***
Прошла уже неделя с того момента, как Рахим заселился в больницу. За это время с ним не делали ничего страшного: взяли пару раз кровь (даже с первого раза попадали в вену!), провели ещё процедуры, да и всё на этом. Сначала ему казалось, что их будет уйма, но нет – за всю неделю их было лишь две. За всё это время он и правда крепко сдружился с девчонками и Дареном. С последним они ходили чуть ли не за руку во все места, в которые пускали. Дарен показал ему территорию, озорных белок, прыгающих по деревьям, рассказал, как их кормить. Оказывается, он просто без ума от животных и, не смотря на все запреты медперсонала, постоянно пытался их подкармливать. Белки считали его уже своим и могли спрыгнуть с ветки прямо на голову. Рахим, первое время, постоянно пугался за друга, но после как-то свыкся с мыслью, что Дарен является неким магнитом для всех белок на территории. Каждый день звонили мать с отцом, расспрашивали о прошедшем дне, переживали. На этой неделе они не смогут приехать проведать, но пообещали на следующей. Врачи никак не могли докопаться, что же находится внутри Рахима, и поставить точный диагноз, назначить лечение. Вот и приходилось целыми днями сновать из одного угла палаты в другой, в поисках занятий. Дарена и Куару часто выдергивали на процедуры и проверки, Сарана часто пропадала на химиотерапии. После процедур его друзья и правда выглядели уставшими – Сарана и вовсе, могла уснуть на несколько часов непробудным сном, едва добравшись до кровати. В такие моменты Куара никого не пускала даже близко к палате, охраняя сон подруги. Дарен же держался намного лучше, даже был готов болтать с заскучавшим Рахимом, обсуждать какие-то новинки из Интернета. Он мог поддержать любую тему разговора, но тему заболевания и семьи старался обойти стороной, менял тему раз за разом. — А почему тебе никто не звонит каждый день? — Погода сегодня за окном хорошая, не правда ли? Или — Что-то мне нехорошо, пойду до Валентины Ивановны. Или — Давай не об этом. И так каждый раз, когда тема заходит про семью, братьев, сестёр. Вот Рахим в семье один, а про Дарена он никак не мог разузнать. У Рахима полная семья, а у Дарена не понятно. Всегда, когда ему звонили, он выходил на улицу и взглядом просил не идти за ним. Может проблемы какие-то? А может он и вовсе сирота? Да даже девчонки с лёгкостью рассказали про свои семьи. Сарана была готова хоть сразу познакомить с родителями, но пока что по видео-связи. Узнавать от медсестёр не хотелось, вдруг там что-то и впрямь страшное, а это уже нарушение личной жизни. Просто нужно дождаться момента, когда Дарен будет готов сам рассказать. И этот момент, Рахим уверен, наверняка настанет. А пока Дарен тянет его в соседнюю палату, чтобы «показать, как здесь проходят выходные». Никто из ребят не уезжал, все палаты были так и заселены детьми разных возрастов. Палата девчонок не шибко отличалась от их собственной – здесь просто всё было отзеркалено. Без посторонней помощи они уже сдвинули свои кровати и дожидались гостей. Куара сидела на краешке, а Сарана лежала на её коленях, закинув ногу на ногу. — Да неужели вы пришли! — услышав шаги, Сарана тут же привстала. — Мы вас сто лет ждали, это же неприлично, парни! — Сараночка, мы их ждали всего пять минут, — Куара погладила подругу по голове. — это же не так много, да? Иногда Рахиму казалось, что они встречаются. Уж слишком сильно они вели себя как парочка. А шутки Страны про то, что: «Дарен и Куара – навечная пара!» , всего лишь прикрытие, чтобы никто не раскрыл их. — Ну и зачем пригласили? — Дарен сел напротив Куары, перед этим протянув ладошку для приветствия. — Мне новую игру передали, — Сарана загадочно полезла под кровать. Странное место она нашла для сокрытия. — Вот и хотела с вами сыграть. Внутри образовавшегося из друзей «квадратика» упала коробка с надписями на английском. В английском на свободном уровне разбиралась лишь Куара, но она не спешила переводить друзьям суть игры. Единственное, что понял Рахим, так это то, что игра предназначена для детей старше двенадцати лет, а играть лучше в компании более двух человек. — Думаешь вчетвером будет интересно? — Рахим недоверчиво посмотрел на Сарану. — Ничего ты, Рахимушка, не понимаешь, — Сарана занималась самым интересным, но сложным делом – распаковкой. — Если выбрать правильную компанию, то даже в мафию будет интересно играть вчетвером! Правда ведь, Куарочка? Игра и впрямь оказалась интересной. Партия за партией пролетали незаметно, а хохот разносился чуть ли не по всему коридору. Близилось время отбоя, матери пытались утихомирить своих маленьких детей, уж сильно разбаловавшихся, медсестры пытались утихомирить подростков, заходя в каждую палату по очереди. — Так, великое собрание стареньких, — в палату заглянула молодая медсестра, которую Рахим ещё не встречал. Остальные же встретили её улыбками, словно старую и близкую знакомую, — что за шум на весь корпус? — она облокотилась о дверной косяк и усмехнулась. — Сборник анекдотов нашли? — Катюшечка! — Сарана аж подпрыгнула на месте, отчего аккуратно сложенные карточки рассыпались по кровати. — Неужто ты вернулась! — Здравствуй, Кать, — Дарен кивнул головой в знак приветствия. — Сарана тебя заждалась, чего пропала то? — Да я себе места не находила! — и уже с бóльшим напором. — Как сессия? Как родители? Надолго к нам? — Сараночка, дай ты Катеньке ответить то, — Куара постаралась успокоить настолько возбужденную от счастья подругу. — Ей ещё и работу надо выполнить, — и уже обратившись к Кате, — да, дорогая? Та лишь усмехнулась, не торопясь начала подходить к сдвинутым вместе кроватям. Поверх обычной одежды, она была одета ещё и в белый халат, застегнутый на одну пуговицу посередине (скорее всего, её заставил это сделать старший состав), в уши были вдеты серьги-кольца, а нос проколот. Чёрные волосы спадали на плечи, и хоть медсестёр заставляли заплетать длинные волосы, она, кажется, полностью наплевала на это правило – резинка была на её запястье. — Да, Куара, мне нужно ещё палаты обойти, — взяв в руку карточку от игры, она рассмотрела её. — Чем это занимается нынешняя молодёжь в свободное время? — Катюшечка, присоединяйся! — Сарана прямо светилась от счастья. Похоже, она была и впрямь близка с этой девушкой. — Поскорее заканчивай со своим обходом и к нам скорее! Рахим ничего не понимал – откуда они вообще её знают? Она выглядела старше восемнадцати лет, а стационар предназначен для детей. Пока он пытался прочитать ответ на свой немой вопрос в глазах друзей, девушка уже успела развернуться и выйти в коридор. Вроде, она сказала, что вернётся. — А это кто? — всё же не сдержался и решил задать вопрос на прямую. — Ох, это обожаемая Сараночкой Катюша, — Куара махнула рукой, будто говорит что-то совершенно не важное. — Она учится в меде, а здесь иногда подрабатывает, чтобы помочь родителям заплатить за учёбу. — Ага, а на время каникул она уезжала к себе в город, — Сарана наконец-то пришла в себя, — и вот вернулась! Последнее слово она больше прохрипела, чем сказала, сразу же разразившись непрекращающимся кашлем. Такое ощущение, будто она сейчас выплюнет лёгкие. Куара тут же подскочила и побежала за стаканом воды, а Дарен старался удержать Сарану в, более-менее, сидячем положении. Рахим уже видел такие приступы болезни и ранее, но всё равно постоянно стопорился и не знал, куда себя деть. Каждый раз, когда такое возникало, ему было очень страшно за своих друзей. А после он понимал, что и сам про себя ничего не знает – у него так и не появилось ничего нового, кроме того, с чем он пришёл сюда: редкий сухой кашель, першение в горле, да секундная боль при глотании. Хотя, Дарен говорил, что и он сам поступил с симптомами, не сильно отличающихся от нынешних. Но всё равно было страшно перед неизвестностью о своей жизни и жизни своих друзей. На кашель Сараны прибежала медсестра Валентина Ивановна (или, как её называли все маленькие пациенты, тётя Валя), быстрыми и отточенными движениями помогла прекратить «пытку» и утëрла выступившие слëзы. Поиграть им не удалось – Сарана «вырубилась» спустя несколько минут, и Куара тихо выпроводила всех, кроме тёти Вали, из палаты; но и последняя вышла совсем скоро. — Дарен, — из головы всё не выходила Сарана, корчившаяся в приступах кашля. И уже в своей палате, задал вопрос, — почему у меня не настолько сильный кашель как у Сараны? Да и по другим симптомам мы не сходимся. — Ну, у вас скорее всего просто разные виды, — Дарен что-то усердно читал в телефоне. — А может ты даже не болеешь раком, никто же не подтвердил этого, верно? Если ты, конечно, не скрываешь от меня такой ценной информации, — он подмигнул, вновь уставившись в гаджет. — Да нет, мне ещё никто не смог объяснить, что я здесь делаю, — вздохнув. — Я уж надеялся, что понял, к кому могу себя причислить. — Не надо, — Дарен встал на ноги, слегка покачнувшись, большими шагами подошёл к Рахиму; голос в миг стал серьёзнее, а палец упёрся в чужую грудь, надавливая с каждым словом всё сильнее. — Не надо, чтобы у тебя оказалось то же, что и у Сараны. Рак лёгких – очень сложно вылечить, особенно на такой стадии, — выпрямился. — Знай, Рахим, здесь каждый отсчитывает дни до своей кончины, а ты словно луч света, который забежал к нам подарить хоть какое-то разнообразие в серые будни, — голос стал мягче, лицо больше не выражало той злобы. — Просто знай, что ты не должен здесь надолго задержаться. Ты обязан оказаться здоров и выпорхнуть обратно в свою жизнь, а не гнить тут с нами – ходячими трупами. Рахим в шоке приоткрыл рот – это и правда Дарен? Почему он так серьёзен? Почему так гневно смотрит, хоть по взгляду и видно, будто хочет удержать в тёплых объятьях? Это совсем не похоже на него, в это сложно поверить. Будто заметив шок друга, Дарен постарался поскорее натянуть улыбку на лицо и замахал руками. — Прости-прости, не хотел напугать, просто вырвалось. Ты в порядке? — и уже более в шутку, дабы разрядить обстановку. — Рот закрой, а то муха залетит. Время уже близилось к отбою, а некоторые матери уже укачивали своих малышей. В больнице не сильно следили, чтобы кто-то точно засыпал в срок, но просили громко не разговаривать и выключать свет. И именно поэтому ещё где-то час после отбоя в палатах подростков можно было услышать шушуканье и смешки. Рахиму сон не в один глаз не смотрелся, поэтому он просто лежал, изредко отвечая на вопросы Дарена. — А ты чего не спишь-то? — Рахим привстал на локтях, чтобы полностью видеть друга. — Да, — махнув рукой. — Сердце не на месте что-то, предчувствие, будто что-то произойти должно. И самочувствие не очень как-то. На улице шелестели листья, где-то пробежала одинокая белка, царапая маленькими коготками ствол дерева, прохладный ветерок проникал внутрь через приоткрытое окно. На удивление было довольно тихо, казалось, будто кто-то одел ему беруши и не хотел снимать их обратно. Медсестры не ходили по коридорам, сильно разбушевавшиеся подростки уже спали, а совсем малыши не стучали по стенам. Умиротворяющая тишина, убаюкивающая. Но всё хорошее когда-то кончается и не всегда пустяками. Резкий девичий крик о помощи заставил подорваться. И был он до того близок к палате и так громок, что Рахим невольно прикрыл уши, тут же открыв их вновь. Не успел он и шага сделать, как прямо перед его носом быстро промчались, чуть не сбив с ног. — Куара! — Дарен первый определил хозяйку крика, первый подорвался и раскрыл дверь. За ней и правда стояла Куара; истерично вереща, она звала хоть кого-то из медсестёр, коих не оказалось на своих постах, и махала руками. — Курочка милая, что произошло? Если бы она не была на взводе, то тут же ответила что-то на такое прозвище, но сейчас она даже не обратила внимания, грубо оттолкнув. Выбежав в главный коридор, она всё также громко звала на помощь и, от безысходности, даже нажала на колокольчик на стойке, что стоял чисто для уюта и шутки. На удивление, это сработало, и из ординаторской выбежали дежурные сотрудники. Среди них оказалась и та самая медсестра тётя Валя, которую обожали все, да ещё и лечащий врач бóльшей части больных — Степан Викторович. — Что произошло, Куара, — Степан Викторович поправил свои очки, — что за переполох ты устроила? — Там Сарана, она не отвечает мне и не дышит! — она говорила то тихо, то громко, казалось будто ей не хватало воздуха и она хватала его ртом через каждое слово. — У неё похоже опять приступ, что мне делать?! Уже не было никаких сомнений – она на грани истерики, но старается держать себя в руках. Понимает, что кроме неё сейчас никто не сможет более точно объяснить состояние Сараны, а, следовательно, и помочь врачам. Схватив врача за рукав халата, потянула его к палате, несильно забочась о его комфорте. Сейчас для неё главное спасти подругу, поэтому она и не замечает взволнованные и испуганные лица что смотрели из соседней палаты. — Вы ведь поможете ей, да? — быстро тараторит, не отходит и на шаг от койки подруги, чем ещё больше мешает осмотру. — Я никак уснуть не могла, вот и решила её проверить, а она не дышит! Пропускает мимо ушей просьбу медсестры выйти и всё так же мельтешит рядом. Сильные руки хватают под мышки, уводят против силы в дальний угол палаты, ближе к выходу. — Курочка, — голос постепенно приводил в чувства, успокаивал, — они смогут всё сделать и сами, понимаешь? Ты уже рассказала им всё, не нужно мешать. Пойдём лучше к нам, переждëшь. — Мне страшно, Дарен, — но всё же идёт с ним под руку, опустив голову. — Ты и сам помнишь, что с ней было в прошлый раз, но тогда она хоть немного подавала приступы жизни, а сейчас, — тихий всхлип, но уже менее сдержанный, — я даже пульс не прощупала! Я боюсь, — будто маленький котёнок, она вжалась в чужой тёплый бок, ища в нём поддержки и помощи. Обычно это она главная опора для всех, но и самая крепкая опора в какой-то момент может сломаться. — Рахим, — Дарен аккуратно усадил неотлипающую Куару на кровать, сев рядом, — прикрой дверь, пожа... — Нет! — словно у неё хотели отобрать самую важную вещь в её жизни, она выпрямилась и выкрикнула это слово отказа. — Рахим, не смей закрывать дверь! Я лучше буду слышать каждое слово от туда, — она махнула головой в сторону двери, — чем буду сидеть в тишине. Из коридора доносился басистый голос Степана Викторовича, приказывающий принести какие-то препараты и ещё что-то. Вдруг, Куара встрепенулась: — Как в главную детскую забрать хотят?.. — она это больше прошептала от нежелания верить, чем сказала вслух. — Дарен, её же в тот раз просто в корпус одиночек перевели на пару дней, даже за территорию не вывозили. Что же сейчас изменилось? Всё намного хуже? В её глазах читался испуг, слëзы выступили, но не выходили за пределы глаз, губы опухли. Рахим никогда не видел такую Куару – перед ним она всегда была весёлой и казалось, будто у неё вообще не бывает проблем. — Я не знаю, курочка, — Дарен сильнее прижал Куару к себе, будто щит, закрывающий от всех бед. — Врачи обязательно всё скажут, — слегка отклонив от себя, дотронулся до носа девушки, — а если нет, то выпытаем! Этот простой жест смог заставить утереть слëзы и слегка улыбнуться. Её взгляд никак не отводился от двери, подмечал каждое движение; пальцами она крепко держала ладонь Дарена, иногда поглаживая большим. — Ты чего как бедный родственник сидишь? — повернулась к Рахиму, который тоже не сводил глаз от дверного проёма. — Давай руку, будем переживать вместе. Казалось, будто она уже успокоилась, но красные глаза, дрожащие руки и кривая улыбка выдавали её с головой. В коридоре быстро зашагали, переговариваясь. На улице зазвучали мигалки, а затем хлопнула дверь. Этот хлопок стал спусковым крючком, финальной деталью в картине. Куара подскочила и побежала в коридор, а затем к входной двери корпуса. Из палат выглядывали любопытные лица, на которые было наплевать. Концы платка подпрыгивали после каждого шага, а в лёгких будто застрял нож. — Увезли, — облокотилась о железный косяк входной двери, часто дыша, — мою Сараночку увезли далеко и надолго... Чувствует лёгкую тяжесть на плечах и поднимает взгляд – Рахим. Он специально принёс своё одеяло, чтобы накрыть её. Это проявление нежности было кстати и вызвало полуулыбку. — Сегодня прохладная ночь, не хотелось бы видеть тебя больной, — поправил свою вылезшую чёлку, — это ж сколько у тебя может появиться осложнений с твоим то иммунитетом. — Простите, — Дарен пришёл слегка пошатываясь, облокотившись о стену,— но я не могу так быстро бегать как вы. Боюсь дурно станет от такого, ух. Облокотившись на плечо Рахима, он тоже посмотрел в темноту ночи, будто в ожидании, что кто-то вернётся. Оно и понятно – сейчас все об этом думают и надеются. — Она ведь вернётся, да? — Куара не отводила взгляда от темноты. — Вернётся, курочка, — Дарен приобнял её за плечи, — куда ж денется то. — Обещаешь? Немым ответом послужил кивок головы и более сильное объятие. Ни под каким предлогом Дарен не хотел отпускать Куару спать одну, поэтому выпросил дежурную медсестру остаться у них в палате. Так и вышло, что Куара уснула на койке Дарена, а сам он сел у её изголовья, проверяя состояние Куары чуть ли не каждые пять минут. — А ты спать не будешь? — Рахим привстал на локтях. — Не вымотался за день что ли? — Я всё равно не смогу уснуть из-за переживаний за Куару, — он в который раз заглянул в её лицо. — Да и самочувствие до сих пор не очень. Лучше уж на тихом часе передремлю часок. И он правда не смог сомкнуть глаз; пролистал все новостные ленты и мемные паблики, прерываясь на то, чтобы проверить Куару. Рахим сопел на соседней койке, а Куара лишь изредка хмурилась во сне, но звуков не издавала. Резкая боль в животе и приступ рвоты накатили внезапно, вдруг. Дышать стало труднее, чаще; пришлось прикрыть рот рукой, больше по привычке, чем в попытках хоть как-то добежать до ванной без последствий. В панике, но всё равно старается передвигаться тише, чтобы никого не разбудить и не потревожить своими проблемами. Он терпеть не может казаться слабым, да ещё и в такие моменты. Он сильный, он справится и зачем кому-то ещё видеть другую его сторону? Рывком открывает дверь, ведущую в туалет, и успевает лишь закрыть её, как его вырывает. И ладно просто вырывает, но он замечает то, чего хотелось бы видеть в самую последнюю очередь, а лучше вообще никогда – кровь. Пара капель крови остались на нижней губе, слегка стекая вниз. Зрелище совсем не из приятных. Вот плавает пара до сих пор не переваренных желудком кусочков ужина, а вместе с ними густая кровь. Горло саднило, а по трахее уже поднималась новая волна. На языке чувствовалась горечь, от которой выворачивало только больше, а на лбу и висках выступила испарина. Дышать становилось всё труднее, а из глаз полились редкие слëзы. Он уже научился делать всё как можно тише, чтобы на звуки не сбежались медсестры или друзья. Эта «пытка» длилась минут пять, как подумал Дарен, после чего он полностью ослаб, не в силах даже дойти до кровати. Да что уж там до кровати – даже выйти из туалета не было сил и желания. У него такое уже было: пол ночи бегал от койки до кровати, а после просто уснул рядом с унитазом, не в силах даже позвать кого-то на помощь. Но нет, сейчас нельзя засыпать, тогда он был один в палате и никто не мог заподозрить его в ухудшении, а теперь у него аж два свидетеля. Через боль, но нужно дойти до кровати и попробовать уснуть, дабы сократить количество позывов. Но Дарен не учёл, может от паники, может от усталости, одну вещь – Рахим слышал и видел, как он быстрыми и широкими шагами шёл в сторону туалета, прикрывая рот ладонью, а после возвращался, качаясь из стороны в сторону. И хоть было волнительно за друга, но что-то удерживало тело на кровати, а рот на замке. Даже утром он ничего не смог сказать, постаравшись просто позабыть увиденное, списав это всё на сон. Куара, почувствовав себя уже более спокойной, смогла вернуться к себе в палату, а после пойти на процедуры. Кажется, всё возвращается на круги своя?***
Прошло уже чуть больше недели с отъезда Сараны. Рахим, как обычно, возвращается в палату после процедур, но видит лишь закрытую дверь, а за ней чьи-то громкие голоса, о чём-то ругающиеся. Хотел было уже открыть дверь, как его руку аккуратно остановили. Это была Куара, приложившая палец к губам. — Не нужно туда заходить, — она потянула Рахима за собой в палату, — это к Даренке отец приехал и они опять ругаются, — покачала головой. — У них просто отвратительные отношения. Ну, ты наверняка знаешь уже об этом, да? Она села на свою кровать, жестом приглашая сесть рядом, чтобы хотя бы поговорить. — Нет, не знаю, — всё же принял предложение и сел рядом, — Дарен постоянно избегал темы семьи, когда я её поднимал. — Ох! Не знала, извини, — прищурила глаза, наклонившись ближе. — Но, думаю, Даренка не обидится, если расскажу, верно? Мне с Сараночкой он об этом рассказал ещё до прошлого визита его отца. Из соседней палаты послышался громкий стук, будто кто-то ударил кулаком по стене. Рахим сразу напрягся, а Куара лишь посмотрела на стену, будто такое происходит с ней каждую неделю по несколько раз. — Они дерутся, что ли, там? — уже готов пойти спасать всех. — Может помочь как-то? — Лучше не лезь, отец у Даренки, мягко сказать, с причудами. Уж не знаю, для чего приехал, порой даже не звонит неделями, а тут аж с Ростова решил приехать. — Дарен из Ростова? — Рахим слегка расслабился. — Так далеко уехал. — О чëм вы там вообще болтаете, раз не знаете друг о друге такую банальщину? Он ещё в детстве переехал в Ростов из-за брата. Про него хоть знаешь? — Это который Алëша? Да, знаю. У них однажды всë-таки поднялся разговор про братьев и сестёр, когда Рахим случайно увидел у Дарена входящий вызов контакта «Брат Алëша», который был благополучно проигнорирован. Вот тогда-то и узнал Рахим про брата. И про их плохие отношения тоже узнал. Причину лишь не смог выведать, но это ничего. — Ну хоть что-то, — Куара посмеялась, — я уж думала вообще на такие темы не разговариваете. Из комнаты послышались уже более громкие крики, хлопанье окнами и стук по стенам. Что там происходило оставалось загадкой для всех. — Почему никто не вызывает полицию? Он же явно нарушает покой всех. — Как я уже сказала, его отец с причудами, да ещё и с деньгами, и в прошлый раз смог откупиться от полицейских, а сама палата претерпела некие последствия, которые он же за свои деньги и устранял. Видел бы ты Дарена в тот день – взвинченный, взбешённый, ничего не мог делать и со всеми лез в конфликты. Страшно это было. — Может, помочь чем-нибудь? — не унимался. Почему-то хотелось зайти, встать горой перед Дареном, показать его отцу, кто тут главный. Спасти его из яростных лап некудышного отца. — В тебе герой или самоубийца проснулся? Я же говорю – не лезь, — покачала головой. — Отец его со своими тараканами может в порыве гнева и тебя к стенке прибить, даже не посмотрит. А про Даренку и говорить не стоит – характером тоже в него пошёл, но хоть здравый рассудок может в себе сдержать. Там настоящее поле боя происходит, не надо мешаться. Дарен сам за себя постоит перед отцом. — Мини-копия? — пытался пошутить Рахим, дабы разрядить обстановку. Куара качнула головой, негромко хихикнув. — И долго они так могут? — Ну, — прислушалась, — у них уже перепалка началась конкретная, так что ещё на минуты две-три их хватит. — Ого, — Рахим и правда удивился, — ты так много про Дарена знаешь, про семью его. Вы так близки? Ему и правда было очень любопытно узнать как можно больше информации про своего нового друга. Сам тот несильно то и разговорчив про свою семью, хотя про Рахима уже почти всё знает. — Мы с Даренкой, пока он не переехал в Ростов, жили по соседству, — она начала показывать пальцами в воздухе. — Вот мой дом, а его рядышком, по соседству был. Через забор перепрыгнешь и всё. Вот как – по соседству, с самого детства вместе. Интересно, а какое было выражение лица Дарена, когда он увидел её спустя года? Ещё и больную тяжёлым недугом, который очень сложно вылечить. Сам же он, если судить по его же словам, ни в жизнь никому не пожелает заболеть подобным. А тут ещё и близкая подруга детства. — Он часто к нам приходил с братом в то время, если отец что-то вытворял, — поправила платок на голове и стала переливать воду из бутылки в кружку. — А потом они переехали в Ростов, потому что Лëша в университет поступил. Вот с того времени и перестали общаться. Хлопок дверью палаты был до того громким, что Куара пролила мимо кружки воду, тихо ойкнув. Раздавшийся крик «Не возвращайся сюда больше никогда!», ещё больше напугал. Было желание выглянуть из палаты, но большая вероятность была встретиться взглядами с разгоряченным Дареном, который, по словам Куары, мог учудить что угодно. Лишь глазами он спросил о том, стоит ли идти и как-то успокаивать. — Тогда он успокоился лишь ближе к вечеру, может, у тебя выйдет быстрее? — сделав глоток. — Решай сам, я не знаю, что творится у него в голове. Сколько лет не понимала, так и сейчас не понимаю. Куара прекрасно видела, сколько вопросов ей хотели задать сверху, но что-то в душе не давало рассказать ещё что-то про личную жизнь Дарена. Всё же, она уже сделала неправильно, что рассказала столько сокровенного и личного без разрешения, вот и стóит уже замолчать. — Всё, я не буду больше отвечать на вопросы, — она отвернулась к окну. — Сделай вид, что я ничего тебе не говорила. И про причину ссоры Даренки и Лëши я ничего не знаю. И всё же какая-то неведомая сила не давала Рахиму просто сидеть на месте и подняла его на ноги. Лишь тихое «удачи» вслед услышал он до того, как вошёл уже в свою палату. И тут же весь запал пропал – как успокаивать людей? Особенно, когда не знаешь причину и исход ссоры. Ладно, причина понятна – к Дарену приехал его отец, которого он не шибко любил, да и тот тоже не питал близких чувств. Как сложно всё, ей-богу. — Хэй, ты в порядке? — Дарена он застал на его кровати, подбрасывающим маленький мячик. Он всегда так делал, когда был не в настроении, как заметил Рахим. — Я слышал какие-то крики и... — Оставь меня в покое, пожалуйста, — он не отвлекался от своего занятия. — Мне будет намного лучше, если ты не будешь лезть. И Рахим не лезет, просто сидит в тишине, даже не пытаясь завести разговор. К вечеру Дарену и впрямь становится лучше, он даже готов как-то идти на контакт, но отвечал уж слишком холодно. И это знатно раздражало. Рахим пытался разрядить атмосферу какими- то шутками и разговорами, но не смог и улыбки выжать из настолько злого Дарена. — Я правда похож на пидора? — это был единственный вопрос, заданный им за весь день, но Дарен тут же постарался сменить тему, будто не хотел даже слышать ответа. — Хотя ладно, забудь об этом, неважно. И сколько не пытался Рахим разузнать, откуда такие выводы, у него не получалось. Дарен кидал лишь какие-то обрывки рассказа,что-то по типу: «... отец сказал... крашенные волосы...».***
—Ты правда уезжаешь? — Дарен подался вперёд. — Тебе прям так и сказали? Прошло уже почти две недели с того момента, как увезли Сарану. Та, в свою очередь, вышла на связь и активно отправляла фотографии с нового места пребывания. Иногда они даже созванивались по видеозвонку и играли в игры. — Ага, мне это тётя Валя передала, — Куара прямо светилась от счастья, но в глазах всё же читалось недоверие и грусть. — Вернусь к себе домой и буду на домашнем наблюдении у родных. — Божечки! — Дарен даже на ноги встал, положил руки на плечи девушки. — Я так за тебя рад, курочка милая! Счастье-то какое. — И вы не расстроились? — Куара заулыбалась ещё больше. — Вдвоём тут останетесь, старички. — Расстроились, конечно, — к разговору подключился Рахим, хотевший задать много вопросов про это «домашнее наблюдение».— Наш отряд теряет бойцов, что же делать? Смех наполнил палату, отпрыгивая от стен. — Когда уезжаешь? — Завтра днём за мной приедет отец с братом, — поправила платок. — Тогда и уеду. Главное не грустите, у нас же есть общий чат, там и будете мне о своём самочувствии писать! — она взяла парней за ладони и улыбнулась. — И это даже не просьба, а приказ. Самые мелочи сообщайте! — Представляю, как бы тебя Сарана провожала, — Рахим прыснул. — Вся бы в слезах была. Не хватает её шуток. Все просто вздохнули, подтверждая сказанное. На следующий день Куара и правда уехала, лишь помахав рукой, не желая проявлять какую-то близость с парнями у брата на глазах. Вещей у неё, на удивление, было немного, всё уместилось в обычную дорожную сумку, которую погрузили в багажник машины. Она лишь сказала тихо на ухо Рахиму, чтобы никто больше не услышал и не увидел: «Приглядывай за Дареном, он в жизни не признается, если у него будет что-то не так. Надеюсь на тебя». Стало и впрямь как-то пусто. Не с кем пошутить, поиграть в игры или просто напросто поболтать, пока Дарен на процедурах. Нет, они были и впрямь рады, что хоть у кого-то получилось побороть эту болезнь, пусть и не прям до конца, но уже совсем близко к завершению. Дарен даже воодушевился и стал с бóльшим желанием пить необходимые лекарства и ходить на процедуры. Надолго его запала, как заметил Рахим, не хватило и он опять стал пропускать некоторые процедуры, просто гуляя по территории стационара.***
— Наконец-то день без этих ваших процедур, — Дарен упал на кровать, от чего та скрипнула. — Я думал помру из-за них. Аж настроение улучшилось. Дни пролетали быстро и уже почти закончился июль. Белки бегали по веткам как заводные, иногда не давая спать по ночам. Они сильно любили Дарена и уже знали его окно, поэтому то и были частыми гостьями на подоконнике. — Да ты и так на них не ходишь, — Рахим был явным олицетворением фразеологизма «лежать и плевать в потолок». Делать было совсем нечего, а из-за жары не было никакого желания выходить на улицу. Оставалось только лежать на кровати и болтать ни о чём. — Постоянно сбегаешь из корпуса, лишь бы не идти на них. — Пф, — Дарен встал покачиваясь и подошёл к другу, грозно нависнув сверху, — тебе-то легко говорить – тебя не таскают на них постоянно. А это же скукотища такая, сидеть там. Вот не советую тебе такое на себе испытать хоть раз в жизни. — А вот Куара говорила... — но его грубо перебили. — Куара, — он фыркнул. — Что Куара? Она говорила, что на них нужно ходить, чтобы поскорее к родным вернуться, а, может, я не хочу возвращаться? Может, мне и тут хорошо с тобой? Мне к чёрту не сдались мои родственники. С тобой намного лучше. Вот тебя провожу, может подумаю ещё. — А если уже поздно будет? — Рахим даже сел на кровати. — Вдруг дойдешь до третьей или, не дай Бог, до четвёртой степени? — Ну в кого ты такой пессимист? — Дарен слегка отошёл в середину комнаты и топнул ногой. — Сейчас договоришься у меня, и я тебе такое устрою, что пожалеешь! Рахим недоверчиво посмотрел на друга – тот был настроен очень серьёзно. И это выглядело забавно: нахмуренные чёрные брови, самодовольная ухмылка, руки в боки. От всего этого он просто не смог сдержать улыбку и даже тихий смешок, за что тут же получил толчок в плечо (и как он в некоторые моменты может передвигаться так быстро на таких слабых ногах?), от которого Рахим упал на локти, ещё больше рассмеявшись. А у Дарена в глазах молнии заискрились. Смеяться? Над ним? Такое позволить он просто не мог. В голове тут же стали разворачиваться сразу несколько планов своей маленькой мести, рассматривая каждый с нескольких сторон. Останавливается на самом банальном, но самом неприятном. И приводит свой план в действие. За плечи опускает Рахима уже полностью на кровать, смотрит сверху-вниз, наслаждаясь зрелищем: ничего не подозревающий и такой открытый друг, что может быть лучше? Коленом упирается в край койки и начинает щекотать. От неожиданности Рахим взвизгивает, смеётся, пытается оттолкнуть сначала толчками в плечи, затем в грудь. Уже не выдерживает, начинает сквозь судорожные вздохи просить прекратить, но его и не думают слушать. Дарен уже полностью залез на кровать и нависал над ним, не переставая дотрагиваться до всех чувствительных зон, не обращая внимания на чужие вздохи и просьбы. Не думал Рахим, что его друг такой сильный, что может удержать его. А казался таким слабым, притворялся? Да нет, он явно потерял всю свою мышечную массу из-за заболевания. Значит, Рахим просто не может пошевелиться. Собирает капли силы и всё же перехватывает чужие руки (такие тонкие!), задерживая их в воздухе. Похоже, Дарен и сам выдохся, что даже не пытался никак вырваться. И только сейчас он понял, насколько они близко друг к другу – чувствовалось чужое сбитое дыхание на щеках, собственные ноги сжимали чужие, а растянутая футболка лежала на груди, открывая вид на молочную кожу, что не смогла загореть из-за слоя одежды. — Я же попросил перестать, — твёрдо, всё также крепко держа за запястья. — Вот зайдёт сейчас кто-то и что он увидит? Ты ж полностью лежишь на мне, Дарен. Он аж сам удивился своему голосу – он и такой может быть?! Сейчас он напоминал себе своего отца, который точно так же отчитывал его за непослушание в детстве. Похоже, не он один только что осознал всю странность ситуации – Дарен слегка покраснел, постарался подняться, но до сих пор «прикованные» к матрасу руки не давали этого сделать. — Раз уж такое дело, то отпуст... — Вот поддамся искушению и поцелую тебя, что сделаешь тогда? — он явно игрался, мстил за выходку. Он не собирался претворять угрозу в жизнь, хоть и хотелось, но припугнуть нужно. — Отпусти, — уже больше побледнев, Дарен попытался вырваться. — Мне из-за тебя дурно стало, а ты и сам знаешь, что это значит, верно? Да, Рахим прекрасно знает. Тут же отпускает и помогает встать на ноги. До туалета не провожает – уже выучил, что Дарен это не любит. Больше они к этой ситуации не возвращаются.***
Его качает из стороны в сторону, словно он попал в шторм, находясь на палубе старого корабля. Ноги совсем не слушаются, а живот скрутило такой сильной болью, что хотелось выть в голос. Видеть кого-то из персонала сейчас совсем не хотелось. Просто дойти до палаты, недалеко ведь осталось, да? Вот первая палата, третья... Голова кружится, заставляя каждый плакат вертеться вокруг него. Нет. Он не дойдёт. Ещё и из четвёртой палаты собирается кто-то выходить, чëрт. Времени на подумать совсем нет, да и сил тоже, поэтому открывает первую попавшуюся дверь напротив одной из палат и буквально вваливается внутрь. Света здесь совсем нет, но это и хорошо – ничего не будет слепить глаза. Замыленными глазами он рассматривает своё временное укрытие: невысокие стены, потрескавшийся потолок, швабры и тряпки, развешанные на батарее. Разве отопительный сезон возможен в это время года? С каждой секундой дурнеет всё больше и больше, голова становится тяжёлой, тело не ощущается, дышать тоже получается маленькими вдохами. Но от каждого такого важного для жизни вдоха и выдоха по гортани поднимался, словно насосом, большой ком, царапающий изнутри. Не выдерживает и складывается пополам, проливая редкие слëзы. Ему ужасно больно, настолько больно ещё не было никогда. Даже когда отец бил его, даже когда над ним издевались мальчишки во дворе. Ему не было так больно. Ему за всё время болезни не было так больно, даже в самом начале, до ремиссии. Такой надоевший ком застревает в горле, перекрывая доступ кислорода, после чего выходит наружу с привычной уже горечью. Невидящим взглядом смотрит, что же из него вышло на этот раз: желчь и кровь, ну, как обычно. Он ничего не ел с самого утра – боялся вновь наступления самостоятельной полной очистки организма, которую тот устраивал после каждого приёма пищи. Да и аппетита не было, его тошнило при одном упоминании о еде. Рахим сказал сегодня утром, что он очень бледный и выглядит намного хуже, чем обычно. Это просто такой период, верно? Это всё пройдёт, бледность – это обыденность, большие синяки под глазами – из-за бессоницы. Лёгкие так болят – ... Дарен не знает от чего они так болят, но их будто разрывают на кусочки, причём как можно медленнее, чтобы доставить всю боль мучительнее. Он же не умрёт? Это же не его конец? Нет, он не может вот так просто умереть в какой-то тесной кладовке в окружении тряпок и швабр. Он не верит этому, он будет жить ещё много, это просто такой этап, который нужно пережить для того, чтобы вылечиться. Это не ухудшение, просто так вышло. Он не поел, не выпил воды, вот и произошло такое. Всё нормально, он в порядке. После того, как Рахиму всё же сказали, что с ним и назначили лечение, тот стал всё чаще пропадать и бегать по всем назначенным процедурам. Теперь они встречались лишь во время свободных часов, которые они благополучно просыпали: Рахим, потому что некоторые процедуры имели снотворный эффект, а Дарен из-за постоянной усталости. Ещё и жара мучила просто невыносимо, будто издеваясь над ним. Ещё один комок вышел из него и тут же стало страшно – вдруг кто-то увидит?! Вдруг они узнают об этой мелочи и отправят его к одиночкам? Нет, нужно это скрыть. Бешенным взглядом он искал тряпку, которую было бы не жалко испортить и хоть какую-то набранную воду. Главное успеть, главное придумать что-то. И тут дверь открывается, луч света от лампы ослепляет, заставляет зажмуриться. Вот он и пропал. Его услышали? Его заметили и пришли наказать? Отправить куда-то далеко? Всё же поднимает голову и встречается взглядами с молодой техничкой, которая смотрела то на Дарена, то на лужу прямо перед ним. Было ясно – она не обладала мед. образованием, поэтому и обмануть её было намного проще. — Ох, простите, пожалуйста, — пытается встать на ноги, неуверенно держась за стену. Получалось у него это очень плохо, но лицо держать нужно до конца. — Давайте я уберу, не хочу вас утверждать. Главное тряпку выделите и я всё уберу. На самом деле ничего не хотелось, язык еле двигался, в глазах плыло. Сил совсем не хватало, голова раскалывалась. — Это что? — техничка неуверенно уставилась на Дарена и смогла еле вымолвить. — Кровь? — Никакая это не кровь, — нет, он не может признаться ей, что это кровь. Вдруг сходит и доложит кому-то из медсестёр или сразу врачу? Ага, тогда сразу же пиши пропало его спокойной жизни. — Это... Это борщ сегодняшний, не переварился просто, вот и всё. Ложь. Дарен даже не притронулся сегодня к борщу за обедом, просто влил в себя стакан воды и отнёс тарелку на место. Он надеется, что техничка окажется наивной и поверит в эти байки. И она, похоже, верит. — Не надо, я сама уберу, не переживай, — она подала руку. — Тебе помочь до палаты дойти? Нормально себя чувствуешь? — Нормально, — больше огрызнулся, чем ответил, — не говорите никому об этом, пожалуйста. Техничка кивнула и отступила, пропуская в коридор. Свежий воздух наполнил лёгкие, освежил лицо, придал бóльшей уверенности. До собственной палаты оставалось всего ничего, но перед тем, как зайти в неё, стоило взглянуть на себя в зеркало и умыться. Мало ли, что Рахим подумает. Сил в ногах нет, он упирается тонкими руками в раковину, от чего та слегка наклоняется вперёд. Поднимает глаза к зеркалу и распахивает их от удивления. Он и правда бледен, словно смерть, губы потеряли хоть какой-то цвет, стали чуть ли не белыми, глаза покраснели, каждый капилярчик стало видно. И это всё жутко пугало. Он не нравился себе таким. Где его красота, которой он так гордился и хвастался? Где здоровый вид, сопровождавший его на протяжении всей ремиссии? Становится тошно от своего отражения. Чувствует, что по гортани вновь поднимается такой противный ком, продолжающий царапать нежные стенки, и дёргает за ручку двери, ведущую в туалет. Заперто. Это ещё больше пугало – вдруг кто-то выйдет раньше, чем он сможет скрыть следы ухудшения? Организм думает по-иному и тут же, без раздумий, склоняет Дарена над раковиной, заставляет проливать редкие слëзки, чувствовать просто ужасную боль. И опять всё та же картина – по белой поверхности раковины стекают капли красно-жëлтой жижи, вызывая лишь отвращение. Как же надоело. Включает воду, вновь смотрит в зеркало, проверяет не осталось ли чего лишнего на лице и замирает, когда видит в отражении Рахима. Тот стоял позади и внимательно смотрел. Тут же разворачивается, упираясь поясницей и руками в раковину, чуть ли не вжимается в неё, но воду не выключает. — И давно ты здесь стоишь? — нервно усмехается, громко глотает слюну. — Что увидеть успел? — Да недолго, только вышел, — старается заглянуть за спину Дарена, посмотреть, что же такого он прячет в раковине. — С тобой всё хорошо? А вот это уже страшно. Его раскрыли, увидели то, чего не должен был увидеть никто. Через плечо проверяет не осталось ли чего-то в раковине и тихо вздыхает от облегчения, когда видит, что всё удалось скрыть. — Со мной всё в порядке, просто умыться захотел, — у него даже нет сил натянуть улыбку, которая бы не выдавала его с головой. — Сам же говорил, что бледный хожу, помогла вода? — старается как-то пошутить, перевести тему. Ему как-то не сильно хотят верить. — Ой, да ладно тебе, когда я лгал о своём самочувствии? Еще и от тебя скрывать, что за глупости. Сильно верит в себя и идёт к палате, не держась хотя бы за стену. Он и ударить лицом в грязь? Нет, он лучше пострадает , но не будет говорить, если что-то случилось страшное. Не доходит до своей кровати всего пару шагов, как падает на пол, не в силах даже подняться, сложившись пополам от сильной боли в животе. Она будто пульсировала, была везде, не давала вздохнуть полной грудью. Кашляет, закрывая рот рукой, надеется не увидеть капли крови на ладони. Не видит. И Слава Богу. Тут же чувствует руки на спине, которые уже были готовы поднять и как-то помочь, но лишь кидает такое лживое «Со мной всё хорошо, мне не нужна помощь». Он сам уже не верит в свои слова и даже не пытается выдумать отговорку. Встаёт сам, грубо отпихнув чужую руку, всё же садится на свою кровать, стараясь сидеть прямо и не кривиться от жуткой боли. Сейчас бы обезболивающего, которое ему давали в прошлой больнице в самом начале болезни. — С тобой точно всё в порядке? — Рахим садится рядом, заглядывает в лицо. — Да всё со мной в порядке, — взрывается, не в силах уже терпеть эту заботу о нём, слабо бьёт по матрасу ладонью. — Чего вы пристали ко мне?! — хватает пакет, лежащий на тумбочке, смотрит его содержимое. Находит завязанный пакет с орехами и тут же достаёт его, показывая Рахиму. — Вот! Пойдём кормить белок, я тебе докажу, что всё со мной прекрасно. — Но это же передачка, разве ты хочешь скормить её белкам? — встаёт вслед за Дареном, уже выставив руки вперёд, дабы схватить его. — Это от брата, мне от него подачки не нужны, — шатается, но идёт вперёд, каждые два шага хватаясь за стену. — Мы ж недалеко пойдём, на лавочку тут под окном, чтобы идти меньше было, не переживай. Отказывается от протянутой руки и мелкими шагами идёт к выходу из корпуса. Радуется, что дверь оказывается открытой, что не нужно будет прилагать силу для её открытия. Доходит до ближайшей свободной лавочки, прямо под беличьей кормушкой, и хлопает рукой рядом с собой. — Чего стоишь? — обращается к Рахиму, до сих пор стоящего на ногах. — Садись давай, прям как неродной. Только тянется открыть пакет, как тут же разражается громким и отрывочным кашлем, сгибаясь пополам. Рот заполнился кровью, тут же сплевывает её, в глазах плывёт, а голова становится ещё тяжелее, чем до этого. Не слышит ничего вокруг кроме своих хрипов, не чувствует никаких прикосновений к себе. Кажется, он упал в обморок. Прямо там, на скамейке недалеко от корпуса. Никак не может открыть глаза, слышит лишь какие-то разговоры рядом, которые постепенно стихают и наступает долгожданная тишина. Силы словно окончательно покинули его, мозг обрабатывал информацию до невозможности долго. Он умирает? Нет, он ещё не увидел, как поправится Рахим или, хотя бы, не переедет во взрослый стационар, не отпраздновал его день рождения. Ему нельзя сейчас умирать. Он ещё не готов, в его жизни всё начало только налаживаться. Она не может вот так оборваться! Распахивает глаза, видит белый потолок. Осознание, что это какая-то другая, чужая палата доходит долго. Одними глазами смотрит по сторонам, ищет хоть что-то или кого-то, но видит лишь обычную больничную мебель. Он здесь один. Его кошмар сбылся, он остался совсем один. Это корпус одиночек, в который попадают те, кому совсем плохо. Кажется, стóит всё же признать, что ему осталось недолго. Уже нет сил даже бороться за свою никчёмную жизнь. Кому он нужен в этом мире? Да даже самому себе он не нужен! Хоть окно и было открыто лишь на проветривание, но Дарену всё равно было ужасно холодно. Такое часто бывало, но сейчас стало просто невыносимо. Вроде август месяц, а ему так холодно? Самая жара стоит, а его трясёт, как в -40°С. Сильнее кутается в одеяло, которое тоже не шибко помогает. Его уже не тошнит – он ничего не чувствует. Похоже, его напичкали лекарствами, но это даже спасибо, не нужно терпеть боль. Становится так тошно от себя, просто невыносимо. Ему не становится лучше даже через четыре дня. Ему ставят капельницы, так как он отказывается от еды и воды; кутается по уши в одеяло от холода. И просто целыми днями смотрит в стену или потолок. Попросил никого к нему не пускать, не желая, чтобы кто-то видел его таким жалким. В один из дней всё же чувствует, как кровать проседает под чьим-то весом, и резко поворачивает голову – Рахим. Сидит весь такой серьёзный, что аж противно. Кто его пустил? Дарен же просил не пускать особенно его. — Уходи, — вновь отворачивается к стене, сильнее кутаясь в одеяло. — Не уйду, я три дня к тебе пытался попасть, а меня просто выпроваживали. — он говорил серьёзно, словно был родителем, а не другом. — И правильно делали, не на что тут смотреть. — Я ж тебе помочь захотел как-то, вот и пришёл, — кладёт руку поверх одеяла, пытаясь показать через всё своё прикосновение своë желание помочь. — Не нужна мне твоя помощь, я пью таблетки, выдерживаю капельницы, — он слегка поворачивает голову. — Или ты готов делать это всё вместо меня? Уходи, я не хочу, чтобы ты видел меня таким жалким. — Ты не жалкий, Дарен, — встаёт. — Я уйду, но жди меня завтра вновь. И это не обсуждается. Встреть меня на ногах, пожалуйста. Я буду очень рад. Почему-то на душе стало тоскливо, когда дверь захлопнулась, а по полу прошёл сквозняк. Вдруг захотелось помчаться следом, позвать Рахима обратно и поплакаться ему в плечо. Но собственная гордость не позволяла такого сделать. Но его слова про то, как Дарену его встретить, всё не хотели уходить из головы. Может и правда попробовать встать? Даже если упадет, то сможет же подняться, верно? На крайний случай, позовёт кого-то на помощь. Откидывает одеяло, тут же продрагивая от холода. Это ужасная затея, но нельзя уже останавливаться. Где-то ему давали трость, чтобы он мог вставать, если прям сильно приспичит. Не может нарадоваться – он ни разу не упал, а ещё у него получилось пройти из одного конца комнаты в другой, к тому же, несколько раз. Ложится спать пусть и поздно, но зато счастливым, что может вновь ходить так много. Похоже, завтра он всё же встретит Рахима на ногах. Теперь он не такой жалкий. Для себя и Рахима уж точно. На следующий день он прислушивается к каждому шуму из коридора, чтобы не пропустить прихода Рахима, продолжая тренировать умение ходить. Надолго его, конечно, не хватает, но это уже очень здорово, что он вообще может устоять на ногах без чьей-либо поддержки (не считая трость). Сегодня он, на удивление, чувствует себя более живым, будто не было тех дней неимоверной боли и лекарств. Слышит уже родной голос, требующий всё же пропустить его в палату, и прямо подскакивает, тут же покачнувшись из-за потемнения в глазах, и идёт неровными шагами к двери. Приоткрывает её, не в силах открыть её полностью, поэтому просто выжимает последние силы, и громко зовёт по имени, тем самым приглашая внутрь. Звать несколько раз не нужно, и Рахим тут же оказывается рядом, придерживая дверь, освобождая и так обессиленного Дарена от такой тяжести. — Я рад, что ты всё же пришёл, — слегка улыбается, прикрыв глаза, выглядит словно маленький котёнок. — Я скучал. Слова льются раньше, проходя мимо мозга, который просто не успел переварить их. Да и оно не нужно, хотелось говорить лишь то, что и правда было на душе. А Рахим аж стопорится от таких слов. Что отвечать? Он тоже безумно скучал, хотел прийти ещё рано утром, но его отправили на собственные процедуры. А то, что Дарен и правда встретил его, пусть и не твёрдо, но стоящим на ногах, вызывало целый шквал эмоций. Он думал, что тот просто пропустит такое эгоистичное желание мимо ушей, даже не захочет разговаривать и не пустит в палату. Он ещё и скучал по нему. От этого стало так по-родному тепло, что хотелось прижать как можно ближе это истощавшее тело. Отзеркаливает улыбку, смотрит прямо в лицо и не может оторвать глаз – как он раньше не замечал, что Дарен такой милый, когда улыбается? Он и правда похож на котёнка, пережившего столько бед, но наконец обрëтшего любящего хозяина и тёплый дом. — Планы есть какие-то? — поворачивается к медсестре, которая сидела сегодня на посту. — Можно на улицу выйти? Недалеко, не переживайте. Просто бéлок посмотреть, уж больно соскучился по ним, — радуется одобрительному кивку и протягивает вперёд свободную руку. — Доведëшь до выхода? Боюсь, сам я не смогу, уж слишком устал. Просить дважды даже не нужно: его тут же берут за руку и аккуратно, словно фарфоровую вазу с вековой историей, ведут по коридору, расспрашивая о самочувствии. — Битый битого везёт? — пытается съюморить, медленно перебирая ноги. — Или ты на поправку идëшь? С таким усердием на каждую процедуру ходишь, не пропускаешь. Доходят до выхода из корпуса, где Дарен останавливается, указывает тростью в небольшое углубление в стене за дверью. — Далеко мы так не уйдём, а там коляска есть, специально для таких как я. А самого шатает из стороны в сторону, что отпустить страшно – вдруг упадёт? Здесь падать будет больно, всё же бетон, залитый ещё во времена СССР, переживший столько больных и падений, что страшно представить. Устанавливает коляску сразу на улице, отряхивает от пыли. Помогает сесть, забирая трость. Кладёт ладони на ручки коляски и, больше шутя, задорно произносит, слегка наклонившись: — Ну что, готовы, маленькая принцесса? Карета уже готова отправляться в путь, — под заливистый смех трогается и везёт по выложенной плиткой дорожке. Вдыхает свежий воздух с особым желанием, заполняет лёгкие такой недосягаемой доселе приятностью. Сильнее кутается в накинутый на плечи платок, не желая мëрзнуть ещё больше. По веткам забавно бегали белки, перепрыгивая с одной на другую. Солнце светило ярко, но было закрыто густорастущими деревьями, не слепя глаза. Было тихо, лишь пение птиц прерывали эту тишину, да тихие разговоры особо далеко зашедших больных и их знакомых – корпус одиночек находился отдалённо от остальных, чтобы лишний раз не тревожить тех, кому и так осталось не так уж много. Останавливаются у скамейки, краска с которой уже стала отваливаться кусками, иногда цепляясь за особенно длинную одежду. Рахим так и остаётся стоять, будто чего-то ждёт. Садится лишь после слов Дарена: «Ты садись, чего стоишь? Я хочу видеть твою мордашку». И вновь улыбается, прикрыв глаза, но на этот раз как-то устало, сонно. — Белки так быстро скачут по деревьям. Когда-то я тоже мог быстро бегать и по деревьям лазать, — смотрит заворожëнно, мечтательно. — Прямо как они, знаешь? — Ты грустить сюда пришёл? — наклоняется ближе, подперев голову руками. — Тебе же сегодня намного лучше, разве это не повод для радости? — Рахим, — мнёт пальцы рук, не зная с чего лучше начать разговор, — я пришёл провести с тобой последние, возможно, часы своей жизни, а может сутки. Всё вокруг словно затихло. Рахим не может поверить – это такая шутка? Проверка на дружбу? Аж встаёт на ноги, прямо перед сидящим другом, смотрит ошарашенно на него. — Что за глупости, Дарен? — стискивает кулаки, тут же разжимая их. — Тебе же лучше, разве нет? Сам мне это говорил, даже ходить начал почти сам! А ещё ты обещал, что мы встретим мой день рождения вместе, — отводит глаза. — Вместе пойдём в город. Сейчас он был похож на маленького мальчика, который капризничает в магазине игрушек, когда ему не купили ту самую машинку, о которой он мечтал. Волосы лезли на глаза, тут же сдуваемые назад ветром. Стало неописуемо жарко. — Рахим, послушай, — протягивает дрожащую руку, привлекает к себе внимание,— это просто шутка организма – почти всем больным легчает перед смертью, — повышает голос. — Да я уже чувствую, как мне смерть в затылок дышит! — пару раз кашляет из-за саднящего горла. — Прости, мне не стоило кричать на тебя. Ты чего плачешь?! Рахим и правда стоял, прикусив губу, наверное, в попытке остановить такие ненужные сейчас слëзы. В голове словно опустело и набатом бил лишь один вопрос: «Почему?». Почему это происходит с ними? Они же просто подростки, которым жизнь приготовила вот такую вот судьбу. Так почему эта «судьба» не может измениться? Почему она не может быть счастливой? Почему жизнь так жестока? Разве нельзя, чтобы все вылечивались от всех таких страшных и ненужных заболеваний? Просто делать это как лишний этап в жизни? Они ещё слишком мало пожили, слишком мало чего увидели и попробовали. Они сошлись совсем недавно, но уже будто дышат одними лёгкими, словно сиамские близнецы. Это невыносимо больно, осознавать, что им уготована разная судьба, что жизнь одного будет дольше второго. Это просто до ужаса больно и несправедливо. — Хей, ну не грусти, — Дарен даже постарался привстать, схватившись за чужие плечи. Коляска слегка откатилась назад. — Сейчас то я живой, вот, стою перед тобой! Потом грустить будешь, — утирает чужие слезы, — а сейчас давай просто побудем вместе? Хочу провести это время с тобой и белками. Он пытался одним лишь взглядом убаюкать, согреть словами, обнимает, даря всю свою любовь и заботу, которые сам испытал за жизнь так мало. — Рахим, — гладит по голове, совсем близко прижавшись, ища защиту, — пообещай мне лишь одну вещь. — Какую? — не смеет прервать объятия, что служат будто спасательным кругом для обоих. — Ты самый важный для меня человек в этом мире, — разрывает объятия, кладëт руки на чужие горячие щëки, смотрит в глаза. — Я не хочу встретить тебя на том свете раньше, чем через, как минимум, шестьдесят лет. Я буду готов ждать сколько угодно, и я дождусь. Победи эту заразу, — говорит твёрдо, выговаривая каждую буковку. — Ты обязан прожить эту жизнь как можно лучше, даже не вспоминая о том, какой диагноз тебе здесь ставили и то, что ты был здесь. У тебя должна быть полноценная жизнь за всех нас! За всех умерших детей и взрослых! Сам уже не удерживается и виснет на чужой шее, будто хватается за спасательную соломинку, надеясь на помощь. Ему неимоверно тяжело, у него не осталось слëз, только смирение со своей судьбой. Он никогда и никому не желал пройти через тоже самое, что и он. Даже если этот человек совершил по отношению к нему самую гадкую гадость. Наоборот, он всегда молился, чтобы изобрели какое-то супер-лекарство от всех болезней и даже был готов пожертвовать своё тело во имя этой благой цели. — Прошу, пообещай мне, — вжимается так сильно, словно хочет стать одним целым. — Обещаю, — без грамма раздумий выпаливает, трепетно прижимая худое тело. — Я готов на всё ради тебя. Они сидят так ещё долго, переговариваясь о чём-то неважном, рассматривали белок, смеясь с их смешных проделок. Даже успели найти парочку влюблённых грызунов, которые ни на шаг не отходили друг от друга. Только когда Дарен начинает клевать носом, укладываясь поудобнее на чужом плече, решают вернуться в палату, дать организму отдохнуть полноценным сном, а не простой дремотой. Рахим ещё какое-то время сидит рядом с кроватью Дарена, охраняя его сон, но уходит, когда его просит врач, готовый проводить необходимые процедуры. Подъëм с утра был сложный, т.к. ночью не удавалось уснуть от собственных мыслей. Распорядок дня у него банальный: проснуться, умыться, отметиться в журнале, позавтракать, выпить лекарства и сходить на все утренние процедуры. После всего этого можно насладиться свободным временем. Погода сегодня была непонятной – вроде светило солнце, а вроде и какие-то облака ходили непонятные. Главное, чтоб не к дождю, и так настроение отвратное. Подходит и видит у корпуса стоящую легковую машину. Сюда можно заезжать на машинах? Впервые видит. За ней доносятся чьи-то крики, кажется, их хозяин кого-то ругал. Зайти в корпус и не пройти мимо них никак нельзя было, но и слушать их ссору ни капельки не хотелось, поэтому быстрыми шагами решает пройти мимо. Но до ушей всё же доносятся обрывки фраз, их хозяином был молодой парень с кудрявыми коричневыми волосами и смешной завитушкой на макушке. — Это ты виноват! Врачи говорили не тревожить его, а ты только и делал, что нервировал его своими выходками! Я знал, что ты его не любишь, но чтобы стать настоящим убийцей... Рахим уже почти доходит до крыльца, как резко замирает лишь от одной фразы: — Это ты Даренку убил. Я тебя просто ненавижу и никогда не прощу, убийца. Его кровь на твоих руках. Шанс того, что в этом корпусе лежит мальчик с именем Дарен очень мал, почти равен нулю. Ладно ещё какой-нибудь Вася, Миша, но Дарен явно лишь один. Он так и замирает, не в силах пошевелиться. Не может быть. Вчера же было всё хорошо, Дарен улыбался, шутил, даже ходил, а сейчас узнаётся, что его не стало? Невозможно, он не верит. Это просто плохой сон, сейчас он проснётся, а Дарен будет тихо сопеть на соседней койке, утром вновь начнёт ерошить его волосы, не слушая никаких просьб прекратить. Из мыслей вырывает голос какой-то женщины, которая звала «отца» последовать за ней внутрь. Брата же она попросила остаться пока снаружи. Так это ещё и брат. Теперь всё точно сходится, вашу ж мать! Смотрит на этого брата, подмечает каждую деталь. Ищет в чем же подвох. Под глазами подмечает красные пятнышки от слëз, губы были слегка опухшими, руки дрожали. Как только отец зашёл внутрь, тут же садится на корточки, пряча голову. Его знатно трясло. Рахим не может больше терпеть эту неизвестность (пусть он уже и всё понял), поэтому просто подходит и спрашивает тот самый вопрос, который точно поставит все точки над и. — Ты Алëша? Парень сразу поднимает голову, в его глазах блещется огонёк надежды, который сразу же гаснет. — Да, это я, но откуда ты знаешь? Кто ты? Да, он был готов к этим вопросам, но не ожидал, что их зададут таким дрожащим голосом. Только что он кричал довольно чётко и громко. Сейчас же он был маленьким оленëнком, что угодил в лапы охотников, перед этим потеряв своих родителей, что были для него главными защитниками в этом жестоком мире. — Меня Рахим зовут, я был соседом по палате Дарена. — Правда?! — его глаза вновь засияли, и он встал на ноги, взяв ладонь Рахима в свои. — Как он там жил? Его никто не обижал? Вы были дружны? Обо мне что-то говорил? — он тараторит эти вопросы быстро, словно боялся не успеть, будто сейчас через пару секунд Рахим возьмёт и исчезнет, так и не ответив на все вопросы. — Прости, просто мне Даренка ничего не говорил, даже на звонки и сообщения не отвечал. И тут же его запал пропал, он вновь присел, схватившись за голову. Из его глаз потекли слëзы, а сам он зашептал. — Меня только Даренка Алëшей называл, я даже подумал, что это он пришёл, а там, — он махнул рукой в сторону корпуса, — просто ошиблись, но нет... О Боже, почему он ушёл, почему не я? Он же был простым ребёнком, которому ещё можно было жить и жить. Он не сделал никому ничего плохого! Рахим не понимал, они вроде как в ссоре, если правильно судить по словам Дарена и Куары, но, в тоже время, Алëша сильно переживал за брата. Это что, односторонняя ссора? Поразительно. Рахиму и самому стало больно, осознание того, что он больше не увидит улыбки Дарена, не услышит его смех и подколов, не почувствует его руки на коже, просто убивало быстро и бесповоротно. Просто в один день его не стало и всё. Нет больше такого человека в живых. Остались только воспоминания людей, которые были рядом, которых он называл «близкими» и доверял себя. Теперь, смотря на белок, он всегда будет вспоминать те самые глаза, что светились при виде любого животного, а особенно белок и птиц, те руки, которые кормили их разными орехами и семенами из передачек, ту самую улыбку, которая всегда была на лице, если белка садилась на ладонь. Что сделал бы Дарен, если бы на месте Лëши был Рахим? Ответ не заставляет себя ждать. — Давай вместе будем переживать это горе, Алëша? — глотает слëзы в себя, чтобы самому не разреветься. — Так будет меньше боли. Дарен бы не хотел твоих слëз, ты ведь так и остался для него Алëшей, пусть он и не говорил тебе такого. Видит в изумрудных глазах огоньки веры и понимает, что не зря предложил такую затею. Понимает, как много значит для этого парня давно забытое обращение «Алëша», как много для него значит брат и как сильно он переживает над его смертью. Рахим вылечится, он будет посещать каждую процедуру, выполнять все слова врачей на максимум, потому что пообещал. Он пообещал, что вылечится и доживëт до старости счастливым человеком. И пусть его уже перевезли в другой стационар, пусть он живёт с другим соседом, но в его сердце останется навсегда его самый близкий человек, ради которого он продолжает бороться за свою жизнь.