то самое.

Ким Сынмин — славный парень. Мамы всех его друзей без ума от него. Он всегда со всеми вежлив, спокоен, заботлив и доброжелателен. Сынмин никогда не лез в сомнительные авантюры, не слушал громкую музыку и вообще имел вид человека самого ответственного и правильного. Так о нём думали абсолютно все, кто не знал его хотя бы пару дней. Его друзья откровенно бы посмеялись, услышав такое описание Сынмина. С близкими людьми он позволял себе быть другим: шумным, весёлым и самым непредсказуемым на свете. На самом деле Ким был очень тактильным, чувствительным и щедрым. Как сказал бы его друг, Ян Чонин, он был самым лучшим. Ян Чонин — младший в их компании, всеобщий любимец. Он живой, резкий. Никогда не думал, что скажут другие, а сразу делал, и плевать на последствия. Даже в жаркие летние дни, когда на солнце невозможно взглянуть, его глаза горели в сто крат ярче. А этой беспощадной широкой то ли улыбкой, то ли лукавой ухмылкой хотелось вскрыть вены, лишь бы не попасть под действие чар этого маленького дьяволёнка. За миловидной внешностью и дурашливостью всегда скрывалась лисья хитрая натура. Чонин не упускал возможности подшутить над кем-то, напугать или ущипнуть. Он любил внимание. Особенно внимание Ким Сынмина. А тот щедро давал его при любой возможности, дразнил «принцессой» и «червяком» и получал в благодарность самые счастливые взгляды. Между ними было то самое, о чём не принято, нет, страшно говорить вслух. То самое, что заставляет согласиться пойти на шумную вечеринку, потому что там будет он. То самое, что делает ненавистный тактильный контакт таким желанным. То самое, что заставляет по-дурацки улыбаться прямо до ушей и безуспешно пытаться скрыть это. Да, между ними было оно. Оба чувствовали одно и то же. Крепко, жарко, до красноты кончиков ушей. Это не было страшной тайной. Наверное, каждый из их друзей замечал неслучайное касание рук, блестящие взгляды, стремление всякий раз сесть чуточку ближе. Но вслух никто так ничего и не произносил. Ким Сынмин постоянно сомневался в себе, оправдывался: «Он ведёт себя так со всеми. Я не особенный, хватит надумывать». Ян Чонин же не мог заставить себя вынуть из глотки и слова. Чёрт возьми, хватило бы слова! Но он не мог его произнести. Их восемнадцатое лето выдалось на редкость жарким и полным счастливых воспоминаний. Каждый день был особенным, неповторимым. По большей части потому, что и лето было особенным — оно было последним. Заканчивалось детство, и начиналась самая настоящая взрослая жизнь — с университетами, парами, подработками и бессонными ночами. В ту заключительную неделю августа компания из восьми парней решила поехать в деревню, чтобы в последний раз насладиться морем и обществом друг друга. Некоторые ребята уже поступили в университеты в другие города, поэтому час разлуки был чертовски близок и до ужаса неминуем. Да, Сынмин не ожидал, что юность промчится так быстро. Он знал эти смешливые лица и звонкие голоса, окружавшие его, с начальной школы. Они всегда были вместе, куда бы ни заносила их жизнь. И Сынмин не представлял, чтобы однажды он постучал среди ночи в окно Бан Чана, а тот, заспанный и недовольный, не открыл бы его и не пригласил забраться внутрь, чтобы выслушать. В его голове не укладывалось, что в тетрадках по алгебре больше не будет забавных рисунков Хёнджина, сделанных, пока сосед задремал на уроке. А с кем Сынмин будет устраивать шумные словесные перепалки, едва не доходящие до настоящей драки, если не с дураком-Минхо? Всё это пугало парня. Какой смысл быть взрослым без его друзей? Будет скучно. И тоскливо. И совершенно невыносимо. Бессмысленно. Но до расставания, холодного и одинокого, ещё оставалось несколько счастливых солнечных дней, дававших причины пораньше просыпаться с утра, не дожидаясь будильника. Поэтому Сынмин подумает о грусти чуть позже, когда будет стоять на вокзале, махать рукой уходящему поезду и старательно делать вид, что он совсем не плачет, ведь Феликс наверняка заплачет, и кто-то должен будет обнять его вместо Бан Чана. А пока Ким Сынмин будет улыбаться и во все глаза пялиться на этих парней вокруг, чтобы получше сохранить в памяти каждую радостную морщинку на их лицах. Друзья подъехали к небольшому домику-отшельнику. Сынмин точно не помнил, но, кажется, это был дом бабушки Хёнджина. Это он всех позвал. Ребята решили, что им перед учёбой жизненно необходимы море, песок и вкусная еда. Так они оказались здесь. Столь тихо и спокойно, что Сынмин готов был остаться навсегда. Ветер взбивал гладкие волосы, щекотал шею и уши, солнце обжигало лицо, и лишь вдалеке кричали несносные чайки. Ким прикрыл глаза и вдохнул бриз. Но продлилось умиротворение недолго. Ровно до того момента, как из второй машины вылез Хан Джисон. Он вдохнул свежий воздух и закричал от удовольствия, принялся носиться по пляжу как угорелый и подставлять загорелое лицо солнцу. Ким раздражённо посмотрел на него, пробурчал что-то неприятное и двинул в сторону дома. У входа в небольшое, но весьма милое строение он встретил Чонина с сумками. Бан Чан, как самопровозглашённый, но общепризнанный лидер, отправил его набивать холодильник. Сам он отправился в дом на поиски мангала или чего-то подобного. Чонин пытался схитрить и занести все пакеты за один заход, поэтому едва мог идти. Его ноги тряслись от веса продуктов, но он упёрто отказывался оставить хотя бы один. Одного взгляда на парня с выжжено белыми волосами хватило, чтобы морщина, залёгшая меж бровей Сынмина, расправилась. Недавнее недовольство пылью слетело с лица парня, и он принялся помогать. — Хан! — недовольно окликнул Минхо, — Разве ты не устал после поездки? Откуда в тебе столько энергии? Всю дорогу орал в машине, теперь и тут орёшь. Ли Минхо за глаза считался в компании главным ворчливым дедом. Но его всё равно любили за то, что у него были права и за его невероятную способность успокаивать Хан Джисона в мгновение ока. — Знаешь, о чём я думаю? — проигнорировал вопрос Джисон, уставившись куда-то за спину друга. — Конечно, нет. Ты разве умеешь? — съязвил Ли. Он неприятно щурился то ли от солнца, то ли от довольного лица Хана. — Обернись! Минхо настороженно колебался, боясь попасться на глупую уловку, но всё же обернулся. Кроме двух парней у машины на улице никого не осталось. Чонин нашёл в одном из пакетов любимые чипсы, бессовестно открыл их и начал грызть. Сынмин только игриво пытался украсть хотя бы одну штучку, но Ян явно был не намерен делиться. Блондин уводил руки за спину, заставляя парня с щенячьими глазами прижиматься сильнее. Эта игра продолжалась бы долго, но из дома на шум вышел Бан Чан. У него в руках была гриль-решётка, которой он предупреждающе размахивал. Увидев открытую пачку чипсов, он недовольно вскрикнул и подался вперёд, намереваясь дать кое-кому хорошую оплеуху. Возбуждённый Чонин, невинно улыбаясь, довольно и лукаво покосился сначала на старшего, затем на Сынмина и резко дал дёру. Темноволосому, которого он схватил за рукав, пришлось сделать то же самое. — Что за дети? — пробурчал раздосадованный Чан, — Пусть только попробуют сказать вечером, что хотят перекусить! Я их на кухню не пущу! Несмотря на не такой уж большой возраст, Бан Чан казался взрослым не по годам. Порой даже чересчур. Вероятно, именно поэтому он смог отлично сдать интервью и поступить в хороший университет. Никто из друзей не сомневался в нём. Чан умел говорить так серьёзно и завораживающе, даже если нёс полную пургу, что кто угодно поверил бы ему. — Я сейчас ослепну от слащавости этих голубков, — скорчил рожу Минхо. — Ты тоже это видишь! — радостно закусил губу Хан. — О чём ты? Внезапно Джисон прижался к Минхо, с силой сжав чужую футболку. Ли озадаченно пошатнулся, но сомкнул ладони на спине Хана. Несмотря на внешнюю брезгливость, он был весьма мил со своими друзьями и уж точно не ненавидел их по-настоящему. Как говорил Хан, может быть, даже любил их. Парень в ответ поднял лицо к лицу друга и несколько секунд пристально смотрел в глаза. Что он пытается этим сказать? — Вчера я точно так же попытался обнять Чонина. — И, конечно, получил за это? — Абсолютно верно! А знаешь, что странно? — Хан заговорщицки сощурился и ухмыльнулся. — Что за интриги? Рассказывай уже! — раздражение и любопытство росли в Минхо пропорционально и в геометрической прогрессии. — Странно то, что на объятия Сынмина он отвечает! Не убегает, не висит безжизненно. Обнимает в ответ! Что бы это могло значить? — Джисон внимательно изучал лицо друга, повиснув на нём, ждал, пока Минхо поймёт, куда он ведёт. — Не хочешь же ты сказать… — начал парень как-то недоверчиво. Он вообще всегда не доверял Хану, потому что шестое чувство — это точно не про него. Но в этот раз и сам Минхо ощущал нечто странное. — Я уверен! Минхо усмехнулся в сторону и улыбнулся Хану. — Они безнадежные придурки. Вообще, я видел в супермаркете, как Сынмин поменял чипсы, которые я положил в корзину, на крабовые. Кажется, это любимый вкус Чонина? — Так ты тоже видишь это всё вокруг них? — Сначала я был не уверен, но раз даже ты догадался, значит точно есть. Да и вообще только слепой не увидит, что у них что-то происходит! Ну, и эти двое. Действительно, кто не замечал намёков в вечных прикосновениях Чонина, попытках ухватиться за одежду, станцевать вместе, в шутку задушить, а потом тихо лечь на плечо и притвориться спящим, лишь бы вдыхать терпкий запах духов как можно дольше? Сынмин не замечал. А кто не слышал особой нежности в язвительных шутках, подтекста в милых прозвищах и необъятной заботы и волнения в обычных повседневных фразах? Чонин не слышал. Ян радостно оживлялся, когда друг спрашивал о будничных делах. Сынмин резво вступал в любую глупую игру, когда появлялся задорный младший. Это было нечто эфемерное, незримое. И, наверное, каждый ощущал это на своей шкуре, но боялся спугнуть, поэтому предпочитал списывать всё на погоду, ретроградный марс и прочие вселенские шалости. В разговор внезапно вмешался всё ещё недовольный Бан Чан. Он встал в свою любимую позу — руки в боки, и качал головой. — Чем это вы тут занимаетесь? — парень озадаченно пялился на них, — Я по-вашему сам обед обязан готовить? Расползлись, как тараканы, а я должен обо всём позаботиться?! Вот увижу Феликса с Хёнджином — им точно кранты. Отправлю за палками для костра! — Прости, папа Чан, — фыркнул Минхо. Тут только он заметил, что до сих пор обнимает Хана. Как можно непринужденнее он отстранился, неловко почесав шею, и заковылял за старшим. Джисон остался стоять на пляже один. В его не самой светлой голове зрел план. Не слишком гениальный, но, возможно, рабочий. Время покажет. За ужином шумно. Чан и Минхо нажарили много мяса. Феликс самозабвенно кружился вокруг и помогал с салатами. Он даже пообещал приготовить на завтрак кое-что особенное. Все с интересом ждали, но Хёнджин уже знал, что проснётся пораньше, чтобы помочь другу с шоколадным брауни. От готовки в доме невыносимо душно. Шум кондиционера был подобен пению ангелов. Чонин, весь промокший от бега и дурачеств с головы до ног, готов и жить, и умирать под этот звук. Он уселся прямо под кондиционер, подставляя спину всё ближе и надеясь хоть немного охладить голову. Сынмину это не понравилось. Было бы обидно, если бы младший заболел летом. Не придумав ничего лучше, он бесцеремонно толкнул друга в бок, заставляя подвинуться. Кое как протиснувшись, Ким сел на место Чонина и моментально замёрз. Ледяной воздух окружил его, но назад дороги не было. Стоит только Сынмину встать — его место тут же вновь займёт Чонин. Поэтому приказ — терпеть до самого конца! — Крошка! — внезапно выпалил младший, и его лицо оказалось опасно близко к лицу Кима. — Кто? — Неправильный вопрос! — покачал головой Чонин, явно довольный тем, что сумел так легко смутить друга, — Лучше спроси где. Сынмин глупо смотрел в эти лисьи карие глаза и терялся в кофейных зёрнах, шоколадных пирожных и грязи, засохшей на ботинках. Чонин легко, почти незаметно коснулся щеки, стряхивая кусочек еды. Киму хотелось задержать чужую ладонь, прижать к своему лицу, но он лишь нелепо пялился и не мог придумать, что же сказать. Чонин, кажется, даже обиделся на это. В каждом его жесте, взгляде проносилось жалобное «поговори со мной», «посмотри на меня», но Сынмин не успевал уловить сигналы, не понимал, а может, не верил тому, что видел. — У меня предложение! — вскинул руку Хан, заставляя всех обернуться. Гомон стих, и друзья с интересом ожидали, что же он скажет, — Давайте поиграем? Минхо приподнял бровь, пытаясь выяснить, что задумал этот неугомонный парень. Иногда Ли думалось, что у него крыша поедет раньше, чем он поймёт, что на уме у его лучшего друга. — Как насчет «я никогда не»? — Ты решил споить нас? — рассмеялся Чанбин, хотя он итак пил уже далеко не первую баночку пива. — Ну уж нет, — запротестовал Бан Чан, — Только попробуй налить Чонину! — Не обязательно ведь пить, — обиженно пробурчал Джисон. Он боялся, что его идею не одобрят и гениальный план разрушится, так и не успев начаться, — Хотя интереснее. — Можно на желание! — подхватил Феликс. Он до ужаса любил игры, особенно те, где не нужно было много думать. В монополии Ликс неизменно проигрывал, даже несмотря на всю помощь Джинни и Чана, которые отчаянно поддавались ему. Джисон благодарно улыбнулся парню. Все согласились. Чанбин объявил правила: — Если было — загибаешь палец. Кто первым загнёт пять пальцев — проиграл. Ему загадываем ужасное желание. Игра началась. Поначалу вопросы с трудом приходили в голову. Что спросить у людей, которых знаешь как самого себя? Но скоро друзья разошлись не на шутку, начали припоминать постыдные истории и ворошить скелетов в шкафах. — Я никогда не танцевал развратные танцы перед Чонином! — злорадно крикнул Чанбин. Минхо страдальчески простонал и загнул третий палец. — Я никогда не ел снег! Чонин, загибай! Я всё видел! — Минхо сказал, что снег на вкус, как мороженое! — Тебе что, пять? Шум только нарастал. Парни смеялись во всё горло, слёзы текли из глаз. Джисон даже успел отхватить пару тумаков от Минхо. — Я никогда не не мылся более недели! — Хан? — Я проходил новую игру, у меня не было времени! — Ты идиот! — засмеялся Минхо, отпивая из своего стакана. — Ты приносил мне еду, ты — соучастник! — Ой, да заткнись ты! К этому моменту Чанбин загнул всего 2 пальца, Чан и Феликс по 3, Сынмо, Минхо и Чонин по 4, Хан невероятным образом лишь 1, а Хёнджин вышел в туалет, и никто не мог вспомнить количество его пальцев. — Так, — задумался Джисон. Он внимательно оглядел друзей. Его взгляд замедлился на Сынмине, хитрая ухмылка скользнула по лицу. Наконец наступил подходящий момент для его задумки, — Я никогда не влюблялся в друга! Глаза Кима испуганно округлились, он неловко вздрогнул, чем привлёк внимание Чонина. Младший пронзительно посмотрел на него, выжидая. Сынмин повернул голову и наткнулся на этот взгляд. Несколько секунд он не мог отвести глаз. Все так невыносимо громко замолчали, что хотелось заткнуть уши или убежать, лишь бы не слышать этой тишины. Парень чувствовал себя ужасно глупо. Ему казалось, он сдаёт себя с потрохами, по-дурацки смотрит сейчас с любовью, о которой так тяжело сказать, но которая наполняет лёгкие, и без неё уже невозможно дышать. — Боже, — прыснул Чанбин. Он уже достаточно охмелел, чтобы не ощущать атмосферы, воцарившейся за столом, — Конечно, нет. — Ты разбиваешь мне сердце, Чанбин, — повис на нём Крис, состроив слезливую гримасу, однако палец не загнул. — Я тоже нет, — пожал плечами Феликс и пристально посмотрел на Хана с озорной искрой во взгляде. — Неа, — покачал головой тот, уводя взгляд. Минхо ничего не ответил. — А я да, — выдохнул наконец Сынмин. К чему эта ложь? Ким всегда плохо врал. Бан Чан догадается обо всём сразу. Порой Сынмин даже думал, что друг и так всё знает. Он не говорил, но ночами, сидя у него на кровати и делясь страхами, Ким чувствовал, что Крис понимает больше, чем показывает. Тихий голос Сынмина заставил всех замолчать. Феликс и вернувшийся Хёнджин удивлённо переглянулись. Джисон бросил победный взгляд на Минхо, но тот смотрел в другую сторону. Если бы они и встретились взглядами, Хан прочёл бы в глазах Ли что-то вроде «И это была твоя идея? Ну ты и дурак». Тут же возобновился гомон. Чанбин заулыбался, улюлюкая и таская парня за щёку. Феликс поддерживающе похлопал Кима по плечу. Чонин тоже смущённо улыбнулся, стараясь не показать своей растерянности. — Ты проиграл, Ким Сынмин! — наконец заключил Хан, вскакивая из-за стола, — Надо бы придумать для тебя какое-нибудь ужасное наказание… Брюнет оглядел друзей. Никто, кроме него, не загнул палец. Он грустно улыбнулся и смиренно покачал головой, показывая, что готов принять любой приговор. — Думаю, Минни хочет помыть за нами всю посуду и прибрать на кухне, — подсказал Чан. Друзья с воодушевлением поддержали идею. Убираться после такого плотного ужина совсем никому не хотелось. Только Джисон сморщился. Он надеялся на нечто другое, что он подсмотрел в ромкомах, но переспорить буйных парней было уже невозможно. Сынмин согласился с наказанием, и всё моментально забыли об игре. Оставшийся вечер прошёл так же шумно. Друзья продолжали шутить и смеяться до боли в полных животах и изнеможения. Но в общем гуле уже не были слышны два голоса. Сынмин опустился куда-то в глубины внутреннего мира, размышлял о чём-то абстрактном и едва понимал, когда его спрашивали. Внутри у него сидело нечто противоречивое. Сердце билось как сумасшедшее, а глаза слезились. Даже идиотские шутки Хана не могли заглушить тоску, с которой Сынмин поглядывал на своего просто-друга. Чонин же внешне казался весьма вовлечённым в беседу. Он с блестящими глазами смотрел на друзей, кивал, но ничего не говорил. Обычно Ян любил поспорить, перебить, особенно Хана, но сегодня сидел чересчур тихо. Впрочем, этого никто не заметил. Джисон смирился с провалом. А как ему хотелось запереть этих двоих в шкафу, как в американских фильмах! Уж тогда-то они бы не смогли отрицать, что между ними что-то происходит. Но в итоге Сынмин всего лишь будет убираться на кухне, пока Чонин мирно уснёт в кровати. Какая уж тут романтика? Поэтому он решил не опускать руки и попытаться ещё раз завтра, а пока приставал к раздраженному Минхо. Тот лишь неохотно отбивался и потягивал пиво, украденное у Чанбина. Ночь подкралась незаметно. Чан, как обычно, взял на себя роль главного и разогнал друзей спать. В маленьком домике не было места для восьми парней, поэтому спали, где придётся. На единственной кровати уместились Феликс, Хёнджин и Минхо. Рядом, на полу со стороны Ли, на матрасе лежал Джисон. Чанбину достался диван в гостиной, который тем не менее был для него узковат. Бан Чан, кажется, вовсе ушёл спать на улицу. В доме его нигде не было. За полночь свет горел уже только на кухне. Сынмин неторопливо намывал тарелки. Это было для него чем-то вроде сеанса терапии. Пока руки механически натирали стакан, в голове кружился целый рой мыслей. Он думал о Чонине. О его детских глазах, о губах — думать о которых уже грех. — Всё хорошо? — тихо подкрался Ян сзади. Это была его дурная привычка — пугать друзей. Он обошёл Кима со спины и, встав на носочки, положил голову на плечо хёну. — Конечно, — легко солгал Сынмин, и его голос даже не дрогнул. Как невыносимо теперь ощущать лёгкое дыхание на своей шее! Стоило повернуть голову, и он столкнулся бы с лицом Чонина. Так просто! Но Сынмин всё никак не мог решиться. Младший отстранился и сделал пару шагов назад. Между ними то самое. Оно витало всюду в воздухе, закрадывалось под одежду, под самые рёбра, щекотало вены. Сынмин мог поклясться, что готов всю жизнь мыть здесь посуду, лишь бы Чонин стоял рядом и молча наблюдал за движением рук. Он украдкой оглянулся. Младший оперелся на стол, спокойно улыбался, а глаза светились как два воздушных фонарика. Если это не искусство, то Ким не знает, что тогда. Да, между ними то самое. То, из-за чего Чонин ночами смотрел в потолок не в силах уснуть. То, из-за чего масленые глаза сами прилипали к чужим лицу, рукам, волосам, и оторвать их стоило огромных усилий. Ян стоял и закусывал сухие губы. Как хотелось наплевать на всё, схватить Кима за руку и утащить смотреть мультики, громко смеяться и лежать в обнимку до самого утра, не думая, как они выглядят со стороны и что о нём думает Сынмо. Неловкое молчание, в котором слишком уж много невысказанного, повисло в воздухе. Сынмин ждал, что Чонин что-то скажет. Блондин неловко мял края толстовки, надеясь, что брюнет что-то сделает. Но время шло — ничего не менялось. Наконец Ким особенно медленно протёр последнюю тарелку и поставил на сушилку. Больше ничего не держит его на кухне. Надо бы идти, да только… — Пойдём на пляж, — наконец предложил парень, — Говорят, в это время можно увидеть много падающих звёзд. В детстве я часто смотрел на них с братом, но как-то позабыл с годами. Темноволосый кивнул. Ему неважно, зачем они идут. Если Чонин захочет, значит он пойдёт хоть до луны и обратно пешком. На берегу не так душно, как в доме. Ночью заметно похолодало. Блондин радостно зарыл голые ступни в песок, завороженно смотря, как он сыплется сквозь пальцы. Свежесть солёного воздуха, тихое шипение волн. Ян восторженно вздохнул и сделал фото на память. В такие моменты Чонину было ужасно жаль держать телефон, а не руку Сынмина. Кажется, всё, что он мог сказать, друг понял бы и без слов. — Так ты правда, ну, то самое…друга? — неловко и как бы невзначай начал Чонин. — Хочешь посмеяться надо мной? — фыркнул Ким и отвернулся, хотя в ночи его лицо и без того было едва различимо. Ян же надеялся, что Сынмо не заметит, как зарделись его уши. Чонин — это последнее лето. Знойное, удушливое, душистое и памятное. Совсем скоро в душе Кима начнётся хмурая и промозглая осень, а затем и бесконечная полярная зима. Но Сынмин оставит это лето и Чонина, свою первую юношескую влюблённость, в памяти несмотря ни на что и пронесёт сквозь годы, бережно храня где-нибудь под лопатками. — Нет. Хочу сказать, что на самом деле я соврал на последнем вопросе, — он согнул все пальцы на руке. — Получается, ты тоже проиграл, — усмехнулся Ким. На душе посветлело. — Выходит, что так, — признал поражение Ян и улыбнулся, сжав губы, — Хочешь придумать мне наказание? — Конечно, не одному ведь мне страдать. Только посмотри на мои руки! Это руки настоящего каторжника. Парни тихо захихикали. Прежнее напряжение спало. Чонин придвинулся чуть ближе. Незаметно, так, чтобы их мизинцы едва касались друг друга. — Тогда придумай что-нибудь ужасное! — Что? Ты мазохист? — Нет, мне интересно, насколько жестоким ты можешь быть по отношению ко мне. — Это проверка? Насколько я ужасный друг, да? — Сынмин с притворной злостью толкнул младшего в плечо, тот с хохотом повалился на песок, увлекая за собой собеседника. — Ну и чего ты добился? Теперь мы оба в песке. Хёнджин не пустит тебя спать на кровать. — Ничего. Посплю с тобой на полу. Сынмин, очевидно, подготовил потрясающую колкость, но вместо этого чихнул. Чонин прыснул от смеха, но всё равно расстегнул толстовку, чтобы накрыть их обоих, как пледом. — Заболел? Сынмин покачал головой, хотя чувствовал некую слабость. В мыслях пронеслось сентиментальное «главное, что не ты». — Можно я спрошу, а ты честно ответишь? — Думаешь, я тебе всегда лгу? — передразнил Ян, надувая губы. — Сегодня ты соврал, — напомнил Сынмин. Их лица лежали совсем рядом. Ещё немного, и столкнутся носами. Такое случалось часто, особенно когда они ночевали у кого-то. Точно так же Сынмин сталкивался лицами и с Чанбином, и с Феликсом, но Чонин был особенным. От него не хотелось отворачиваться. Хотелось рассматривать прыщики от шоколада, пышные ресницы и закусанные губы. — Хорошо, обещаю, что отвечу честно, — он приложил руку к сердцу и состроил серьёзную мордашку, которую, впрочем, долго держать не сумел. — Почему ты не говорил, что влюблён в кого-то? Ты скрываешь ото всех… Но мы ведь друзья. Я думал, что узнаю о таком первым. — Ты и узнал первым. А почему ты не говорил? — Червяк, я ведь первый спросил! — повысил голос Сынмин. Он недовольно смотрел на парня и ждал ответа, но его никак не следовало. Ещё секунда — Ким рассмеялся бы и свёл всё в шутку. — Всё равно моё признание ничего не изменило бы. Я никогда не смогу сказать этому человеку, что чувствую… — Чонин зарделся и смолк, — Сынмин, мне страшно. Вдруг все его слова — не больше, чем шутка?.. Он так добр ко мне, но вдруг я придумал его чувства? То есть, так скорее всего и есть. Но, знаешь, это не имеет значения, пока я ещё хоть недолго смогу просто побыть с ним рядом. Ян улыбнулся и поднял лицо к звёздам. Ему почему-то показалось, что прямо сейчас он может расплакаться, а этого так не хотелось. — Но если вы расстанетесь, будет поздно для каких-то признаний. — А сам-то? — Я… я тоже не могу показать этому человеку, что чувствую. Не понимаю его. Он просто играется со мной? Хочет подурачиться, а я вечно оказываюсь рядом? Глупо, наверное, думать, что он ведёт себя так лишь со мной. Но мне нравится чувствовать себя особенным. Я согласен поддаваться, лишь бы хотя бы изредка слышать его голос. — Однако… Если он уедет учиться, будет поздно для каких-то действий, — грустно передразнил Чонин. На самом деле они хорошо понимали чувства друг друга. Сынмин задумался. Он ощущал то самое уже очень давно. Парень даже не мог сказать наверняка, когда именно это началось. Просто в один момент он заметил, что оно окружает его, не даёт ступить и шагу, застилает глаза. На учёбе, в кафе, дома, где бы Сынмин ни встречал блондина, он чувствовал, не мог не чувствовать. Многие говорили, что Ян Чонин «милый». Сынмина это бесило. Чонин вовсе не «милый». Чонин — искусство, а искусство не может быть милым. Оно заставляет чувствовать себя живым, перетряхивает желудок и кишки, отнимает дар речи. Да, Чонин именно такой. Он любил бесить его, Сынмина, доставать и издеваться. Любил невзначай заботиться, помогать и находиться поблизости. Встреча взглядов была подобна глотку горячего кофе — так горько разливался жар по телу, обжигал, сковывал лёгкие. Сынмин терял счёт времени, смотря в эти прищуренные лисьи глаза. Даже сейчас в темноте он ненароком пытался поймать хитрый взгляд. Невыносимо даже представить, что скоро это закончится. Хотелось кричать, просить не терять его, Сынмина, никогда, быть рядом всегда, в самые лютые холода, в самую знойную жару. Так, если ещё не поздно, почему же он молчал? Чонин тоже думал. Думал о том самом, что разрасталось у него внутри, шло от желудка к горлу, не давало говорить. Об объятиях, которые могли спасти его от всего зла в этом мире. Когда это началось? Чонин точно знал. Полтора года назад он остался у Сынмина с ночёвкой. Они лежали на кровати. Чонин затянул шнурки на капюшоне чуть не до носа, валялся от скуки, пел глупые песни, мотал ногами и дурачился. В один момент он упал на подушки и повернул голову к Сынмину. Уставший парень молча сидел в телефоне. Он не сделал ни одного замечания шумному другу, просто терпеливо ждал, пока тот перебесится. Тогда Чонин придвинулся, лёг на плечо к хёну и стал наблюдать за тем, что творилось в чужом телефоне. Сынмин опустил голову на голову Яна, закрыл твиттер и открыл на ютубе мультики. Это заставило младшего заулыбаться. От Кима приятно пахло земляникой. В тот момент Чонин и почувствовал нечто совершенно необыкновенное. Захотелось кричать, бесить Сынмина, смотреть, как он злится, а затем дурачиться до усталости, упасть на кровать и уснуть под фильм, крепко схватившись за талию друга. Чонина совершенно поражало, каким он становился рядом с Кимом. Чувства разрывали его маленькое, по сравнению с ними, тело. Он был готов на любой подвиг и любое преступление. А Сынмин никогда не упрекал, не закатывал глаза. Он молча поддерживал любую выходку, без колебаний вступал в игру. От этого Чонину хотелось кричать. Как сильно был дорог ему Ким Сынмин! Так, если ещё не поздно, почему же он молчал? Секунда колебаний — самая страшная секунда. Сейчас всё зависело лишь от того, был ли Ким Сынмин безнадёжно влюблён в него, в Чонина, или в кого-то совсем иного. Сердце сжалось, готовое к катапультированию. Наконец прозвучало тихое: — Люблю. Одно слово. Пять букв. Бесконечное количество чувств, искренности, надежды. Чонин затаил дыхание, так страшно ему стало в тот момент. Незаметно для себя он весь сжался, даже губы его сжались, сощурились глаза, будто парень ожидал удара. Сынмин в ту же секунду рванул вперёд, как-то смазанно коснулся чужого лица. Он не успел подумать или удивиться, даже не был уверен, что попал, куда надо. Но в этом движении, лишь отдалённо похожем на поцелуй, воплотилась вся нежность, вся страсть мира. Только спустя секунды они поняли, что произошло. Чонин осознал действия Сынмина, а Сынмин осмыслил слова Чонина. — Что ты делаешь? — насмешливо пробормотал младший, дрожа, коснулся губ, словно боясь спугнуть невесомый поцелуй, застывший на них. — Я поцеловал тебя, — Ким с трудом понимал, что у него спрашивают. Весь мир вокруг поплыл. Он будто оказался в зыбучих песках. — Не похоже, — съерничал Чонин, пытаясь хоть немного разбавить смущающую обстановку. И всё-таки он был счастлив. Сынмин встретил этот довольный лучистый взгляд и успокоился. Ему не показалось. — Не нравится — сам целуй. В голосе хёна прозвучала издевательская нотка, Ян принял этот вызов. Он неловко приблизился и нелепо впился в губы. Будто боясь, что Сынмин исчезнет, Чонин держал парня за затылок. Неумело закусывал губы, едва дышал от прилива чувств. Когда наконец отстранился, Чонин моментально спрятал горящее лицо на чужом плече. Его грудь то вздымалась, то опускалась. Ему было так стыдно, и чудно, и странно. Сынмин прижал его ближе. Хотелось сдавить младшего в объятиях до хруста костей, зацеловать каждый сантиметр кожи, но он держался. Знал, насколько младший не любит это, и искренне держался. Так же, как Чонин держался от того, чтобы не закричать на всю деревню, перебудить всех и рассказать о том, что он чувствует. — Люблю, — снова прошептал Чонин. Так, на всякий случай. Сынмин в ответ чмокнул его в лоб, и оба заулыбались. Между ними было то самое, о чём не принято, но уже не страшно говорить вслух. То самое, что заставляет просыпаться по утрам в ожидании увидеть напротив забавное помятое лицо. То самое, что делает каждый неловкий поцелуй таким особенным. То самое, что заставляет по-дурацки улыбаться прямо до ушей и не пытаться скрыть это. Да, между ними именно оно. Оба чувствовали тоже самое. Крепко, жарко, до красноты кончиков ушей. Больше это точно не тайна, не недомолвка. Теперь можно смело переплетать пальцы, подолгу рассматривать чёртиков на дне зрачков, садиться рядом, обхватив за талию. И вслух можно было больше ничего не произносить, но они так изголодались по словами за это долгое время молчания, что никак не могли перестать шептать друг другу то самое люблю. — Ты посмотри! Звезда упала! — внезапно подскочил Чонин, показывая пальцем куда-то вверх. Белая полоса внезапно разрезала небосвод и исчезла. — Загадал желание? — спросил старший, усаживаясь рядом и стряхивая песок с щеки. — Забыл, — Ян ужаснулся и выпучил глаза на Кима, — Я так обрадовался, что забыл загадать желание… — Ну ты и червяк, — раздался сдавленный смешок, — Разве не знаешь, что желание загадывают только на первую падающую звезду? Упустил такую возможность. Чонин злобно ударил парня в плечо: — А сам-то? Успел загадать? — Конечно, — с видом знающего человека кивнул Сынмин. — И что же ты попросил у звёзд? — Я так и знал, что ты забудешь загадать, поэтому попросил у звезды, чтобы она исполнила все твои мечты. — Разве это не жульничество? — засмеялся Чонин, но снова напоролся на губы. Теперь не страшно. Ведь Чонин останется не только в памяти, но и рядом с Сынмином. Вместе они переживут и мокрую осень, и снежную зиму, и взрослую жизнь. Дождутся следующего лета и снова будут счастливы, как теперь. Улягутся вместе с друзьями на пляже и будут ловить падающие звёзды в сачок, прося каждую лишь об одном — чтобы друзья и то самое было с ними до самой старости.