Из тьмы приходит свет

      Несмотря на весь шум, который он делал в жизни, смерть Одина Борсона была поразительно разочаровывающей.        Часть Лафея ожидала нечто драматичное, когда его лезвие пронзило позвоночник Одина, окрашивая мраморный пол густыми брызгами крови. Но… как только Один рухнул вниз и застыл замертво, мир остался прежним. Для всей вселенной это был всего лишь очередной день.       Лафей долгое время предполагал, что Один наполнил дворец магией и в момент, когда король умрет, здание бы рассыпалось в прах. Вот только мраморные полы даже не шелохнулись. Лишь кровь с тела Одина тихо капала в пустом тронном зале.       Лафей ничуть не жалел. Лишь отчетливое чувство опустошенности скопилось у его ног. Он наклонился, снял с плеч Одина плащ и провел вдоль него алым, мокрым от крови клинком, вытирая меч дочиста.       Лафей закрыл за собой широкие двери тронного зала перед тем, как он вошел, чтобы убить Одина; между дверями не должно было быть и щели. Не должно было раздаться и крика — он позаботился о том, чтобы весь дворец на всякий случай был пуст, если магия Одина действительно поддерживала это место, и это бы все рухнуло и раздавило тысячи жизней после его смерти.       Лафею потребовалась всего лишь одна догадка, чтобы понять, кто наблюдал через щель в дверях. Там был один человек, которого не обнаружили.       — Принц Тор, — позвал он, его голос эхом отразился от сводчатых потолков. — Я ожидал, что ты придешь раньше.       Двери не отворились. Никто не шагнул внутрь, держа в руках молот, готовый сражаться за убитого короля. Лафей сделал шаг к дверям. Раздался отчетливый вздох и одновременно с ним — глухой звук, как будто кто-то что-то уронил. Шаги удалялись.       Лафей шагал сквозь тронный зал к дверям, каждый его шаг был медленным и тяжелым. Меч по прежнему лежал в его ладони. Настороженно гигант распахнул двустворчатые двери.       На полу у входа в тронный зал сидел молодой мужчина. Или нет, не мужчина. Лафей догадался, что незнакомцу оставалось примерно два года до совершеннолетия, так что его можно было смело отнести к категории мальчиков. Его глаза с зеленой радужкой были расширенны и шокированы, темные, вьющиеся волосы, острые черты лица и длинные ресницы.       Лафей встал на колени; они оказались на одном уровне.       — Я ожидал, что ты немного более… мускулистый, — наполовину с издевкой сказал великан. — Судя по рассказам, которые я слышал о тебе, бог грома, ты неплохой воин.       Мальчик вздрогнул и сделал несколько неглубоких вдохов, словно собираясь что-то сказать. Ничего не донеслось из его рта. Он сидел, задыхаясь.       Лафей наклонил свою голову немного в сторону. Это казалось напугало мальчика в десять раз больше, чем раньше. Он забормотал что-то в хаотичном сочетании панических согласных. Звуки вырывались из него, теряя всякий смысл.       — Извините, — сказал Лафей. — Я не расслышал. Мальчишка облизнул губы. Он сделал более глубокий вдох.       — Не Тор, — повторил он, гораздо более четко во второй раз.       Лафей кивнул.       — Ты не Тор, — ответил он. — Интересно. Кто же тогда?       Мальчик уставился на него в замешательстве: «Извините?»       — Все солдаты собрались снаружи, а дворяне разбежались, — пояснил Лафей. — Я отправил всех слуг обратно домой, тех, у кого он есть, а тех, у кого его нет, собрал в третьем дворе. Все гости замка ждут у парадных дверей. Ты, судя по всему, не относишься ни к одной из этих категорий, поэтому я не знаю, кто ты и что ты здесь делаешь.       Мальчик удивленно вскинул брови, быстро расширив глаза; он был шокирован, что все кроме Одина во дворце спаслись. Это была естественная реакция для асгардианца, если учесть, что последние два десятилетия Один выставлял Йотунов чудовищами. Лафей тяжело вздохнул.       — Я был в северном крыле, — прохрипел мальчик.       Лафей хмыкнул.       — Где это?       Мальчик качнул головой.       — Он не находится в одном месте все время, он заколдованный. В него трудно попасть, если только ты не ищешь его.       — Ясно. Каково твое имя?       Мальчишка немного расслабился, когда Лафей принял то, что он не был Тором, но сейчас его губы подергивались, а дрожь в конечностях усилилась.       — Я сожалею, — сказал мальчик, — но не думаю, что это имеет значение.       — Если ты беспокоишься о том, что возможно я стану использовать твою фамилию, чтобы выследить твою семью и убить ее, ты ошибаешься, — настоял Лафей.       Мальчик засмеялся. Смех этот был высоким, истеричным, наполненным паникой, и он не собирался прекращаться. С нарастающим чувством неладного Лафей заметил, что, хотя руки мальчика тряслись от хохота, ноги его оставались неподвижными на полу.       Лафей оставил мальчика смеяться, пока не наступила тишина. А затем продолжил как ни в чем не бывало:       — Зачем ты шел в тронный зал?       — Я хотел поговорить с королем, — сказал мальчик. Казалось, что вместе со смехом из него вытекло много сил.       — Поговорить с ним о чем?       — О личном.       — Ты находишься в личных отношениях с королем Асгардии?       — Нет, я не это имел в… — обрубил на полуслове себя мальчик и попытался снова медленнее: — Я не говорил с королем пять лет. Если раньше у нас и были личные отношения, то теперь их точно нет.       Пять лет…       — Локи, — прошептал Лафей, мальчик дернулся, словно в него вонзили лезвие в руке Лафея. — Ты — принц, который умер.       Мальчик застыл на месте на несколько секунд, явно не зная, следует ли ему подтверждать догадку или нет. Спустя несколько секунд он решил просто пожать плечами.       — Да, — ответил он. — Я — принц. Если бы у меня был топор, я бы попросил тебя взмахнуть им сейчас.       Пять лет…       — Сколько тебе лет? — спросил Лафей.       Локи моргнул.       — Пятна-шестнадцать, — сказал он с полууверенностью. — Но это ничего не значит.       Ох, нет, это означало абсолютно все. Это означало, что смерть второго принца Асгардии была инсценирована, когда ему было одиннадцать лет. Это означало, что Локи Одинсон родился примерно шестнадцать лет назад.       А шестнадцать лет назад война между Асгадией и Йотунхеймом кончилась поражением Йотунхейма и убийством третьего ребенка Лафея.       В один момент Локи издал писк и перекатился набок.       Его руки тряслись примерно две минуты. На третьей минуте у него подкосилась левая рука, и внезапно,к своему удивлению, Лафей осознал, что мальчик трясся не потому, что был испуган, а потому, что его руки были ужасно тонкими и, похоже, не могли выдержать полный вес тела. Не думая об этом, руководствуясь лишь инстинктом, который позволял ему ловить своих сыновей Бюлейста и Хельблинди, когда те, будучи малышами, радостно спрыгивали с комодов и отскакивали от краев стульев, Лафей протянул руку и поймал локоть асгардианца, не дав ему удариться скулой о каменный пол.       Результат был незамедлительным: бумажно-белая плоть Локи окрасилась голубым цветом, словно акварельные брызги по чистой бумаге, цвет морской пены заполнил пустую кожу. Лафей обнаружил, что смотрит не в зеленые, а в рубиново-красные глаза.       Там, где раньше был асгардианец (пусть и с необычным цветом волос и глаз), теперь был йотун.       Локи застыл в оцепенении от прикосновения к его локтю, физически напряг все мышцы и застыл на месте, как испуганный зверь.       Взгляд Лафея остановился на линиях наследия на лице и руках мальчика, на белых линиях, подробно описывающих родословную, проходящую через кровь мальчика. Двойные линии на руках — Имир, линии на подбородке — Герд, прямой угол на челюсти — дальнее родство с сыновьями Ивальди, на запястье — перечеркнутый круг — Инген, а на лбу…       Локи вздрогнул, когда Лафей наклонился чуть ближе и уставился на полумесяц на его лбу. Лафей протянул палец и слегка коснулся линий фигуры.       — Что ты… что ты делаешь? — спросил мальчишка, на мгновение растерявшись, прежде чем испугаться.       — Веридис? — спросил Лафей.       Локи растерянно посмотрел на него.       — Это означает правду, не так ли?— сказал он. — Я говорю правду.       — Нет, — сказал Лафей. — Я не прошу тебя говорить правду… Я… Веридис это твое имя.       Брови Локи взмыли вверх.       — Нет, это не так, — сказал он. — Меня зовут Локи; что означает «превосходная катастрофа».       Лафей издал раздраженный звук. Локи вздрогнул в ответ.       — Мое дитя, — сказал Лафей и пожалел, что не впился в глаза Одина, прежде чем перерезать позвоночник, — не катастрофа.       — Не твой ребенок, — ответил Локи. Его голос дрожал.       — Нет? — спросил Лафей. Он взял руку Локи и поднял ее вверх. Локи, казалось, не заметил своей трансформации, и тут же на его лице появилось выражение ужаса. Он согнул пальцы и вздрогнул, когда они зашевелились.       — Это иллюзия, — сказал он задушенным голосом. — Ты наложил на меня проклятие, я уверен в этом.       — Линии твоего наследия говорят об обратном, — сказал Лафей. — Обещаю, здесь нет никакого подвоха. Я думаю… облик асгардианца мог быть делом рук Одина.       — Невозможно, — запротестовал Локи, но в его словах уже не было настоящей уверенности. — Прости, но я не твой сын. А если бы и был, ты бы меня ненавидел. Ты знаешь пророчество о Рагнарёке? Я заставлю Рагнарёк случиться. По-моему, это достаточная причина, чтобы… Он замолчал, протянул тонкую руку, указывая на меч у Лафея. Лафей почувствовал, как замедлилось его собственное сердце.       — Для чего ты спустился в тронный зал? — снова спросил Лафей, мягче.       Глаза Локи расфокусировались и устремились в случайную точку над плечом морозного великана.       — Я мог выйти из комнаты только в том случае, если собирался попросить посадить меня в тюрьму или попросить умереть, — сказал он. — Я собирался попросить Одина сделать последнее.       Он снова посмотрел на меч.       — Если ты оставишь меня в живых, я могу отобрать у тебя трон, — сказал он совершенно серьезно. — Народ может взбунтоваться и поставить меня королем. Если ты убьешь меня сейчас, это будет в твою пользу.       — Я не заинтересован, — ответил Лафей.       Локи все еще смотрел на меч.       Лафей оттолкнул меч, и тот покатился по полу, остановившись, сверкая у дальней стены.       — Я не собираюсь тебя убивать, — сказал он.       — Я не собираюсь доверять тебе только потому, что ты несколько минут мило со мной общался, — сказал Локи.       — Хорошо, — ответил Лафей. — Я бы не хотел, чтобы ты доверял так просто.       — Я никогда не доверюсь кому-то, как ты.       — Это отлично.       Локи ничего не ответил на это. Его горло сжалось, а красные глаза полузакрылись.       «Шок», — подумал Лафей. Он подумывал о том, чтобы вернуться в тронный зал, подобрать плащ павшего короля и обернуть им Локи, чтобы тот перестал дрожать, но было бы жестоко укутывать ребенка в окровавленный плащ его убитого отца, даже если этот отец вовсе не был отцом и заслуживал того, чтобы его проткнули насквозь.       — Мы можем поговорить об этом позже, — сказал Лафей. — Но я думаю, что сначала тебе следует где-нибудь отдохнуть.       Они не могли оставаться здесь, когда тело Одина, истекающее кровью, лежало так близко, а окна не пропускали свет. Слишком много ужасных вещей заполняло пространство между ними.       Локи покачал головой.       — Я не могу ходить, — сказал он опустошенно.       — Могу ли я понести тебя? — спросил Лафей.       Локи смерил его взглядом и кивнул.       Лафей обхватил руками колени и спину Локи и приподнял его, прислонив к своей груди. И, ох, Лафей осознал, что Локи весил не больше десятилетнего ребенка. Конечности Локи были настолько костлявыми, что Лафею стало не по себе от прикосновения к ним.       Лафей оставил меч на полу и стал пробираться по извилистым коридорам к главному залу, к весеннему солнечному свету и тысячам ожидающих людей, которым не терпелось узнать, что с диктатором, терзающим их долгие годы, наконец-то покончено.       — Есть ли кто-то во дворце, кому ты доверяешь заботиться о себе? — спросил Лафей, когда они приблизились к главному залу и золотому свету, разливающемуся по колоннам.       — Ту женщину звали Хама, — пробормотал Локи.       — Хорошо, — сказал Лафей. — Я собираюсь найти Хаму во внутреннем дворе и попросить ее отвести тебя в какое-нибудь место, где ты сможешь поспать. Боюсь, я не знаю наизусть планировку дворца, и мне бы не хотелось, чтобы тебе пришлось спать на диване, если я не смогу найти кровать.       Локи, возможно, издал звук, схожий с довольным фырканьем. Возможно.       — Мне придется встретиться со всеми, кто работает во дворце, и мы должны будем все организовать заново, — сказал Лафей. — Я встречусь с тобой, как только смогу, и мы обсудим, что с тобой делать. Тебя это устраивает?       Голова Локи сместилась на ключицу Лафея. Он что-то сказал; смысл был почти совсем невнятным, но Лафею показалось, что он различил где-то в беспорядочных словах краешек «да, сэр».       —Хорошо, — сказал Лафей.       Колонны главного зала были залиты полуденным солнцем, изгибы резного камня резко выделялись на фоне длинного золотого ковра, ведущего к парадной двери. Лафей покрепче прижал к себе Локи, освободил одну руку и положил ладонь на широкую золотую ручку двери. Локи напрягся. Под вопросительным взглядом Лафея он слегка расслабился.       — Я не был снаружи некоторое время, — сказал Локи. — Вот и все.       Он был отвратительным лжецом, и совершенно отвратительно пытался держать маску равнодушия. От этой мысли в горле Лафея встал комок. Владыка Йотунхейма очень медленно открыл дверь, позволяя Локи ругаться под нос, щуриться от света и смахивать слезы с угловатых щек в течение минуты, прежде чем Лафей вышел на яркий солнечный свет, в голубое небо под одобрительные возгласы собравшихся вокруг дворца людей.       И вместе они оставили залитые кровью залы и заколдованные башни далеко позади.