в доме

На кухне само собой включается радио с какими-то латинскими мотивами. — Я точно сдохну, Сэмми, — говорит Дин, глядя на Сэма искоса. Его глаза поблескивают в темноте, и он, кажется, собрался Сэма развеселить. Конечно, ему только Сэма и веселить — весь в синяках, с кровью на виске, висящим запястьем… Бледный. Зараза, какой же он бледный. Только бы не внутреннее кровотечение, со всем остальным можно справиться. — Чувак, это Рики Мартин, — хмурит брови Дин. — Точно он. У этого хренова полтергейста ко мне что-то личное. — А то я не заметил, — произносит Сэм, чтобы сказать хоть что-то. Его самого по стенам, полу, столу — а еще потолку — помотало значительно меньше. Сэм, конечно, бегал наверх в поисках старого дневника, потом долго пытался его сжечь. Ну как долго — достаточно, чтобы услышать глухие удары под собой. Достаточно долго, чтобы понять — дело не в дневнике. Достаточно. Дин редко кричит от боли. Радио щелкает, Дин ерзает по полу и бледно-бледно усмехается, придерживает правую руку левой. — Сэмми, не смотри на меня, как на покойника. Я нервный, сам знаешь. Надо пошутить в ответ, проехаться по фразе, заверить, что Дин — непрошибаемый танк… Только вот последние месяцы износили обоих. — Знаешь что? Я на кухню за обезболивающими, алкоголем, или чем там еще. Сэм вскакивает на ноги. Он не может сидеть и ничего не делать. аеслидинотшока — Стоять. — Реакции Дину не занимать, он успевает схватить Сэма за щиколотку. — Сам же сказал, что нам тут торчать всего три часа. Мне твой труп не нужен. Как назло, ровно напротив из воздуха сгущается полтергейст. Мерзкий старикашка. — Пусти. — Сэм осторожно дергает ногой. — Я туда-обратно. Ну сколько тут в футах? — Сэмми. — Дин тяжело сглатывает, по лбу катятся капли пота. — Со мной ничего такого. Бывало и похуже. Сэм смотрит на круг, очерченный солью, переводит глаза на Дина, думает, думает, думает. Дин, конечно, прав. Придурок. Просто Сэм… Просто Сэм не может его потерять. Полтергейст растворяется в воздухе, и на кухне снова щелкает. Та же мелодия, и сейчас Сэм все-таки хмыкает. Дин откидывает голову назад, легонько стукается головой о стену и тихо воет, то ли от боли, то ли от невыносимых страданий. — Да нормальная песня, — почти честно говорит Сэм. — Нормальная? Нормальная? — Дин, кажется, шокирован всерьез, и все-таки у Сэма получилось его отвлечь. — Чувак, ну серьезно! — Девчонкам нравится, — укоряет его Сэм. — Эх, — качает головой Дин. — Я вот все жду, знаешь. Чтобы красивая, с колледжем и вкусом на классический рок. — К классическому року. Ты уверен, что девушка с колледжем в анамнезе тебя выдержит? — Сэмми, не ругайся. Они молчат некоторое время, Сэм смотрит на часы и отмечает, что прошло уже… целых две минуты, да. Насколько он понимает, именно этот конкретный старикашка очень привязан ко времени — появляется только на три часа раз в четыре года. — Как же мы бездарно проводим такую прекрасную ночь! — вздыхает Дин. — И, блин, песня эта… — Тебе текст перевести? Дин вздрагивает и почти отшатывается, и тут Сэм ржет уже от души. — Про вулеву я сам понял. — Там не было вулеву, это испанский. — Жутко больно, — вдруг говорит Дин и смотрит так, что Сэма прожигает. Надо же, признался, на полу этого заброшенного дома, под дурацкую песню… Сэм протягивает руку — чтобы коснуться, но Дин вдруг почему-то ныряет ему на плечо. Это такое странное чувство — и Дин, конечно, тут же пытается отпрянуть, словно осознал, словно понял, но Сэм держит крепко. Делает вид, что не заметил этой попытки сдать назад. Все всё заметили. Волосы Дина пахнут железом, а от него в целом разит потом и слегка — порохом. Аксом, впрочем, тоже. Сэм сидит так, что почти целует его в лоб. Искушение велико, он почти чувствует, какая его кожа на вкус. Сэм закрывает глаза, длинно выдыхает и говорит, как примерный мальчик: (стараясь не вспоминать, что полдетства так же провел на плече Дина) (стараясь не думать, что это гребаная манипуляция) (стараясь не наглеть — можно же все сделать честно) — Я кое-что придумал. Приходится откашляться, он еле хрипит. — Давай ты меня все-таки отпустишь, — говорит Дин. — О, легко. Сэм почти смеется, потому что… Потому что можно будет сделать вид, что ничего не было. Дин отстраняется и вдруг косится на него украдкой, словно пытаясь понять, в своем ли Сэм уме. Сэм помнит, как первый раз нырнул головой вниз. Сейчас — похоже. Легко кладет правую руку на кромку джинсов Дина, левой выпрастывает пуговицу из петли, дергает за язычок молнии. Она медленно и переливчато звенит в тишине. — Так, — говорит Дин, глядя на расстегнутые брюки. — Вот тут не понял. Пояснишь? Смотрит как будто напуганно. Смотрит так — что позволит Сэму, Сэмми, сделать что угодно. На Сэма будто чайник кипятка опрокинули. Он отдергивает руки и почти отлетает в сторону. Только не так, только не так! В следующее мгновение происходит сразу много чего. Настырный полтергейст материализуется в воздухе, до Сэма доходит, что он смел соль в сторону бедром, Дин пихает ему пачку в руки, и вот — снова статус-кво. — Ты не подумай, Сэмми, — говорит Дин, слегка оправившись. — Ничего такого, просто ну — не заниматься же таким при этом типе! Шутит. Сэму не до шуток. опятьщелчокирикимартин — Я клянусь, выжил бы в мк-ультра, — страдальчески произносит Дин. — Но полчаса этой пурги… — Дин, — говорит Сэм, стараясь дышать пореже. — Я не… ничего не хотел такого. Просто читал… — Поменьше бы! — почти совсем жизнерадостно отбрехивается Дин, глядя вперед. — Читал, что оргазм — хороший заменитель обезболивающим. — Оргазм — хороший заменитель всему, — весомо говорит Дин. — Тогда можно? — Сэм вообще не понимает, что несет. Просто плывет по черной воде этого озера. Это же совсем невинно. — Ты не разрешаешь мне идти за обезболивающим. Он пытается говорить спокойно. Прикусывает язык побольнее, только чтобы кровь отрезвила. Но она не трезвит. Она у Дина на виске и на лбу. — И рука у меня сломана, — совсем хрипит Дин. Сэм легко пожимает плечами, словно в этом всем — действительно ничего такого. Осторожно поднимает руку и кладет ее на левое бедро Дина. Ждет. Дин смотрит на него измученно, и в груди у Сэма странно жжет и что-то разламывает будто на части. — Иди сюда, — говорит Сэм. Сжимает ноги, придвигает Дина к правому бедру за талию. Лучше бы между ног посадить, но Сэм не может. Ничего, и так сойдет. Руки почти не дрожат. Он очень быстро приспосабливается к любой ситуации. уродуродурод Спохватывается, придерживает Дина за плечо левой рукой. Тянет правую к себе, через его шею, ко рту, лижет ладонь, еще, еще… Дин захлебывается дыханием. У него так приоткрыты губы, он так смотрит, что Сэм его бы поцеловал, но такое же нельзя, такое же не делают братья. Сэм все-таки втягивает в рот собственные пальцы, и Дин жадно смотрит на этот необязательный жест. Сэм прищуривает глаза. Перехватывает Дина поперек груди, мокрой рукой лезет ему в джинсы. У Дина уже все довольно крепко. Ну, не совсем, но это легко исправить. Сэм сжимает пальцы. Дин резко выдыхает и опускает голову, кладет подбородок ему на руку. Опускает свои долбаные ресницы, и это едва ли не большее откровение, чем то, что Сэм ведет рукой по его члену. Сэм не выдерживает и отводит взгляд, на секунду дергая рукой, чтобы потянуть за ворот дурацкую майку, в которой так жарко. Сердце стучит уже о ребра, когда он видит, как его, его рука сжимает член Дина, сколько-сколько смазки на головке. Он проводит по ней большим пальцем, сильно надавливает. — Сволочь… ты… Сэмми. Дин задыхается. — Я сволочь? — удивляется Сэм. — Не ты со своими вечными геройствами? У Дина подрагивает нижняя губа, и Сэму хочется ее укусить. Хочется уронить Дина на себя. хочется — Ну, — почти просит Дин. Сэм повинуется, растирает смазку и скользит по члену Дина. Нежно, не так, как трогал бы себя. Вниз-вверх. Вниз-вверх. Сэму до кома в горле хочется целоваться. Хочется быть настоящим, а не обезболивающим. Но он служит цели. Он — всегда служит цели? И это уже так незаслуженно, что Дин дает ему касаться себя, дает сделать полегче. Забыл о руке. Забыл же? Сэм чувствует, что черное озеро стало по колено, и опускает левую руку, обхватывает яйца Дина, и того передергивает, явно от наслаждения. — По… жосче? — еле выговаривает Сэм. И Дин откидывает голову ему на плечо. Сэм жадно приникает открытым ртом к его шее. Он весь в Дине, весь в самых ранимых местах, и в глаза лезут волосы, но он целует шею Дина, потом прерывается, аж дышать не может от всего этого, просто трется о нее носом, прижимается лбом, хочет трогать Дина всего, не просто вот так гладить его по члену. ноонслужитцели — и плевать Сэм теряется в рваных вздохах, ведет губами по жестким волосам Дина, целует за другим ухом, закрывает рукой его грудь, и так хочется его защитить, так хочется. От всего, от всего мира. — Да, — выдыхает Дин. И Сэм не помнит, на что он ответил. Только чувствует — Дин ведет рукой по его бедру, и синапсы шкалит, замыкает. Контакт получается резче, лучше, будто Сэма подключило к нервам Дина. Он сжимает член сильнее, двигает рукой резче, и Дин… Дин толкается в его руку, словно сдается на милость. — Сээмми… всевпорядкевсевпорядкевсенормально давайдавайдавай Сэм больше не отлипает от шеи Дина. Бездумно засасывает кожу, сосредотачивается на одном месте, которое нравится Дину, и доводит ритм до предела. Сэм сидит в машине. Его с позором выгнал врач — красивая латина, которая явно хочет пообщаться с Дином наедине. Правильно, ничего ведь не изменилось. Дину стало полегче, и то хорошо. Дин появляется из дверей спустя час — сияющий и с забинтованной рукой. — Сэмми, слушай, — говорит он, забираясь в машину. — Я тут подумал. А откуда наш полтергейст вообще знает Рики Мартина? Могу поклясться, эта чертова песня вышла лет десять спустя того, как он двинул кони. Сэм чешет в затылке. А и правда. Сэм залезает под дрянное короткое одеяло и готовится отключиться. Рассказать бы кому — раскрыли дело благодаря Рики Мартину. Он задумчиво лижет костяшки, их основательно забрызгало спермой Дина почти два дня назад. На языке эфемерно горчит соль, и Сэм делает глубокий вдох. Дин где-то празднует. В номере темно. Он почти отключается, когда дверь распахивается настежь. — Сэмми, дрыхнешь? А как же отметить? Включается свет. Дин веселый и остро-красивый. У него в руках четыре бутылки пива. Две нормальных и две… — Вот, взял твое любимое, вишневое. Сэм не может не смеяться. Так он его любит — кто кого? Дин шваркает пиво на свою кровать, отходит снять куртку, возвращается и вдруг сдергивает одеяло, опускается на колени на кровать Сэма. Опирается на руку. Забирается поглубже, так, что Сэму приходится развести ноги — и поддержать его забинтованную руку. Сэм краснеет. — С меня вроде как должок. — Дин улыбается во все тридцать два. — Ой, да пошел ты, — легко отмахивается Сэм. — Пошел я? Пошел я? Сэм думает, как отказаться от «должка», он не в настроении, он не хочет закидываться обезболивающим. Он открывает рот — но чертов Дин только этого и ждал, быстро целует, забирается внутрь языком, целует ярко и нежно. И Сэм только и может, что откинуться на спину и все-таки уронить его на себя.