможно, именно эта черта молодой девочки приглянулась нашему Повелителю? Ее доброта и искренность, которую гарем еще не успел стереть?.. Поэтому он заметил ее? Наверное, так и есть. Афитаб выведала у Айтач путь к Силахтару-аге — найти его кабинет, как оказалось, не составило труда. Его рабочее место находился неподалеку от султанских покоев, дабы правитель мог в любую секунду позвать его при надобности. А ведь Силахтар Мустафа-ага был не только хранителем покоев, но и верным товарищем и сопровождающим султана Мурада — об этом знал каждый, как и то, что ага был еще и тем змеем искусителем в отношении женщин. Русинка почти беззвучно следовала по коридору, не оглядываясь и уверенно смотря вперед — никто не должен был ее остановить, если идти вперед и не оглядываться. Свернув за два поворота и увидев резную дверь из темного дуба, постучалась в нее, как только подошла. Услышав мужской голос, позволяющий войти, Афитаб отворила двери и прошла внутрь, поклонившись хранителю покоев и встретившись с его удивленно-вопрошающим взглядом. — Хранитель султанских покоев, Силахтар Мустафа-ага, — девушка приветственно кивнула и поклонилась мужчине. — Я Афитаб-хатун, возможно Вы могли слышать обо мне. — А… Чем же я могу помочь тебе, Афитаб-хатун? — Обуздал он свое удивление и минутную растерянность. — Силахтар-ага, — одалиска достала из рукава написанное письмо для Мурада. — Я прошу Вас передать Повелителю мое письмо. Вы последняя моя надежда — молю передать его. Товарищ падишаха впал в легкий ступор. Довольно редко, точнее сказать никогда через него не передавали письма, еще и Повелителю — наложницы, конечно, пытались разыскать уловки попасться вновь на глаза Мураду Хану, даже передавать письма хотели, но в конечном итоге они не доходили до своего получателя. Через самого Силахтара никто даже не пытался что-либо передать, а это что-то новенькое. — Вы ведь понимаете, что я могу и не передать письмо, а выкинуть его, например. — Не исключаю и такой исход. — Кивнула славянка. — Все-таки это полное Ваше право, но я надеюсь на Вашу честность и порядочность. — Что взамен? Просто так никто ничего здесь не делает. — Но мы и не на рынке, чтобы торговаться, да и предложить что-либо я не могу — нечего, и Вы прекрасно знаете об этом, достопочтенный. — Насторожилась Афитаб, и ага замолчал, что-то обдумывая. И пока славянская наложница-фаворитка пристально смотрела на него, мужчина кивнул, протягивая руку. — Я передам, так и быть. — Девушка пристально посмотрела на руку, вновь переведя на мужские глаза, будто выискивая в них ответы на свои вопросы. — Помни о том, что выбора у тебя нет, хатун. — Спасибо, что выполните мою небольшую просьбу. Я правда, признательна. — Нацепив на губы одну из своих очаровательных улыбок, одалиска поклонилась и распрощалась с хранителем султанских покоев, быстро скрывшись за дубовыми дверьми, которые, как только ее шаги затихли, отворились вновь, и вышел уже Силахтар-ага. Чтобы не забыть о просьбе фаворитки Повелителя он решил сразу передать письмо ему и возможно немного отвлечь его самого от дел, которыми он занимается днями и ночами. Ага кивнул стражникам, стоящим у двери опочивальни падишаха и оберегавших его покой, после чего, прошел вперед, и постучавшись, дождался позволения войти. Громкое «Да» не заставило долго ждать, и Мустафа-ага вошел в комнаты правителя, поклонившись ему и поприветствовал. — Повелитель, добрый день. — Силахтар, — Мурад кивнул в ответ на приветствие, продолжив смотреть документы, предоставленные ему его Валиде. — Что-то произошло? Я просил не беспокоить меня пока что, но понимаю, что раз ты осмелился пойти против моего приказа, то случилось нечто важное. — Повелитель, Вам просили передать это письмо. — Он подступил на шаг, передав бумагу, тут же отступив. — От кого же? — С подозрением поинтересовался правитель султанатом, разворачивая письмо и принимаясь читать его. — Прочитав, Вы сами поймете, от кого оно адресовано, мой падишах. Султан стал бегать глазами по строкам письма, и поняв от кого оно, прочел еще раз, более вдумчиво и с возникшим теплом в сердце. В мыслях тут же появилось невинное улыбчивое лицо девушки с мелодичным голосом и поэтичной душой. Афитаб. Канареечка. А ведь он от радостей о рождении долгожданного сына и правда откинул все на второй план, и даже его новая так полюбившаяся фаворитка попала в этот план, и если бы не это письмо, вспомнил бы он о ней не так скоро, как хотелось бы. — Силахтар, спасибо, что передал это письмо, оно мне очень важно. — Лицо его разгладилось и расслабилось, на губах заиграла легкая улыбка, которую можно было заметить очень редко. Силахтар Мустафа-ага поклонился, скупо улыбнувшись. — Передай Лалезар-калфе, что я желаю видеть этим вечером Афитаб-хатун.*** Гарем. Комната гезде Афитаб-хатун. ***
Ясноликая сидела на своей постели в позе лотоса, облокотившись спиной о подушки. Айтач распологалась с краю рядом, а Шебнем будто пропала куда-то — с утра не было видно черкешенку, но это ничуть не огорчало или радовало гезде-хатун, не до служанки было ей. Платье было пусть и удобным, но непривычным, как и обстановка, пускай и постепенно вызывала привыкание. Но это мелочь по сравнению с тем переживанием по поводу письма — получил ли его Мурад Хан, прочитал ли?.. — Афитаб? Афитаб! — Вывела ее из раздумий Айтач. — Ты задумалась и так грустишь, что я начинаю беспокоиться. Что тебя тревожит? — Ничего особенно — почему-то вспоминаю о покойных родных, да упокоит Господь их души. — Качнула головой. — Хотя в последнее время меня много что тревожит, дорогая Айтач. — Может пройдемся по дворцовому парку? Это немного отвлечет тебя и проветрит. — Разве можно выйти туда в любое время? — Конечно — ты ведь стала фавориткой, а этот титул дает тебе хоть и немного, но привилегий. Так что, пойдем? И девушки накинув накидки на плечи, вышли с гарема, сказав агам, что идут в парк. Здесь в саду было немного прохладно: листья потихоньку желтели, а ветер со стороны Босфора веял прохладой. Такой воздух немного взбодрил Афитаб, заставив задуматься о том, чтобы не простыть и как красив был вид на поздние алые, словно венозная кровь, розы вместе с желтыми, оранжевыми и чуть красноватыми листьями на заднем плане от разрастающихся кустов, которые старательно вырезаются садовниками. Но красотами парка наслаждалась не только фаворитка султана, но и его сестра. Гевхерхан Султан в элегантном светло-оранжевом платье с золотыми выкройками и нитями и теплой меховой накидкой на плечах, медленно прогуливалась по дорожке, ведя за руку маленького мальчика, тепло одетого в бардовый кафтан и тюрбан. Судя по всему, это был ее первенец — султанзаде Селим. Афитаб, подойдя ближе, мило поприветствовала султаншу и ее сына, поклонившись, и уж было хотела удалиться, как госпожа остановила ее, предложив составить ей компанию в прогулке. Селима тотчас же забрали няньки, направляясь во дворец Топкапы отдыхать. — Гевхерхан Султан Хазретлери, для меня честь сопровождать Вас на прогулке по саду. — Молвила славянка, подстраиваясь под шаг госпожи. — Но чем я ее заслужила? — Мне захотелось немного поболтать, отвлечься, и судя по тому, что я слышала о тебе, я не ошиблась в выборе собеседницы. — Невинно улыбнулась султанша, переведя взгляд вперед. — Я тебя отлично помню, тебе кажется понравилась книга с персидской поэзией — если хочешь, могу подарить тебе копию моего экземпляра. Хоть с кем-то смогу обсудить книги. «Значит я нужна для султанши только ради того, чтобы быть игрушкой?» — сделала поспешный вывод наложница, продолжая мило улыбаться госпоже. — На самом деле, я пока не научилась читать, но в будущем буду рада обсудить их с Вами, султанша. — «Не стоит портить отношения с семьей Повелителя, его это может расстроить, а мне совсем не придаст каких-либо достоинств». — Вы умеете вышивать? — Это одно из моих будничных занятий, — как-то грустно выдохнула девушка, продолжая идти. — Которое уже давно перестало приносить мне удовольствие. — Возможно, Вы просто неправильно вышиваете или вышиваете одна. — Осмелилась заметить Афитаб. — Это отнюдь не скучное занятие и с Вашего позволения, я могла бы разделить одним из дней это занятие. Если, конечно, не требую слишком многого. — Я буду только рада. — Гевхерхан лишь шире улыбнулась, крепче сжав локоть наложницы-фаворитки брата. — Ты, говорят, красиво поешь, надеюсь и мне посчастливиться как-нибудь услышать твой голос. Девушки продолжили медленную прогулку по парковой тропинке, а за ними следовали служанки сестры султана и Айтач, прислужница гезде Афитаб-хатун. Султанша и наложница падишаха мило, но пока что прохладно общались на приемлемые темы: погода, вышивка, какие-то незначительные истории из жизни, любимые времена года, еда, немного о гареме и интересах. Но их беседу прервал приход запыханой Лалезар-калфы вместе с Шебнем-хатун под руку. — Гевхерхан Султан, — они поклонились госпоже. — Прошу прощения, госпожа, но мы вынуждены увести Афитаб-хатун. — Что произошло? Она чем-то провинилась? — Дочь Кесем Султан крепче прижала к себе собеседницу, отчего та искренне удивилась — неужели о ней, о рабе, волнуются? — Нет, султанша, не беспокойтесь — Повелитель отдал приказ приготовить хатун к вечеру. — После слов старшей калфы, улыбка на лице Афитаб расцвела улыбка — они наконец-то увидятся! Это произойдет этим вечером! — Гевхерхан Султан, — славянка мягко отстранилась и ее локоть был отпущен новой знакомой. Красна-девица поклонилась с улыбкой на лице. — Позвольте откланяться. — Тогда идите, конечно — не будем заставлять Повелителя ждать. — Кивнул султанша и процессия во главе с Лалезар-калфой и обрадованной Афитаб отправилась во дворец, пока Гевхерхан Султан продолжила свою недолгую прогулку в гордом одиночестве. Началась подготовка, завертелась суматоха. Лалезар-ункяр-калфа скликала служанок, наказала готовить платья, украшения да косметику, а Айтач и еще двум девушкам поручила вымыть фаворитку, сделать ей массаж и втереть масла в кожу. И пока счастливица нежилась в теплой воде, кипяченой в лепестках, засушенных заранее цветов, наслаждаясь ароматом масок для лица и волос из тех же целебных трав, Шебнем пыталась улизнуть с подготовительной комнаты. И ей удалось: одной из хатун было велено принести гезде кофе с лукумом, дабы та немного подкрепилась и стала бодрее, и черкешенка вызвалась сходить на кухню. — Мелисс-хатун, я сама схожу на кухню — все-таки я служанка Афитаб-хатун и мне она доверяет больше. — Сказала Шебнем, преградив путь сицилийке. — Как хочешь. Я тогда займусь украшениями. — Пожала плечами Мелисс, отходя от черкешенки. Та выдохнула, поспешно выходя из комнаты и запутанными коридорами направиляясь в покои к Хасеки Айше Султан.*** Покои Хасеки Айше Султан ***
В двери постучались, и албанка кивнула одной из служанок, позволяя той отворить двери. И как только она это сделала, на пороге показалась уже знакомая матери наследника Шебнем-хатун — лазутчица при новой увлеченности Повелителя. Девушка поклонилась Айше Султан, и когда ей позволили говорить, молвила: — Султанша, Повелитель призвал Афитаб-хатун к себе этим вечером, ее сейчас готовят. — Все-таки позвал ее. — Равнодушно кивнула девушка, посмотрев на Нарин, после чего та подошла к черкешенке и вложила ей в ладонь небольшой мешочек с золотыми монетами. — Будешь служить и дальше — получать плату будешь больше. Теперь иди и выполняй все, что прикажут. — Благодарю, госпожа. — Она поцеловала руку Айше и поспешно вышла из покоев. Воцарилась напряженная тишина. Госпожа, некогда единственная повелительница сердца Мурада Хана резко встала, отчего ее прислужницы вздрогнули от неожиданности. — Готовьте мое самое роскошное платье и самые изысканные украшения, и шехзаде тоже подготовьте. Этим вечером мы будем у Повелителя. Приготовления и здесь начались. Албанская султанша, душа Повелителя и любимица Кесем Султан стала гневаться и ревновать в душе, но снаружи оставаться непоколебимой. Она была точно уверена, нет, она точно знала, что Афитаб-хатун не пройдет к ложу Мурада сегодня. Не только сегодня, никогда больше! Ее стройное тело, еще полностью не отошедшее от родов и беременности, украсило красное платье с треугольной горловиной с усыпанными маленькими драгоценными камнями рукава и зоной декольте. Юбка наряда слегка волочилась по полу, издавая шуршащий звук, а на плечах покоилась легкая меховая накидка. Каштановые волосы Айше, Нарин заботливо расчесала и красиво уложила в прическу, увенчав голову средней высоты короной и вуалью, плавно свисающей с венца. Аромат роз разлетелся по комнате, как только пейк-хатун нанесли на шею и чуть ниже ключиц духи, привезенные из далекой Венеции для Кесем Султан, но она посчитала, что невестке они подойдут больше. Подготовка Афитаб также подходила к концу — ее облачили в красивое светло-сиреневое платье, поверх которого красовался на тон темнее кафтан с золотистыми узорами и длинными рукавами, плавно развивающимися от телодвижений. В этот раз ее русые волосы остались наполовину распущенными — сбоку головы красовалась маленькая косичка, убранная в завитушку и украшенная свисающими золотыми украшениями, в виде тонких цепочек с драгоценными маленькими цветочками. Ее стан окутал нежный аромат жасмина, сурьма сделала глаза больше, а так называемая «помада» придала блеск губам. Хасеки и гезде султана были готовы. Ослепительно очаровательны по-своему, наполненные решимостью и сладостным ожиданием увидеть своего господина, они отправились по коридорам в его покои. Каждая своим путем и темпом, каждая со своими мыслями и ожиданиями, вот только, кто прибудет первой?.. К тому же, когда у одной из девушек есть преимущество — только одна знает, что игра на опережение началась. Афитаб-хатун плавно, словно лебедь, следовала по коридору и ее шаги эхом разносились меж каменными стенами, на которых держались факела, освещая помещения. Вновь этот же путь, вновь тот же стук сердце — ритмичный, беспокойный — а также волнение. Да, именно волнение. Пусть она и была близка с Мурадом, да они говорили по душам, но этого было мало, чего-то не хватало и… Процессия резко остановилась, и славянка чуть не врезалась в спины Лалезар-калфы и Беркера-аги. Посмотрев туда, куда глядела ункяр-калфа вместе с агой, девушка замерла, и ее губы дрогнули, а в глазах появился туман: там стояла красивая яркая девушка с ребенком на руках и служанками за спиной. Хасеки Айше Султан. Как только она почувствовала на себе взгляд, то обернулась, встречаясь с взглядом опереженной соперницы. Улыбка посетила лицо албанки — победоносная, удовлетворенная своим успехом. Она будто ответила славянке на тот взгляд, которым была одарена сама на своем же празднике: «Ну, и кто теперь должен боятся тут? Я, или же ты?». Айше тотчас скрылась за дверьми султанских покоев, а Афитаб вернули в гарем в расстроенных чувствах и под насмешки других красавиц-одалисок.***
Опечаленная русинка притаилась у себя в комнате, поджав под руки колени, сидела на кровати, смотря в одну точку. Она еще не переоделась в спальную одежду и даже не расстелила постель, думая о чем-то своем и не делясь переживаниями с другими. Молча переносила свой позор и разочарование, гордо неся свое поражение. Но в душе она кричала — громко, гневливо. Кто-то ее предал, иначе как госпожа могла узнать, что ее призвал султан Мурад Хан к себе? Хотя она могла спросить у калф или ага, звал ли кого-нибудь властелин к себе… Это не имеет значение. Главное то, что не она увиделась с Мурадом этой ночью. Но возможно это и к лучшему — у нее есть ночь, чтобы взвесить и обдумать то, что ее беспокоит…. Но если у нее теперь не одна ночь? Что если она теперь больше не увидеться с ним? Не сможет понять, что по-настоящему чувствует — влюбленность, желание быть защищенной или же просто убеждение, что он ее судьба. — Афитаб…. — Айтач вошла в комнату своей хозяйки перед тем, как самой идти отдыхать. За ней прошла и Шебнем, тихо устроившись у подножия кровати. — Мне не понять, что ты чувствуешь, но и помочь я ничем не могу. Тебе нужно быть сильной, мужайся. — Я не хочу быть сильной, Айтач. — На лице появилась подавленность. — Я хочу просто жить, а не выживать, хочу наслаждаться каждой минутой, но не могу, я устала…. Устала притворно улыбаться, устала следовать порядкам, приписанным здесь, устала не понимать того, что я чувствую. Не могу больше скрывать то, что я чувствую — это не в моей природе! Это не я! — И как только она повышенным тоном произнесла это, будто стало дышать легче, но тяжесть с сердца полностью никуда не делась. Шебнем поежилась, поджимая губы — жалость. Она почувствовала жалость к этой девочке, которой всего было шестнадцать. Но и она ее же возраста, только попала сюда раньше, повзрослела на несколько лет раньше, и ей было сложно, только никто помочь не хотел. И она, ведая чувства эти, самолично сделала больно Афитаб — сделала больно той, кто никогда не хотела никому вредить, не хотела вредить ей, даже в мыслях не было! Она просто запуталась и устала. Неожиданно для двух подруг, Шебнем упала на колени и заплакала навзрыд. Слезы, которые она подавляла на протяжении четырех лет вырвались наружу. — Шебнем? Шебнем, что с тобой?! Почему ты плачешь? — Славянка, поспешно встав с постели, приблизилась к служанке, присев рядом с ней на колени и растерянно пытаясь выведать причину ее слез. — Гезде-хатун…. Гезде-хатун прости меня…. — Сквозь слезы начала говорить черкешенка, смотря на хозяйку. — Это я…. Я поведала Айше Султан о том, что ты в покои Повелителя идешь…. Я во всем виновата, только я…. Хнык-хнык…. Мне заплатили, а я и спокусилась на предательство…. Айтач ахнула, прикрыв рот рукой, а Афитаб смолчала, что-то обдумывая. Главное ведь то, что она призналась, ведь так — рассказала, что виновата, раскаялась. Красна-девица, поджав губы, дотронулась рукой до трясущегося плеча плачущей служанки. — Главное, что ты призналась в своем поступке. Вытри слезы и не плачь. — Произнесла гезде и встала, поднимая вслед за собой Шебнем. — Пусть все, о чем мы тут говорили останется только тут, не выйдет за стены этой комнаты. — Она устало переглянулась с обеими пейк. — А теперь возвращайтесь в ташлык и отдыхайте, увидимся завтра. Девушка вернулась на кровать, опустившись на ее край и устремив пустой взгляд лесных глаз на маленькое окошко напротив. Айтач молча поклонилась, пожелав доброй ночи, Шебнем что-то невнятное выдавила из себя сквозь все еще капающие по лицу слезы, после чего, удалилась из комнаты вместе с первой. Расстелив постель и переодевшись в длинную до пола ночную рубашку, красавица-одалиска легла лицом к стенке — тихо плакала теперь уже она. Ей это было просто необходимо. По наступлению утра, голова русинки раскалывалась, а под глазами образовались мешки и покраснения после пролитых ночью слез. На сердце было все также неспокойно, но стало несколько легче, но вчерашнее признание Шебнем…. Что теперь с ней делать? Оставить или же прогнать? Пейк-хатун пришли к своей хозяйке, как только она проснулась. В комнате было тише обычного, и только звук розовой воды, которой умывалась Афитаб нарушал этот тихий и напряженный покой. Девушка вытерла лицо мягким полотенцем, после чего передала его в руки черкешенки. — Шебнем, — обратилась красна-девица к прислужнице, и та сразу напряглась. — Я не стану выгонять тебя, но и доверие тебе придется заслужить. Для Айше Султан ты будешь все еще верной шпионкой — пусть она так считает — но служить будешь ты мне, станешь пичкать госпожу недостоверной информацией, которую я буду позволять ей предоставлять. Это тебе понятно? — Да! — Девушка упала на колени перед красавицей-фавориткой. — Я докажу, что достойна Вашего доверия. — И…. — «Как же мне не нравятся такие жесты — как их только принимают госпожи?», — Никогда не падай на колени. Ни перед кем и никогда. Я не люблю такое. Хатун встала, светящимся благодарностью глазами смотря на одалиску. — Айтач, к тебе это также относиться. — Кивнула ясноликая, посмотрев на подругу. Абхазка поклонилась, косо посмотрев на сослуживицу — та сияла, словно вымытый медный таз. — А теперь я хочу побыть одной, голова болит. Идите на уроки и не пропускайте их… Фаворитка только успела договорить, как двери отворились, и в комнате показалась Лалезар-калфа. Женщина с убранными наверх волосами и сдержанном платье, закрывающим открытые части тела посмотрела на Афитаб с улыбкой. — Радуйся, хатун, Повелитель снова к себе тебя зовет. После обеда иди в хамам и готовься. И, — ункяр-калфа провела взглядом по уставшему лицу, на котором еще не ушли следы от бессонной ночи. — Никогда не плачь, даже если очень хочется. — Женщина удалилась, оставив девушек одних. — Шебнем ты будешь молчать до тех пор, пока я не скажу передать Айше Султан, что я иду в покои к Повелителю. Она останется в коридоре также, как осталась вчера я и будет страдать так, как страдала этой ночью я. Сегодняшние уроки девушкой были пропущены — она почти весь день старалась привести в порядок свое лицо, расслабиться и отвлечься. А после началась подготовка к хальвету — то же самое платье, те же украшения, макияж и духи. Настроение только было другим: это была радость вперемешку с виной, которую славянка не должна чувствовать, но отчего-то ее ощущала. Как только приготовления подошли к концу, точнее сказать за какое-то время до его окончания, Шебнем отправилась к Хасеки Султан, доложив о вечерней гостье Повелителя, после чего вновь вернулась к Афитаб и осталась при ней до того самого момента, пока она не направилась к султанским покоям.***
Айше была зла. Очень зла и не знала, что делать. Если она вновь встречу Мурада и Афитаб сорвет, то может навлечь на себя гнев мужчины, а если ничего не сделает, то будет еще хуже. Но… Сердце и душа разрывались от ревности и боли, затмевая здравый ум, и все-таки султанша не поддалась к великому сожалению славянской фаворитки на соблазн прийти к Повелителю. Албанка осталась в своих покоях, выпроводив всех-всех служанок и не проронив ни одной слезинки, стала качать своего шехзаде и петь ему колыбельные, дабы отвлечься от дурных замыслов. Все равно он придет к ней в ночь четверга, пусть им и нельзя вступать в близость, но говорить и ужинать никто не запрещал. Победа русинки оказалась для нее не такой сладкой. Афитаб-хатун следовала по коридору и уже оказалась перед опочивальней падишаха — Айше Султан так и не появилась в коридоре, не увидела ее. Неужели юная одалиска могла надеяться на то, что госпожа повторит свой трюк, поведется на соблазн. А женщина не настолько глупа и наивна, как хотелось казаться наложнице-фаворитке. Что ж, в любом случае, сейчас ее время — ее и султана Мурада Хана. Резные двери затворились за ясноликой счастливицей, и она во всей красе предстала перед властелином мира.*** Покои султана Мурада Хана Хазретлери ***
В камине потрескивал огонь, отапливая покои, мужчина сидел за рабочим столом в рубахе и кафтане, и даже сейчас, когда к нему должна была прийти желанная девушка, он продолжал разбирать остатки рабочих документов. Но со скрипом входных дверей и шороха женского платья, молодой падишах поднял глаза и улыбнулся гостье: Афитаб в красивом сиреневом платье и распущенными русыми волосами стояла у дверей и улыбаясь смотрела на него. — Добрый вечер, мой господин. — Поклонилась она, и с кивком Мурада, стала подходить к нему. — Афитаб, канареечка, я ждал тебя. — Красавица расположилась на коленях мужчины, а его рука опустилась к ней на талию. Девушка стала молча смотреть на него. — Что? — Хочу запомнить Ваше лицо, чтобы если мы вновь разлучились надолго, я не забыла, как Вы выглядите. — Хочешь сказать, что можешь забыть меня? — Если бы мы не увиделись еще пару дней, то несомненно, я могла забыть даже твое имя, Мурад Хан. Женская память — вещь изменчивая. — Афитаб заулыбалась шире, малость разрешив себе посмеяться. — Тогда мне придется постараться, чтобы ты не забыла обо мне. — Мужчина был порядком удивлен. — Подскажешь, как мне это сделать? — Ничем не могу помочь тебе, Мурад. — С вызовом посмотрела девушка на возлюбленного султана, и он ответил на ее взгляд таким же. Большая мужская рука коснулась нежного женского подбородка, щеки, убрал мешающий локон с лица, заправив его ей за ушко. — Я рада, что у тебя появился сын, прими мои поздравления. Хасеки Айше Султан я тоже высказала наилучшие пожелания. — Не злишься на нее за то, что сорвала нашу вчерашнюю встречу? Не ревнуешь? — Афитаб отвела глаза, посмотрев в другую сторону, но Повелитель тут же обратил ее взор на себя. Девушка поджала губы и ее зрачки заметно сузились. — Ревнуешь. — Как и любая влюбленная женщина, но здесь, по порядкам я обязана уважать вышестоящих. Я пока не могу показать себя настоящую, не могу выпустить наружу огонь своей души. — Согласилась одалиска и хотела встать, но падишах удержал ее, одарив поцелуем. Властным, дразнящим, терпким на вкус. Красна-девица затаила дыхание, сердце забилось чаще, а руки, не сразу, сами скользнули на шею Мурада, плавно касаясь его кожи, вызывая приятные ощущения. Глубокий поцелуй прервался, и пара медленно отстранилась друг от друга, соприкоснувшись лбами. — Певчая канареечка, твоя ревность очаровательна, не понимаю, почему сдерживаешься. — Да-а? — Заговорчески и с усмешкой протянула русоволосая девушка. — Смотрите, Повелитель, Вы сами разрешили мне ревновать, не пожалейте потом о своих словах. Султан смотрел на нее светящимися глазами и понимал, что он влюблялся в нее еще больше. А они видятся всего лишь второй раз…. Этого оказывается достаточно, чтобы влюбиться, но что будет дальше? Неужели история повторится? Хюррем и Сулейман, наложница и султан, Мурад и Афитаб — тоже султан и одалиска. Этой волшебной ночью по покоям Мурада Хана разносились разговоры и смех, вперемешку с жаркими поцелуями и головокружительной близостью. Они умирали и возрождались вновь, словно огненная птица Феникс, наслаждаясь своим единством и принимая то, что не могли принять раньше, пока за окном их скрывала, словно одеялом, холодная звездная ночь. Славянка укутанная в ласках чувствовала нечто такое, что делает их вдвойне приятнее и дороже, в сердце появилось желание быть не просто ночным развлечением - это ли называют зарождающейся любовью?.. Их встречи продолжались почти каждый вечер и длились до самого утра, изредка до обеда, когда у Повелителя было время, но некоторые дни он проводил со своим шехзаде, а следовательно, и с Айше. Отношения Хасеки с Мурадом было все такими же близкими и теплыми, но холодок начинал проскальзывать — терпение и хладнокровие девушки начинало трескаться по швам, как бы она не старалась держать себя в руках. Они не забывала припоминать мужчине о его изменах вскользь, но тот игнорировал укоры первой Хасеки, тут же забывая о них в объятиях второй возлюбленной. Сорока дней с рождения Ахмеда еще не прошли, и именно поэтому Айше Султан считала, что ее любимый Мурад проводит ночи с другой, а по истечению срока все вернется на круги своя и она вновь станет его единственной, да и к тому же, вскоре новая фаворитка надоест султану, в этом албанка была уверена. Но по истечению двух, почти трех недель….*** Ташлык. ***
Афитаб сидела на диванчике, ожидая, пока слуги подадут завтрак. Ее наряды стали выглядеть роскошнее, украшения — виднее. Но что-то в платьях поменялась: они были не совсем такими, какие надевают женщины здесь. Появились непривычные для здешних мест узоры: цветы, птицы, орнамент приобрел другие формы. Да, славянка выбирала ткани с рисунками, которые отдаленно напоминали ей о доме, но таковых было мало, так что приходилось выбирать из того, что нравилось из восточного стиля, а перед ним было сложно устоять. Да к тому же, большинство платьев дарил ей правитель, и считал, что восточное платье с ему свойственным стилем украшает любую женщину, но не был против и хотелок самой красавицы, позволяя ей самой выбирать наряды себе в подарок. В этот раз наложница-фаворитка облачилась в нежно-голубое платье с круглой неглубокой горловиной и длинными облегающими рукавами, поверх которых, будто у бояр, вторых более просторных рукавах. Ткань платья была усыпана узорными цветами и их стеблями — выглядело очень нежно и прекрасно подходило красавице, как и аккуратно распущенные волосы с тонкими висящими украшениями, венчающие ее голову. Вот на стол с подносов стали расставлять завтрак — более скромный для обычных джарийе и пороскошнее для одалисок-фавориток: это были сушеные и засахаренные фрукты, черный травяной чай, немного куриного мяса в сладком соусе и булгур. Джарийе же остались без сладких фруктов и куриного мяса, но им досталась небольшая порция мягкой отварной говядины. От запаха и вида еды, Афитаб помрачнела, в глазах помутнело, а во рту появился привкус тошноты, рвущейся наружу. — Простите, — она попыталась встать под недоумевающие взгляды Шебнем и Айтач, но тут же опустилась обратно, вымученно выдохнув. — Я что-то…. Нехорошо себя чувствую. — Гезде-хатун, что с тобой? — Шебнем тотчас же встала с тахты и подошла к своей хозяйке, а за ней подвелась и Айтач. Беркер-ага находившийся в этом время неподалеку от султанских фавориток заметил движение на их стороне и поспешил подойти. — Что за движения? Завтрак только принесли, а вы уже чем-то недовольны и уйти решили… Что-то ты побледнела, как мел, Афитаб-хатун. — Подметил вместе с прочим евнух. — Беркер-ага, мы отведем гезде к лекарю — она плохо чувствует себя. — Подхватили абхазка и черкешенка под руки славянку, поспешив увести ее из гарема. Уже в лазарете силы покинули красну-девицу, и она потеряла сознание на руках у своих пейк, перед этим стойко выдержав накативший приступ тошноты. Лекарка сразу же сделала несколько предположений, одно из которых точнее всего описывало состояние любимой Повелителем девушки. Тошнота, бледность, непереносимость вида еды указывали на…. Нет, нет, не на отравление. На беременность. И это оказалось точно так — срок был совсем небольшим, две недели, не больше, но точнее сказать можно будет лишь через некоторое время. Об этом тут же тайно, без шумихи, доложили Валиде Кёсем Султан и вскоре очнувшейся одалиске. Афитаб-хатун медленно открыла глаза, поначалу не понимая, где находится. Голова была тяжелой, будто неподъемной, а мысли путались в голове, не давая сосредоточиться на чем-то одном. Но вот где-то с краю послышались голоса и какая-то возня. Это была женщина в белых одеяниях с фартуком и убранными под ткань волосами, а вместе с ней стояли и Айтач вместе с Шебнем, держа в руках какие-то склянки. Но только-только они заметили, что девушка уже стала приходить в себя, то приблизились к койке, дабы узнать ее самочувствие. — М-м-м…. Я ничего не помню, что со мной? Где я? — Русинка хотела подняться, но ее тут же остановили, повелев ложиться обратно. — Не поднимайтесь так быстро, хатун, Вам нужно беречь себя и свое здоровье еще больше с сегодняшнего дня. — Что со мной? — Не сразу поняла икбал, напрягшись и с подозрением смотря на присутствующих. — Что случилось? Я умираю? Скажите же что-нибудь! Я не могу читать мысли, что…. — Уймись, икбал-хатун, тише! — Рассмеялась лекарка, качнув головой и наблюдая за вновь притихшей славянкой, как только та услышала новое звание. — Иншалла, Аллах даровал тебе ребенка. Да-да, ты беременна, Афитаб-хатун. — Б-беременна? — По лицу наложницы султана казалось, что ее прокляли, а не уведомили о беременности. Страх и не вера в услышанное ввели ее в недоумение и шок. — Это точно? Вы уверены? — Красна-девица подскочила с постели, позабыв об усталости. — Не может быть сомнений, что это так, однако, чтобы удостовериться так это или нет, придется обождать некоторое время. — Кивнула лекарка, Хафса-хатун, отходя от кровати беременной к своему столу. — Валиде Султан уже сообщили, она знает и передала, что будет ждать тебя у себя. — Повелитель знает? — Откуда мне знать? Узнаешь это от нашей Кёсем Султан. — А в гареме? — Хафса неопределенно-отрицательно покивала головой. Правоверная христианка Мирослава, ныне Афитаб, узнав о беременности чувствовала неопределенные эмоции и ощущения: это была радость предстоящего материнства и то, что она будет почти на ровне с Айше, укрепит их с Мурадом отношения, их любовь приобретет что-то материальное, не только духовное, найдя свое продолжение в ребенке. А вместе с тем, это был страх. Страх за жизнь этого дитя и неготовность принятия другой веры, в которую ей придется уверовать, а ведь в Иисуса Христа она верила всю свою жизнь, молилась ему и предать свою веру, уверовать в Аллаха значило полностью изменить свою жизнь, забыть и перечеркнуть старую. Все рухнет и больше никогда не изменится. Но было и то, что чувствует любая женщина, когда узнает о скором звании «мама», и это стать плохим родителям. И именно с такими мыслями она следовала по коридору к покоям матери падишаха, своей свекрови, в сопровождении двух своих служанок, Лалезар-калфы и Беркера-аги. Свои страхи и рассуждения ей пришлось оставить за дверью роскошных покоев главной женщины страны.*** Покои Валиде Махпейкер Кёсем Султан Хазретлери ***
Величественная Валиде восседала на диване, а перед ней стоял круглый столик на котором лежали в золотых тарелках сладости, фрукты, а в кувшине находился ягодный щербет с добавлением имбиря. Рядом с ней по обе стороны сидели дочери — Гевхерхан и Атике. Златовласая дочь что-то увлеченно щебетала матери и сестре, а нежная Гевхерхан внимательно слушала младшую, улыбаясь ей и что-то отвечая. Семейная идиллия. Не хватало лишь Айше, которая заперлась у себя, узнав о беременности соперницы и Мурада, который еще и не знает о будущем пополнении. Но тут отворились двери, и на пороге показалась процессия с новой икбал-хатун. Афитаб, встав напротив султанш, глубоко и с улыбкой поклонилась. Улыбки натянули и госпожи. — Валиде Султан, султанши, добрый день. — Поприветствовала одалиска своих будущих родственников и близких Мурада Хана. — Для меня честь приветствовать вас и иметь возможность знать лично. — Афитаб-хатун, здравствуй. Подойди-ка ближе, присаживайся на тахту. — Заговорила Кесем Султан и ее вторая невестка приблизилась ближе, опустившись на предложенную красную подушку. — Аллах радует нас все больше — вновь дарует мне внука, иншалла, Повелителю еще одного шехзаде. Отныне ты должна беречь не только себя, но и ребенка в своей утробе — прислушивайся к словам лекаршей, одну из них к тебе приставят. — Я благодарна за заботу, султанша. И будьте уверены, что я и жизнь ребенка будет в безопасности. — К завтрашнему дню покои будут готовы, прибавиться служанок, их ты можешь выбрать самостоятельно. — Но, Валиде Султан, у меня уже есть служанки — Айтач и Шебнем, их мне достаточно. — Наивная девочка, госпожу и фаворитку различают по тому, какие наряды она носит, украшения одевает, и сколько служанок в ее свите. А джарийе, благо, в гареме предостаточно. — Я поняла Вас, султанша. — Склонила голову красна-девица, задумавшись о чем-то. — «Что ж, сейчас или никогда!», — Кесем Султан, позвольте просить у Вас выполнить одну мою просьбу. — Я тебя слушаю. — Насторожилась греческая госпожа, вновь посмотрев на сидящую у ее ног наложницу. Атике и Гевхерхан переглянулись: никто так рано ничего не просил у их матери, для этого должно было пройти некоторое время, прежде чем иметь возможность получить что-либо от супруги покойного султана Ахмеда I. — Я бы… Хотела принять ислам, уверовать в Аллаха. — Султанша изумилась — как это, наложница еще не приняла ислам и так поздно спохватилась? Но лучше поздно, чем никогда. — И, если конечно моя просьба не несет в себе дерзость, Вы могли бы обратить меня в Вашу веру, провести и рассказать о всех тонкостях и как стоит жить, чтобы считаться правоверной мусульманкой. — Я выполню твою просьбу, но меня удивляет то, что ты не сменила веру раньше. — Крайне сложно отказаться от того, с чем жил всю свою сознательную жизнь, госпожа Хазретлери. — Ответила на замечание брюнетки, русинка. — И даже сейчас мне было сложно вымолвить свою просьбу, но ради своего дитя и Повелителя я готова пойти на это. Луноликая госпожа смотрела на наложницу с минуты, пока не обратилась к Хаджи-аге: — Хаджи, подай одну из моих вуалей, светлую только. — Слушаюсь. — Поклонился верный евнух и подойдя к широкой тумбе, стоявшей у стены и бросавшейся в глаза своей резными деталями, искусно выполненными лучшими мастерами Востока. Выдвинув одну из полок, Хаджи-Мустафа-ага достал молочного оттенка вуаль и с кивком хозяйки этой вуали, передал ее Афитаб. Девушка накрыла волосы приятной на ощупь тканью, прикрыв вместе с тем и шею с грудью. — Повторяй за мной слово в слово. — Наказала Кесем Афитаб, после чего стала произносить слова посвящения. — Свидетельствую, что нет иного Бога, кроме Аллаха. — … кроме Аллаха. — И свидетельствую, что Мохаммед раб и посланник его. — … Мохаммед раб и посланник его. — Аминь. — Закончила Кесем Султан, и присутствующие также тихо вторили ей: «Аминь!». Хасеки покойного правителя задумалась молчаливо, после чего молвила. — «Не воруй, не покушайся на чужое добро и на чужие честь и достоинства, не ложись спать сытой, когда твой сосед голоден. Никогда не лги, ни в коем случае не клевещи, не притесняй слабого, склоняясь перед силой и всегда будь рядом с угнетенными» — эти слова-наставления мне говорил покойный Хюдаи Махмуд Хазретлери, который и обратил меня в ислам, его молитвы спасли мне однажды жизнь, и я надеюсь, что и ты запомнишь эти слова. — Несомненно, Кесем Султан — слово в слово, я их буду помнить. Вскоре икбал-хатун, новоиспеченная мусульманка удалилась, и Валиде вернулась к своим прежним делам, пока ее дочери завели новый разговор, уже о новой беременной фаворитке брата. — Мне она не нравиться, — заметила Бурназ Атике Султан, недовольно поджав губы. — Какая-то слишком, как бы сказать, не настоящая, лицемерная. И к нашей матери подлизывалась сладкими речами, Гевхерхан, ты заметила? — Сестра, не будь такой несправедливой и предрассудительной. В отличии от нас, она не родилась госпожой и ей приходиться делать то, что ей совсем не по вкусу — думаешь, преклонять колени так легко? — Сделала замечание нежная султанша, посмотрев на младшую. — Мне она нравиться, а самое главное, ее из всех выбрал наш брат-Повелитель, и мы должны уважать его выбор и чувства. Ты не заметила? Он будто вновь ожил с ее появлением. Атике Султан закатила глаза и недовольно фыркнула на выводы Гевхерхан Султан, но не успела ничего возразить, как она поспешила удалиться, обусловив свой уход тем, что она хочет проследить за тем, что ее султанзаде послушно пополдничает.