Звонок

Голос его отца в телефонной трубке звучал до тошноты сухо и остро, так что у Сохо неприятно закололо кожу на затылке от волнения и страха. — Сейчас же, — повторил его отец отрывисто и в голосе его сквозил не гнев, а холодная ярость, — и если ты не явишься ко мне на порог сейчас же — ты больше мне не сын, Гонмин. — Я понял, — ответил коротко Сохо и заторможено, словно во сне отнял от уха телефонный аппарат и нажал кнопку отсоединения. У него дрожали руки. — В чем дело? — хмуро спросил Гонхи, отдаленно осознавая, о чем шла речь в разговоре между Сохо и его отцом, но пока не понимая до конца. Сохо досадливо поморщился. — Ни в чем, — он улыбнулся ему широко, но улыбка эта была скорее жалобной, — мой отец хочет со мной поговорить. Он сказал только это, но ему не пришлось ничего добавлять и пояснять, потому что Гонхи и так понял, о чем шла речь. Он нерешительно закусил нижнюю губу, раздумывая, потом сказал: — Я пойду с тобой. — Не надо, — отказал мягко Сохо. — Я хочу тебя защитить, — взмолился Гонхи. — Я знаю, Гонхи, — теперь отказ был более твердым, — ты всегда меня защищаешь, но сегодня… Не нужно. Я не хочу, чтобы ты виделся с моим отцом даже мельком. — Но ведь… — попытался было возразить Гонхи, напомнить, что Сохо был рядом, когда Гонхи сказал своим родителям об их отношениях, так что он тоже, тоже имел право быть рядом со старшим, чтобы защитить и поддержать его, но Сохо отрывисто качнул головой давая понять, что этот спор бессмыслен и Гонхи, к своему стыду и слабости, согласился. — Я вернусь через пару часов, не больше, — улыбнулся ему Сохо так же ласково, как и всегда и поцеловал в губы так же, как и всегда прежде, чем уйти. Гонхи улыбнулся виновато, ответил на поцелуй и с тяжелым сердцем, мучимый угрызениями совести за собственную нерешительность настоять на своем, отпустил его, не имея другого выбора. Сохо вернулся намного позже, чем обещал. Гонхи, не решавшийся лечь спать без него включил дораму на телевизоре, но так и не смог на ней сосредоточиться, мучимый собственными тревожными мыслями и переживаниями касаемо разговора Сохо с его отцом на тему их с Сохо отношений. Ближе к десяти вечера он написал старшему сообщение, простое: «Все в порядке? Я жду тебя дома». Но так и не получил на него ответа. Он не решился писать еще раз, вместо этого, преодолевая неловкость он позвонил, но Сохо не ответил, тогда Гонхи просто принялся ждать, свернувшись в клубок на диване в гостиной и в конце концов задремал, растрепанный и утомленный собственными тревожными мыслями. Когда в коридоре тихо щелкнул дверной замок он проснулся, выдернутый из чуткого сна привычным, но слишком громким в вечерней тишине, шумом. Он заворочался, потирая глаза. В дверном проеме Гонхи увидел темную фигуру Сохо, смотрящего на него и когда тот понял, что младший проснулся, он спросил: — Почему ты спишь здесь? Гонхи улыбнулся ему виновато. — Я решил дождаться тебя, но заснул, — сказал он извиняющимся тоном. Затем нерешительно уточнил: — как… Как все прошло с твоим отцом? Сохо улыбнулся ему очень мягко, Гонхи сощурился, пытаясь как следует рассмотреть его лицо в полумраке комнаты, но так и не смог этого сделать. — Все в порядке, — ответил ему Сохо сдержанно, — иди в постель. Я сейчас приму душ и приду спать. Гонхи кивнул и не решился больше ничего спрашивать, хоть ему и хотелось расспросить старшего о том, что произошло и почему он вернулся так поздно. Вместо этого он потянувшись встал с дивана, сложил в неаккуратный квадрат плед, которым укрывался во сне и, стягивая на ходу домашнюю футболку отправился в спальню. Он не смотрел на время, когда лег в постель, но все равно понял, что Сохо был в душе намного дольше обычного. Шум воды, доносящийся из ванной комнаты в полной тишине почти усыпил его, но он все равно повернулся к Сохо, когда тот в полумраке осторожно проскользнул в их постель, разгоряченный, с влажными после душа волосами. — Как ты? — спросил его Гонхи нерешительно. Сохо улыбнулся ему очень искренне, но Гонхи увидел, что глаза его были красными, а верхние веки припухли, словно он недавно долго плакал. — Все хорошо, — ответил ему Сохо, — тебе не о чем волноваться, Гонхи. У Гонхи неприятно заныло в груди. Он присел в постели, потянулся к старшему и обнял его за плечи в безмолвной попытке утешить, в попытке извиниться за то, что не смог настоять на своем и пойти с Сохо, не смог заступиться за него, защитить его и поддержать его. Он чувствовал себя виноватым. Гонхи чувствовал себя мерзко. — Ты ни в чем не виноват, — сказал ему тогда Сохо, словно чувствовал то, что чувствовал Гонхи, успокаивающе коснулся его щеки и поцеловал в губы, — давай ляжем спать, я устал. Он высвободился из его объятий, отвернулся и затих, и несколько минут они молча лежали в постели не касаясь друг друга, словно два незнакомца. Затем Гонхи вновь прильнул к нему и сказал: — Я люблю тебя, хён. Они так редко говорили это друг другу вот так открыто, подчиненные неизвестно откуда взращенному в них обоих стеснению, поэтому Гонхи почувствовал себя смущенным, когда Сохо повернулся к нему лицом. Он посмотрел на старшего с боязливым ожиданием. Глаза у Сохо блестели в ночном мраке, а губы дрожали. — Я тебя тоже, Гонхи, — сказал он с ласковой улыбкой, а потом закрыл лицо руками и вдруг так обессиленно заплакал. Поначалу тихо, пытаясь сдержаться, а затем надрывно, всхлипывая и хныкая, словно ребенок, и завыл сквозь стиснутые зубы, уткнувшись горячим, влажным от слез лицом в грудь Гонхи. Внутри у Гонхи закололо. Он вцепился в чужие плечи, обнимая и прижимая Сохо к себе, и поцеловал в макушку, пахнущую шампунем и сказал как можно мягче: — Все в порядке, хён. Я люблю тебя так сильно. И после этих слов Сохо зарыдал еще больше, перемежая плач со стонами, срывающимися на тонкий болезненный вой, который с каждой невыносимо долгой минутой становился все тише и тише, пока не перешел в судорожные всхлипы, а затем вновь в тихий плач и все это время Гонхи обнимал его, прижимал к себе и шептал о любви, пока, наконец, Сохо не затих в его руках, ослабевший, опьяненный слезами и измотанный произошедшим. — Он велел мне с тобой расстаться, — пробормотал он сонно, по-прежнему уткнувшись Гонхи в грудь и Гонхи ни на секунду не ослабил объятий, — расстаться или уходить сейчас же и никогда больше не возвращаться, Гонхи. — Боже мой, — прошептал Гонхи едва слышно. — Я ушел, — сказал Сохо.