Play for me & heal me

      Тяжело, наверное, состоять в отношениях с несколькими людьми одновременно?       Трудно не чувствовать себя обделённым, если вас трое и все вы по уши влюблены в друг друга, но по какой-то причине один из партнёров получает меньшее количество внимания?       На оба этих вопроса Юнги, которому только исполнилось двадцать, ответил бы однозначное «нет». Любить двоих — не сложно, разумеется, при условии, что каждый из партнёров старается по мере своих сил и возможностей.       С одной стороны ему повезло учиться со своими будущими возлюбленными в одном высшем образовательном учреждении.        Сначала это был очаровательный Намджун, который вдруг поймал его за руку в коридоре и признался в своих чувствах, хотя они даже не были знакомы… Это была фантастическая встреча, из разряда тех, когда ты вдруг обнаруживаешь, что влюблён с первого взгляда, согласен на многое, если не на всё, и с удивлением замечаешь, что даже не представляешь, как ты жил, не зная этого человека, всё это время. У них всё было прекрасно: было и взаимопонимание, поэтому они с лёгкостью решили любые конфликты, придерживаясь позиции, что мирный спокойный разговор способен расставить все точки над «и» и не перевести обыкновенное прояснение ситуации в ссору; была и любовь, которая во время сессий держала Юнги на плаву. Он мог измученный ввалиться в их съёмную квартиру, упасть на кровать, а после распадаться на части от нежностей и теплоты Намджуна. В нём он видел и поддержку, и причину своего развития в стенах института.              Из страха потерять его, он пытался соответствовать своему любимому человеку даже по части интеллектуальных способностей, периодически доводя себя до обмороков и потери сознания… Просто потому что ему хотелось доказать, что он заслуживает быть рядом, при том, что сам Намджун ничего от него не требовал. И после безуспешных попыток вмешаться, внушить, что ему ничего от Юнги, кроме него самого, на самом деле не нужно, лишь сокрушённо смотрел на все попытки Юнги выжать себя без остатка…       Счастье же не должно доставаться просто? Нужно покорять надуманные вершины, чтобы человек, который в общем-то никаких подвигов от тебя и не ждал, наконец-то убедился, что сделал когда-то правильный выбор… Но это всё было в голове Юнги. И являлось правдой лишь в картине его мира. Он не видел, что мучая себя, он разрушает то нежное и такое настоящее, что у них было.       А потом Намджун встретил Сокджина… Неожиданно и так же резко. Это было похоже на взрыв хрустальной люстры посреди пышного бала, чьи осколки разом обсыпали лишь тебя с ног до головы, оставив иных гостей абсолютно неприкосновенными. Будто резко стало нечем дышать… Будто между ними разразилась бездна, через которую не докричаться и не услышать.       Этот Сокджин, студент с другого факультета, был прекрасен ровно настолько, насколько Юнги позже, сидя в ванной на полу, себя ненавидел. Ему казалось, что его внешность оставляет желать лучшего. Что волосы сожжённые краской явно проигрывают на фоне естественного Сокджина с ослепительной улыбкой на губах. Что Намджуну, судя по восторгу в его глазах, лишь при одном упоминании его имени, он нравится, но не больше Юнги, нет… Просто по-другому. Словно Намджун открыл в себе иную грань чувств — где нет места осторожности, беспокойству, иногда жалости… Как это было, когда он был влюблён только в Юнги. А к Сокджину у него — стремление любить открыто. Ясно. Не боясь ранить…       — Он тебе нравится? — Юнги хотелось услышать Намджуна. Понять, чего он сам желает. И если бы он на тот момент сказал, что влюблён. Юнги бы его отпустил беспрекословно. Потому что был влюблён в него ровно настолько, насколько он готов был его отпустить.       — Нравится, но я не могу тебя потерять и не хочу этого. Мне так больно, будто я тебя предал.       Хотя по факту никакой измены не было. Намджун просто признался в том, что его сердце вмещает в себя целых двух людей, к которым он относится одинаково хорошо, которых он, видимо, любит. С той лишь разницей, что Сокджин об этих его чувствах ещё не знал, а Юнги, будучи любимым им уже целых полгода, отказывался эти чувства принимать до конца, потому что считал себя недостойным.       Через неделю Намджун предложил Юнги познакомиться с Сокджином. Он дал ясно понять, что не намерен бросать Юнги, но одновременно и не решался принимать Сокджина в их семью без согласия своего возлюбленного. Юнги пришлось согласиться на одну встречу с ним, которая впоследствии обернулась в долгие дни, недели, а потом и годы.       Это было дико. Неестественно. То, что Юнги так и не смог принять до конца… Сокджин, этот невозможный красавец, принял чувства Намджуна, а узнав о том, что он уже находится в отношениях, даже вознамерился зажечь чувства в Юнги.        К ним обоим он проявлял явный интерес. Специально появлялся на горизонте, когда они проходили в аудитории, подсаживался за один столик… А однажды взяв Юнги за руку, потянулся за поцелуем к Намджуну.       И вот тогда Юнги вдруг понял, что ничего страшного не случилось. Да, Намджуна целовал кто-то другой, но этого другого он не собирался обвинять в совращении или в том, что он касается человека, ему не принадлежащего. Сокджин не был ему чужим. Он вдруг понял, что ему хочется точно также потянуться к пухлым губам и почувствовать, что всё в порядке.       Да и всё было в порядке. Они жили все вместе, спали вместе, считали дни до выпуска, строили планы на будущее. Вот Намджун будет заниматься созданием прекрасной самоутверждающей музыки, Сокджин пойдёт в модели и будет соблазнять каждого через объектив камеры, а Юнги… Попробует создать свой трек, постарается прочитать неплохой себе рэп… Может, снимется в клипе без хореографии, без танцоров на фоне. Так, постоит в центре, пооткрывает рот, чтобы его исполнение потом наложили на стадии сопряжения картинки и звука. И всё.       Они были счастливы, просыпаясь в одной постели. Сокджин готовил на всех обеды и ужины, Намджун стирал всё белье, а Юнги отмывал квартиру до блеска… Всё было чудесно. Кроме того, что после учёбы началась карьера. У всех. Кроме Юнги.       От недостатка вдохновения, его музыка не пестрила красками, а угасала, постепенно заглушаясь… Как и заглушался сам Юнги. Он брёл по улицах города поздними вечерами и слышал музыку из колонок молодёжи, из телевизоров в кафе, из мобильных телефонов. И все эти песни принадлежали Намджуну. Он был и их автором, и голосом, который зачитывал свои совершенные текста, не требующие доработки в отличие от всего того юнгиева безобразия в безымянных папках компьютера.       Юнги поднимал голову на небоскрёбы и видел томный взгляд из-под опущенных ресниц, словно перед ним Юнги лежал на постели и вздрагивал от холода его рук. То были фотографии Сокджина, просто увеличенные до такой степени, чтобы заполнять собой полздания. Сокджина попросили прорекламировать известный бренд одежды. Сделали несколько фотографий, опубликовали их, и через недели две Сокджин просыпается от нескончаемых звонков от заказчиков, которые ждут именно его. Хотят именно его. И борятся за право сделать его лицом своей новой коллекции.       А Юнги… Ждал каждого из своих партнёров с работы с готовым ужином, разогревавшимся в духовке. И бесконечными в своей нереализованности идеями, вываливающимися бумажными комками из переполненного мусорного ведра.       — Меня попросили показать процесс создания песни. Буквально с момента зарождения первой строчки лирики, затем бит и запись. Получится небольшой документальный фильм. — Намджун с таким восторгом восклицал это, что невольно заразил счастьем и гордящегося им Сокджина. Второй с таким удовольствием улыбался Юнги, имея ввиду, что они должны радоваться, что сидят за столом с музыкальным гением… Это была эмоция проявления любви. Странно, что Юнги ничего похожего не чувствовал. Он сидел с опущенной головой, чтобы не расстраивать Намджуна, не портить ему настроение. Но он не мог заставить себя радоваться за успех, о котором грезил сам.       — Всё хорошо? Как твои песни? Может, мне помочь тебе, Юнги? — спросил обеспокоенно Намджун, который на самом деле волновался за него. Переживал. Они с Сокджином даже записывали Юнги на консультацию к психологу, потому что думали, что он столкнулся с творческим кризисом.       Юнги так и хотелось им сказать, что творческий кризис наступает только в том случае, если человек занимается творчеством и неожиданно попадает в силок. Юнги творчеством не занимался. Его пальцы не порхали над клавишами пианино, а выжимали из инструмента звуки, которые испарялись в воздухе, забрав с собой любую надежду на приобщение теоретических знаний о бемолях и октавах к практическим навыкам… К созданию музыкального произведения, которое ворвалось бы в душу и занялось перестановкой твоих ощущений до их полной неузнаваемости. Психолог, кстати, такой вопрос ему и задал:       — Почему, как вы считаете, у вас не получается сделать композицию идеальной?       — Потому что я её не создаю.       — Но вы же сказали минуту назад, что написание песни, то есть придание ей нужного звучания забирает у вас все силы, желание…       — Я не могу назвать свои мелодии песнями.       В общем-то как и всю его музыку. Это нельзя назвать песнями… Они пустые и как будто не содержат в себе того самого компонента, который он отчаянно пытался найти в своих отношениях. Хотя Намджун же музыкант, он умеет видеть мир глазами Юнги. Но и его биты проходят сквозь Юнги, они покоряют сердца, будоражат души, но не мотивируют Юнги творить что-то своё. Он пытался насытится эстетикой Сокджина. Откопать среди его красоты и изящества талант крысолова и привлечь своими мелодиями музу. Но в конечном счёте понимал, что сам покрывался пылью от ощущения собственной заброшенности.       Конечно, походы к психологу ничего Юнги не дали, кроме понимания, что единственное, что он правда способен создать — проблемы людям, которых любит он и которые любят его.       Поэтому в тот день, когда Намджун снова спросил его насчёт помощи с музыкой, Юнги резко поднялся и без слов вышел на улицу. Ему хотелось отправиться к себе на студию попробовать снова, потому что когда-то ему казалось, что тесная комнатка с синтезатором — это его личная терапия. Он сядет за клавиши и начнёт сочинять музыку… Кто же знал, что талант, который в своё время заставлял Намджуна и Сокджина глядеть на него с восхищением, скоро заставит Юнги давиться от отсутствия чего-либо им созданного.

***

      Тяжело, наверное, состоять в отношениях с несколькими людьми одновременно?              Трудно не чувствовать себя обделённым, если вас трое и все вы по уши влюблены в друг друга, но по какой-то причине один из партнёров получает меньшее количество внимания?       Если бы двадцатитрехлетнему Юнги задали эти два вопроса, он бы не задумываясь ответил бы однозначное «да». Но причина вовсе не в том, что трудно именно любить нескольких людей одновременно. Трудно мириться с тем, что каждый из двоих чего-то добился, а ты только и делаешь, что смотришь, как они достигают пика своей карьеры… Один из партнёров получал меньше внимания не потому, что его меньше любили, а потому что он сидел безвылазно в студии и пялился на белый лист.       Юнги ждал, пока что-то стоящее начнёт проявляться. Пока биты сложатся в полноценный трек. Пока он снова решится подойти к микрофону и попробует зачитать первое, что пришло в голову.       Ничего стоящего не появлялось. Биты играли между собой в чехарду и путались, чтобы окончательно потерять целостность звучания. А место у микрофона так и оставалось пустым, потому что, как оказалось, решимости внутри Юнги не хватило, чтобы услышать свой голос, начисто лишённый энтузиазма.       Сокджин предположил, не без помощи краткой характеристики психолога, что у Юнги депрессия. Он посмотрел список симптомов в интернете специально на случай, если Юнги вдруг начнёт ему яростно доказывать, что никакой болезни у него нет. Просто ничего не пишется. Просто ненависть ко всему, что имеет отношение к музыке. Только и всего…       Но Сокджин был непоколебим. Он прочитал в одной статье, что достаточно выявить у пациента хотя бы четыре пункта из представленных симптомов для подтверждения диагноза.       У Юнги Сокджин обнаружил практически все, может, за исключением мыслей о самоубийстве. И то, этот пункт пролетел мимо лишь по причине того, что Намджун и Сокджин старались окружать его любовью и незаметными проверками — всё ли с ним хорошо.       В статье указывалась проблема с чувством вины… О, Юнги не то, что занимался самобичеванием, он вообще никогда не думал о себе в положительном ключе. Было ли в этом повинно его детство? Да, родители хоть и любили Юнги, но злоупотребляли частой критикой и сравниванием сына с другими детьми. Он всегда хуже всех. Да хоть он выиграет тысячу олимпиад по математике для умных, он не докажет своим родным, что из него в отличие от этих лучших во всем одноклассников выйдет хоть какой-то толк.       Потеря веса? Да. Юнги потерял десять килограмм за последний месяц, и это ненормально. Это то, что заставляло Сокджина ходить за Юнги буквально по пятам с ложкой в руках… Он ел крайне мало. По большей части его рацион составляли яблоки и мандарины. А когда Намджун пытался выяснить, почему тот снова отказывается от обеда, Юнги говорил, еле размыкая веки, что просто не хочет. У него не было желания набивать себе брюхо, пока он волочил своё жалкое существование, не принёсшее этой планете ничего полезного.       И да, у Юнги начались проблемы со сном. Он не спал по несколько суток и в конечном счёте апатично утопал в самом удобном и мягком матрасе, который Сокджин и Намджун искали до победного. Они так надеялись, что идеального матраса будет достаточно для комфортного сна, но проблема оказалась куда глубже. Она покоилась в студии Юнги и радовала каждого вошедшего кристально белым листом, который теперь был в электронном варианте, чтобы не пришлось тратиться на бумагу, которая всё равно окажется в мусорном ведре.       Постоянная усталость? Да, этот пункт засчитан. Юнги уставал от простой рутинной обязанности вроде обыкновенного похода в магазин. Он возвращался домой и отказывался от любого телодвижения. Сокджину и Намджуну даже пришлось одно время нанимать работника из клининговой компании, чтобы содержать дом в порядке во время их отсутствия и чтобы присматривать за Юнги.       Самое страшное началось в момент, когда Намджун решил включить демо-версию своей новой песни на телефоне… Юнги зажимал уши, тряссясь, чуть ли не приказывал выключить или ударить телефон о стену. Что-нибудь, чтобы эта какофония звуков прекратилась раз и навсегда.       Но Намджун услышал в этой просьбе другое — чтобы это именно он заглох. Чтобы Намджун прекратил проводить время в студии, ходить на интервью, рассказывать о всех тех музыкантах, с которыми ему, несмотря на свой относительно молодой возраст, посчастливилось поработать. И если бы Намджун его не любил настолько сильно, он бы не подходил к дивану, на котором лежал закутанный в плед Юнги, не садился бы ему в ноги и не прижимал бы к себе так, будто отказ от музыки давался ему куда легче, чем отказ от Юнги.       Безусловно, без музыки он тоже потеряет важнейшую часть себя, которую с таким трудом искал всё время своего взросления как личности… Но если Юнги от этого бы полегчало, он бы не раздумывая отдал бы её в жертву.       Только Сокджин был против. Он яростно бил себя кулаком в грудь, крича на Юнги, что тот эгоист, зацикленный на себе и на своих проблемах. И это было так на него непохоже.       — Нельзя закапывать свои способности только ради того, чтобы кому-то, кто к своему таланту на могилу уже давно носит цветы, стало лучше.       Юнги тогда посмотрел на него другими глазами. За время, проведённое им в ненависти к себе и постоянном лежании на диване, Сокджин сильно изменился. Юнги уже позже рассказали, с какими сложностями Сокджин сталкивался на своей работе постоянно. Он по принуждению своего агентства встречался с редакторами журналов в ресторанах, будто бы продавая себя вместо гламурных тряпок. Ругался с другими моделями, которые распространяли про него массу слухов, начиная с того, что у него роман с одним симпатичным фотографом, поэтому его фотографии и получаются гораздо эффектнее, чем у других, и заканчивая его отношениями с двумя парнями сразу. Юнги не знал, что ради этих пресловутых фото на небоскрёбах Сокджину пришлось подхалимничать перед вышестоящими лицами, чуть ли не обещая им ночь в отеле, а затем, когда контракт уже был подписан и утверждён, позорно сбегать на улицу с полурасстегнутыми штанами, которые чужие омерзительные руки пытались стянуть с него с силой…       А у Намджуна были другие сложности… Его обвиняли в плагиате, в том, что в его текстах неожиданно обнаруживался скрытый подтекст, обличающий какого-то популярного айдола в фальши. Хотя Намджун ничего такого не подразумевал, он просто писал песни, потому что ему нравилось писать песни и делиться ими с людьми в надежде, что он смогут для кого-то стать убежищем.       И они вдвоём, оставив все проблемы за дверью, собирали себя по кускам, чтобы стать опорой для Юнги, который страдал от отсутствия чего-либо им созданного. От отсутствия какого-то результата так и не совершённых им действий.       Порой мы настолько утопаем в своих неприятностях, думая, что в этом мире именно тебе предназначается роль главного неудачника, что не замечаем чужого переутомления, чужих неудач, нуждающихся в заветном «завтра всё будет в порядке, не переживай, наступит новый день, и жизнь наладится». Юнги не видел Сокджина, погрязшем в тяжёлых мыслях о том, что какой-нибудь особенно дотошный до его личности папарацци может быть завтра, может сегодня захочет сделать снимок его ложного «свидания» с рекламодателем. Не видел Намджуна, подсчитывающего расторгнутые с ним контракты на коллаборации, а всё из-за очередного выложенного на просторах сети поста, повествующего о двуличности Ким Намджуна. Он собирается сотрудничать с Америкой. Наверное, теперь всего треки будут банальными и скучными. И вообще, он продался. А то, что это было неправдой, уж никого не волновало.       У него действительно депрессия. Это Юнги понял, сидя на том же диване и смотря в одну точку перед собой. Только теперь он понимал, что лишь ему под силу справиться с недугом. И болезнь однозначно нельзя было вылечить лишь от одной мысли, что с депрессией надо бороться. Потому что действительно надо бороться, прилагать усилия, закрываться в студии и писать-писать, пока что-то, хотя бы крохотная строчка не проявится.       И Юнги закрывался. Он писал дни напролёт, постепенно выходя из студии, чтобы опустошить мусорную корзину и приступить к заполнению следующего на очереди листа. И, конечно, он писал песни.       На ум приходило много идей, примерных зарисовок, выраженных в небольших этюдах, и Юнги хотелось даже создать балладу. Однако композиция рассыпалась подобно замку из песка, стоило ему только попробовать всё соединить воедино. Чтобы такты и слова звучали гармонично и так, будто именно для этой композиции они и были придуманы.       А потом Юнги вдруг позвонил Сокджину и Намджуну по видео-связи и сказал, что соскучился.       — Я не должен был на тебя кричать, при твоём диагнозе нельзя повышать голос. — Сокджин никогда не плакал… Но в тот раз у него дрожал голос, словно ещё несколько фраз и он бы не смог сдержать своих слёз. А ведь ему только наложили гримм для съёмок, и скоро предстоит сниматься для обложки, но Сокджин не торопился. Он тоже соскучился, несмотря на то, что всего несколько часов назад был дома.       — Я в порядке, не волнуйся об этом. Я просто…       — Ты пишешь песню? — Намджун вмешался в разговор и делал вид, что какой-то непонятный мальчишка на фоне, очевидно ждущий, пока продюсер закончит разговор и приступит к записи его вокала, вообще не имел в данной ситуации никакого значения.       — Пытаюсь. Она не совсем готова. Думаю, надо немного сбавить резкость и сделать акцент на лирике.       И, конечно, как будто у Намджун и Сокджина не было других дел, кроме как слушать Юнги, они попросили его показать им небольшой отрывок, на самом деле не вмещающий в себя ничего существенного. Просто мелодия с фразами, говорящими о том, что двойное дно нашей Вселенной порождает собой недопонимания между людьми, и вытекающие из этого сложности…       О том, что успех и достижение своих целей обязательно сопутствуют чужим интересам. Чтобы стать моделью недостаточно уметь позировать фотографам. Важно стараться делать вид, что это вовсе не ты стал час назад жертвой домогательств мужика, отметившего тебя на недавнем показе.       Жаль, что объектив не способен запечатлеть мысли модели, потому что если бы это было доступно, родители бы не разрешали своим детям работать в этой профессии.       Недостаточно писать песни, продюсировать их, снимать на них клипы и получать награды… Это вовсе не означает, что тебе позволено быть свободным музыкантом. Пройди миллиард экспертиз и потрать кучу денег, что не потерять своё честно заслуженное звание, а ещё лучше устрой на каком-нибудь шоу что-то скандальное. Вылей стакан воды на певца старой закалки, так тебя по крайней мере запомнят, чтобы не пришлось засиживаться в студии до поздна и пытаться выдавить из себя нечто качественное. Устрой всем веселье, чтобы музыку твоего исполнения и авторства наконец прослушали.       Музыкант в реалиях современного мира должен быть многогранным: и комиком, и скандалистом, и… певцом с вокальными данными хотя бы на среднем уровне. Тогда успех гарантирован. Это шутка для вас или насмешка над искусством?       А ещё Юнги написал про себя. В особенности про ту разгромную статью о полиаморных отношениях, в котором он и его возлюбленные состоят. Якобы это аморально и неестественно. А что в этом мире вообще нормально? Любовь между двумя людьми, которая вполне может рано или поздно превратиться в ненависть, когда один пытается убить другого? Когда один предаёт или изменяет другому? В их семье предательств и измен не было. Может, конечно, и в полиамории произойти разгром, но относительно конкретно их триады — ничего плохого никогда не происходило. Разве что проявление эгоизма, которое ощущалось куда острее, нежели в отношениях между двумя людьми. Потому что когда один замыкается в себе и крутится в своих мыслях, это замечают сразу двое. Невозможно подгадать момент и спрятаться, перед ними ты полностью обнажён и раскрыт.       Любовь не подлежит счёту. Можно любить и двоих, и троих, главное, чтобы каждому было комфортно. Мне просто жаль, что я исчез в самобичевании и заставил тех, кто мне дорог, думать, что то было их виной.       Песня закончилась быстро. Слишком быстро, чтобы Юнги не успел оправиться и ненадолго отойти. Он поднял глаза на лица Сокджина и Намджуна и увидел всё то же восхищение, которое было период студенчества наравне с небольшим страхом того, какой резонанс песня вызовет в обществе.       Ничего не изменилось, кроме того факта, что теперь их трое. Они немного ранены. Устали от проблем. Юнги болен депрессией, но, кажется, прямо сейчас обнаружил, что источник его недуга являлся в том числе и лекарством. И не только его лекарством. Сокджин в прозвучавшем отрывке услышал свой внутренний крик, который бы так хотелось адресовать всем тем ублюдкам, которые брали его номер у менеджера и названивали вечерами. А Намджун снова убедился в том, что их Юнги потрясающий, его музыка такая живая, говорящая о вещах, о которых принято молчать… Он прекрасно понимает, чем рискует, но, кажется, песня была написана ради них и о них.       И это звучало как признание в любви, извинение за всё время, проведённое вдали от них, за то, что своими страданиями он принуждал Намджуна угаснуть…       Юнги с горящими глазами что-то подправлял у себя на листе, а Намджун и Сокджин тут же с облегчением отключились, позволив ему творить дальше, а они будут ждать его дома. Чтобы поговорить уже за ужином, разогретым руками Сокджина и Намджуна.