do no harm take no shit

однажды костя, с необычайной для себя легкостью, спросил сашу, успокаивающе гладя того по голове: - а сколько еще ты планируешь терпеть? тогда романов ничего не ответил - сложно кричать на друга, когда захлебываешься слезами. сложно кричать на друга, когда в горле першит. сложно кричать на друга, когда ответа на вопрос нет. а костя, видимо, и не ждал, продолжая крепко сжимать руку саши в своей. александр романов известен тем, что дерьма в свою сторону не потерпит - отец научил его идти с гордо поднятой головой по жизни, четко зная себе цену. он аристократ духа, его манеры идеальны, осанка пряма, а улыбка очаровывает даже закостеневших уебков в правительстве. саша себе цену знает - весь такой податливый, понимающий и ждущий - абсолютное нихуя рублей, ноль копеек, для одного отдельно взятого мудака. как и в далеком прошлом, когда для него не стоил и золотника. - девальвация, - улыбаясь шутит он екатеринбургу, пока тот недовольно хмурит брови. михаил юрьевич, хотите злобно смотреть исподлобья, жестко щелкая по носу за малейший проступок? ничего, сашенька понимает, ну или поймёт в будущем, когда ваши ценнейшие уроки пригодятся молодой столице, а пока он готов, восхищено сверкая глазами, провожать вас до кареты. михаил юрьевич, хотите нежно сжимать талию казани, кружась на балах в новопостроенных дворцах? ох, ну право, сашенька никогда и не претендовал, лишь смутно во снах представлял теплые руки и нежный взгляд, но саша все понимает, он еще не дорос даже до вальса. да и кто он такой, чтобы судить за любовь? ах, михаил, соизволил наконец-то обратить на столицу внимание и снизойти до человеческого отношения? право, александру совсем не обидно, что ради этого москве пришлось сгореть дотла. - святослав рюрикович говорит, что для михаила юрьевича раньше сгореть было все равно что в кабак наведаться, - костя бубнит в свой бокал, больше уделяя внимания анне с юрием, кружащимся в неуклюжем танце, - защищать тебя это наша обязанность, в каком-то роде. - не понимаю о чем ты, - александр добавляет сталь в голос, он этому научился недавно, ему пришлось. друг не выглядит впечатленным, легко отталкиваясь от стены и плавно предлагая столице руку, - самоотверженность михаила оценена по достоинству, - столица морщит аккуратный нос, но руку екатеринбурга берет, позволяя утянуть себя в танец. - как и ожидалось от столь благородного человека, как вы, - екатеринбург ободряюще кривит губы, но романов видит в его глазах - он не убежден ни на секунду. хочешь сходить с ума с век, мишенька? хорошо, романов, который с легкой руки москвы теперь невский, подождёт. ничего, что ты забрал всю семью саши, ничего, что разрушаешь дорогие сердцу вещи, ничего, что вновь холодно смотришь, шура, конечно, злится, но все равно сжимает зубы и ждёт - его миша где-то там, в глубине обезумевших глаз, надо лишь присмотреться. - хочешь, я ему врежу? - свердловск все еще вызывает тянущее чувство в груди, его понимать невскому труднее, хотя казалось бы, вины друга в произошедшем нет, - прям по лицу, чтоб на землю спустился, товарищ столица, ну ответит он мне, ничего, анюта подлатает. я могу, за тебя, ты же знаешь. - мне нравится его лицо, - неопределенно ворчит шура, - у него красивый профиль. костя обречено вздыхает, шура хотел бы ему ткнуть, задеть, что сам такой же влюбленный, но он знает - челябинск и без безумной влюбленности за свердловск порвет, и в огонь, и в воду залезет, за шкирку вытащит, причитая, что как так можно, закутает в одеяло и будет сидеть, пока друг не оправится. константин уралов знает себе цену - и любимые люди готовы ее платить, зная, что это вернется им заботой, поддержкой и теплом. невский знает - он чувствует это каждый день. он видит счастливую анну, окруженную защитой и нежным беспокойством, которая вяжет косте и юре свитера, гоняя их за пренебрежение здоровьем. он видит юрия, ценящего твердую руку, готовую всегда подхватить, и бесконечную веру в него, что он неуклюже возвращает косте в стократном размере. он видит темную дыру в своей груди, которая засасывает его, заполняя ленинград бесконечными мыслями о любви, которую он обязательно дождется. сочувствующий взгляд уралова он тоже видит, как и бессильно сжатые кулаки, но свердловск просто не понимает. невский боится признаться, что он теперь, возможно, тоже. александр уверен - его оплата просто задерживается, он обязательно потребует проценты, он твердо обещает это себе. в конце концов москва всегда платит по долгам. верно? в девяностые уверенность растворяется в приятной наркотической дымке - он не думает о михаиле, и это лучше любого оргазма. впервые за века его разум пуст и расслаблен, его тело двигается в такт музыке, по венам течет алкоголь, и он близок к экстазу настолько, насколько бессмертное существо может себе позволить. запах парфюма и водки с соком в сто раз лучше, чем ладан, воск, и горький вкус кожи, что раньше кружил голову питера. теперь у него для этого есть абсент. саша надрывно смеется, чувствуя как чужие руки прожигают талию. саша захлебывается в истерике, старательно смывая с себя чужие отпечатки, растирая кожу до крови. саша отчаянно хрипит, совсем не похоже на человеческие звуки, прижимая к себе испуганного дениса в объятиях, пока тот рыдая хрипит в трубку, что папе плохо, пожалуйста, петергоф, приезжай быстрее. он ослабевшей рукой старается вытереть слезы сына с горячих щек. ему, вообще-то, есть ради кого жить. дыра в груди становится светлее по краям. он, тяжело выдыхая, берет с подчиненных городов обещание, что они не выдадут его екатеринбургу, тот перенял отвратительные меры лечения зависимых от своего мэра. быть прикованным к батарее, вообще-то, совсем не весело. михаил врывается в жизнь питера с любящей улыбкой и отсутствием воспоминаний о прошедшем веке. саша чувствует, что ради счастья с московским, он тоже готов все забыть. ведь он наконец дождался, верно? саша ослеплен наконец-то полученным счастьем, он просыпается в теплых объятиях, все намекает о том, что лучшее впереди, он почти счастливо смеется в начале десятых годов нового столетия, говорит, что отец был бы рад, зная о таком стремительным сближением с европой. сын в иллюзии отца не лезет, лишь краем уха слушая нарастающие с годами новости об обезумевшем ростове, который раньше пытался иногда тайком пересечь границу, о калининграде, что бездвижно пялится в стену, слушая очередную инициативу столицы, о масштабных митингах далекого от него хабаровска, о беспрецедентных испуганных глазах красноярска, которого украдкой обнимает иркустк, о тихом шепоте о челябинске, необычайно твердым голосом отказывающем москве в каких-то чертежах, о саратове, что беззвучно шевеля губами каждую пятницу считает новых иноагентов, о новосибирске, рвущем на своей голове волосы, не понимая, что наставник творит с наукой, отчаянно хрипя об устранении мемориала, чтобы это не значило, о дяде косте, исправно носящем передачки своему старому мэру в сизо, старательно каждый раз пересыпая конфеты в прозрачный пакет. - а сколько ты еще планируешь терпеть? - в голосе кости не слышно ничего, кроме тихой ярости. чужое желание причинить физическую боль московскому саша чувствует на кончиках пальцев. саша невидяще пялится в экран телефона, на секунду забыв как дышать. он дрожит, поворачиваясь к другу, ощущая, как века ожидания превращаются в затхлую пыль. закон о запрете пропаганды гомосексуализма прошел во втором чтении.