«Я здесь ненадолго»

Насколько бы сильно Гониль не хотел удержать Хëнджуна рядом, он знал, что этот парень – держит обещания. Даже если те и не самые утешающие. «Я здесь ненадолго» Ненадолго где? В городе, который влюбился в Хëнджуна, пусть он и делал некоторые пакости? Отчаянно укутывая дорожками дыма старых заводов, старался подчинить его глаза, чтобы блики сверкали не чем-то ярким, а серым и туманным, заставляя не просто зависеть, а погрузиться в транс. Может подбить ноги торчащими из земли кусками арматуры, чтобы дойти до станции ближайшего метро не представлялось возможным? Не страшно, если он совсем никуда не сможет дойти, так и умерев на холодной улице, в объятиях пыли, с мерзостным запахом табака. Лишь бы он не сбежал. Может на съëмной квартире? Она приятно укутывала своими колючими пледами, если ощущение, словно ты подобно Иисусу Христу, был распят на кресте, вместо которого жёсткий диван – можно назвать приятным. Или подкупала старым сервантом, с кучей хрупкой узорной посуды, до которой страшно дотронуться, ибо моментально рассыпется в пыль, а собрать обратно уже не получится: сколько бы не уговаривал, сколько бы не извинялся, сколько бы не молил. Злостно. Она манила и очаровывала, но красивая картинка – просто красивая картинка, со своими хитрыми умыслами. Нет. Не место. Он ненадолго в жизни Гониля. В его контактной книжке. В его объятиях. В его постели. В его глазах. Знал, что придëтся уйти рано, оповестил, и всë равно больно уходить. Страшно, грустно и слëзно. Хëнджун останется в моментах: Когда одним своим взглядом, он пакостливо писал матерные высказывания на стенах дома. Когда бокал выскользнул из рук, разлив на обивку дивана вино, а на пол рассыпал миллионы осколков. Когда зачеркнув одного из однокурсников Гониля, он написал своë имя, гордо заявив, что он всегда будет рядом. Когда он в очередной раз плакался, что ему не хватает памяти на телефоне, и выбрать: удалить ему их переписку или очередную сотню мемов – слишком сложная задача. Когда он сломал только посаженный им саженец ëлки, а Гониль успокаивающе выпрямлял растение, которому предначертано умереть. Когда он написал на асфальте мелом: «Прости дурака» - лишь бы его парень снова заговорил с ним, улыбнулся, и примирительно поцеловал в нос. Когда он в игривом настроении покрыл руку Гониля засосами, которую второй после тщательно скрывал, потея в кофтах с длинным рукавом. А ещë он останется на больничной койке, пусть и тоже ненадолго. Но его кости останутся в земле, моменты с ним в голове, а его кудрявые волосы – в сердце Гониля.