часть первая и единственная
солнце
Открытое окно пропускает пение птиц, жужжание шмелей, копошащихся в садовых цветах, и мурчащий голос мамы, подпевающий весёлой песне из радио. Будильник ещё не зазвонил, поэтому Феликс тяжело вздыхает, перекатывается на левый бок и с криком летит с кровати, ударяясь затылком о цветную тумбочку, обклеенную наклейками из жвачек и конфет. Не рассчитал немного. Парень поднимается с пола, надевает первую попавшуюся футболку и спускается вниз, по пути забегая в душ и умываясь. На кухне за столом, покрытым цветочной скатертью, уже сидит отец, читающий свежую газету. — Доброе утро, — хрипит Феликс. — Ты уже проснулся, — миниатюрная женщина подходит к сыну, целует в макушку и кладёт на стол только что срезанные пионы. — Будешь завтракать? — Нет, меня, наверное, уже заждались, — наперекор своим словам Феликс зажимает меж зубов хлеб для тостов, смазанный творожным сыром и открывает деревянную дверь, ведущую на задний двор. — Пригласи ребят на завтрак. Я сделаю шарлотку. Яркое солнце нагревает болотно-зелёную кепку, прикрывающую осветлённую макушку, а на лице расцветают веснушки. Июль тёплый, согревающий своими объятиями, сохраняющий в себе юношеские сердца, таящий детские воспоминания и разбитые коленки — трофеи за героические падения с двухколёсных велосипедов в канавы. Феликс бежит через задний двор — искусно превращённый в цветущий сад — на поле, покрытое ромашками, иван-чаем и незабудками. В высокой траве уже лежат друзья: яркие, сродни цветам, окружающими везде и повсюду; лежат и обсуждают какую-то новую песню, доносящуюся из динамиков телефона Чанбина — эдакого богача с дорогущей люстрой. Его дом больше похож на дворец, по сравнению с остальными, но Феликс предпочитает не думать об этом, потому что сад, усеянный пышными пионами, радует сердце куда больше, чем безграничное богатство. — Я слышал эту песню по радио, — вскрикивает Чонин и поднимает взор на небо, которое беззастенчиво преградилось светлой макушкой. — Привет, Ликс. — Эй, бро, мы тебя заждались, — вопит Джисон, утягивающий друга в крепкие объятия. Феликс тяжело дышит — искренняя радость Джисона убивающая. Один раз он кубарем спустился с лестницы вместе с Хёнджином, вернувшимся после недельной поездки с родителями в другой город. Во второй — Минхо две недели ходил с сияющей гематомой на щеке из-за удара о дверной косяк. Хан Джисон сплошное счастье, любовь, дружба и сочащаяся неуклюжесть. Но Феликс бы отдал всю свою сокровищницу CD-дисков, чтобы продолжать дружить с ним. И Джисон это знает. — Мама зовёт вас на поздний завтрак в саду, — Феликс ложится между Чаном и Сынмином, укладывает под голову горячую кепку и громко смеётся, слушая глупый анекдот Хёнджина, вычитанный на последней странице газеты. — Как чаепитие безумного Шляпника в сказке Кэрролла? — совсем ещё юный Чонин просто обожал выдуманные истории о чудеснейших вещах. — Чур я — Шляпник, — хохочет Джисон, стягивая панаму, обклеенную нашивками-котами, с лица полусонного Минхо. — Тогда и вся еда на тебе, умник, — бубнит Сынмин, держащий между зубами стебель одуванчика. — Не думаю, что мама Ликса Червонная Королева, — задумчивый голос Хёнджина разрезает тишину. — Она больше на Алису похожа. Феликс смеётся под нос и вплетает пальцы в отросшие волосы Хёнджина, в которых запутались цветы и божьи коровки. Из телефона Чанбина доносится тихая мелодия «Венского вальса», и Джисон вскакивает с примятой травы, шутливо протягивает руку Минхо, преклоняя колено. В его глазах блестят солнечные лучи, а вырывающийся смех, когда он неуклюже наступает на ногу Минхо, схож с фурином. Бан Чан хлопает в ладони, прерывая медленную мелодию, кряхтя поднимается с травы и громко заявляет: — Сейчас мы идём домой к Феликсу, едим прекрасную стряпню миссис Ли, а потом гуляем до боли в ногах и лёгких.***
Стол в саду уже вмещает в себя обилие еды, но миссис Ли выносит ещё и огромную миску со свежими фруктами, к которым тут же слетаются жужжащие осы и пчёлы. Шарлотка располагается в центре стола около цветов, поставленных в стеклянную вазу-кувшин. — Здравствуйте, спасибо за приглашение, — нарушает тишину Бан Чан. Юношеские голоса подхватывают благодарность и становятся похожи на рой счастливых пчёл. Пчёл, сметающих все сладости перед своими глазами. Они садятся на деревянные стулья, покрытые на спинках накидками, и тянутся к горячему пирогу, покрытому яблоками. Прекрасный завтрак. — В том городе очень классные игровые автоматы, — тянет Хёнджин, блаженно прикрывая глаза от приторного аромата. — К нам вряд ли такие завезут. А какие там коты. — Какие? — кошатник Минхо быстро вклинивается в монолог друга. — Два рыжих: очень-очень похожи друг на друга. Не помню, как из зовут, но владелец говорил, что путать их — сродни самоуничтожению и мгновенной карме. Вроде, его друг их очень любит. Я сфотографировал на папину камеру, покажу как-нибудь, когда плёнка проявится. Джисон мгновенно начинает расспрашивать об аркадах, установленных в том клубе. С воем падает на руки, сложенные на столе, когда слышит о только что вышедшей игре. — И почему мы застряли в этой дыре, — бубнит себе под нос, откусывая половину куска шарлотки. — Зато тут красиво, — улыбается Феликс, протягивая стакан с холодным чаем Джисону. — Людей не так много, поля огромные и речка недалеко. Феликс любил их крошечный городок: все друг друга знают, обойти его можно вдоль и поперёк меньше, чем за день, ещё и делая перерывы в магазинах и около прудов и речек. Всё обнесено зеленью, почти у каждого, имеющего собственный дом, а не квартиру, в палисаднике цветут цветы, а придомовая территория украшена высокими кустами и деревьями сливы, груши, вишни. У них почти всегда светит солнце, всего в нескольких километрах простирается синее море, зелёные парки встречаются на каждом шагу, и люди, какие же здесь добродушные люди. Ещё ни разу в своей жизни Феликс не встречал таких: всегда помогут, подскажут, развеселят. Он всей душой любил этот город. Завитавшись в своих размышлениях Феликс даже не понял, что вся еда со стола была съедена, и теперь на блюде грозно восседал толстый шмель, шарящий лапками по липкой поверхности. — Сколько лет твоя мама выращивала этот сад? — Чонин щекочет своим дыханием ухо Феликса, и вызывает тихий смех. — Гораздо больше, чем живёт Крис, — в таком же тоне отвечает Феликс и заговорщически щурит глаза, когда видит испуг на чужом лице. — Не может быть, чтобы так долго. — Эй, — Бан Чан хмурит брови, опускает уголки губ, но его светящиеся глаза выдают его с потрохами. Видит улыбающуюся женщину, идущую из дома, и тут же улыбается. — Ваш сад чудесен, и спасибо за угощения, миссис Ли. Угодник. Вот, кем был Бан Чан — всегда улыбчивый, с добрыми глазами и открытым сердцем, предстающий перед людьми — вполне бессовестно мог тырить конфеты, спрятанные Хёнджином в карманах джинсовки, и совершенно случайно ломать вещи и сваливать вину на Сынмина. Но ни в коем случае этого не стоит знать взрослым. — Мам, мы пойдём погуляем немного. Хёнджин обещал показать котов, которых снял на камеру. Мы до него и обратно, — Феликс привстаёт на цыпочки, мягко касается губами щеки женщины и, пока не последовал осознанный ответ, убегает с друзьями на улицу. Врунишка. Вот, кем был Феликс, но делал он это исключительно ради справедливости и собственной свободы, иначе и жизнь была бы не мила, и света белого бы не видел. По крайней мере, так он оправдывался перед Чанбином, сверлящим его затылок стальным взглядом. По его мнению, врать родителям было категорически запрещено, потому что, опять же, мгновенная карма в виде домашнего ареста и запрета на сладкое, поэтому Чанбин каждый раз давал грозный подзатыльник, когда слышал ложь. — Твоя мама — святая женщина, а ты смеешь ей врать, — в сотый раз слышит Феликс. — Да, а ещё Сатурн имеет кольца, но когда-то их не было. — На что намекаешь? — не понимает Джисон. — Когда-нибудь я пойму, что ложь во благо — всё равно ложь, но пока я — всё ещё Сатурн без колец, а ты, — Феликс тычет пальцем в накачанную грудь Чанбина, попадая прямо в солнечное сплетение. — Не вселенная, чтобы раздавать лёд и силикатную пыль с органическими соединениями, увы.***
Феликс возвращается домой в десять. Они все разошлись на перекрёстке около самого большого торгового центра у них в городе: пообещали как можно быстрее встретиться, убежав в противоположные стороны. Только Феликс в одиночку брёл по пустующим улицам, потому что в его стороне никто не живёт. Ужасно. В комнате тускло светит мигающая настольная лампа, работающая со вчерашнего вечера. Феликс запирает дверь на замок и тихо оседает на ковёр. Друзья уже давно ушли, тепло разговоров всё ещё чувствуется на языке, но больше не хочется смеяться. В груди что-то неприятно колет, и он бы с радостью узнал, что это, но не может же он по глупости своей вскрыть грудную клетку, в поиске ответа. Непонятное чувство всецело поглотило его, стоило только снова оказаться в крошечной комнате, обклеенной плакатами Дэвида Боуи и gorillaz. Он сидит на мягком ковре, щекочущем ступни зелёным ворсом до тех пор, пока в окно не прилетает камушек — щебёнка, покрывающая тропинку в саду. Феликс подходит к окну, наполовину выглядывает из рамы, чтобы разобрать в тёмных силуэтах друзей. — Мы подумали, что тебе скучно, поэтому пришли, — шепчет абсолютно громкий Чанбин, получая мгновенный толчок от Минхо. Феликс тяжело вздыхает: в груди начало расцветать дерево, около него порхают бабочки. На лице опять вырубается полузабытая счастливая улыбка. — Я сейчас, — Феликс проводит ладонями по щекам, ставшими мокрыми от недавних слёз — и когда только успел заплакать — и вылезает через окно на крышу, покрывающую крыльцо. Они тихо проходят вглубь сада и устраиваются около куста сирени. Хёнджин, запахнувшийся в рубашку, неожиданно громко заявляет: — Днём нам было весело, закралось подозрение, что после этого ты будешь грустить, поэтому мы принесли тебе ещё одного друга. На землю опускается крошечный серый котёнок: он неумытый, с грязными пятнами на холке, и очень неуклюжий. Котёнок несколько раз падает по пути к Феликсу, и вызывает приглушённый смех у всех, сидящих в кругу. — Как его зовут? — спрашивает Феликс, беря на руки кота, прижимающегося ближе к теплу. — Не знаем, — Минхо пожимает плечами и смотрит сияющими глазами на новоиспечённого друга. — Придумай ему имя сам. И Феликс придумывает: ворошит свою память, долго размышляет, и через десяток минут беззаботно выдаёт счастливое и глупое: — Солнце. Он будет солнцем. Джисон начинает громко смеяться, Чан одобрительно качает головой, а Минхо стаскивает с колен Феликса засыпающего котёнка. И всё снова хорошо. Всё так, как должно быть.