Поезд «Москва-Сочи», прибывающий к платформе № 4

             Городецкий был совершенно сумасшедшим Светлым, да что там Светлым — Иным в принципе. Это заявление не требовало ни доказательств, ни каких-то громких обсуждений, потому что это в Дозорах знали все, да и не только в Московских. Да и не только в Российских.       Первым этим сумасшествием прилетело, конечно, Великим. А по какому месту, лучше промолчать.       Гесер конечно первое время пытался как-то присмирить, научить — вон, и на Трибуналы возил, и в поле выгонял, только вот выхлоп оказался нулевым. Антон под систему прогибаться не думал, благо, хоть и изменить её не пытался. И если сначала Завулон искренне злорадствовал и потешался над Гесером, то потом, как только Антон, махнув хвостом, с завидной беспечностью порушил несколько краткосрочных, но очень выгодных планов, настало время потешаться уже Гесера.       — Может его послать куда подальше? — грустно спрашивал Завулон, попивая в кабинете у Гесера странного вида чай. Ничего другого ему нельзя было — истощенный резерв восстанавливался лучше благодаря таким вот чаям, а мешанина с чем-то вела к обнулению результата.       — Тебя я сейчас подальше пошлю, — грозился Гесер, впрочем, сидя с точно таким же чаем в руках.       — Хотя бы в аналитический? Тебе же проще будет, — чуть ли не взмолился Завулон.       Гесер странно на него глянул, и хмыкнул, будто что-то знал. Но с доводами оппонента согласился. Где-то на этаже тем временем бегал Антон, с чуть подпаленными волосами. Это была единственная его потеря в заварушке с найденным Моргановским амулетом, где Великие все Силы просадили.       Хотя пришли они позднее, а Антон этот амулет случайно активировал.       Через неделю злой, как черт, Завулон снова оказался в кабинете Гесера. Тот довольно щурился, мол, понял? Половина предприятий Дневного Дозора усилиями аналитической группы Ночного Дозора были выведены из строя для стабилизации ситуации в поле. Чья эта была идея, говорить не стоило. Да и что провернуто это было без прямого согласия Гесера — тоже.       Гесер шутил, что вот и нашлось лекарство от скуки, на что Завулон лишь скрипел зубами — в гробу он видал такое лечение от скуки — неделю возиться с государственными инфраструктурами, чтобы те не обанкротились. И после этого Светлые ещё заявляют, что это из-за Темных в России все кризисы!       Впрочем, выгоду свою Завулон все-таки получил. После того, как усилиями объединенной группы аналитиков и компьютерщиков Ночного Дозора, слегла вся система РЖД на несколько дней, на вокзалах было такое скопление Темной Силы, что даже Иные шестого уровня могли себе с легкостью в реальности рога отрастить.       Останавливать их Завулон считал ниже своего достоинства, более того — помогать Светлым в укрощении довольных Темных он не собирался, искренне злорадствуя над расширенными патрулями Ночного дозора на Московских вокзалах. Сам Завулон себе ещё и несколько амулетов защитных подпитал.       Видимо, то, что Светлые в принципе допустили такой вариант развития событий, с кипящими Темными эмоциями посреди Москвы, говорило о том, что их вполне этот вариант устраивал. А значит, понадеялись, что так смогут от Завулона откупиться за свои проделки. Так сказать, завернули внутри своей подлости подарочек, в качестве извинения.       Но Завулон сделал вид, что не заметил.       Темнейший мог бы приказать своим программистам тоже вытворить что-то подобное с предприятиями Ночного, обидно только, аж до зубного скрежета, что если на несколько недель вывести из строя молочные предприятия, кризис в стране не настанет.       А Городецкий, зараза, будто и ни при чем: даже не пытался ради приличия недельку Завулона поизбегать. Нет, всё глаза мозолил, так ещё и счастливой мордой.       По итогу Гесер убил сразу двух зайцев: и выпер от греха подальше Антона обратно в опера, так ещё и дал прочувствовать шкурой последствия его мудрого решения. То, что Светлому было не по себе, в месте, где клубились Темные эмоции, было ясно, как день. Ну и то, что Городецкому было не по себе в месте, где плакали дети, кричали взрослые и противный металлический голос из динамиков, в сотый раз объявляющий, что поезд «Москва-Сочи», прибывающий к платформе номер четыре, задерживается ещё на пятнадцать минут, мешал слушать музыку.       Завулон сидел на площади трех вокзалов, между Ярославским и Ленинградским, у памятника Георгию Победоносцу, подставляя лицо палящему солнцу, будто загорая.       Рядом суетились люди — вот, мать раздраженно гаркает на своего маленького сына, потому что они опаздывают (раздражение матери будет ещё больше, когда она узнает, что их поезд «Москва-Сочи», отправляющийся с четвертой платформы, опаздывает на пятнадцать минут), вот несколько совершенно злых, ещё и вынужденных прятать эту злость за улыбку, из-за этого только больше раздраженных, сотрудников Сбербанка, что втюхивают таким же раздраженным людям ненужные банковские карточки на особых условиях.       А за спиной — фонтан, и вода, отражающая солнечный свет, ослепляла курильщиков и просто ждущих, заставляя их париться от жары, жажды и слепоты. Красота.       Завулону даже не требовалось тянуть Силу — она сама лилась к нему со всех сторон. Кольца на пальцах становились все тяжелее и теплее, да и собственное настроение поднималось. То ли из-за Силы, то ли из-за маячившего где-то у платформ Городецкого.       То, что у него по итогу и правда получилось отвлечь Дневной Дозор от интриг, Завулону думать не хотелось.       Темный так и сидел, не двигаясь, явно раздражая Городецкого. От этого и улыбка на лице становилась шире, и поза расслабленнее. Завулон ловил раздражение Светлого и искренне этим забавлялся. Сам Городецкий не подойдет — брезгует, да и не знает, что сказать, а Темный уж слишком хочет насладиться этим моментом.       Когда моральное удовлетворение было получено сполна, Завулон потянулся, ехидно посмотрел на Городецкого сквозь толпу.       «Любуешься, Городецкий?», — в Сумрачном диалоге не было эмоций, но по скривившемуся лицу Антона он понял, что изначальное ехидство было адресатом понято.       Антон не ответил, более того, дернул плечом, развернулся и ушел обратно в сторону платформ.       Небольшое раздражение кольнуло Завулона, но тут же отпустило — сам вернется, если захочет. А посидеть на солнышке ещё немного можно, так, для удовольствия, все равно Темнейшему не грозит сгореть. Даже если Городецкому так сильно этого хочется.       Хотелось бы, конечно, чтобы в отношении Завулона у Городецкого были совершенно другие желания… но тот их пока не изъявлял или не спешил — Завулон надеялся на последнее. И как запустить этот процесс Завулон тоже понятия не имел. И подарки (пусть и на работе) делал, и в желаниях порой уступал, да и крутился вокруг, как только мог, да только вот ничего. Городецкий либо был слепым, либо попросту дурным, либо до ужаса жестоким — вот так вот игнорировать чужой интерес к собственной персоне.       Можно было бы, конечно, как в древности — схватить, связать да и затащить порталом к себе, и не отдавать никому, а любые попытки сопротивления пресекать… приятным обоим способом… хотелось до помутнения перед глазами и грязных снов по ночам, будто Завулону четырнадцать, но, к сожалению, мечты порой остаются мечтами. Даже если они до одури желанные. Все-таки нельзя со Светлыми насилием… да и не хочется.       А с Городецким совершенно непонятно, где насилие, а где обычное общение. Риск Завулон конечно любил, но тут он был как нестабильная математическая функция: зависел, вроде как, от простейший вещей, но стоило добавить третьей осью Городецкого, и значения летели в тартарары, что даже первоклассная ЭВМ бы разорвалась от вычислений, как от воронки. Так что куда там Завулону. Приходилось ждать нужного момента.       — Затеваешь что-то, Завулон? — прямо спросил Антон, так резко подошедши. Завулон хмыкнул: решился все-таки.       — А похоже? — вопросом на вопрос ответил Темнейший, лениво приоткрывая один глаз и едва ли различия в солнечном свете фигуру в футболке. Пришлось прищуриться.       — Всегда, — буркнул Антон.       Завулон задумчиво посмотрел на Антона, впрочем, ничего такого в ответ не выдумывая, а просто вырывая мгновения, когда можно было так нагло обвести всего Городецкого взглядом. Синяки под глазами Светлого были больше, чем обычно, совершенно уставшие черты лица выражали что-то между раздражением и досадой, будто у Городецкого безумно сильно болела голова.       Даже как-то издеваться перехотелось: все-таки с Городецким с искрящимися глазами было спорить куда интереснее, чем когда его глаза напоминали два потухших уголька.       — Работа у меня такая, Антон, — лениво пожал плечами Завулон. Кивнул на место рядом с собой: — Присаживайся.       — Обойдусь. Я на работе, — сухо ответил Городецкий, Темнейший аж поморщился.       Нет, ну и вот как его заполучать прикажете?       — И я. Твоими стараниями. Налаживаю работу систем РЖД, — как по команде, объявили, что поезд «Москва-Сочи», прибывающий к платформе номер четыре, задерживается ещё на пятнадцать минут.       — Видно, — фыркнул Антон.       — Ну а что ты хотел? Это так просто не делается, — Завулон лениво зевнул.       Городецкий что-то буркнул, но продолжать диалог не стал. Завулон смотрел вслед удаляющейся фигуре и не мог отвести от неё взгляд.       Как же все-таки покорить тебя, Антон Городецкий?       Хоть западню устраивай и мчись спасать, как принцессу… авось получишь свой заветный поцелуй.       Завулон вздохнул. Как же времена меняются! Вот и ему приходится — из дракона в принца…

***

      Налаживание системы и работы предприятий было трудоемким процессом, особенно, когда дело касалось государственных монополий. Ещё и таких масштабов. И самое трудное в этом было удержать своих и не своих Темных в пределах Договора. На мелкие выходки можно было и закрыть глаза, но вот если в Москве вдруг заявятся гастролеры или сойдут с ума несколько Низших — будет не до шуток.       Именно поэтому охранные патрули Дневного вокруг площади сменялись раз в день и дважды там никто не дежурил — во избежание, так сказать. А то молодняку может и крышу снести.       Короче, устроили Светлые Завулону ту ещё засаду. Но помогать не спешили. Гесер так и сказал: «Ну ты же хотел Городецкого в аналитике? Вот и получил». Гад.       Поэтому когда под конец второго дня, когда практически все было приведено в порядок, Завулону доложили о каком-то назревающем конфликте на площади, тот не сдержал измученного стона. Но узнав, что со стороны Светлых представительствовал Городецкий, махнул рукой. Антон может и необычайных размеров магнит для неприятностей, но специально идти на конфликт с Дозорными он не станет. Мало ему что ли от Гесера оплеух за российские железные дороги?       Было без пяти минут двенадцать, Завулон коршуном кружил над своими программистами, которые вводили обновленную систему в строй и финально тестировали на том самом проклятом направлении Москва-Сочи, поезд которого прибывает к четвертому пути, когда система заработала под облегченный выдох Завулона и неожиданную вибрацию где-то в подкорке мозга с направлением и местом.       Завулон ругнулся сквозь зубы, открывая портал на площадь трех вокзалов.       Он ожидал удачного момента для проявления своих рыцарских качеств отнюдь не так быстро. Впрочем, Вселенная по-видимому решила наградить Завулона за свистопляску с российскими государственными схемами. Иначе как так вышло, что Городецкий умудрился пролить собственную кровь на охранный амулет, который по непонятно вообще каким причинам всё ещё носил на себе?       Готовясь уже разнимать Светлых от Темных, открывая уже рот, чтобы отозвать своих, Завулон вступил на брусчатку площади. И застыл. Ни Светлых, ни Темных, тут не было. Один только Городецкий на том самом месте, где два дня тому назад грелся Темнейший.       — Странный у тебя способ призыва меня, Городецкий, — не понимая, раздражаться или нет, бросил Завулон, подходя ближе.       Городецкий вздрогнул, поднял на Завулона удивленный взгляд. Не раскрошить себе зубы в раздраженном скрипе было очень трудно — с носа по губе и подбородку Светлого стекала тоненькая струйка крови. А судя по смазанному виду и кровавым разводам на руках, ещё и давно. А судя по удивленному взгляду ясных глаз, Городецкий прекрасно об этом знал и не особо об этом беспокоился.       — А ты что тут делаешь? — совершенно непонимающе спросил Антон, шмыгая носом. Кровь из него потекла сильнее, и Городецкий ойкнул, подставляя руку, чтобы капли не падали на джинсы.       Завулон прикрыл глаза, досчитал до десяти.       — Тебя спасаю, — все-таки скрипнул зубами Завулон, доставая из кармана салфетку и протягивая Антону. — От потери крови. Голову запрокинь.       Городецкий похлопал глазами, но салфетку с радостью принял. Стер с губ кровь и под носом, аккуратно запрокинул голову вверх, так, чтобы все равно видеть Темнейшего.       Завулон смотрел на чужие сильные руки, аккуратно поддерживающие салфетку, обнаженную тонкую шею со струйкой крови на ней, на выпирающий кадык и венки. Смотрел и вел с собой слишком большую борьбу, чтобы не приблизиться, не опрокинуть на бортик фонтана и не начать покрывать эту шею не только красными, но и фиолетовыми разводами.       — Как ты? — Антон помахал свободной рукой, обрисовывая ситуацию и отвлекая Завулона от видений, что зашли дальше.       Завулон тяжело вздохнул. Это было решительно невозможно.       — Кровь. Твоя кровь на моем амулете. Тебя Гесер вообще не учит? — проскрипел Завулон. И ведь непонятно, чего он так завелся! Может, потому что Городецкий даже не может по-нормальному в беду попасть?!       Городецкий дернул плечом, посмотрел заинтересованно, благо Антону Завулона было прекрасно видно:       — Зачем же тогда пришел? Подумаешь, кровь проливаю.       Завулон выдержал взгляд, проскрипел, даже, между прочим, не солгав:       — Надеялся увидеть, как ты попал в какую-нибудь передрягу. Мы конечно не на Патриарших, но масло я бы тебе разлил, — Антон насупился. Завулон перевел дыхание, спросил спокойнее: — Что с тобой вообще?       Городецкий шмыгнул носом, поморщился, как от головной боли:       — Да давление наверное…       — Давление, — тихо повторил Завулон, глубоко вздыхая и считая про себя до десяти. Снова.       В памяти всплыли все моменты, когда его вызывали амулетом с помощью крови. Кому-то до плахи было пять минут, кому-то до апостола Петра. И от тех и от других, Завулон мог как спасти, так и наоборот приблизить встречу. Но от давления… от давления он никого за две тысячи лет ещё не спасал.       — Ну да… Я же с этим РЖД третий день тут мотаюсь. Под солнцем. Ещё и ночные дежурства с отчетами никто не отменял. Вот и… поднялось.       — Знаешь что, Городецкий… — раздраженно начал Завулон. — Иди ты…       Взгляд наткнулся на обнаженные шею и ключицы.       — Домой, — сплюнул Темнейший.       Ну этого Городецкого с его везением!       — А как же…       — Ты если тут кровью истечешь и сознание потеряешь, тебя обязательно кто-нибудь из моих съест, — пригрозил Завулон.       — А ты, значит, не хочешь этого? — Городецкий хмыкнул, какой-то подозрительный задор появился у него в глазах. Кровь течь перестала, и Антон посмотрел на Завулона прямо, впрочем, не поднимаясь с бортика.       — Наоборот. Я хочу сделать это сам, — процедил Завулон, не замечая за собственным раздражением заинтересованно горящие глаза Светлого. — Завтра чтоб я тебя тут не видел, понял?       — Чего это вдруг? — удивился Антон.       Завулон не ответил, гаркнул, открывая портал:       — И выпроси ты себе выходные, что ли. Сил уже нет!       Антон похлопал глазами.       — Кровь из носу, понял!       — Да понял, — брякнул Антон, шмыгая. Тонкая красная струйка, будто издеваясь, потекла снова.       У Завулона дернулся глаз.       — Да тьфу на тебя.       В расстроенных чувствах Завулон скрылся в портале.       — Чего сразу «тьфу»-то, — обиделся Антон, снова неловко размазывая салфеткой по лицу кровь.       Металлический голос объявил, что поезд «Москва-Сочи» прибыл к платформе номер четыре.