Часть 1
11 июля 2023 г. в 23:20
Что такое молитва? Молитва — это просто обращение к Богу или кому-нибудь еще эфирному с целью сообщить этому эфирному что-то наболевшее. Поделиться чувствами.
Ну, вот, например: «Господи, да сколько же можно стоять в этой проклятой пробке!»
Слышит ли Господь молитвы? Определённо!
Если молитва произнесена с чувством, верой и адресно, то до адресата она непременно дойдёт.
Реагирует ли Господь на них? Ну, Она нам не признавалась.
Хотя, например, мы точно знаем, что в те времена, когда отсюда до Небес было поближе, а искренне верующих среди молящихся было куда как больше, Господу даже пришлось очень настойчиво потребовать адресно Её не беспокоить.
Слышат ли ангелы, когда верующие обращают к ним свои молитвы? Определённо!
Здесь работает тот же самый принцип.
Сейчас-то, конечно, с этим стало заметно полегче: пока молитва добирается до головного офиса, большая часть энергии успевает рассосаться. Поэтому всякие там святые и особо известные ангелы чувствуют, конечно, эмоции молящихся, но едва заметно: в общем и целом, это не мешает их устоявшейся райской жизни.
Другое дело, если ангел вдруг оказывается на Земле.
А вы как думали, почему ни в одном молитвеннике вы не отыщите молитвы «ангелу Азирафаэлю»? Он очень тщательно проследил, чтоб нигде ни строчки: а то так от постоянного переживания чужих эмоций и свихнуться недолго.
Конечно, молитвы просто обращенные к ангелу, любому, до него тоже долетают, но это не идёт ни в какое сравнение: раздели любое чувство на десять миллионов ангелов – да что там останется?
Ну и к тому же сколько их сейчас осталось – истово верующих? Раз, два и обчёлся. Как хороший ангел, Азирафаэль должен быть этим расстроен.
Как вменяемое существо, которое не испытывает желания постоянно проживать чужие горести и радости, – счастлив до чрезвычайности.
Правда, видимо, где-то существует о нём устное предание, в какой-то, как подозревает Азирафаэль, небольшой, но крайне религиозной общине.
Потому что ничем иным периодически долетающие до него совершенно определённо адресные, лично к нему, Азирафаэлю, обращенные молитвы, он объяснить не может.
Он не может вспомнить, когда это началось. Он не представляет, что это за община такая. И он совершенно точно уверен, что все возможные письменные источники он проверил и перепроверил трижды!
Несколько раз ему казалось, что всё закончилось и община, которую никак не удавалось обнаружить, вымерла (наконец-то!) от естественных причин. Или влилась в цивилизацию и оставила свои дурацкие устные предания как глупые суеверия.
Как-то, в девятнадцатом веке, его не беспокоили несколько десятилетий подряд!
Но нет, молитвы возвращались снова и снова. И на Небесах ещё смеют говорить про безбожный двадцать первый век. Посмотрел бы он на Гавриила на его месте!
Конечно, больше всего в этих молитвах было горечи, отчаяния и боли. Это Азирафаэля ничуть не удивляло: люди всегда ищут поддержки в тяжёлые времена.
Впрочем, встречалась и надежда.
Бывала и радость. Порой такая, что окрыляла ангела на несколько недель.
И – о! – они были полны любовью. Это, определённо, была Очень Религиозная община, думал Азирафаэль.
А ещё, иногда... Гм. Азирафаэлю было чрезвычайно интересно, что же это всё-таки за община и что за культ-то такой. Своеобразный.
Нет, он знал про религиозный экстаз и несколько раз даже наблюдал таковой собственными глазами, но рассчитывал это всё осталось где-то в прошлом, во времена монашеских орденов, крестовых походов, всеобщей религиозности – в общем, где-то в Средневековье.
«Двадцать первый век, хотелось кричать Азирафаэлю. Двадцать первый век, а вы там испытываете вожделение во время молитвы! Человечество давным-давно придумало порнографию для этих целей! Даже Гавриил уже в курсе!»
Последние одиннадцать лет Азирафаэлю было не до странных религиозных фанатиков: он не один раз отмечал, что молитв последнее время стало несколько больше и ощущаются они как-то особенно сильно, но списывал это на приближающийся Апокалипсис, тем более и сами молитвы звучали как-то особенно отчаянно.
После Непокалипсиса казалось, настала тишина. Впрочем, передышка оказалась недолгой. Азирафаэль в прекрасном расположении духа буквально полчаса назад вернулся домой после отличного ужина со своим дорогим Кроули. Они провели замечательный вечер в этом славном крошечном греческом ресторанчике, Кроули подвёз его домой и теперь Азирафаэль, медленно прогуливаясь между полок, наконец нашёл книгу, которая станет прекрасным завершением сегодняшнего дня. И вот, он устроился в кресле с книгой, но не успел прочитать и нескольких страниц, как его накрыло волной вожделения. И, нет, это определенно не могло быть никак связано с «Шерли». Да чтоб им пусто было, этим фанатикам! Вслед за вожделением пришла волна любви, перемешанной пополам со стыдом и Азирафаэль уже понадеялся, что всё закончилось, но спустя совсем немного времени вожделение вернулось вновь.
Нет, с этим действительно нужно что-то делать. Раз уж ощущения такие сильные, то, пожалуй, ему, Азирафаэлю, не составит труда найти молящихся и хоть бы даже чудом уговорить их не делать так больше никогда. Он поджал губы, встал, поправил поудобнее колом стоящий член, возблагодарив самого себя за любовь к просторным брюкам, надел пиджак и решительно пожелал переместиться к молящемуся.
Сказать по правде, он ожидал увидеть аскетичную маленькую комнатку, больше похожую на келью, и простоволосую девицу в ночной рубашке, заходящуюся в религиозном экстазе.
Сказать по правде, он уж точно не ожидал увидеть спальню, в которой не далее как месяц назад провёл бессонную ночь в попытках разгадать пророчество старой ведьмы. Тогда он, правда, лежал одетый, сбросив только пиджак и ботинки, на нерасправленной постели и слушал, как Кроули, галантно уступивший ему самое удобное место для отдыха, нервно меряет шагами соседнюю комнату.
Сейчас кровать была разобрана. А ещё на ней, тоже в весьма разобранном состоянии, лежал хозяин квартиры. Одной рукой он ритмично дергал член, другой комкал простыни. И при этом совершенно очевидным образом не переставал твердить: «Ангел, ангел, Азирафаэль, пожалуйста, ангел». Глаза его были закрыты и, без сомнения, он находился уже в том состоянии, в котором не слишком-то обращал внимание на происходящее вокруг. Так что Азирафаэлю стоило, конечно, сию же секунду вежливо раствориться в воздухе и уже дома постараться забыть и хриплое «ангел», и багровую от прилива крови и блестящую от смазки головку, мелькавшую в кулаке, и рыжую прядь, прилипшую к влажному от пота лбу. Ну, или наоборот припомнить в подробностях.
Но в эту секунду в голове у Азирафаэля самая важная деталька пазла стала на место, головоломка сложилась – или как там ещё пишут в детективах? Поэтому счастливое озарение, совершенно проигнорировав любые представления о приличиях или даже банальной вежливости, сорвалось у него с губ непрошенным:
– Кроули!
Кроули немедленно подскочил, бесцеремонно вырванный из определённо сладких грёз.
– Азирафаэль! Какого дьявола ты тут делаешь?
– Кто-то молился мне, и я решил разузнать, кто это был, – сообщил Азирафаэль, словно бы рассказывал за ужином, как прошёл его день. Правда, за ужином он не пытался деликатно отвернуться от Кроули в процессе разговора.
– Отлично, – огрызнулся Кроули, – а я-то тут причём? Как ты мог заметить, – добавил он, натягивая простынь на бёдра, – я был занят другим. Я всегда рад видеть тебя в гостях, но в следующий раз будь добр стучаться.
– Но это был ты!.. Ты при этом, – Азирафаэль неопределенно махнул рукой в его сторону, – молился! Мне! Звать ангела – это и значит молиться.
– И ты слышал?! Мнф! То есть, нет! Я, о дьявол, – зачастил он, – я не это имел в виду! Азирафаэль, извини, пожалуйста, правда, давай сделаем вид, что этого не было…
– Сделай так ещё раз, – сказал Азирафаэль.
Кроули прекратил свои одновременные попытки завернуться в простыню с головой, провалиться в Преисподнюю, сбежать в Австралию и немедленно сообщить, что это не то, что подумал ангел. Он замер и уставился на Азирафаэля широко раскрытыми глазами. Азирафаэль кивнул.
Кроули, не отрывая от ангела взгляда, скользнул с кровати на пол. Не обращая больше никакого внимания на то, что он всё ещё совершенно голый, он опустился на колени перед Азирафаэлем, закрыл глаза, сложил руки в молитвенном жесте, облизнул пересохшие губы (от вида быстро скользнувшего влажного розового кончика языка губы пересохли уже у Азирафаэля) и с чувством начал: «Святой Ангел Божий Азирафаэль...»
Это оказалось сильнее, чем Азирафаэль рассчитывал. Раньше он как будто стоял на линии прибоя у океана, и иногда волна набегала и могла промочить ему ноги, а то и добраться до колен. А теперь он неосторожно подошёл ближе – и его накрыло с головой. В этом было столько любви, поклонения, надежды, что Азирафаэль на секунду позволил себе просто забыться и не дышать.
«Хранитель и покровитель души моей!», говорил Кроули, вкладывая в молитву всё, что мог и ещё немного. Его член, обмякший от недавнего стресса, теперь снова поднялся. У Азирафаэля в брюках тоже моментально снова стало тесно.
«Пребудь всегда со мной, утром, вечером, днём и ночью,» продолжал Кроули, «направляй меня на путь заповедей…» тут он на секунду запнулся, «…твоих и удали от меня все искушения зла. Аминь»
– Не уверен, что готов согласиться на счёт искушений, – пробормотал Азирафаэль, медленно проводя тыльной стороной ладони по щеке Кроули. Золотое кольцо на его мизинце показалось Кроули ледяным на пылающей коже.
– Скажи мне, – он резко вдохнул и открыл глаза, – ангел, скажи мне, что я должен делать?
– О, мой дорогой мальчик, кажется, ты так и не понял в чем состоит суть молитвы. Я услышал не столько то, что ты сказал. Я услышал то, что ты чувствовал и хотел сказать.
Кроули зажмурился. И почувствовал горячее дыхание на щеке:
– Пойдём, Кроули, пойдём, любовь моя.
Он не решался раскрыть глаза, словно боялся, что ангел исчезнет: так, влекомый ангельскими руками, он поднялся, сделал два шага назад до кровати и упал на неё навзничь, подчиняясь. Напряжённый член непристойно шлёпнул по животу, заставляя и без того алые щёки пылать.
– Ох… Кроули!.. – раздался шорох ткани о ткань и Кроули распахнул глаза. Азирафаэль, глядящий на него с каким-то ненормальным восхищением, держал свой пиджак в руках. И – не утруждая себя поисками подходящего места, просто повесил его в воздух, на чудом появившийся в ту же секунду стул.
Кроули собрался было сесть и потянуться к пуговицам потёртого жилета, но получил только строгое:
– Шшшш! Лежи смирно и веди себя хорошо.
Он лежал. Лежал как змея, выползшая на нагретый солнцем камень, купался в горячем внимании, впитывал всей кожей ласковые прикосновения Азирафаэля. А ангел рисовал кончиками пальцев на нём какой-то только ему видный узор, то касаясь так легко, что становилось щекотно, то царапая ногтями – и тогда Кроули коротко всхлипывал, а у него по коже пробегали мурашки.
А безжалостный ангел ещё и не замолкал ни на секунду:
– Какой же ты восхитительный, – и пальцами по ключице, до чувствительной ямки на горле. – Я всегда любовался тобой, и сейчас… разве можно оторвать глаз от тебя? – и ладонь скользит по груди, цепляя напряжённый сосок.
И Кроули бы спорил, наверное, если бы ему кто-нибудь это позволил, но, стоило ему открыть рот, Азирафаэль непреклонно прижимал палец к его губам:
– Тихо! Я же просил, - строго требовал ангел, а Кроули от этого тона бросало в жар, хотя, казалось, куда уж жарче. А ангел беспощадно совершенно продолжал: – Ты такой прекрасный! Дай мне на тебя насмотреться, Кроули.
Кроули хотелось броситься, сорвать с ангела одежду и прижаться к нему всем телом. Ему хотелось умолять Азирафаэля, чтобы тот сделал уже хоть что-нибудь ещё. Ему хотелось замереть и никогда больше не шевелиться, только бы ангел продолжал и не останавливался. Ещё немного – и он просто взорвётся.
Он уже готов был сказать об этом, он уже облизал в который раз пересохшие губы, чтобы сказать об этом, но все слова превратились в очередной всхлип и стон, потому что Азирафаэль, этот восхитительный ублюдок, наклонился и, быстро мазнув губами по краю челюсти, шее, ещё ниже – укусил его прямо в изгиб, в самое начало плеча. Отпустил, поцеловал, лизнул – и укусил снова. И у Кроули не было никаких шансов сказать хоть слово. Он решительно не понимал, как эта точка на теле может быть связана напрямую с членом. И ещё более решительно – откуда, во имя Преисподней, Азирафаэлю об этом может быть известно.
– Аз-сирафаэль, ангел, – начал Кроули, когда тот наконец отвлёкся от своего занятия, но его рот тут же оказался зажат мягкой ладонью.
– Нет-нет-нет, мой дорогой мальчик, – Азирафаэль быстро покачал головой. – Это, безусловно, очень приятно, как-нибудь в следующий раз мы обязательно попробуем и так, но сегодня я и без того уже едва держусь, а мне так хочется любить тебя долго и обстоятельно.
И, даже если бы Кроули хотел что-то ответить, он вряд ли бы нашёл что. Нужно было непременно осмыслить и про следующий раз, звучавший как само собой разумеющиеся планы на ближайшие выходные, и про «любить», но сейчас высшие функции мозга были ему доступны в довольно ограниченном количестве, поэтому он отложил осмысление на потом, кивнул, соглашаясь сразу на всё, и, перехватив пальцы ангела губами, втянул их в рот. Азирафаэль охнул.
– Ты выглядишь абсолютно непристойно, ты знаешь? Воплощённое искушение, – сообщил он, завороженно глядя на то, как Кроули сосёт его пальцы. Кроули искренне надеялся, что это так и есть. Свободной рукой ангел расстёгивал пуговицы рубашки и Кроули неотрывно следил за каждым дюймом кожи, появляющейся между расходящимися полами.
– А теперь, – ангел отобрал у него свои пальцы, чтобы снять расстёгнутую наконец рубашку и отправить её вместе с брюками, на тот же стул, где уже висел его пиджак. – А теперь мой милый, я займусь тобой всерьёз.
И он занялся.
Казалось, губы ангела были везде. А там, где не было губ – были руки. Он оглаживал рёбра и узкую гибкую спину Кроули, просовывая ладони ему под поясницу, пока целовал его губы, выцеловывал острые скулы и длинную шею, облизывал ключицы.
Он царапал короткими ухоженными ногтями соски, пока то целовал головку открытым ртом, то дул на нее, и Кроули думал, что он натурально сошёл бы с ума, если бы смог решить, от чего именно: от невыносимого контраста прохладного воздуха и горячего рта, или просто от того факта, что ангельский рот оказался на его члене.
А когда он, небрежно приласкав мошонку, спустился ещё ниже и широко лизнул прямо по дырке, не забывая при этом поглаживать и слегка сжимать член Кроули, демон мог уже только скулить из последних сил сдерживая мольбы.
Азирафаэль с совершенно самодовольной улыбочкой приводил его в абсолютно невменяемое состояние, а Кроули оставалось только подчиниться.
В какой-то момент вместе с языком внутри него оказались пальцы. Кажется, в конечном итоге целых четыре, хотя Кроули не стал бы биться об заклад. Не было никакой боли растяжения, только мучительное желание большего. Больше Азирафаэля, больше прикосновений, больше, больше, больше. Он чувствовал себя самым жадным демоном в мироздании, но ничего не мог с этим поделать.
Потом пальцы заменил член: Азирафаэль толкнулся одним невыносимо тягучим движением и замер, привыкая и давая привыкнуть ему. Кроули только губу закусил и яростно извивался, толкаясь навстречу бёдрами, стремясь насадиться ещё сильнее, хотя ангельский член и без того был до самого основания в нём, но Азирафаэль снова зажимал ему рот, просил потерпеть, помолчать, горячо выдыхал ему в плечо:
– Пожалуйста, Кроули, милый, любимый, хороший, ты так прекрасно справляешься, только не говори ничего, ты такой желанный, такой невозможно восхитительный и такой горячий, я же не выдержу, хороший мой, любимый мой, да, да, вот так, Кроули.
Когда он перевёл дыхание и начал, наконец, двигаться, к облегчению уже совершенно невменяемого от желания Кроули, мир, в принципе, уже легко мог бы переставать существовать, если вдруг ему так хотелось: Кроули не обратил бы и малейшего внимания. Каждый толчок наполнял его совершенно невероятным и сладким напряжением, и каждый раз казалось, что оно вот-вот расплескается, что просто не хватит ни телесной оболочки, ни самой его сущности, чтобы вместить всё это: этот жар, поцелуи открытым ртом, непристойные совершенно влажные шлепки, искры удовольствия, которые разлетались по телу от каждого движения. Азирафаэль всё твердил и твердил ему «мой, мой, мой… мой хороший, мой демон, мой любимый», а сам Кроули только захлёбывался всхлипами и собственным дыханием.
Но когда ему уже казалось, что он сейчас провалится в сияющую звёздную туманность, он выдохнул: «Пожалуйста, Азирафаэль».