***
До Купала дня недолго оставалось. Старики да зрелы готовились к празднеству: мужи мастерили амулеты обрядные, жены всё для яств собирали. Антона матерь послала в лесок набрать трав для похлёбки, для напитков тёплых. С коробом наперевес отправился он в царство Велесово. Далёко идти не приходилось, надобное матушке Антон скоро нашёл и присел собирать. Да вновь почувствовал — очи зоркие глядят на него. Но сколько ни крутился Антон — вокруг тишь да благодать. Будто лишним он в лесу стал, так не хорошо на сердце было. Помотал юнец головой, отбрасывая думы страшные, и вернулся к делу своему. Под листом лопуха, который Антон сорвал да в короб сложил, нашёл он ягодку земляники. А под другим лопухом ещё две. Чем дальше Антон лопухи срывал, тем больше ягод открывалось ему под ними. Стал и их набирать — матушке ягоды точно пригодятся. Увлёкся юнец собиранием, даже к свисту птиц не прислушивался, хотя стоило. Стихло совсем кругом, только шелест слыхать. Голову поднять Антона заставил хлад неожиданный, будто на осенние земли с летних враз переступил. Осмотрелся он и понял, что пустолесье, где он траву нарывал, далече осталось, а перед ним ужо пуща предстала. А вдали той пущи прямо себя Антону вновь рубаха белёсая померещилась. Стоял юнец тот средь деревьев и рукой отмахивался, словно Антона из леса прогоняя. Испугался юнец, телесо всё затряслось, да побежал что есть мочи прочь, по следу ягод красных, что на земле остались. Так и выбрался к деревушке своей, а, обернувшись, не увидал больше молодца того. Причудилось снова.***
Нынешняя ночь особенной выдалась. Прямо на окраине села, чуть погодя от размашистых вспаханных полей и густого дремучего леса, мужья собрали высокий, величественный костёр из стога сена и десятка поленьев, которые селянам милостиво позволил собрать Лесовик. Огонь вздымался вверх, горячие искры порой летели в стороны, заставляя юных девиц со смехом отбегать подальше. Свет от костра простирался на несколько вёрст вокруг, отчего не так страшно приходилось селу праздновать. К Ивану Купала добрые жёны наготовили яств, выставленных теперь на широкие дубовые столы близь кострища, а все девицы нарядились в светлые белые сарафаны, плясали хороводы, и намеревались через костёр перепрыгивать, от немочей и заговоров защититься. Антон в плясках участия не принимал, лишь наблюдал за подругами со стороны, опершись о деревянную стену ближайшего дома. Он разделял общий восторг и весёлое настроение, но что-то неспокойно на сердце стало. Отведя взор от праздника, юнец всмотрелся в чащу леса, казавшуюся непроглядно чёрной из-за яркого светила костра. Иван Купала — особый день, когда все духи вольно по земле гуляют прежде чем уйдут восвояси на другой день. Опасно в зелёные святки бродить одному, а тем паче оказаться с нечистой силой наедине. На Антона подуло хладом справа, где за несколько аршин за плакучими ивами пруд прятался, и юнец повёл плечами, чувствуя неладное. — Тоша, иди нами прыгати! — откуда ни возьмись перед Антоном возникла Оксана. Поодаль от неё их дожидались другие девицы, они поглядывали на Антона и о чём-то перешёптывались между собой, посмеиваясь. Только Катя всё на Димку заглядывалась, что у стола напитки другам передавал. — Бабское се дело, — Антон отмахнулся, улыбнувшись. — Не девица есмь кая. — А иже не поидешь, утопки тебе заберут, — ответила Оксана, пытаясь припугнуть друга, да ничего у неё не вышло. — Али смаги страшишься? — А ну брысь, — Антон махнул на Оксану, отгоняя её прочь к подругам, и они все вместе, смеясь, снова убежали к костру. Его так просто на слабо не возьмёшь, сколько ни старайся. — Мене тоже огниво не любо, — услышал Антон по правую руку и, повернувшись, увидел там деву в белёсом сарафане, похожем на те, в какие Оксана и подруги её наряжены, с длинными светлыми локонами, средь которых вплетены ромашки. — Не видех тя у нас до сих, — юнец нахмурился, пытаясь вспомнить деву. — С того брега пришла есть, — она махнула рукой в сторону пруда. — Поди со мною к водице. Жарко мене тут, а у водицы хладно. Девица, не дожидаясь, чего Антон ответит, взяла его за руку и повела в сторону пруда, до куда свет кострища кое-как долетал, да и того не хватало, чтобы разглядеть всё. А юнец не сопротивлялся — понравилась ему девка, да так, что готов он был и слова отцовского ослушаться, и пойти далёко от всех. — Не гоже нонче к воде ходити, опасно тамо, — Антон всё равно попытался отговорить новую знакомую от такой прогулки, но её решимость была непоколебима. — Оба беды не сыщем, — уверяла девица и вела его всё дальше. Вот уже пламя костра осталось позади, от смеха да свиста лишь эхо слышно, а вокруг — ни одной живой души. Всё выше трава впереди, всё холоднее ступать по земле, всё ближе широкие стволы ив и длинные их ветви. Антон покорно следовал за девицей, хоть дурное предчувствие не покидало его с тех пор. Длань её морозом отпечаталась на запястье юнца, да не замечал он того. Высокие камыши раздвинулись перед ними, и ступили они на мшистый брег пруда. Спокойную, гладкую воду окутывал мрак, даже рыбы, казалось, не шевелились, боясь потревожить невесть кого. У пруда во истину оказалось куда холоднее, чем вблизи костра, и Антон весь сжался в одной белой рубахе да портках. Девица поманила его пальцем к себе, сама отходя спиной дальше к воде, ступив босыми ногами в воду. Антон беспрекословно подошёл ближе, намереваясь коснуться её устами, и не заметил сам, как вода подступила к ногам его. Не успел Антон дотронуться до девицы, как его кто-то сбил с ног, повалив на землю. — Поди отсяду, безсоромна баба! — прикрикнул на девицу тот, кто свалил Антона наземь, видать, такой же юнец. Незнакомка на его слова звонко завыла и, прыгнув вглубь пруда, словно растворилась, и след её простыл. Антон тряхнул головой, убирая с лица мокрую хладную траву, и на юношу уставился, который всё также сидел на чреслах его. Он несильно ударил Антона по персям. — Не водись ты с мавками! Ты на кой за ею идяше? — ругал его юноша. Его тёмные власы, казавшиеся чёрными в такой темени, скатились на очи, и он быстрым движением назад их смахнул. — Да не знал есмь что мавка есте! — Антон махнул рукой в сторону, промяв ею траву. — А ты-то что сде робишь, — поинтересовался он, осмотрев юнца с головы до пояса. — Дуботолк ты. Блюду сде, абы не утоп никто, — он отвернулся в сторону пруда, сурово вгляделся в водную гладь, будто угрожая прятавшимся там утопленницам. — Кой страж, — Антон раздражён был чутка, учитывая, что больно сбили его с ног, так ещё и до сих пор с него не слезли. Но когда юноша вновь повернулся к нему, Антона заворожил внимательный, спокойный взор голубых очей. Они оказались такими яркими, будто озарял их десяток свечей. — Кличут тя яко? — Арсений имя мое, да нонче не суть ужо, — Арсений слабо улыбнулся ему, заметив, как скоро смягчился его настрой. Он всё же встал на ноги и помог Антону подняться. Длань его оказалась столь же хладной, сколь и заманившей его мавки. Арсений не отпустил его руки, смотря на него ещё некоторое время. А Антону от этого вдруг стало так спокойно, так легко, что он бы согласился провести здесь остаток праздника с этим юношей. И поступил бы так, да только Арсений всё же отпустил его и подтолкнул к тропинке, по которой он и пришёл сюда. — Иди опять, — наказал ему Арсений, и как раз в сию секунду Антон услыхал, как окликают его родичи. Антон сделал пару шагов, но решил в последний раз обернуться, чтобы поблагодарить его за спасение, да вот на том месте ужо совсем пусто было — юнец словно сквозь землю провалился. Только по воде несколько кругов растеклось.***
Ужо ночь прошла, мужи костёр потушили да золу собрали, Купалу проводили с широким празднеством, а Антон всё позабыть не мог спасителя своего. Сколь ни смотрел он на соседей своих, сколь ни петлял средь толпы праздничной, не повстречал он юношу с очами небесными, не слыхал речей его в шуме весёлом. День следующий он был сам не свой — работа ждала его, мамке с батькой в подмогу бы, да ни за что Антон не брался, лишь сбежал к поляне, где давеча Купалу встречали, и всё глядел на ивы высокие, страшась ближе подойти. Всё сидел средь ромашек белёсых, ветром колыхаемых, да, жмурясь, припоминал лико то светлое, бледное, да длани хладные. Долго ещё он думу думал, ужо и небо всё тенью солнечной залило, и решился: встал, да ушёл к пруду. За высокими папоротниками, за густыми камышами, под ветвями ив плакучих, всё также пруд лежал, всё также тихо было там, ни одна животинка не подходила близко к воде. А Антон вновь ступил на брег и вгляделся в водную гладь, высматривал там кого-то. Он присел на камень близ водной кромки, да прислушался. Ждал он встречи второй с юнцом, хоть бы ещё раз очи те увидеть. А чем ниже солнце садилось, тем хладнее земля становилась. Ветер буйный гулял по воде, вновь Антона морозил. — Не место ти сде, — услышал позади себя Антон, и, обернувшись, встретил того, с кем и ждал встречи. Он на ноги тут же подскочил, хотел подойти к Арсению, да тот отступил от юнца, руки перед собой выставил, а в ярких очах страх проснулся. Арсений ближе к Антону не подходил, и ему не позволял. — Беги ты восвояси, — предостерегал он Антона, к воде подходя. — Отблагодарить тя хотел есмь, — а юнец всё тянулся к Арсению, не понимал он, чего он опасается. — Ты спас мене вчора. — Ныне опасно сде, мавки гуляют още, — молодец зашёл в воду по колени и обернулся на Антона. — Сей же час ворочатися будут, мор ты сде сыщешь, аки не убежишь. — Ты же молодец еже видел есмь, — Антон почти ступил в воду, да грозный взор голубых очей вмиг остановил его. — Повеж мене, кто ты есть? — А сам не видишь? — юнец ужо по саму выю в воде скрылся, только лико бледное видать. На глади водной рябью отражение Арсения гуляло, еле заметное. Пригляделся Антон, вперёд наклонился, в воду ноги не ставя, боялся он строгости спасителя своего. Али блики солнца уходящего играли в водице, али травы подводные так действовали, а лико юнца показалось Антону ещё бледнее, куда зеленее. У зеркального образа во власах тина спуталась, повисла до ушей самых, а очи не светили аки небеса чистые, но расплылись зеницы по очам, черным-черно в них стало, словно смоль тягучая. Перепугался Антон, сойкнул от страха, назад попятившись, да вновь взглянул на лико Арсеньево, что над водой возвышалось. — Видишь? Уходи ты отсяду, — юнец рявкнул ему, продолжая зло хмуриться. — Ты тоже утопец, — сказал Антон тихонечко, словно самого себя в сём убеждая. Глядел он на мавого, всё оторваться не мог, от испуга, от ворожбы нечистой. — Не стои истуканом! Абы духу твоего сде боле не бы! — крикнул на него Арсений, разом перенимая облик своего отражения зеркального. Очи чёрные лезвием острым впивались в Антона, да заставили его, наконец, отмереть. Помчался он куда очи глядят, ни разу не обернувшись на пруд. Ивы ужо позади оказались, под ногами вновь ромашки сонные выстилались, только тогда остановился Антон, дабы спышаться. Никто не гнался за ним, спокойно с виду у пруда было, только ветер самые верхи деревьев поддувал. А у Антона страх червём засел в самых персях, ядом разливался по всем конечностям, что тяжелее идти стало, а в ушах громом тарабанило. Под светом тускнеющего зарева и восходящей луны поплёлся Антон к дому, всё через рамо оглядываясь.***
Не было ему покоя с Ивана Купала боле. Ни за что руки не брались, никакой труд Антона не занимал, всё ворочался он помыслами к юнцу-спасителю. Вновь он по полю гуляет, всё раздумывает о нём. Лик его страшен был, существо его нечисто, дух он враждебный, и дыхание Антона перехватывало от образа вчерашнего. Но мысль одна закралась в голову — коли Арсений убить его хотел, утопить, стал бы он от мавки спасать его в праздник? Остановился Антон, взор свой кинул на пруд. Не враг ему Арсений, иначе он давно бы на дне водном лежал. Искренне уверовал он в мысли свои, и направился решительно к воде. Снова тихо было там, спокойно листья ив шелестели, благодатно вокруг, словно в колыбели младенец спит. — Не боюсь аз тя, Арсений, — Антон был решителен, близко к воде подошёл, на самом брегу остановился. — Хоть и страшен лик твой, да не злобный ты. Стал бы ты оберегати мене от мавки, иже загубити хотеше? Ты оберег мои. Положил Антон длань на перси и стал ждать, слушая соловьёв звонких да ив скромных. Уверен он в заключениях своих, а всё равно страшился гнева русального. Не долго ему ждать пришлось — показалось из воды лико знакомое, мягкий взор очей голубых. Утопец по пояс из воды вышел, рубаха его белоснежная совершенно сухой оказалась, лишь с влас несколько капель упало, да и те не взмокли совсем. Чуть погодя от брега бревно поваленное лежало — Арсений десницу на него уложил, а на локоть головой лёг. — Прав ты, — выдохнул он, враз смягчая гнев свой. — Не дам есмь тебе изгибнути. На устах Антона улыбка расплылась до ушей, махом повеселел он, на камень высокий запрыгнул, что в самой воде стоял, и уселся на нём. Так легко и отрадно на сердце ему стало от того, что может он теперь не боясь с юнцом разговоры вести. А юнец-то очей с лика Антона не сводил, видел он в нём солнце своё яркое, тёплые лучи его вновь дарили ему ощущение жизни. — Повеж, яко ты ста… — Антон прервался на полуслове, уста подмяв в полоску, и красноречиво обвёл носом весь пруд. — Глупа та повесть, — погрустнел Арсений, вздохнул тяжело, но всё равно хотел любопытство Антона утешить. — Овогда встретих девку красну во поле. Светла была аки свет ясныи, весела аки чадо малое. Стаста мы ватажитися, все к еи убегах, не видах никого боле, оказался я на усторонье. Так до Ивана до Купала длилося, ужо вечор наста, ужо кострище развесе, и позва мене к пруду сему, — Арсений взор опустил на воду и шуйцей поводил по ней. — Чутих нутром, не надобь мене ити ся, а она все толми, все к пруду зва. Внимаешь, бассенькая бы, не мог я отривати. Приве мене на воду, да не воротился боле, — вздохнул он тяжко да улыбнулся грустно. — Погубила тя, — закончил за него Антон, взор его тоже вмиг посерьёзнел. — То мавка бы, — Арсений не долго горевал, снова бодр стал. — Опричь того та, что тя завесе ся на Ивана Купала. Удивился Антон, очи округлил да вздохнул испуганно. Дума на него налетела от слов Арсеньевых, стиснул он перстами рукав льняной рубахи, запереживав по причине ему не ясной. — Ты зане же мене уберёг? — поглядел Антон внимательно на Арсения, продолжив перстами ткань грубую перебирать. — То одина из причин, — честно ответил утопец, двинувшись чуть дальше от Антона, глубже в воду. — По что явити ко мене во поле? По что из лесу прогоне, коли в пуще заплутах? По что мавке возбране? — действительно Антона вопросы сии тревожили, всё желал он ответы разузнать. — Полюбился ты мене, — признался Арсений, очи искренние от Антона не отводя. — Полюбился. Да не мог судьбу свою с тобою повторити, бых от тебя в дали, дабы не испугати. Промолчал Антон, лишь приоткрыл уста пару раз, намереваясь сказать что-то, да слов подходящих не сыскал. Растерялся он, очи отвёл в сторону окружавшего пруд ивняка, а Арсений на это понятливо хмыкнул, дальше в воде скрываясь. — Аж не гоже тебе видетися со мною, — сказал он напоследок, да ушёл под воду.***
На лавке у самого забора Оксана сидела с рубахой новенькой, которую только что матушка сшила. Наклонясь над ней, корпела она над вышивкой на самом вороте, бережно выводила узоры ветвистые нитями красными. Вся в работу окунулась Оксана, не заметила, как подкрался к ней Антон. Только когда сел он подле неё на лавку, подняла Оксана голову да взголцила, не ожидая увидеть его. — Батюшки! — Оксана едва не выронила рубаху из рук. — Тоша, не пугай ты тако. — Есмь по делу к ти, — Антон длани сложил друг в друга, да помялся взглядом в землю. — Полюбился мне кои-кто. — Да что ты! — встрепенулась Оксанка, воодушевилась, сразу же рубаху в сторону отложила. — Кто же? — наклонилась она ближе к Антону, дабы не услышал никто, только она одна. — Не суть, — слишком резко Антон отмахнулся, чуть подругу не толкнув. — Яко показати ему, что дорог есть мене? — Молодец, значить, — широко улыбнулась Оксана, хватая Антона за длань и ведя к раскинувшимся поодаль цветам. — Мы, девицы, иже хотим любу показати, присно венки плетем, — Оксана села на траву, осторожно ромашки срывая. — Сплети ему один, абие его задобришь. А чем цветков больше, тем люба твоя сильнее. — Тако вон начто вы их плетёте, — Антон понятливо брови поднял, да сел близь подруги. Персты не слушались его поначалу, никак стебли цветов не желали перевязываться, либо узел неправильный получался, либо слишком грубую силу Антон применял, отчего рвалась вся лента из цветов. Скрючился юнец над коленями, получавшийся венок к самым персям прижал, да впутывал стебли медленно и осторожно. Наставляла его Оксана в деле том нелёгком, смеялась, если Антон вновь по глупости своей всё распутывал, и дух решительный в нём поддерживала. Видела она, сколько труда он вложил в венок, с каким упорством плёл его, да радовалась за друга, что нашёл он того, кто такой огонь в нём пробуждал. Закончили они венок ближе к вечору. Получился он крепким да пушистым от гурьбы ромашек. — Дякую, — радостно поблагодарил Антон, осторожно держа венок за стебли, дабы не помять цветки. — Выруче мене. Только кивнула Оксана, как Антон уже на ноги подскочил и заторопился куда-то вдаль. Интересно ей стало, кто тот таинственный молодец, да проследила она тихонечко, куда Антон путь держит, с кем у него свидание назначено. Держалась она поодаль, за деревьями да кустами пряталась, дабы не заметил её Антон. А он и не оборачивался, только шёл вперёд, пока не скрылся в ивняке пруда. Тихое то место было, запрятанное ото всех, посему хихикнула Оксана, дивясь выдумке Антона устроить встречу именно там. Да быстро улыбка её померкла, стоило ей только выглянуть из-за ивы. Сидел Антон на корточках на бревне поваленном, склонившись к юнцу, что в воде у того бревна пристроился. Водрузил Антон венок свой на тёмные сухие власы молодца, а он в ответ улыбнулся скромно, перстами едва ромашек коснувшись. Говорили они о чём-то, да не слыхать Оксане было издали, видала она только, что веселы оба были. Поняла Оксана, что не прост тот юнец, что нечисть он, что Антона приворожил да погубить намеревался. С перепугу убежала она в деревню к старейшине, зашелестев травами под ногами. А то услыхал Арсений да обернулся в ту сторону, где девица пряталась, и нахмурился. Забеспокоился утопец, на Антона глядел, а тот не видал да не слыхал ничего, кроме спасителя своего, утопленника. Не чувствовало его сердце неладное боле. Только стоило бы. С закатными лучами солнечными воротился Антон в деревню, да встретили его чуть ли не все селяне разом. Толпу возглавил старейшина мудрый, с белой густой бородой, сгорбленный и с посохом в руках. Рядом напуганные и сердитые родичи Антона стояли, матушка дланью уста прикрыла, отец руки в боки упирал. Не понимал Антон, в чём же дело, ради чего собрался весь честной народ. — Ты, глаголют, с ненашими ведаешься, — заговорил старейшина, обращаясь к обомлевшему вдруг Антону. — На пруду с утопцем баешь. Старики твои измучились, всяко ты позабыл об их, пропадаешь из дому на целыи день. Не нашёлся Антон что ответить на его обвинения, лишь взор переводил со старейшины, на родичей, да на остальных селян поглядывая. Увидал он средь толпы и Оксану, что слезами горькими заливалась, да устами одними вторила извинения беззвучные. — В сговоре ты с духами нечистыми, — старейшина посохом своим по земле стукнул, заключая вердикт свой. — Насылаешь ты на весь силу злую. Не взывай ты гнев Перуна, не водись ты с мавками да утопцами, иначе не место ти средь нас. Слёзы подступили и к очам Антона, от них размыло все перед ним, расплылись образы старика, да загоревавших родичей. Слыхал он только говор средь людей, причитания их сердитые, как желали они изгнать нечистого, как жалели они мать да отца, дитя лишившихся. Не стерпел Антон давления, не мог он ношу такую с рамен сбросить, разозлился он, да развернулся и убежал к пруду обратно, не слушая крики, что летели вслед ему, не слыша матери вой, что на колени упала, да в спину его уходящую глядела. Рьяно папоротники топча, с размаху камыши раздирая, ланитами бьясь о ветви ив свисающие, воротился он к пруду. Над водой ужо ветер разбушевался, гнал он волны слабые по ранее глади спокойной. Зарево всё потухло, сменившись ночными небесами тёмными, что ужо тучами покрывались. Засвистело всё вокруг, зашумело, стоял в ушах гул нескончаемый. Не останавливаясь ни на миг, Антон ступил в воду, что хладом обожгла ему ноги нежные. Бежал он в воде, не переставая, ушёл вглубь по колено, пока не возник перед ним Арсений, словно из воздуха. Преградил он путь ему, длани сжав на раменах его. Ветер морозный, неспокойный, трепал одежды их, резал кожу рьяно, доводя до дрожи. — Ты чего удума?! — вздёрнул его Арсений, беспокойно очами его лик обводя. — Гонят мене, Арсений, — громко встянул Антон, ища утешение во взгляде молодца, где чистым небо было, где не бил гром суровый, где непогода никогда не наступала, а только тепло да приветливо было. — Погубити желают, — слезы предательские кинжалами острыми по лику стекали. — Баламошка ты, чего ждешь? Беги отсяду, беги в весь другу, ищи дом новы, идеже примут тя горячо! — Арсений продолжал тормошить Антона, который совсем не шевелился, лишь трясся от хлада на месте. — А иже из-за мене все, так не ходи ты ся боле, не водись ты со мною! — Не любо мне без тя, Арсений! — возопил Антон, перекрикивая тяжёлый шум веток трескучих. — Люб ты мене! Покойник есмь без тя! — Сам не ведаешь, что говоришь! — кольнуло в груди Арсения, понял вмиг, что он виной всему, всё силы нечистые наворожили бред на Антона. Со страхом дёрнулся он чуть назад, длани отобрав от него, как от огня раскалённого. А Антон в то же мгновенье что есть мочи толкнул Арсения в сторону, да бросился вперёд, падая в воды глубокие. Окутали его волны хладные, озноб последний раз по телесу его ударил, прежде чем глотнул Антон стылую воду. Камнем опускался юнец на дно гладкое. Ужо окружили подрагивающее тело его мавки, смеясь да пальцем на него указывая. Хотели ближе подступиться, вдоволь нашутиться над глупостью юнца, да оказался рядом с ним Арсений, разогнав сестёр своих подальше. Подхватил он Антона, обвил руками перси его, да пытался выплыть с ним на брег, спасти его, в жизнь воротить. Без надоби то было ужо — обмякло тело его, приняло смерть жестокую, холодную, страшную. Только понял это Арсений, склонился над ним, длань на ланиты его положив — не мог поверить он в судьбу его безжалостную. Слезами бы залился ужо, да не мог он плакать боле. Глядя, как очи зелёные закрываются, чувствуя, как руки Антона безвольно на спину ему опускаются, придерживая шуйцей его, коснулся он уст его своими, в новый мир провожая.