***
Турниры в Инкубаторе всегда проходят или под надзором Безликих, или с их участием. Среди них Тень — уже почти свой; однажды он даже слышит шепоток «Обсидиан» за своей спиной — и, вот странность, хочет откликнуться. И все-таки между ними — пропасть, ведь Безликие все до единого подконтрольны Титану, хоть и сохраняют некую индивидуальность. В разношерстной их толпе он раз за разом отмечает особенно любопытную тройку с именами Гранат, Изумруд и Берилл. Если эти трое выходят сражаться вместе, победить их почти невозможно… почти. Огромный боевой опыт говорит Тени, что где-то кроется подвох. Хрупкая Берилл, — в том, что она женщина, он однажды убедился, в схватке сорвав с нее шлем, — чуть-чуть, малозначительно, но не вписывается в это трио, как будто на ее месте должен быть кто-то другой. Кто-то, возможно, чуть выше, с немного большей свободой движений… Берилл — одна-единственная фальшивая нота в выверенной мелодии. …Когда Император, выходя на арену, слишком резким жестом отстраняет высокого широкоплечего Изумруда в сторону, Гранат и Берилл, не сговариваясь, дергаются к нему в четко выраженном порыве защитить. А Тень в рядах Безликих теряется, не зная, как реагировать на подобную преданность. Он, воин-одиночка, не видевший большую часть своей жизни ничего, кроме лжи, боли и предательств, и необратимо разучившийся доверять, ловит себя на том, что всей душой завидует этой троице. Он не помнит, чтобы они общались между собой — тем, кто находится во власти Титана, это почти и не требуется. Но есть между ними что-то глубинное, не поддающееся его пониманию — и Берилл отчасти, но чужая Изумруду, а Гранат особенно трепетно к ней относится… но оборванный конец незамкнутой цепи уходит в никуда.***
Где-то в Каменном лесу Древний с бесконечным терпением собирает новый голографический проектор взамен отданного. И только изредка, когда от фантомной боли перехватывает дыхание, он судорожно прижимает все руки к груди чуть пониже сердца. «Очередной царек, только на этот раз межмировых масштабов. Помнишь Сцеллею?» Да, он помнит.***
— И ты увидишь рождение нового мира — прекрасного и дикого. Моего мира, — завершает свою пламенную речь Титан. Тень гневно сужает белые глаза: — Не бывать этому. И, становясь в боевую позицию, поднимает клинок — непривычный, не стальной. Время словно замедляется, становясь вязким и тягучим, как смола; но это ощущение почти тут же пропадает, и лишь неподвижно замершие фигуры Безликих выдают неладное. — Я остановил время, чтобы ты вдохнул полной грудью, — с искаженным мукой лицом проговаривает невесть откуда взявшийся Древний, и Тень понимает, что смотрит он не на него, но на застывшее по ту сторону невидимого барьера трио Гранат-Изумруд-Берилл. Титан никак не реагирует на произошедшее, лишь чуть прищуривается, будто обещая разобраться с Древним позже, и перехватывает поудобнее тяжелый меч. «Ну что ж, рискни сыграть по своим правилам», — читает Тень в его светящихся глазах.***
«Второго шанса не будет», — до скрежета стискивая зубы, упрямо думает Тень, вставая на руки и выполняя кувырок назад. Смертоносный двухметровый меч, не идущий в сравнение ни с каким знакомым ему оружием, прорезает воздух над головой. «У тебя и первого-то нет», — доносится до него насмешливое; затуманенный горячкой боя мозг не сразу понимает, что Титан вовсе не разжимал губ. Наступление постепенно превращается в судорожную, из последних сил оборону. Один клинок сломан сокрушительным ударом, второй не оставляет на броне противника даже царапин. Боковое зрение выхватывает белое пятно в переплетении золотистых столбов — там сгорающим изваянием замер Древний, раскинув многочисленные руки и едва удерживая временной барьер. Разум тонет в ужасающем понимании: он ошибся. Впервые — непоправимо. Он вышел на бой с существом, о котором на самом деле не знал ровным счетом ничего. Тень медлит даже не на секунду — на мельчайшую долю секунды; но это его и губит. Титан совершает одно-единственное простое движение — наступает ему, снова ушедшему в перекат, на спину. Боль разламывает восприятие на осколки.***
— Покорись мне, — одни белые глаза глядят в другие, металлическая рука стискивает шею — Тень только и может, что беспомощно хвататься за темно-синие пластины брони; тела ниже лопаток он не чувствует. — Нет, — на остатках ненужного ему воздуха хрипит он. Титан кривит лицо в усмешке, и мир переворачивается.***
Тени казалось, что за невообразимо много прошедших лет он привык к боли. Теперь же становится понятно, что он не знает о ней ничего. Он не кричал, даже когда Сегун вскрывал ему грудную клетку, стремясь добраться до сердца. Но сейчас он кричит, как никогда в жизни, не в силах разорвать зрительный контакт, и кажется, что тяжелые ноги Титана продолжают дробить его кости в пыль. Он медленно сходит с ума в агонии, которой не видно конца; кровь его — черная, как сама Тьма, но плотная пелена перед глазами — красная… Когда его сознание соскальзывает в блаженное небытие, он даже не вспоминает, что просто не может, не умеет отключаться — давно уже.***
Истончившийся до предела пузырь временного искажения беззвучно пропадает. Древний, обессилевший, сотрясаемый крупной дрожью, падает на колени. Тень подле Титана роняет вывернутую под неестественным углом голову, вынужденно признавая поражение под давлением чужой воли. Теневая энергия струится по его искореженным доспехам и доверчиво льнет к экзоскелету Титана; Древний понимает, что если существует во вселенной конец всего, то он выглядит именно так.