Всё проще ночами

Спина прогибается, и обжигающе-горячая, чуть загорелая кожа белеет вокруг крепко сжимающих ее пальцев. Шастун проглатывает стон и продолжает двигать бедрами. Сдерживать себя старается, чтобы не кончить за полминуты, и не навредить случайно. Получается ровно до хриплого «Анто-он» куда-то в подушку. Услышать собственное имя хочется еще один раз, и Шаст резко притягивает Диму за бедра, наконец входя полностью. Стон повторяется, а после снова и снова, вместе с более резкими и быстрыми движениями. Только вот голос Позова становится все более встревоженным, почти переходит на крик. Антон останавливается, но спросить ничего не успевает даже — образ чужой спины рассеивается перед глазами светлым туманом. Вместо нее всплывает потолок комнаты с ненавистной люстрой, об которую Шастун бьется в головой как минимум раз в неделю. Липко, потно, жарко. Рано. Какого хуя так рано? На непроизнесенный вопрос вселенная тут же отвечает дверным звонком, стуком в дверь и максимально раздраженным «Антон, блять!» Позов. Да-да, тот самый. Ну, не совсем. Этот — не пассив. И, честно говоря, не гей даже. А нормальный такой парень (или уже мужик?), аспирант, обычно не приходящий орать под дверь в десять двадцать утра. В воскресенье. Шаст отпускает одеяло, которое обнимал (и, видимо, об которое потирался) во сне. Белье — и боксеры, и постельное, испачкано смазкой, стояк каменный. Только вот наслаждение сна улетучилось, и вся ситуация теперь вызывает только тупое раздражение. Все более настойчивый стук в дверь в том числе. Открывать Антон все-таки идет, накидывая по пути халат, хоть как-то способный прикрыть его непотребный вид. — Наконец-то, — выдает Позов вместо приветствия. Он и в квартиру заходит, не дожидаясь приглашения. Антону остается только отступить и наблюдать за тем, как друг и бывший наставник стягивает кеды. Напряженный слишком, дерганный. И молчит подозрительно. Предчувствие какого-то пиздеца затмевает возбуждение полностью. — Хули не открываешь? — высказывает претензию Дима, складывая руки на груди. — Сплю, — просто отвечает Шаст, — а ты давно стучишь? — Минут десять. И короткая неловкая пауза повисает в узком коридоре. Поз смотрит снизу вверх, прямо и открыто. Будто изучает Антона, или подбирает нужные слова. Сам Шаст в ответ взглянуть не может. Слишком яркой была картинка во сне, и слишком неуместно было бы сейчас представлять ее вновь. — Чаю может? — способ разрядить обстановку все же находится. — Да, надо бы, — отвечает Дима, почесывая затылок, — только быстро. — Торопишься? — спрашивает Антон, двигаясь в сторону кухни. Да, может и проскользнули в голосе нотки ревности. Но это глупости ведь. Вполне и на сонливость списать можно… — Торопимся, — опять после короткой паузы. Шаст, уже начавший набирать воду в чайник, отставляет его в сторону, оборачивается к другу и хмурится. Согласно составленным вчера планам, сегодня нужно было дрыхнуть до обеда, а потом целый день дома бакланить. Но вот, кажется, уже и второй пункт из списка становится под угрозу. — Куда это, если не секрет? — уточняет Антон, все же ставя греться воду. — А ты за новостями вообще не следишь, да? Вопросом на вопрос и с легкой едкостью. Классика. Шаст отвечать и не думает. Плюхается на стул у окна вместо этого и ждет дальнейших объяснений. — Вирус этот, о котором все говорят, — с этими словами вся едкость и саркастичность будто сползают с Позова. Остается только он сам, уставший какой-то и явно встревоженный. — Реально опасная штука. Мне пересылали там, знакомые медики. Лекарства нет, симптомы, кроме температуры, не ослабить. Смертность на сегодняшний день сто процентов… — взгляд опускается в стол, а пальцы трут виски. — И? — голос предательски обрывается, не позволяя сказать ничего дальше. Да и стыдно как-то рассказывать, что максимально ограждался от новостей, чтобы не словить паранойю. — Хули и, Шаст?! Валить надо. Город явно не лучшее место, учитывая обстоятельства. — А… — Антон начинает говорить, но мысль дальше какая-то неясная, спутанная, — куда? — Я звонил твоей маме, — начинает Поз. Осуждающий взгляд парня, сидящего напротив он упорно игнорирует, — она разволновалась сильно, хотела сюда лететь. Я не разрешил. Ну, как… Разъяснил ситуацию, что у нас тут сильно опаснее, чем там у них, в горах. Она поняла конечно, сказала, чтобы мы ехали скорее, — закончив мысль, Позов встает к закипевшему чайнику. — В Грузию?! — Доходит до Антона явно с задержкой, — я не поеду! Они же там… — Они там в относительной безопасности, — звучит твердо, будто отрезав, — горы, домик вдалеке от всех. Где чай? — Средний ящик, — на автомате отвечает Шаст, — Дим, это прикол какой-то, да? — Да тут уж не до приколов. Две кружки тихонько опускаются на стол, а после повисает тяжелая тишина. Антон опускает взгляд и наблюдает, как вода темнеет с каждым разом, когда пакетик чая в нее опускается. Ехать к маме, выбравшейся на отдых с, кажется, будущим отчимом — неловко и даже немного страшно. В городе еще страшнее оставаться, особенно одному. А так… — Я своим тоже уезжать сказал, в деревню, — начинает Позов, наконец отпивая из кружки, — к ним бы поехал, если бы не… — Что? — перебивает Шастун, возвращаясь к реальности из вороха тревожных мыслей. — Да забей, — отвечает Дима и тут же меняет тему: — Ты кстати нахуй телефон покупал, если не берешь все равно? — Разряжен наверное… И вообще, я еще не настолько стар, чтобы вставать в восемь утра, как некоторые. Поз качает головой и прячет улыбку за кружкой чая. Антон над собственной удачной шуткой ржет не стесняясь. Веселье полностью сходит на нет, когда Шаст остается один. Пусть и всего на пару минут, в душе. Но руки подрагивают все равно, а в груди тяжелый ком образуется. Если уж Позов взволнован… Да, обычно Антон звонит ему с жалобами о простуде. Но даже на казавшуюся серьезной пневмонию Дима ответил сухим «лечится» — профдеформация. О здоровье конечно спрашивал потом, и о том, какие препараты назначают. Но точно так же, спокойно и обыденно, совсем не как сегодня рассказывал новости. Еще разок обдав себя прохладной водой в надежде сохранить маску хоть какой-то мужественности, Антон все-таки вылезает из душевой. Вытирается наспех и полотенце на бедрах повязывает совсем уж небрежно. Что угодно, только бы поскорей выбраться из одиночного заточения собственной ванной. Он приоткрывает дверь и убеждается — Димка все еще здесь, шуршит на кухне, собирая продукты какие-то. Проскальзывает в свою комнату Антон так быстро, как только может. — Дим, — кричит он, одевшись, — а мы надолго? Я не знаю, что собирать даже… — Шаст, ну ты как маленький, — звучит в ответ чуть раздраженно. И если обычно Антона такие сравнения злят, то сегодня наоборот душу греют, хоть что-то по-старому, — деньги, документы, аттестат возьми, и одежду. Считай, что на пару недель. И теплое что-нибудь обязательно, горы все-таки. — Почему «считай»? — спрашивает Антон, замерев на секунду. — Да потому что тебе полезно, экономист будущий. Ответ Шаста устраивает более чем. Мятая сумка летит на кровать, а следом, уже в нее, отправляются вещи. Медленнее, чем хотелось бы, с перерывами на бесцельное хождение по комнате, короткие залипания в одну точку и даже тираду матов в адрес люстры, в очередной раз атаковавшей голову. — Готов? — спрашивает Дима. Внезапный вопрос заставляет вздрогнуть и обернуться. — Почти, — честно отвечает Антон, засовывая в пухлую сумку очередную толстовку. — Хорошо. Я продукты собрал там, — кивает Позов куда-то в сторону коридора, — и аптечку. — Вряд-ли пригодится. Ты же сам говорил, что лекарства нет, смертность… — Шаст старается звучать максимально цинично, но голос предательски обрывается. — А если ты порежешься, или аллергию словишь, я что, подорожник прикладывать буду? — ухмыляясь отвечает Дима, — И вообще, харе паниковать. Никто ничем еще не заразился, умирать не собирается. — Очень обнадеживает, — ворчит Антон. Все еще подрагивающие пальцы грубо дергают застрявшую молнию сумки. Руку тут же накрывает чужая, теплая. Задерживается на доли секунд, а после легко справляется с замком. Шаст в ответ только губы поджимает. Потому что жест — всего лишь проявление снисходительности, а не желанная нежность. Но вот пререкаться или какие-то сцены сейчас устраивать явно не время. — Тош, — теплые пальцы касаются теперь уже предплечья, — поехали? — Поехали. В рюкзак только пару вещей докину. Выходят они, правда, ближе к полудню. Во дворе до непривычного тихо. Антон слышал конечно рекомендации дома оставаться, но и подумать не мог, что все вдруг стали такими законопослушными. А может… Не может. Сказано панику не разводить, так надо хотя бы попытаться. Собранные вещи влезают в Димину гордость — пятнашку, без проблем. А вот самому Шасту приходится двигать пассажирское. — Да кто тут ездит у тебя… — Никого, — отвечает Поз на незаданный вопрос, — пристегнись. И еще маме набери. Скажи что выезжаем. Воронеж за окном пролетает за самым неудобным разговором в жизни Антона. И не в плане неловкости, нет. Просто шнур зарядки от прикуривателя — сантиметров тридцать, а потому приходится согнуться в три погибели, чтобы выслушать все волнения. Шаст тревожится не меньше мамы конечно, но вот тут скрыть получается. Он сначала рассказывает о том, что собрал с собой, а после нахваливает за помощь Позова. Поднимает на него взгляд, насколько может, видит самодовольную улыбку и улыбается в ответ. Положить трубку и вовсе получается только в сотый раз пообещав быть аккуратным и не «надоедать» Диме слишком. Антон тяжело вздыхает и наконец разгибается. Вокруг ни намека, что они только выехали из города — впереди поля и редкие лески. И тут уже тревожность смешивается с предвкушением каким-то. — Какой у нас план? — спрашивает Шастун, привычно вытирая вспотевшие ладошки об шорты. — План, — тянет Поз после пары секунд раздумий, — добраться до Грузии как можно быстрее. И городов избегать, по возможности. — Больше людей — больше рисков? — предполагает Антон. — И патрулей тоже больше, — Димка будто чувствует вопросительный взгляд на себе и поясняет: — они как мера сдерживания. То ли армия, то ли медики, то ли полиция, хуй поймешь. В Москве останавливают, глаза проверяют, тех, кто подозрения вызывает, увозят. Куда увозят Шастун решает не интересоваться. Во-первых, так спокойнее. Во-вторых, это где-то там, в Москве. До них и не дошли такие меры, наверное. Вообще происходящее все больше и больше напоминает какой-нибудь боевик. Главного героя только не хватает — сам он тянет максимум на роль того, кого спасают, причем никто иной, как лучший и гениальный друг того самого протагониста. — Там карта в бардачке, — прерывает чужие раздумья Позов, — я там пометил, как ехать хочу, глянь. Антон достает конечно. Разворачивает огромный разноцветный буклет наполовину и смотрит. Вникнуть даже пытается, вглядываясь в сетку дорог с тысячами мелких буковок. Понимания ситуации от этого не приходит никакого. — Шаст, ну! — а у Димки буквально чуйка на тупёж, видимо, — ты северную часть смотришь. Разверни. — А ты на дорогу не смотришь, — подмечает Шастун в ответ, переворачивая карту. И хотелось бы сказать, что помогло, но… — Теперь вверх ногами, — конечно подсказывают слева. — Да вижу я, — бубнит Антон, выслушивая тихий смешок. Когда карта наконец в правильной ориентации, ему удается обнаружить на ней Воронеж. И пару отметок красным маркером — черточки, кружочки, стрелочки. — Вот тут, — начинает Дима, протягивая руку к карте. Пальцы однако сталкиваются с чужими холодными, — ты замерз что ли? — Скорее сдох от твоей душности, — язвит в ответ Антон, руку, однако, убирать и не думая. Он наоборот чуть сжимает краешек карты, так, что тот опасно сминается, норовя порваться. — Вот тут, — продолжает Поз, все же указывая на одну из стрелочек, и тут же возвращаясь взглядом к дороге, — точно объезжать надо будет, возле Ростова. — Угу, — соглашается Антон. Он отслеживает пальцем сначала саму стрелочку, а после дорогу, к которой она ведет. На юг, долго и муторно, а после — восточнее и до границы. Дальше отметок нет, да и буклет попросту заканчивается. Шаст и другие линии изучает. Подчеркнутые названия, видимо, места куда заехать можно, а в кружках зоны, в которые не стоило бы. Казалось бы, откуда у Позова столько времени, чтобы изучить все? Но скрытую природную гениальность, оказывается, со счетов списывать совсем не стоит. Карты, как своеобразного развлечения, Шастуну хватает минут на пятнадцать. А после взгляд снова устремляется в окружающие поля. Машин на трассе до удивительного мало, поэтому и ехать получается довольно быстро. Однако даже в таком случае тысяча километров это ой как долго. А когда большая часть пути пролегает через весьма однообразный пейзаж (и выяснил это Шастун совсем не по карте!), то и вовсе тоскливо становится. Они начинают говорить — про прошедший сезон КВНа и грандиозные планы на будущий. Про поступление грядущее и про окончание наконец университета. Про то, что пятнашка в общем-то совсем не мечта, четырка была бы сильно круче. А в идеале, далеком и каком-то несбыточном, гелик или тахо. С шутками про бандосов и про компенсацию чего-то очень маленького, конечно. А в конечном итоге и про ближайшую заправку. После нее, правда, беседа как-то не клеится. Дима задвигает факты про октановые числа и про то, что в далеких заграницах они совсем другие. Только вот отвечает Шастун вяло. То ли недосып сказывается, то ли жара разморила. А может и то и другое, но факт остается фактом, на него наваливается какая-то вселенская усталость. Зевать даже реже, чем через каждое предложение не получается. А Поз замечает, посмеивается опять, и подсказывает, как разложить кресло. От помощи Антон отказывается — не собирается он вот так, в самом начале пути засыпать, оставляя Димку в компании лишь энергетиков и однообразных пейзажей. Но и не говорит ничего, вновь уходя в мысли. Странно. Все происходящее очень странно. И не вот этот ужас с эпидемией даже, а просто события дня. Его везет… А ведь по сути кто? Бывший наставник школьной команды КВН. С которым они продолжают общаться и «вариться» в одних юмористических кругах. И пивко пьют раз в пару недель. Это получается уже как минимум друг. Как минимум, потому что друзья в горячих снах вообще-то приходить не должны. Или… — Антош, — зовут негромко, но настойчиво. — М? — отзывается Шаст, пытаясь разлепить глаза. В них будто сначала насыпали песка, а после налили клея. Потереть кулаком получается как-то уж совсем по-детски. — Посмотри на меня? — просит Позов. И Антон смотрит. Фокусирует взгляд на взволнованном лице в лучах… Заката? Он слышит выдох облегчения, но сам чувствует противоположное. Пытается двинуться, а в ответ получает резкий протест от затекших мышц. Оглядывается вокруг, но понять успевает только то, что никуда они вообще-то не едут, а стоят на обочине дороги, на самом въезде в какое-то село. Дальше приходит волна головокружения. — Я что, все проспал? — спрашивает Антон. Он поворачивается обратно и наблюдает за Позовым, уж слишком активно разыскивающим что-то в небольшой сумке. — Ага, все четыре захватывающих часа великих черноземов, — язвит Димка, — чувствуешь себя как? — Болит, — пара секунд уходит на то, чтобы прикинуть, что именно, — примерно все. Я затек пиздец. И глаза печет. — От температуры, — как-то уж слишком буднично отмечает Позов. По спине Антона проходится холодок. Он открывает и закрывает рот, не находя слов вовсе. Вдыхает поглубже, проверяя, не хочется ли закашлять, и честно не может понять. — Паниковать не начинай только, — осаждение сопровождается вытаскиванием из сумочки наконец стандарта таблеток, — цвет глаз как раньше, я проверил. — А это первый симптом? — уточняет Шастун, глубоко вздыхая снова. Это если и не помогает понять желание покашлять, то чуть успокаивает точно. — Когда как, — слишком уклончиво, — у нас сейчас посерьезнее проблема. Антон в ответ только брови вскидывает возмущенно. Он тут может умрет минут через пятнадцать от неизлечимой заразы. Ну или через пару дней, ладно. Что вообще серьезнее быть может? — Там на подъезде к мосту кордон типа, я узнал, закрывается в девять, — начинает объяснять Позов, выдавливая на ладонь сразу две таблетки, — машин куча, всех проверяют. Температуру, паспорта, еще что-то наверное. Но нам и этого достаточно, сам понимаешь. — Понимаю, — отвечает Антон. Он касается собственного лба тыльной стороной ладони и начинает понимать еще лучше. — Пей. — Я? — удивление настолько искреннее, что даже не сразу получается сообразить, что надо взять и воду и таблетки. — Ну а кто, я что ли? И Шастун выпивает. Не спрашивая, что за таблетки, не жалуясь на горечь. Горло, оказывается пересохло почти так же сильно, как затекло тело. Поэтому осушает он разом половину бутылки. А потом благодарно смотрит за протянутый сникерс. Но открывать не торопится, сперва уточняя: — И как я теперь? — Если ты про внешний вид, то ровно так же, как минуту спустя, — отвечает Поз, — а если про состояние, то… Он повторяет жест Антона, прикасаясь к его лбу тыльной стороной ладони. А после качает головой, приподнимается и дотрагивается уже губами. И вот тут Шастуну хочется закашлять. Потому что даже такое быстрое, но в то же время полное нежности прикосновение будто воздух из легких выбивает весь. А через секунду, когда Дима вещает что-то дальше, Антон понимает, что самого его ведет. От температуры. Однозначно. Именно в этом надо себя убеждать. — … понял? — Неа, — честно отвечает Шаст и тихонько хихикает от возмущенного «ебан бобан». — Ты сейчас умываешься, приходишь хоть немножко в божий вид, и мы в ту очередь на переезд двигаем. Пока стоим, температура спадет как раз. Должна, — кого именно Димка в этом убеждает до конца не известно. Но тон уверенный настолько, что Шастун выбирает не самое очевидное «А если». — Если не пропустят, то что? — спрашивает он, прикусывая губу, очень невовремя осознавая, что ответ узнать совсем не хочется. — То развернемся и поедем назад, — просто говорит Позов, доставая с заднего сиденья еще одну бутылку воды. — Вместе? — Нет, блять, я тебя в Ростове оставлю. Обратно поеду, заскочу и заберу, — наверное, правду говорят, что у Антона на лице все написано. Или это внутренняя гениальность Димки. До конца не понятно, но продолжает он уже без иронии: — вместе конечно. И если до этого у Шастуна могли хоть какие-то возражения появиться, то теперь он проглатывает их все. Послушно умывается нагревшейся за день пути водой из полторашки, разминает мышцы как может, приглаживает растрепавшиеся и торчащие во все стороны волосы. А после возвращается в машину и, уже по пути, запихивает в себя сникерс. Потому что да, Позов абсолютно прав, хоть что-то съесть надо. А полноценный ужин можно устроить и после… После. Машин на самом деле много. И двигаются все болезненно медленно. Но Антону даже на руку слегка — есть время изучить ситуацию. Они стоят на повороте и издалека видно не так уж много. Но, насколько может судить Шастун, выходить из машины просят лишь водителя. Как это повышает шансы проехать он не придумал еще. Но уверен, что плюс в этом есть, так же как и в спускающихся на город сумерках. Стоят они долго — больше часа. Но чем ближе очередь, тем волнительнее становится. Пальцы то и дело сжимаются на колене, заставляя его перестать дергаться. Температуру они проверяли пару раз, оба — тыльными сторонами руки (к сожалению). И лоб явно холоднее, чем был. Пожалуй даже чем должен быть. Но нервов это не убавляет. Когда впереди одна машина остается, Дима настаивает на масках. Антон соглашается конечно, справляясь со своей не сразу. А после замечает, что люди в форме буквально окружают машину перед ними. Все поголовно — в противогазах. А громких вскриков не разобрать. Плотным кольцом обступая авто, они провожают его до обочины. Позов трогается, занимая освободившееся место, но из машины выходить не торопится. Шаст запоздало понимает, что смотрит тот туда же, куда и он сам. Людей из машины — компанию двух семейных пар, видимо, вытаскивают на улицу почти насильно. Их ведут к автобусу, стоящему чуть дальше. Вокруг него уже с десяток таких авто. Назад не получится. Ни одному, ни вместе, никак. Озвучить мысль Антон не успевает — к их машине уже торопится человек в противогазе. — Без паники, все получится, — тихо бросает Димка и открывает дверь. И не придерёшься даже, что тому говорить легко. Потому что вообще-то именно Позов и рискует сильнее. Везет его, не понять чем заразившегося, куда-то в другую страну. Хотя мог бы… — Руку. — Что? — Переспрашивает Антон, повернувшись к окошку машины. — Шастун? — Лицо быстро сверяют с паспортом, — руку в окно высуньте. Антон осторожно протягивает ладонь. Та не трясется почти — удивительно. В нее тут же опускается паспорт, а грубая плотная перчатка ложится на кожу запястья и резко тянет на себя. Небольшой прибор касается чуть пониже локтя, а Шаст, кажется, забывает как дышать снова. На этот раз от накатывающей паники, а совсем не от наслаждения. — Порядок, — отмечает мужчина когда экранчик загорается зеленым, — счастливого пути, — добавляет он совсем уж неискренне. Воздух к Антону возвращается тут же. Он кидает паспорт куда-то на приборку, дышит часто-часто, и усиленно крутит ручку, закрывающую окно. Получилось? Да. Значит ли это, что он здоров и беспокоиться не о чем — вряд ли. На границе такой номер не прокатит точно. Но до нее еще и доехать надо. — Ты как? — первым делом спрашивает Димка, плюхаясь обратно на водительское. — Пиздец, — лаконично отвечает Шастун, — но, как видишь, еще не в автобусе. — И не будешь там, — видимо не собираясь слушать все «вдруг», Поз продолжает тут же, — как минимум потому, что отсюда мы уезжаем прямо сейчас. Они трогаются. Сначала, по самой границе города, едут приемлемо. А дальше, где трасса вновь полупустая, перестраиваются в левый и разгоняются до ста сорока. Машину ощутимо ведет то в одну сторону, то в другую. И то, насколько сильнее Дима за руль держится видно тоже. Но сбавлять скорость он и не думает. В этом темпе они проводят больше часа. Антон заставляет себя не спать, но усталость накатывает с новой силой. Он прикрывает глаза то и дело, позволяет себе досчитать лишь до десяти, а после с усилием возвращается к реальности снова. Смотрит на темное полотно дороги впереди, жмурится от света фар проезжающих навстречу машин, и думает о том, насколько «пиздец» все-таки точно описывает ситуацию. Просто и ясно, пусть и немного грустно. Останавливаются в следующий раз снова на заправке. В какой-то станице, уже в Краснодарском крае. Выходить из машины нет ни сил ни желания. Но помощь Шастун предлагает все-таки. Как минимум из вежливости надо. — Сиди ты, — бросает Позов, обращаясь к нему впервые с того самого моста. И покидает салон машины. — Сижу, сижу… — непонятно для кого произносит Антон. Он трогает лоб, снова горячий, и думает, что бы посоветовал Димка. Обильное питье — рука тянется к полупустой бутылке, и покой — Шаст чуть ерзает жопой в кресле. А после пьет мелкими глотками, и продолжает ждать. Кажется, что целую вечность, но на деле минут пять, не больше. — Я спросил, — начинает Позов, стягивая маску и отъезжая от колонки, — тут мотель недалеко. По-хорошему нам бы не останавливаться, но я устал пиздецки, а тебе в таком состоянии за руль нельзя точно. — Как чувствуешь себя вообще? — спрашивает Антон, кивнув на слова до этого. За руль он бы и сам не сел. — Ну температуры у меня не бывает, а остальное — посмотрим. — Ага, если вообще видеть сможем, — Шаст закусывает губу сразу после фразы. Не стоило. По одному тяжелому взгляду понятно. — Антох, — нотация все-таки начинается, — ну всякое может быть, да. Симптомы в течении суток проявляются. Но если об этом только и думать, то у тебя ж по сути даже этих часов не останется. Прозагоняешься. Не то чтобы потом много времени на сожаления будет конечно, — тут Поз ухмыляется как-то уж совсем цинично, — но все равно. Ты про хорошее лучше думай. И по сторонам смотри. У них вывеска с огоньками красными какими-то. Шастун не отвечает. Отчасти потому, что согласен. А еще в голову снова ничего лучше «легко сказать» не приходит. Банально слишком. Но опять правдиво, потому что у Димы смотреть и холодно относиться к происходящему получается сильно проще. Он не нервничал на переезде, да и сейчас предельно собран. Утром совсем не таким был. И потом, когда будил в машине его. Так может это он сам, Шастун — самый главный повод для волнения Позова. От собственных бредовых мыслей он хихикает и закрывает лицо руками. Температура точно вверх ползет, если такое в голову лезет. Смешки Поз не комментирует. А вывеску они конечно проезжают, и тут пары крепких он уже не сдерживается. Приходится разворачиваться и возвращаться. И разворачиваться снова. Мотель выглядит потрепано, ремонт последний в нем явно делали в прошлом веке. Но это лучше, чем спать в машине. Можно по крайней мере вытянуться. И, если повезет, сгонять в душ. Антон настаивает на том, чтобы заплатить за комнату. Во-первых, если бы не он, то может останавливаться вообще не пришлось бы, а во-вторых, Позов и так на бензин тратился. Так честно будет. Пару сумок Антон тоже тащит из честности. А зайдя в комнату сразу валится на одну из кроватей. — Не-не-не, — тут же останавливает Димка, — не вздумай спать, я сейчас ужин замучу. — Я пас, — отвечает Шастун, уже подминая под себя подушку. — А я вроде не спрашивал. Поднимай давай жопу, — требовательно-безаппеляционно. — Ну че? — Антон садится на кровати и корчит самое недовольное выражение лица, которое только может. — Дошик с курицей, или с говядиной? — спрашивает Димка, поднимая обе пачки. — А у нас полезный ужин, — показывает Шаст конечно же на говяжий, для настоящих гурманов. — Ты ими и так всю неделю питаешься, от еще одного хуже не будет, — бросает Поз, — и я еще огурцы с помидорками порежу. — Это все меняет, — абсолютно неиронично подмечает Антон. Он в общем-то не совсем понимает, зачем его позвали. Ничего ответственнее, чем налить воды в чайник все равно не доверили. А высыпать приправки — дело трех секунд. Поэтому остается только наблюдать за тем, как Димка разбирается с овощами. Нарезает он и то и другое кружочками, и ругается на Шаста, который пару раз утаскивает кусочки прямо из-под ножа. — Кроме температуры чувствуешь что-нибудь? — спрашивает Позов, закончив нарезку и доставая сумку-аптечку. — Не-а. Кашлять не хочется, если ты об этом. — И об этом в том числе. Ну относительно горла или насморка ты бы изнылся уже… — Антон кривится в ответ, — еще что-то может? — Голова кружилось, — признается совсем уж нехотя, — когда только проснулся. — Сильно? — Порядочно. Разговор прерывает чайник. Налить вскипячённую воду Шастуну доверяют, и что это, если не микро повод для гордости. — Противовирусные, четыре штуки сразу, — как только чайник опускается обратно на подставку, ему в руки суют коробочку. — Четыре? А я не сдохну? — Если и сдохнешь, то явно не от этого, — в ситуации явно ничего смешного, но они переглядываются и заливаются оба. — Бля, прикинь, — начинает Антон, едва-едва отдышавшись, — насколько тупо было бы. — Невероятно тупо, — соглашается Димка, — но я вообще-то квалифицированный специалист, — он осекается на секунду, — почти. Так что пей давай. Антон второй раз за день послушно глотает таблетки. Эти, правда, совсем не горькие. Но на всякий случай он все равно закусывает помидором. И огурцом. И дошираком тоже. Протестовавший до этого желудок, теперь сжимается от одного взгляда на съестное. Однако после скромного ужина Шастуна начинает подташнивать. Сообщить о симптоме надо бы конечно, но не хочется. Не хочется нагружать Димку еще сильнее. Может мама и права была с этим своим «мешать»… — Иди валяйся, — предлагает Поз, собирая пластиковую посуду, — я это выброшу и вернусь. — Хорошо, — просто соглашается Антон. Он действительно снова плюхается на кровать и сворачивается клубочком. Так тошнит будто капельку меньше. А еще снова накатывает усталость и комнатка, освещенная желтоватым светом единственной лампы, плывет перед глазами. — Тебе плохо? — взволнованно звучит где-то рядом, — Антош? — М-м, — мычит в ответ отрицательно, наконец позволяя себе закрыть глаза, — я устал. — Хорошо. Хорошо, я устал тоже. Шаст чувствует, как его поглаживают по спине, и старается подставиться под руку. Он поворачивает голову и собирается спросить что-то. Только вот подбородок перехватывают чужие пальцы. Глаза закрыты все еще, а рот приоткрывается сам собой. Секунда — и Антона целуют. По-дружески, по-семейному, прикасаясь ко лбу. Вообще-то даже «чмока» не слышно… Зато чувствуются влажные губы и колючий подбородок. И если честно, то этого достаточно более чем. Прекращается второй за день «поцелуй» так же быстро как и первый. Где-то на периферии Антон разбирает ворчание Позова о том, что худшее, что вообще можно забыть — это термометр. И конечно же улыбается в ответ. Проходит минута. Две — максимум. По ощущениям по крайней мере. Шастун ерзает на противном грубом покрывале кровати, почти полностью сбившемся к одному краю. Он пытается вытереть ладони, но влажное все вокруг. Абсолютно. И это бесит так сильно, что даже глаза открыть приходится. А в комнате уже темно, и Димка сопит с соседней кровати. Когда успел только… В темноте Антон нашаривает свой телефон. Удивляется, что на деле прошли уже пара часов. Но не так сильно, как отправленному сообщению. Маме. Судя по содержанию — писал Поз. Коротко и по фактам. И пока без ответа. Освещая пол небольшим экраном, Шаст, через хаос их сумок с вещами, пробирается к туалету. Голова снова кружится, а ноги будто ватные, едва держат. Он врубает ледяную воду на полную. Сначала умывается, потом мочит руки, прямо до локтя. А потом, забив на все, стягивает с себя влажные и липкие шорты с футболкой. Душа в номере нет, а разбираться, где он вряд ли в силах Антона. Поэтому он просто брызгает на тело ледяной водой. Разливает ее по всей миниатюрной комнатке, на собственную одежду, оставленную кучкой на полу, в том числе. И кайфует искренне. А когда он возвращается в комнату, Димка уже сидит на кровати. Заспанный и помятый он хмурится и жмурится от яркого света экрана телефона — другой включать и не думали. — Разбудил водой? — Мелочи, — отвечает Позов, — ты как? — Жарко очень, — честно и коротко, — но я там умылся, получше стало, — добавляет после паузы Антон. — Хорошо. Попробуй уснуть, но если плохо будет, то буди. Понял? — Да уж не тупой. Шастун наконец подходит к своей кровати и стягивает с нее то самое покрывало. Оно отправляется на пол тут же, а следом летит и одеяло. Антон устраивается на дурацком постельном белье в мелкий цветочек. Убирает телефон под подушку, закрывает глаза. Только вот сон не идет теперь. Ни через пять барашков, ни через пятнадцать. Из вариантов, конечно, один отличный есть — понаблюдать за Димкой. Глаза привыкают к темноте, и Шастун отмечает, что тот выглядит неожиданно расслабленным. Лежит на спине и спокойно дышит. И Антон мог бы рядом. Нет, не сейчас, когда он мокрый, липкий и потный. А когда-нибудь… Спокойным утром. Когда нет никаких эпидемий, не надо никуда бежать. Просто лежать на плече и смотреть снизу вверх, разглядывать каждую щетинку, слушать дыхание. А еще целовать. Много и куда захочется. Или куда не будет слишком стыдно. Или… или вообще хоть куда-нибудь. А будучи пойманным — зарываться в шею, притворяясь, что в общем-то и не было ничего. Позов-Позов, почему такой… Подходящего слова не находится долго. Антон прикрывает глаза, сохраняя образ, и перебирая. Красивый? Безусловно, но слишком субъективно. Идеальный? Слишком заезжено и пошло. Нужный. Ожидаемо, чуть банально, но максимально правдиво. Распахивает глаза Антон резко, когда чувствует прикосновение чужой кожи к своей. Вокруг светлее, чем раньше, но не намного. Достаточно, на самом деле для того, чтобы увидеть Позова, нависающего над ним. Приходится трясти головой, может хоть так понятно станет, что происходит. Но метод не действенный — виски отдают тупой болью и приходит осознание, что дрожит он вообще-то всем телом. — Ты звал, — объясняет Дима, касаясь лба тыльной стороной ладони, а позже спуская руку к щеке, — говорил, что я нужен, и что тебе очень холодно… — Не врал, — вставляет свои пять копеек Шастун. — Я одеяло принесу. — Не надо. За руку Антон тянет наверное слишком резко. Потому что Позов едва не валится поверх него, успевая остановить себя, опираясь рукой на подушку. Они смотрят друг на друга… Шастун, собственно, даже пытаться разобраться во времени перестал. Смотрят сколько-то, в промежутке от одной секунды до одной вечности, точнее сказать нельзя. А потом один не выдерживает и сгребает в объятия другого, заставляя все-таки в кровать завалиться. Они едва помещаются на полуторке, лицом к лицу, но Дима все же чуть выше. Только тепло чужого тела помогает понять, насколько холодно было до этого. Антон льнет к нему, обнимает крепче, будто хватается за спасательный круг. А в ответ получает медленные поглаживания по голове, и спокойные тихие речи: — Ты меня напугал… — Взаимно. — У тебя температура скорее всего резко упала… — Ага, зато пульс подскочил под сто двадцать, — И глаза все такие же, зеленые, красивущие… Слова греют не хуже тела. Шастун их слушать готов и две, и три вечности. Только вот адреналин в крови заставляет действовать. Он поднимает голову медленно, смотрит снизу вверх. Не совсем так, как мечтал часами ранее, пытаясь уснуть. Но так даже лучше наверное, потому что Позов смотрит в ответ. Так прямо, что Антону кажется, что его читают, как открытую книгу. Каждую мысль в голове видят, и эту тоже. «Нехуй думать, надо действовать,» — подсказывает совсем не здравый смысл. Но Шастун к совету неожиданно прислушивается, тянется к чужим губам и накрывает их своими. Осторожно-осторожно целует, боясь двинуться неправильно лишний раз. Но только до того момента, как ему не начинают отвечать. Ужимки все слетают в один момент, и Антон двигается смелее, касается языком чужой губы, и чувствует, как чуть сжимается рука в волосах. Он останавливается на секунду, и чувствует, что целуют уже его. А сам только расслабляется окончательно, позволяя делать с собой что угодно, в очередной раз проваливаясь в сон. А просыпается в очередной, по ощущениям — сотый раз, от солнца, светящего точно на лицо. Ворчит непонятное что-то и пытается укрыться, хотя бы подушкой. Весьма успешно кстати. И когда яркие лучи больше не тревожат, в голове всплывают картинки прошлой ночи. Подушка тут же на пол летит, а сам Антон резко садится. В комнате мотеля он в гордом одиночестве, а потому может позволить себе ущипнуть руку пару раз, убеждаясь, что в этот раз не спит точно. Не спит. И жалеет, что не проверил в прошлый раз. Рука сама тянется за телефоном. Подтверждения в нем найти можно вряд ли. Зато ответное сообщение от мамы обнаруживается. Она снова волнуется, снова ждет и снова любит. Шаст быстро отвечает чем-то похожим, искренне. А потом оборачивается на открывшуюся дверь. — Доброе утро, — улыбается Позов. Он в одних шортах и с полотенцем на плече, будто в бассейн успел сходить с утра пораньше, — как чувствуешь себя? — Как… — начинает Антон и обращается с тем же вопросом к своему организму, — как обычно. Ну, до вчера. — Ну дурень ты точно такой же, как до вчера. — Эй! — Возмущается Шастун. Сегодня хоть на это силы есть — уже неплохо. — Температуры нет вроде, — выносит вердикт Дима, подходя почти вплотную и трогая лоб Антона рукой, — и с утра не было. Я вообще, честно говоря, думаю, что это удар тепловой был, но противовирусные для профилактики еще… Закончить мысль не получается — Шастун обвивает кольцом своих длиннющих рук и прижимается щекой к голому торсу. На минуту зависают оба, а после куда-то в область солнечного сплетения звучит тихое-тихое: — Спасибо, что ты рядом. — Не за что, — отвечает Поз, улыбаясь и ероша чужие волосы, — собирайся давай, ехать надо. А по пути где-то еще тебе панамку искать. Антон улыбается в ответ и размыкает руки. А после, все с той же улыбкой скидывает вещи в сумку, завтракает очередным сникерсом, узнает наконец о местонахождении душа, и даже до машины топает. Пока ждет Позова — ловит момент, и находит несколько радиостанций. Выбирает, конечно музыку, включает погромче, и уже на трассе подпевает воистину легендарному «она хотела бы жить на Манхэттене». Диме остается только глаза закатывать. И в самой глубине души отмечать удивительное — прекрасен Шастун всегда, и в таком дурашливо-веселом настроении, и в панике озноба.