Bad Romance

Мне нужен ты, вселяющий ужас, Нужны твои злые помыслы, Потому что ты остаешься преступником В моих руках. Я жажду твоей любви. Ты знаешь, я жажду тебя, Знаешь, что нуждаюсь в тебе. Так сильно жажду Порочного романа с тобой. Я жажду твоей любви И вожделею твою месть. Ты и я могли бы написать роман О нашей порочной страсти.

— Какая же ты сука.       Её пригвождает к полу. Колено размером с две ее головы врезается аккурат под лопатки — не сдвинуться, не продохнуть. Беспомощная. Хан над ней ухмыляется, давит сильнее, выжимая хрипы. Карай молчит. Закусывает губу, старается лишний раз не дёргаться. Не провоцировать. — И зачем Мастеру сучье отродье вроде тебя? — Повторяешься, Хан. Теряешь хватку. Не удивлена, что Мастер отдалил тебя…       Губы не слушаются, а голос осип от недостатка кислорода. Выходит скорее жалко, чем насмешливо, но Хану хватает: он выдёргивает её из-под себя и тут же вбивает в стену, не давая вдохнуть. Карай слышит треск. Ключицы и челюсть. Ублюдок. — Я могу раздробить каждую кость в твоём теле, а потом бросить здесь подыхать, если не заткнёшься. — Много пустых слов для брошенной псины, Хан.       Он звереет. Рыча подобно гризли, Хан швыряет её на пол, замахивается от удара, но не успевает: она молниеносна, как пантера, и от кулака дробится паркет, а не череп. Хан поворачивается, на его правой скуле отпечатывается удар ее таби . Отшатываясь, он тут же разворачивается и вновь наступает: могучий, как гора, неукротимый, как лавина. Карай замирает наготове. Хан бросается на нее с рычаньем и сносит одним ударом. Она группируется, контратакует, нанося удар за ударом своим танто. Карай чувствует его ненависть — в чужом дыхании, в пылающих глазах, в кипящей крови на кулаках. Ненависть взаимна: она в холодной стали ее меча, в леденящей точности атак, в сердце, клокочущим где-то под глоткой. Они сцепились не впервые, не впервые — насмерть. Обычно их успевают разнять до серьезных травм. Но сегодня… Хан безумен. Он взбешен, его чудовищные руки бьют, скручивают, швыряют, не дают опомниться, не позволяют перевести дух. Карай отступает. Хан теснит ее к разрушенной части коридора, туда, где ей уже не удастся увернуться, и тогда!.. — Господин Хан, Визел прислал ответ на наш запрос. Мафия назначает встречу.       Хан замирает. Он дышит, как загнанный зверь, с занесенными над головой руками. Гонец прервал его последний удар, но ублюдок молчит, не шелохнувшись. Карай, распластанная на полу, дышит часто и глубоко, наплевав на боль, сковавшую ребра. Они смотрят друг на друга, исполненные ненависти и гнева. Налитые кровью глаза встречаются с ее взглядом, бесстрашным, пронизывающим. Карай знает, что делает. Она усмехается. Хан рычит, его грудь вздымается тяжелее, но вместо кровавого убийства он обрушивает удар на стену. Здание содрогается, на Карай осыпаются обломки. Ублюдок сплевывает. — Закончим позднее. До встречи, принцесса.       Хан уходит, бросая ее в груде бетона и ошметков достоинства. Карай приподнимается, смотрит ему вслед. Похоже, раунд за противником. Она снова усмехается, тут же закашливаясь от боли меж ребер. Пусть он победил в этой битве, пусть пробует смаковать неудавшийся триумф. Она жива, а это значит, скоро ей представится повод отыграться. Скоро. Этим вечером.       Сегодня Чаплин представил очередной апгрейд своих роботов. Он был воодушевлён похвалой хозяина и осчастливлен замечанием Карай по поводу новых боевых тактик. Стокман позади нее в тихом бешенстве изрыгал обещания мести — пустые и бесплотные, как и само это жалкое отродье. Хан стоял рядом каменной глыбой. Ничего, кроме брезгливости, не выдавал его вид. Карай заскучала — и потому решила поиграть с огнем. Когда Мастер отошел, она приблизилась к Чаплину и благосклонно бросила пару фраз. Она почти не обратила внимания на его жалкий, слюнявый лепет, зато, спиной почувствовала жар, исходящий от Хана. Он был взбешён. Расправа обещала быть скорой и кровавой. А Карай была в предвкушении.       К вечеру она удаляется в свою комнату. Будучи главой клана в Японии, Карай редко ночевала одна, отдавая предпочтение общим казармам. Сейчас все по-другому. Сняв доспех, зализывая раны, она приводит себя в порядок, раскладывает снаряжение, принимает душ. Усаживаясь на татами, задумывается в ожидании.       Хан не имеет понятия о чести. Он нападает исподтишка, строит козни, пытается подставить, очернить в глазах Мастера. Карай искренне презирает его, и он отвечает гримасой омерзения. Но им приходится, стиснув зубы, здороваться друг с другом на собраниях и сдерживать оскал, пока они не встретятся в очередном пустом коридоре. Карай ненавидит Хана всей душой, но не может не видеть, сколь предан Мастеру этот отброс. Исполинское тело и массивные мускулы создают образ тупоголового кретина, подобранного с улицы. Но Карай знает, сколь жестоко можно ошибиться, удовлетворившись лишь первым впечатлением. Хан умен и хитер, он правая рука Мастера, уважаемый в клане генерал, сумевший подмять под футов весь преступный мир Нью-Йорка. За пределами особняка начинается его безраздельное царство. Карай знает, элиту тошнит от того, сколь приближен Хан к господину Саки. Она не питает иллюзий — подобные же речи слышатся и за ее спиной. Потому столь яростным является их соперничество: рядовые ниндзя следуют только за сильнейшими, а среди всех футов не найдется тех, кто был бы сильнее и опаснее, чем она и Хан. Она жаждет победить, доказать, что она лучшая, что она — единственная достойная. И не сдерживает тьмы, поглощающей ее сердце, когда смотрит вверх, в эти яркие, дикие, злые глаза.       Ее соперник — урод, положивший жизнь на служение Мастеру. Ни один из них не уступает другому. И оттого вне встреч и миссий для них остаётся одна отдушина.       Он врывается так же, как напал в коридоре, и берет ее так же, как бил, — быстро и яростно, вбивая лицом в простынь. — Какая же ты сука, Карай! Ебливая, грязная сука!       Карай не стонет, не кричит, почти не дышит. Пытается выгнуться, подстроиться под толчки. Но Хан огромный, его ладони с лёгкостью проломят ей хребет. И эти ладони не дают ей сдвинуться, вдавливают вниз, оставляя новые синяки на раненых ребрах. Карай сипит, купаясь в собственной боли. Исполин выходит из нее, перекидывает на спину и снова врывается в тело. Карай хватается за его плечи. Заплывшим взглядом она смотрит на лицо перед собой: испещренное уродством злобы, с горячим дыханием из пасти и блестящими в остервенении рубинами глаз. Она не может сдержать улыбки. Лицо напротив преображается в смятении, и Карай освобождается: скидывает Хана с себя, ударом перекатывает могучее тело на спину и седлает, пригвождая его к полу. Хан дышит тяжело, затравленно. Но цепляется за ее бедра, задавая ритм, откидывая голову назад, и что-то внутри Карай, что-то темное и жадное, разрастается по груди сытым стоном. Они часто трахались после стычек, но так — всего дважды: когда Чапман представил новых роботов с ее лицом и сразу после похищения ее Бишопом. И вот, наконец, он вновь здесь — в ее власти! Карай хочет смеяться. С злорадным удовлетворением она сжимает в себе плоть, позволяет сминать бока до боли, слушает рычащие ругательства. И смотрит-смотрит-смотрит: уродливые губы кривятся, сбивается жаркое дыхание, налитые мышцы пробивают судороги. С восторгом Карай наблюдает, как теряют фокус невозможно-яростные кровавые глаза. Запрокидывая голову в стоне, она падает ублюдку на грудь. Хан обхватывает ее и насаживает на себя, выбивая остатки гордости с полузадушенными криками. Хан вожделеет ее. А еще он собственник, как и все мужчины. — Ты сука, принцесса. Всего лишь маленькая похотливая сучка, — утробно урчит он ей на ухо. Карай ухмыляется ему в тон, наслаждаясь мощью его стального, жестокого тела. Ему хорошо. Она уже победила.       Его толчки становятся сильнее. Один из них прошибает ее тело оргазмом, оглушает и оставляет только сиплые стоны при каждом мышечном спазме. Хан не отпускает, держит и насаживает до упора, пока ее нутро заполняется его семенем. В конце концов он замирает, пытаясь отдышаться, и какое-то время они лежат в гулкой, сгущающейся.       Хан лениво елозит ладонями по ее телу, как бы нечаянно касаясь следов от собственных пальцев. «Проверяет метки. Как зверь», — думает Карай и хмыкает. Приподнимаясь на тяжелых руках, она смотрит на Хана и встречает взгляд в ответ. Потемневшие рубиновые глаза кажутся почти карими, и огонь в них подернут сладкой дымкой. Теперь усмехается Хан. — Мастер поручил Чаплину новый проект. Сбор в лаборатории завтра в шесть.       Карай, смаргивает, прогоняя расслабляющую негу. Конечности не слушаются, отзываясь тупой ноющей болью, но она соскальзывает с чужой груди, позволяя подняться. — Я зайду к Мастеру в пять.       Хан скалится в злой ухмылке. Он грузно поднимается, вновь возвышаясь над ней. Карай смотрит спокойно, не стесняясь положения и наготы. Ублюдок со свистом выдыхает, раздосадованный отсутствием реакции, быстро одевается и идет к двери. Уже в проеме он смотрит на нее через плечо, и Карай в последний раз встречает этот яркий, пылающий взгляд. — До встречи, принцесса.       Карай знает, что о них уже доложили Мастеру. Даже среди молчаливых ниндзя слухи расползаются быстро, а значит, Стокман завтра будет изрыгать обличения, а Чапман — несчастно скулить где-то за своими приборами. Разумеется, элитный отряд в который раз проклянет ее за бесчестие, а новость станет достоянием преступного мира. Это их с Ханом противостояние заходит слишком далеко — во время одного из визитов в казармы она уже слышала об их «безумном порочном романе, который явно не понравится мастеру». Карай смотрит. Пламя в чужих глазах разгорается, когда ублюдок кривит рожу в новой ухмылке. Заставляя проснуться. Заставляя принять вызов. — До следующего раза.       Между ними нет любви, привязанности, хотя бы уважения — если умрёт один, другой сможет спать спокойно. Карай не хочет покоя. Жизнь слишком коротка, чтобы не рисковать. И каждая новая победа стоит ее разбитых костей.