***
я не спрашивал тебя, ты стеснялся мне про всё рассказать, но понял из контекста, что ты любишь быть один и то, что ты ни разу не бывал влюблен, но кое-что родное ты увидел в моих глазах.
***
Чуя был занят своей карьерой, он выполнял всю бумажную работу, а оставшееся время проводил в спортзале. Накахара — идеальный боец, преданный порту, обучившийся тонкостям дипломатии и не лишенный лидерских качеств. После агнцев и флагов парень стал куда более закрытым: больше не позволял себе заводить близких отношений с подчиненными и не расширял привычный диапазон общения, в который входили Босс, наставница и напарник. Дазай казался близким и при этом чертовски далеким. Чуя не думал о том, насколько он ему важен, но надеялся, что постоянное присутствие и доверие напарника — не фарс, порожденный постоянными скукой и апатией. Однако было одно важное изменение – они начали разговаривать. Теперь их взаимодействие не сводилось исключительно к дракам и ссорам. Да, Дазай оставался чертовски раздражающим, но теперь, кажется, проявлял и другую сторону личности. В силу своей гениальности и меланхоличности, парень знал сотни философских идей, которыми делился с Чуей, он разбирался в стратегиях и объяснял их на поле для игры в монополию. Их диалоги могли длиться часами, и даже после утомительного дня с приходом Осаму время словно останавливалось, а место усталости занимал интерес. Они стали неразлучны и теперь, помимо склок между собой, могли совместным напором довести кого угодно. Мори улыбался, смотря, как эти двое лишь переглянувшись понимали друг друга – алмаз действительно полирует алмаз, мужчина не зря сделал на них ставку. Да, Чуя занят своей карьерой и ему не до бушующих гормонов, желания отдохнуть и рефлексии чувств. Он учится составлять стратегии: не такие долгоиграющие, как те, которыми увлеченно занимаются Дазай и Мори-сан, но все же, он побеждает во всех спаррингах, идеально контролирует свое тело и умеет обращаться с оружием. Мафия — его дом и смысл жизни, Чуя наконец-то чувствует, что нашел свое место, однако… Всегда есть чертово «однако», и оно не дает ему нормально спать, заполняя мысли каштановыми кудрями и гипнотизирующими черными провалами глаз, воспоминаниями о нежной коже изувеченных бедер и предплечий, сотни раз сказанными шутками о том, что «курить одну сигарету на двоих – непрямой поцелуй». Он не хочет обжечься о свои чувства, ведь из раза в раз люди вокруг пользовались им, а те, кто действительно дорожил, – умирали из-за него. Тревога не давала спать, и Накахара боялся все разрушить, начав всерьез обдумывать происходящее, – уж лучше функционировать исключительно на кофе и агрессии, чем позволить мыслям о выводящем из себя напарнике завладеть сознанием. Дазай рос с врачом и так или иначе проникся медициной: он разбирался в строении человеческого тела, возможно, именно поэтому питал особую страсть к пыткам, и уж тем более знал обо всех реакциях организма. Учащенное сердцебиение, желание присвоить, порхающее чувство в животе – это так похоже на влюбленность. Это слабость, и впервые что-то внутри ему не подконтрольно. Осаму умеет контролировать даже свое сердцебиение, но годами скрываемые эмоции разом вываливаются наружу при одном только взгляде на шумного Чую. Юноша всегда предпочитал сбегать от проблем, если те были не критичны: алкоголь, лезвия, никотин и медикаменты были его универсальными спасателями. Дазай игнорировал распирающее чувство пустоты, когда долго не виделся с партнером, он встречался с Одасаку и Анго в Токио и появлялся в штабе только ради встреч с Боссом. Однажды Ода сказал: «Не беги от себя, ты только и делаешь, что говоришь о Чуе. Это не ненависть и не дружба, и ты это понимаешь». Тогда парень лишь отмахнулся от друга и, в итоге, переборщил с алкоголем настолько, что Сакуноске буквально тащил его до мотеля, так как для поездки до Йокогамы они были слишком пьяны и измотаны. С того момента он прекратил пьяные душевные излияния о напарнике, но вытравить его из мыслей не удавалось. Так алогично и глупо. Однако, раз это дерьмо не контролируется, можно придумать еще сотню дополнительных планов на миссию и опробовать новые методы пыток на пленных: это ведь куда полезнее, чем идиотские игрища гормонов.***
я не спрашивал себя так ли сильно для меня ты важен? но ты умел взглядом останавливать часы, мы были неразлучны, словно башни-близнецы, вдруг смутная тревога поселилась в наших головах.
***
Возвращение Чуи в Йокогаму после командировки в Пекин началось со звонков. Едва парень сошел с трапа, как на телефон пришли уведомления о пропущенных. Звонили Коё и Хироцу. Дерьмо. — Что? — только и смог выдавить из себя Накахара, когда Озаки сказала, что Дазай сбежал. Он бросил Акутагаву на миссии и исчез. Этот придурок предал организацию, он предал Чую, — моя помощь нужна? — спросил юноша, ловя такси, — хорошо, держи меня в курсе. Конечно, номер Дазая недоступен и, конечно, сообщения до него не доходят. Накахара доплатил таксисту, чтобы тот гнал как можно быстрее. Хрупкая надежда, что Дазай придет к нему домой, взломав замок, ожидаемо рассыпалась в мелкое крошево. Осмотрев квартиру и бросив сумки, он выходит. Усталость после перелета, который был сразу после заключительного этапа переговоров, словно испарилась, вытесненная обжигающей злостью. Этот чертов идиот ушел как ни в чем не бывало. Да, Чуя помнит, как, сбив с ног мальчишку из Портовой Мафии, думал лишь о том, насколько ненавидит эту организацию; помнит, как впервые увидел живой блеск в глазах Дазая во время их боя с Рембо; помнит, как сжимал ладонь в бинтах и остро осознавал, до чего же вынужденный напарник красив. Неужели Осаму просто перечеркнул всё это? Неужели долгие разговоры и их сближение были для него совершенно не важны? Чуя наивно верил, что они до конца будут напарниками, будут вместе, ведь «двойной черный всегда побеждает». Практически вылетев из подъезда, он направляется к машине. Нажимает на кнопку на ключах и… Громкий взрыв и едкий запах горения масла и кожи. — Да? — спустя один гудок в трубке послышался ласковый голос Коё, однако парень знал, что за привычной манерностью наставница скрывает кипящую в ней злобу. — Дазай... Этот чертов придурок, взорвал мою машину, — выдыхает он в трубку, осмысляя происходящее, — повезло, что у меня отдельное парковочное место и никто не пострадал, — Чуя невидяще смотрит на груду постепенно догорающего металла, которая буквально только что была его новенькой мазератти. — Ту новую? Ты собирался приехать в штаб? — спрашивает женщина, и теперь ледяная ярость отчетливо слышна в бархатных переливах ее голоса. — Да, думал, смогу все же помочь чем-нибудь, — бездумно врет он, направляясь к дороге, зная, что даже если прямо сейчас понадобится в высотках Mori Corporation, поедет туда в последнюю очередь. — Тебя никто не подозревает в сговоре с ним, если переживаешь, — вздохнув говорит Коё, на фоне чуть слышно голос Мори-сана, — ты наверняка не спал толком, да и перелеты изматывают. Приезжай завтра утром, к тому моменту план действий будет уже ясен. — Хорошо, Анэ-сан, спасибо, — наставница говорит с ним абсолютно искренне, и Чуе становится стыдно за свою ложь, но в этот раз он не собирается согласовывать свои действия с кем-либо, — если что-то понадобится – я сразу приеду. Буквально бросившись перед проезжающей машиной, парень называет адрес и сует опешившему водителю несколько купюр. Гараж Альбатроса выглядит все так же; Накахара всегда старательно наводил там порядок и сейчас, заходя внутрь впервые за несколько месяцев, он ощущает, что не готов потерять еще одного важного для себя человека. Восстановленный после схватки с Шибусавой малиновый байк резко срывается с места по направлению к Токио.***
но ты не должен всё сломать и уйти, как ни в чем не бывало боже мой, я даже не мог подумать, что это мы не смогли, не прошли через тернии и куда-то что теперь? невозможно вернуться обратно
***
— Чертова Скумбрия, я знаю, что ты здесь! — просто выломав замок на двери, чтобы не возиться трясущимися пальцами с отмычками, Чуя залетает в обшарпанную квартиру. Он был здесь один раз после порчи и знает, что эту халупу Дазай купил, никому не сказав, лишь чтобы всегда иметь повод вернуться в столицу и никогда не забывать о воспоминаниях, связанных с ней. Этот придурок всегда считал: он теряет то, что не хочет терять, и называет подобное своей судьбой, хотя сам всё хорошее и отвергает. — Чу? — слабо и удивленно отзывается Дазай, чуть приподнявшись с разворошенной постели. Ярость словно испарилась. Напарник (бывший?) выглядел настолько ужасно, что сердце слегка кольнуло. Покрасневшие белки глаз и окровавленные бинты на полу около кровати. На его руках, за закатанными рукавами рубашки, видны все шрамы, а лицо непривычно открыто без повязки на правом глазу. С момента его побега прошло три с половиной часа, но на прикроватной тумбе уже стоят две пустые бутылки виски. По дороге сюда Чуе так хотелось избить его до кровавых соплей, а теперь боится даже говорить – настолько пусто и потерянно выглядит Дазай. — Какого хрена произошло? — хрипло спрашивает Накахра и садится на постель. Он хлопает Дазая по руке, которой тот потянулся за пока еще наполовину пустой, бутылкой. — Неужели Чиби не хочет покарать предателя? Кажется, у тебя есть с этим определенные проблемы, ведь ты, как щенок, привязываешься к каждому, — едкие слова, произнесенные тем не менее без эмоций, вызывают мурашки. Чуть измененный алкоголем голос выражает абсолютное ничего. — Я всегда могу тебя избить, — отзывается Чуя, поддерживая привычную склоку, однако чувствуя себя неуютно от высказанного Дазаем и в целом от состояния последнего, — но раз вышло так, что я единственный, кому известно твое местонахождение, стоило бы попробовать объясниться. — Мори убил Одасаку, — просто отвечает он, принимая наконец вертикальное положение и смотря матовыми черными глазами прямо в душу. — Что, блять, произошло?! — Накахара взрывается и снова бьет парня по руке, когда он опять пытается залить в себя виски. — Он не дал мне его спасти. Способность Одасаку была единственной подходящей для победы над лидером «Мимик», но если бы я успел... — Дазай опускает голову, и Чуя, теряясь от его слов, неосознанно придвигается чуть ближе, — Чуя, он убил его. «Мимик» взорвали сирот, о которых он заботился. Одасаку лишился смысла жизни, ему ничего не оставалось, кроме как… — Дазай... — выдыхает Накахара, когда голова напарника оказывается на его плече, — Мы ведь мафия, помнишь? Здесь все пропитано смертью. — Я мог это предотвратить! — кричит Дазай с силой отталкивая парня, на которого секундой раньше сам же облокотился, пытаясь хоть как-то удерживать свою концентрацию на происходящем. — Ты делал то же самое! — тоже кричит Чуя и отвешивает ему пощечину, — Дазай, ты пожертвовал «флагами», ты не жалеешь отряды поддержки, а знаешь, почему? Потому что все, кто состоит в мафии – живые мертвецы, каждый из нас может умереть в любой момент. Ты так реагируешь только потому, что Сакуноске был тебе близок. Будь это безликий одаренный, ты бы смеялся над его принципами и плевать хотел на его смерть. Не смей быть еще большим лицемером и отрицать это! — Ты ненавидишь меня за флагов? — игнорируя почти все слова Чуи, спрашивает Дазай. В его глазах что-то всколыхнулось и Накахара, пожалуй, впервые слышит столь искренний вопрос и столь надломленный голос. — Нет, дубина, — выдыхает он и осторожно касается плеча визави, — я же сказал, мы – мафия. Мне кажется, что я никогда не смогу пережить их смерть, но они отдали за меня жизнь. Они выбрали меня, — Накахара чувствует ком в горле, когда говорит об этом. Прошло два года, а он так и не сумел смириться, — но знаешь, Сакуноске выбрал смерть сам. Это его решение, и если на кого и злиться, то на Сакагучи. Я знаю, что этот очкарик оказался предателем и буквально бросил вас обоих. Ты не имеешь права винить Мори-сана. — Чу, я виню не Мори, а себя, — блеск в глазах Дазая похож на скопившиеся слезы, которые он, вероятно, никогда не сможет выплакать. — Ты такой придурок. Я ненавижу тебя, чертова бинтованная каланча, — злобно говорит парень и прижимает опешившего Осаму к себе, — Дазай, ты не несешь ответственности за чужие выборы. Контролировать всё – невозможно. Даже гениям. — Неужели Чуя наконец признал мою гениальность? — усмехается он, утыкаясь лицом в шею напарника. От него пахнет духами, потом и дождем – нечто такое родное и обволакивающее, что хочется забыть все, кроме этого аромата. — Чертов Дазай, я пытаюсь сдержаться от того, чтобы бить тебя, а ты упорно напрашиваешься на драку, — наиграно злится Чуя и чуть ощутимо хлопает Осаму по затылку, — какого хрена ты решил сбежать? — вздохнув, все же спрашивает он, зная, что несмотря на видимость перемирия ничего еще не закончилось. — Ты никогда не думал, что смысл жизни в том, чтобы помогать другим? — тихо говорит Дазай, тепло и пьяно дыша в шею Чуи, пуская этим по коже табуны мурашек. — Думал. Я этим и занимаюсь, — отвечает Накахара, самыми кончиками пальцев касаясь каштановых завитков волос, — мафия отвечает за порядок по ночам, криминал тоже должен быть организованным. — Я имею ввиду другую сторону, без убийств и пыток. — А тебя это интересует? Тебе нравится тьма, Дазай, ты на своем месте, — уверено говорит Чуя и мысленно в который раз проклинает этого бесхребетного идиота Оду Сакуноске. Что это ничтожество наговорило его напарнику? — Что, если там будет лучше? — придвигаясь корпусом ближе и осторожно кладя ладони на плечи Накахары, все еще пряча лицо в его шее, спрашивает Осаму. Этот вопрос настолько расплывчат и искренен, что, вероятно, в большей степени адресован самому себе. — Это зависит от человека, — признает Чуя, чувствуя внутренний трепет от прикосновений парня, — не думаю, что кто-то вроде тебя или меня будет хорошо там себя чувствовать. «Светлая сторона» в большей степени – ложь и лицемерие. — Ты когда-нибудь слышал о том, что гении ошибаются лишь раз, но по-крупному? — Дазай поднимает голову, и теперь они соприкасаются лишь коленями, Накахара внутренне жалеет о потере контакта. Не дожидаясь никакой реакции на свой вопрос, парень прикрывает глаза и касается губами губ Чуи. Это едва ощутимое, осторожное действие, выполненное с каким-то обреченным отчаянием. Затем, через пару секунд, не получив ответа, Дазай отстраняется, и его взгляд снова стекленеет. — Осаму? — сипло спрашивает Накахара и, должно быть, впервые называет парня по имени, от чего у последнего внутри что-то надрывается, потому что это конец всего. Он должен уйти и… С широко распахнутыми глазами Дазай смотрит, как напарник приближается к его лицу и сам целует. Все вокруг тонет в белом шуме и кажется, что вся сущность демонического вундеркинда (насколько же глупое прозвище ему дали в порту) концентрируется на Чуе, на том, как он осторожно касается его лица, как слегка прикусывает нижнюю губу Осаму, не получая реакции. Дазай словно отмирает и тут же закрывает глаза, дрожащими пальцами зарываясь в карамельно-рыжие волосы. Чуя углубляет поцелуй и вкус табака смешивается с виски, еще больше кружа голову. Губы Осаму обкусанные, и он не кажется слишком умелым в поцелуях, но как же это хорошо. Удары сердца отдаются в висках, а порхающее чувство в животе ощущается настоящими бабочками. — Ты, — выдыхает Накахара, отстраняясь и опираясь спиной на спинку кровати. Его левый глаз похож на разверзнутую бездну, подобную тьме его нутра, а правый – словно небо в грозу. Так чертовски красиво,— ты должен объяснить это, Дазай. — Ты назвал меня по имени, — бормочет парень и (неужели это, правда, возможно?) выглядит смущенным. — Да, хорошо, — Чуя делает глубокий вздох и не отводит взгляда от мерцающих темных глаз, — Осаму, если это идиотская шутка, клянусь, я убью тебя с особой жестокостью. — Чуя глупый? — Дазай по-птичьи наклоняет голову к плечу, но на его щеках розовеет нежный румянец, а все внутри трепещет, ведь Чиби наконец-то зовет его по имени, — я решил, что, раз уж сбежал, могу себе позволить это и, — он отводит взгляд и хочет отсесть чуть дальше, однако руки Чуи наоборот притягивают его ближе, и он удобно устраивает голову на чужой груди, слыша учащено бьющееся сердце, — и, если ты ответишь тем же, может, попробовать остаться, — тихий доверительный шепот хочется выгравировать на ребрах. — Тем же? — столь же тихо переспрашивает Накахара, — Осаму, я... кажется, люблю тебя. — Чу... Я, кажется, тоже тебя люблю, — отзывается парень и ощущает, что чужое сердце бьется также часто и сильно, как и его собственное. Слова ничего не стоят, и искренние чувства всегда выражаются в действиях, ведь, как бы они оба не кричали о ненависти, ради благополучия друг друга готовы на все. Но есть нечто особенное в том, как интимно и искренне это звучит. Любовь давно выражалась в каждом их действии. Они были исключениями друг для друга во всем, и едкое раздражение незаметно переросло во взаимную симпатию. — Поехали домой, Осаму, ты устроил такой переполох, — шепчет Чуя и аккуратно целует парня в макушку. Мягкие (несмотря на откровенно дерьмовые шампуни) волосы щекочут губы и Накахара так рад, что наконец имеет право их касаться. Все внутри словно светится, и происходящее кажется самым желанным и потаённым сном, но даже если так, он предпочтет не просыпаться. — Да. Поехали домой, — боль от потери самого близкого друга не угасает, но Одасаку был бы рад, обрети Дазай счастье, пусть и во тьме.***
ты спросил у меня, что я чувствую сейчас я понял из контекста ты не хочешь быть один я понял из контекста ты не хочешь быть один