Стерня́

      Пальцы проходят между шёлка волос, хватая за загривок, притягивая ближе и ближе, хотя, кажется, куда ещё? Нос уже даже больно тычется в лобок, а из горла мальчика доносятся непристойные хрипы. Но как же красиво. Взгляд цвета васильков, украшенный росой слезинок. Смотрит так жалобно, тоскливо. Веснушки на носу как россыпь маковых семечек. Любимец природы и солнышка. Воплощение агнца божьего.       «Такой невинный…» Был бы. Если бы не стоял на коленях прямо сейчас и не брал в рот за очередную дозу наркоты.       Губы причмокивают возле основания члена, и Кощей готов сразу кончить от звуков этого маленького ангела. Ваня не может дышать, а руки всё не отпускают его голову, Кощею мало. Мало так, что даже то, как он яростно бьётся головкой о горло Вани, не утоляет жажду владеть, терзать, кусать. Ему мало-мало-мало, до скрипа зубов, до мигрени в голове. Даже заполни его всего собой — ты не завладеешь им. Он не будет твоим. А слюни уже падают на высокие ботильоны, а сегодня встреча с новыми поставщиками, но Кощей об этом подумает потом. А Ваня, скорее всего, об этом даже не думает. Учитывая то, сколько они не виделись, ломка нежеланной госпожой уже посетила его на днях. И пусть не обманывают чистые глаза, они смотрят не на тебя, а сквозь, видя в тебе только вариант поиметь дозу. И это бесит. Подстёгивает и бесит.       Несколько движений языком, и Кощей летит. По венке до основания и назад. До луны и обратно. В какой-то момент всё затихает, и больше не щекочут бесящие патлы волос на глазах, которые просто нет третьей руки убрать. Руки сейчас заняты, сжимают до синяков нежную кожу, только чтоб ни на миллиметр не отстранился. Звон серёжек в ушах, звуки клубной музыки внизу становятся еле слышными, как через толщу воды. Голова падает назад, и взрыв эмоций вместе со слюной капает на дорогущую обувь.       «С-с-сука…»       Какая же сука — жизнь.       Пальцы подбрасывают пакетик, а пацан уже даже не сбегает, хватает и тут же, располагаясь на кожаном диване, снюхивает белый порошок.       Весь такой неопрятный, побитый. Консилер вместе с телесными жидкостями остаются на кожаных штанах и лобке Кощея. Взору открываются синяки и круги. От прошлого Вани не осталось ни следа. Только плавная изящная линия плеч напоминает о том, прежнем Ване. Некогда тонкий, чуть смущённый от чужого внимания. Чуть азартный (пошёл же в элитный клуб ради интереса под подтрунивания одногруппников), даже не пил алкоголь. Только улыбался вежливо, а от шуток друзей краснел.       Чем именно он выделялся для Кощея? Копной мягких волос, в которые хотелось зарыться, запутаться? Или же отчуждённостью от компании? Кощей видел в нём что-то родное, «своё».       Кощей вообще редко спускался на танцпол, не обращал внимания ни на простых посетителей, ни на клиентов побогаче, но иногда контролировать происходящее он был вынужден лично, поэтому в тот злополучный день, когда милый кудрявый мальчик впервые ступил на территорию Кощея, тот, в свою очередь, был очарован и околдован. Он даже удивился, что впервые чувствует себя потеряно просто от одного вида какого-то мальца.       Он не хотел следить, но проследил. Парень танцевал, весьма гибко, надо сказать; иногда в моментах передышки принимал из рук друзей коктейли; принимал ухаживания от молодого человека, на фоне которого ванины одежды выделялись своей невзрачностью, скромностью. Незнакомец же от блеска волос до натертости ботинок — словно пытался поглотить свет, исходящий от Вани. Нéкогда не вызывающий эмоций мужчина из ВИП-ложи заставил Кощея оскалиться.       Миг. Ваня с ним уходит.       Ещё миг. Ваня возвращается. В этот раз более открытый, расслабленный, смелый. Трётся о ногу незнакомца. Зрачки расширены.       Кощей хмурится и уходит.       Когда так всё поменялось?       Кощей уже даже забыл тот момент, когда их история перешла от «милый, дрожащий как осиновый лист парниша заходит в его клуб» до «он стоит на коленях и стонет от проникновений». Как этот исполнитель народных танцев, ездивший по всем иностранным гастролям от Парижа до Сан-Паулу, перешёл на танцы бёдрами у него, Кощея, в клубе? И нет денег у этого сиротки платить по счетам. Кощей его спас. Да, спас. По крайней мере, он себе это повторяет.       «Если не я, то кто? Я забочусь о малом. Не я, так другой бы трахал его нежный рот и пихал палёный вес. Это я о нём забочусь, жалею, нежу. Никто другой бы так не смог. Точно не смог бы».       Может, всё поменялось, когда Ваня опять пришёл в клуб? В поисках ли того самого парня?       А может, когда того парня пристрелили возле клуба, а Ване пришлось искать дозу где-то ещё?       А может, в тот момент, когда Ваня ещё в детдоме понял, что его жизнь не имеет смысла, а воспитатели, пихая его на факультет физики, а не танцев, видят в нём только вариант выполнить норму по набору студентов из детских домов?       Его мысленные рассуждения прерывает Ваня, переставший томно закатывать глаза от прихода, вставший, чтобы уйти. Вот так вот — без лишних послесловий, проходит мимо Кощея, чтобы вернуться вниз, на танцпол. Кощей точно знает, малому нужны танцы. Никакой наркотик не отнимет у него главную зависимость. А завсегдатаи его ценят. Невероятно талантливый, утончённый, дерзкий. Смешивает хаотичные движения с русскими-народными ковырялочками с притопом. Под овации посетителей встаёт на одну руку на барной стойке, сменяя движения классических присядок на более современный контемп. Завораживающее зрелище. И, к сожалению Кощея, не только он заворожён. То, сколько напитков покупается Ивану после представления — иногда превышает недельную выручку клуба. Напитки — можно. Всё остальное — табу.       Однажды, когда Кощей и его люди утратили бдительность, какой-то забежавший толстосум в самом мерзком на памяти Кощея смокинге телесного цвета посмел тянуть руки к его Сокровищу. Буквально минута начавшейся драки между двумя студентами отвлекла внимание, а Ивана уже нет на танцполе. Иван обнаружился в ВИП-зоне, почти на ляжках этого мерзкого, скользкого типа, который кончиками пальцев водил по веснушкам Вани, словно собирал созвездия.       Ярость покрыла кожу словно вспыхнувший напалм.       «Какая-то. Свинья. Смеет трогать то, что я взял себе?»       Спокойствие Кощея предано анафеме, по благоразумию пишите эпитафию. Дрожь и злость словно иголкой кололи не щадя, пронизывая и пронизывая грудь.       Кощей словно материализовался из воздуха, принеся за собой аромат табака, ванили и гнева. Перехватил потную руку мужчины и без слов потащил его за собой вглубь клуба. Тот вырывался, но Кощей как каменное изваяние — брыкания тучного тельца едва тревожили его.       Путь Кощея лежал на клубную кухню. Стоило начальнику там появиться, как все работники как по команде «смирно» останавливали всю свою кухонную суету, опуская головы.       — Тёрка.       Мужик сразу был брошен на пол, придавлен ботинком. Высокий и мощный шеф кухни тут же зафиксировал наглеца, позволяя боссу действовать двумя руками. Кощей, приняв протянутую ему тёрку — кажется, для сыра — хватает ту самую руку, посмевшую касаться его Солнца, и трёт кожу пальцев.       Страх в глазах сменил ужас. Помещение заполнилось раздражающим визгом, стоило тёрке задать темп и всё глубже и глубже впиваться в грубые подушечки пальцев.       Мужик плакал, ревел, моля окружающих поваров помочь, обратить внимание. Пока Кощей уродовал заточенными зубчиками пальцы до мяса, окропляя одежды бордовым. Но кажется, что телесного цвета смокинг наконец стал менее отвратным. Только льющаяся через край вода в кастрюле, змеёй шипящая на плите, аккомпанировала крикам этой свиньи.       Свинья был выпнут через задний ход для персонала, прямиком в баки с мусором. Свинья мог заметить, что тот пол, что недавно под ним алел багровым, за доли секунды был вымыт и очищен. И уже ничего не говорило о том, что только что кого-то предали жестокой экзекуции.       Ваню в зале Кощей не нашёл. Тот исчез, не забыв прихватить остатки закусок из ВИП-зоны.       Сердце зачастило. Хоть Кощей никогда и не ожидал, что, получив своё, Ваня будет заинтересован в происходящем, в клубе и вообще. Но в этот момент хотелось, чтобы Ваня был хоть чуточку признателен, что Кощей уберёг его от свиньи.

***

      Кощея так и порывает рвануть за ним. Если раньше после секса он спокойно отпускал Ваню вниз, то теперь хотелось контролировать каждый его вдох. Каждый его выдох.       А что, если уже мало дозы, что даёт ему Кощей? А что, если там, внизу, ждёт его ещё один толстосум, готовый тянуть свои грязные пальцы не только к светлому лику Ивана, но и куда пониже? Более того, есть и знаменитые посетительницы клуба, которые не прочь были устраивать нарко-секс-марафоны с красивыми мальчиками. А что, если?.. Схватить Ивана, спрятать, держать на цепи, и плетью бить в случае неповиновения, если смел даже думать о другом или другой.       Кощей уже вытягивает руку, чтобы остановить его, как на пороге показываются пришедшие на встречу мужчины.       — Босс, мы по делу.       И нет, Кощей не замечает, как взор одного из них направлен на прошмыгнувшего мимо них Ваню и его оголившееся благодаря лёгкой ниспадающей ткани рубашки плечо. Кощей только сильнее выдвигает ногу с заляпанным спермой ботинком вперёд, показывая, что готов к переговорам. Пусть они видят, что при всём желании Ваня никому, кроме Кощея, принадлежать не будет.

***

      Снова Иван стучится в его дверь. Кощей отрывает взгляд от лэптопа, оглядывая осунувшуюся фигуру. Опять у Вани ломка. Он ему не изменял. Не брал в нежный ротик ничей вонючий хер. Иначе тот бы не выглядел так плохо: наспех нанесённый на затуманенные глаза макияж; пот, выступающий на лбу. Ваня автоматом закрывает дверь на защёлку, молча падает на четвереньки и ползёт к Кощею под стол. Кощей даже почти испытывает удовлетворение от покорности. Почти.       Пока Ваня дрожащими руками борется с ширинкой под столом, Кощей закусывает губу, вытягивает Ваню к себе, попутно ударяя его головой об край стола. Ваня смотрит вопросительно, точнее так, насколько состояние позволяет выглядеть ему удивлённо.       Так не пойдёт.       Кощей подхватывает тощее тело на руки, несёт, словно тростинку, на диванчик, стараясь аккуратно положить, не разбить, не поранить. Для жестокости ещё найдётся время. Сейчас время ласк.       Он скучал. Как же он скучал по этой золотой пшенице в волосах. Покрывает поцелуями каждый сантиметр головы, которой незадолго до этого ударился Ваня. Ваня почти не реагирует, иногда морщит глазки, боясь боли или испытывая её.       Но Кощей нежно обводит двумя руками под рёбрами, ведёт вверх, стараясь не щипать, не начать кусать, рвать. Выступающие ключицы будто манят и зовут, и Кощей падает к ним, впиваясь губами, терзая языком. Там есть маленькая родинка, и Кощей припадает к ней, как к неиссякаемому источнику великой силы. Кощей выучил его, каждый сантиметр рассматривал пока тот под дозой таблеток лежал. Это любимый Кощея наркотик, Ваня становится вялым, безынициативным. Кощей вертит им как хочет, наслаждается обладанием. А тот лишь улыбается мило, как ребёнок, ей богу.       На пол летят клетчатая рубашка с затоптанными конверсами, а сверху белый блейзер и брюки. Кощей не может ждать. Словно с последней встречи не прошла всего неделя. Потому что Ваня — как очень вкусный торт, стоит откусить кусочек, и ты без остановки возвращаешься за добавкой. Его всё время мало, а Кощей не привык обходиться малым.       С сухих бледных губ срывается тихий стон, а Кощею приходится опереться руками о диван, чтобы заземлиться. Кощей представляет, насколько он угрожающе выглядит, вот так вот, почти голый, нависая над таким же голым маленьким Ваней. Если бы взгляд мог проткнуть, Ваня был бы мёртв уже давно.       Проходит мгновение, но для двоих целая вечность. Глаза в глаза. Червонное золото рвёт и сжигает васильковые поля.       — Ты собираешься пялиться всю ночь?       Кощей не слушает. Ему всё равно на смысл, ему нужен звук. А звук прекрасный, тонкий, хриплый. Он пил бы его голос, но захлебнулся бы.       — Повернись.       И Ваня поворачивается. Но слишком медленно, поэтому Кощей дёргает его за бёдра и притягивает к себе. От резкого движения Ваня падает лицом в диван и недовольно хныкает.       Кощей срывает штаны с тонкой задницы Вани, и припадает губами к впалой половинке, целуя от правой ягодицы до левой.       — Хах, а воспиталка говорила, что никто меня в жопу целовать не будет.       И опять же, Кощей не слышит. Он легонько касается входа пальцами, гладит, боясь поранить нежную кожу острыми ногтями. Кощей даже думал ради Вани перестать поддерживать свой неформальный гот-лук, спилить чёрные когти, но за долгие годы он слишком к ним привык. Образ владельца клуба давно все запомнили и по ногтям в том числе.       Один палец входит внутрь, заставляя мальца напрячься всем телом. Сухо. Чего ещё тут можно ожидать? Кощей выковыривает смазку, которая закатилась в щель дивана, и щедро льёт на свой палец, продолжая наступательные движения. Но Ваня молчит.       Кощей рычит от того, что не может сразу заставить мальчика стонать, поэтому запутывает пальцы в белых кудрях и тянет на себя, стараясь вызвать хоть какие-то эмоции.       Всё ещё молчит.       Палец меняет угол, толкаясь реже и сильнее, задевая бугорок. Наконец Ваня издаёт мычание и, кажется, что-то ещё, от чего Кощей готов сразу кончить, любые звуки из этого рта просто музыка, доводящая до экстаза. Кощей добавляет второй палец и наклоняется, целуя выгнутую спину, как бы извиняясь за ту боль, что он может доставить своему Солнцу.       Ещё немного подготовки, и член Кощея уже приставлен ко входу. Кощей понимает, что скорее всего сейчас травмирует Ваню, понимает, что тому будет больно, и он будет кричать. Но также он знает, что Ваня сам на это подписался. Ваня тут за дозу, и он осознаёт, что делает, и что его может ждать. Ему впору говорить «спасибо», что Кощей уделил время для подготовки и ласк. Пусть знает, что ни у кого другого он такого не получит. Остальные будут драть его как куклу, даже не заботясь о предохранении.       Кощей входит на всю длину и дёргает Ваню за волосы на себя, откинув его голову. Ваня поднял к потолку глаза, которые от каждого наступающего толчка закатывались.       — Агх, как туго.       Кощей даже не понял, что сказал это вслух. Но никто и не слышит, потому что у Вани на лице гримаса боли, ему явно не до чужих проблем с его телом. Но стоило Кощею поменять наклон, как мимические морщины Вани разглаживаются; раздаются стоны от редких приятных ощущений, когда Кощей задевает его простату.       — Да, здесь, пожалуйста! Прошу! — Ваня хочет хоть чуть-чуть достучаться до Кощея, сделав акт менее губительным для его дырочки и приятным для него самого. Ваня уже выучил, что мольбы и просьбы — своеобразный кинк для Кощея, он любит, когда его умоляют. Не то, чтобы Ваня под ломкой мог чувствовать высшее удовольствие от секса, но хоть что-то. Лучше бы после приёма, чем до, но выбора не было. Без секса — нет кайфа.       Комната наполняется звуками шлепков, вздохов и стонов. Стоит Ване сжаться вокруг члена Кощея, тот рычит и начинает кусать спину Вани где-то в зоне лопаток, вбиваясь своими костлявыми бёдрами так, что на заднице Вани точно останутся синяки.       — Кончи для меня, детка.       Кощей дотрагивается до эрегированного члена Вани и начинает надрачивать в такт своим толчкам. Ваня захлёбывается от прикосновений и дрожит. Пальцы Кощея проходятся по головке, иногда задевая уздечку когтями. Ещё пара таких фрикций, и Ваня изливается в руку Кощея, даже сам того не ожидая. Кощей резко выходит, снимает презерватив, кидая куда-то в кучу их одежды на полу, берёт голову Вани, заставляя принять всё, что Кощей может дать, прямо в рот.       Когда так всё изменилось?       Ещё несколько месяцев назад Ваня, подающий надежды танцор, всего лишь составил компанию своим друзьям по танцевальной группе, согласившись пойти в клуб.       Ваня, всю жизнь живший в детском доме, смотревший на Луну, мечтающий о звёздах и о том, как он станет одной из них.       Ваня, который между «дорожками» сам признавался, что ничего тяжелее пива за сто рублей и мальборо красных в школе не пробовал.       Тот Ваня умер, стоило его ноге ступить на танцпол. Стоило ему станцевать на столе присядку с выносом ноги на ребро каблука в пол. Стоило принять руку того незнакомца в чёрной рубашке. Стоило ему сесть на тот диванчик в ВИП-зоне. Стоило ему принять предложение «расслабиться».       Всё. Рест ин пис, блядь.       Ваня умер. Да здравствует Ваня-торчок. Готовый раздвинуть свои булки ради дозы мефа.       — Дай мне доп, — проникает хриплый голос в сознание Кощея. Расширенные зрачки впиваются в его лицо.       — Дать тебе что? — делает вид, что не понимает, продолжая одеваться, попутно очищая одежду от смазки с презерватива.       — Мне уже не хватает.       Кощей морщит брови, он знал, что этот день рано или поздно придёт. У всех приходит. Старые дозировки уже не работают. А новые ещё надо заслужить.       — Хорошо, но только первый раз бесплатно. В следующий раз потребую добавки, понимаешь, о чём я?       — Пфф… не понимаю, о чём ты, — и смеётся. Для смеха совсем нет причин, но он разрывается. Чуть ли не до слёз, — позовёшь своих мрачных дружков ебать меня всемером? — проговаривает еле-еле, пытаясь отдышаться после истерики.       Кощея это злит. Нет, это его бесит. Он тут же задыхается от наглости паренька. Как он вообще смеет такое предполагать, что он, Кощей, будет делить своё Солнце с кем-то из своей свиты? Что он, Кощей, будет терпеть чужие члены в его нахальной заднице? Он не понимает, что Кощей его оберегает? Что тот лишь хочет помочь?       — Убирайся. Ты! — Кощей срывается на крик, кидая в Ивана его грязные конверсы. — Убирайся! — повторяет, будто с первого раза тот мог не понять.       Ваня, испытывая некоторые сложности с реакцией, получает краем подошвы кеда в бровь. Точно будет синяк. Подхватывает свои вещи и выходит за дверь, не заботясь о том, что вообще-то полуголый. И под удивлённые взгляды посетителей удаляется из клуба.       Правильный ответ был: ты будешь со мной жить за дополнительную дозу?

***

      Прошло уже больше недели. Кощей уже устал себя останавливать на мысли, что пора бы искать паршивца. Что ненормально это, столько отсутствовать. Кощей надеялся, что, не получив «доп», Ваня просто придёт чуть раньше. Они помирятся, и всё будет как прежде. Но дни шли, а Ваня не шёл.       Как его искать?       Кощей знал ванин университет и номер общежития, но люди Кощея проверили их ещё несколько дней назад. Безрезультатно. Парочка ваниных друзей только открещивались скучающим тоном, будто им нет дела до Вани и его проблем, и никогда не было. Из полезной информации в голове Кощея остался светлый лик, пшеница с васильком и Ваня, Ваня, Ванечка.       Охранник только кивал вторящему чужое имя Кощею, надеясь получить побольше существенной информации для поиска мальчишки. Но решил для себя, что попробует найти где-нибудь ещё; от босса кроме каких-то цветов и имени он точно больше ничего не получит.       Прошла ещё неделя.       Кощей из уверенного, строгого, но справедливого, превратился в вечно злого, жестокого тирана. Работники клуба всегда относились к боссу настороженно, но в эти дни даже самые смелые из них старались не попадаться на глаза Кощею. Настолько был нервным, свирепым. Если ранее он не хотел терять свои когти даже для комфорта Солнца, то теперь всё равно их потерял, сгрыз от беспокойства и ожидания.       — Босс… — охранник замолкает, не зная, как озвучить то, что — все они понимали — рано или поздно придётся озвучить, — вашего Ваню… — а дальше? Шум? Музыка? Что это вокруг? Всё вокруг пестрит и летает.       Бездыханное тело охранника падает, на весу остаётся только благодаря рукам, что смыкаются и смыкаются на его мускулистой шее. А с телом оседает и Кощей. Постепенно и постепенно на пол.       «Чёрт! Чёртчёртчёртчёртчёрт!»       В голове шумит, словно треск старого граммофона. Хочется сорваться, побежать, но бежать то некуда; уже не попадёшь в тот миг, когда Ваня выходит из его кабинета, в тот миг, когда Ваня находит дозу где-то ещё, в тот миг, когда… Отговорить, умолять, предупредить. Не получится, не сумеется. А от бессилия так больно, так горько. Грудную клетку разрывает от обиды и скорби. И нет сил даже застонать. Перед глазами только Ваня, лежащий где-то в подворотне, со шприцем в вене или уже без, с пеной у рта да жгутом на плече.       Кощей, откинув длинные пряди с лица, встаёт. Впервые за две недели он словно проснулся, очнулся от страшного, тревожного сна, попав в реальность, где так же тревожно, где так же страшно.       Молча проходя под обеспокоенные взгляды коллег, внутри сжимаясь ежом в клубок, Кощей выходит из клуба.

***

      Он заметил это поле ещё год назад. Год назад здесь под пение ветра колосилась красотой роскошная пшеница, захватывая дух и призывая в свои объятия. Кощей часто вспоминал это поле, думая, как они с Ваней обязательно сюда приедут. В очередной раз Кощей предложит Ване не бездумный трах, а вот так, отдохнуть. Ваня побежит, смеясь. Кощей последует за ним, тот обязательно улыбнётся, потянет руки к Кощею, и вместе они повалятся в это поле, целуясь.       Лучше бы поле было вспаханное, грязное, забытое. Но нет, оно опять колосилось. Опять красивейшими соцветиями, освещёнными закатным солнцем.       И Кощей бежит, кричит, рычит. Падает и бежит. Уничтожая на своём пути чьи-то труды. В какой-то момент силы кончаются и он падает, начиная рыть и рыть землю под собой, забивая мелкие камушки под ногти, до крови разбивая пальцы об землю. Копает и копает, пока раны на руках не щиплет от соли падающих с глаз слёз, что замыливают взор.       Зачем это поле, если нет тебя? Зачем эта пшеница без васильков в глазах? Зачем этот Кощей без его Вани? Зачем эта жизнь на земле без Солнца?       — А?!