– Чай на столе.
– Жаль, что не ты.
– Ты слишком солиден для таких дополнений к песням. Но одобряю.
Внутренний диалог – счастье человека, у которого он имеется. Внимательный слушатель, участливый собеседник, дающий правильные советы, понимающий психолог и командир роты, не дающий отдыха между самокопанием и самоуничижением – все это в одном ключе и бьющее из этого самого бесконечного ключа. А главное – совершенно бесплатно и ходить никуда не надо. Если только не до помещения, где все стены обиты мягкими подушками, а милая кофта подарит чувство самых крепких объятий. Не с собой, так с симпатичным юношей, в которого доктора и верят, но блеклые таблеточки от него подсыпают. Ну, это не важно, если беседуешь сам с собой и находишь эту компанию приятной без всяких побочных эффектов, ведущих к указанной выше ситуации. А что, если беседу ты ведёшь с тем, кто о твоем существовании и понятия не имеет? – Почему именно персик и клубника? – Голос звучит насмешливо, не особо громко, но так, что не услышать просто не возможно. Как и не зардеться легким румянцем смущения, последовательно тряхнув головой, чтобы прийти в себя. – Сам говорил, что они тебе нравятся. А если не нравится – заберу. Я тоже их люблю, но йогурты с ними – просто адские штуки и пытки для моего организма. – Хорошо, привереда. В натуральном виде, так в натуральном виде. А ещё... Запоминаешь все, что я скажу? – Насмешливая улыбка становится шире, и это чувствуется почти на физическом уровне, будто кожей – так явственно и ощутимо, что не улыбнуться в ответ просто не представляется возможным. – Только то, что я хочу помнить. Не обольщайся. Хотя... Кому я вру, конечно. Но сделай вид, что ты этого не слышал, ладно, а то я сама начну копать себе яму, чтобы провалиться в неё от стыда. – Но я и так тебя не слышу. – Улыбка сползает с лица, оставляя лишь покалывание на участках кожи, где она была, и разъедающее чувство разочарования и обиды внутри. Примерно там, где находится сердце и все прилагающиеся к нему чувства. Глупо это все, так глупо, что уже смешно. Бесконечный Ютуб с его бесконечными рекомендациями – настоящее болото потерянного времени, испарившейся мотивации к супер продуктивному времяпрепровождению и затягивающих котиков с милыми анимациями, не дающих блуждающему взгляду чуть уставших глаз оторваться от экрана ноутбука и взглянуть в окно. Хоть и там тоже смотреть особо не на что: небо ясное, а значит, все живое медленно сгорает под испепеляющим лучами чертовски горячего солнца. Это вгоняет в бесконечную тоску и вызывает фантомное ощущение боли на коже, которая будто плавится изнутри – последствия не предусмотренного загара, опыт получения которого научил сидеть дома, одеваться в закрытую одежду и наносить солнцезащитный крем, если на улицу все же придётся выйти. Хочется совсем не этого. Хочется простого и душевного: пасмурной погоды Петербурга, успокаивающего и волнующего душу одновременно, чая в стаканчике, в котором все носят модный кофе в миллионных вариациях смеси молока, перемолотых кофейных зёрен и ароматизированных сахарных сиропов, а также теплой ладони в своей, ведущей смотреть на развод мостов и величественную Неву. – Почему именно Питер? – Вопрос задан нарочито отстранённым тоном с нотками плохо скрытого любопытства. – А ты глянь вокруг. Я почти историк, и прямо сейчас нахожусь на седьмом небе от счастья, что я здесь. – Голос чуть дрожит от волнения, присущего открытию самой честной правды: город становится родным после его любовного изучения, и все мысли сосредоточены лишь на великолепии этого места, отражающегося в зданиях, фонарях и запутанных улочках. – И тут нет противного солнца, которое так и норовит сжечь меня. – Почти историк? – Вопрос слегка застаёт врасплох, заставляя тихо рассмеяться на удивление собеседника. – Я очень хорошо готовилась к экзамену по истории, так что теперь процентов тридцать от архитектуры города я уже знаю. И готова рассказать их краткую историю. От процесса создания Александровской колонны до повести о смелом пьянчуге, решившемся чинить шпиль на Петропавловском соборе. Не смотри, что это все из близкого временного периода, я знаю и больше, просто это звучит как-то... Увлекательней. – Голос сам становится увереннее от темы, в которой чувствуешь себя прекрасно и восторженно: история наравне с литературой занимают особое место в сердце рассказывающей. Внимательный и любопытный взгляд человека, с которым идёшь бок о бок – награда выше всяких похвал. – И аргументом даже не станет тот факт, что я здесь нахожусь? – О, милый, поверь, не ты один ходил тут наравне с Петром Великим, Пушкиным и Репиным. Но попытка хорошая. – Легкая улыбка все же трогает тонкие губы, вынуждая их растянуться от легкой щекотки едва ощутимого счастья где-то под рёбрами. Прямо около сердца со всеми прилагающимися к нему чувствами. Карие глаза напротив лишь чуть блестят в свете фонаря, и в этом блеске не найдёшь язвительной насмешки – лишь щемящая нежность, неумело скрытая за старательно отводимым взглядом. – Но мы оба знаем, что это не совсем так. – Слышится театральный фырк, который выражает легкое недовольство так быстро раскрытой маленькой тайны, и небольшая ладонь аккуратно сжимает ладонь внимательного к мелочам сыщика. Впрочем, тут и Шерлоком быть не надо – смущенная улыбка и мерцание всех оттенков счастья в серых глазах вкупе со сбитым дыханием не дают сделать неопределенные выводы о причинах такого состояния. Побочный эффект – надежда, что чужая ладонь сожмется в ответ. Неотвратимость чувств – когда ощущаешь, что это произошло. И это чудесно до острого желания остаться в этом сне на чуток побольше, стремясь хапнуть от происходящего как можно больше серотонина. Готовка – процесс, который приносит если не удовольствие, то удовлетворение при условии, что она тебе нравится или необходима. Вставать у плиты по своей воле с целью поэкспериментировать – опасный шаг, наполненный безрассудным стремлением побаловать себя чем-нибудь вкусненьким при минимальном кулинарном опыте. Но, как говорится, раз в пять лет и палка стреляет, и кулинар-самоучка, насмотревшийся на ютубе рецептов простых блюд, по идее своей долженствующих оставаться вкусными и все ещё не очень сложными, может что-нибудь себе приготовить на просмотр сериалов. "Хороший доктор" на шесть сезонов определенно требует для себя запаса энергии. На фоне стоит собственный плейлист, любовно собиравшийся на протяжении почти четырех лет из песен, которые умудрились затронуть те глубинные струны души и сердца, что теперь хоть целый день слушай на повторе одно и то же – не надоест, тошноты не вызовет, в собственном музыкальном вкусе усомниться не даст. В конце концов, критерии прекрасного у всех разные, так что ничего страшного не произойдет, если кто-то косо глянет на эту смесь японского рока, англоязычных песен с подтекстом и русскоязычных, где каждая строчка наполнена именно тем, о чем поётся в песне про грустный русский взгляд. Нигде не может так романтизироваться будничность, как в песнях тех, кто родился в стране, занимающей от земной поверхности аж одну шестую часть. Когда девушка уже замешивала тесто для небольших панкейков, – рецепт был подсмотрен у блогера, чей совет не готовить по его видео был успешно проигнорирован во всех частях рубрики "Брайн пытается готовить" – заиграла новая песня, недавно попавшая в плейлист музыкальных брильянтов. Пять секунд на осознание и вспоминание текста – и тут кухня наполнилась пением двух исполнителей одной и той же песни, для которой даже видео было любовно остановлено (лишние свидетели её ужасного голоса ей же ни к чему). –Только я никого не люблю... Стук лопаткой по тарелке, имитирующий звук барабанных палочек. – А люди любят. Они стоят с букетами в метро, как будто ждали свидания целый год... Тихий вздох, прикрытые глаза и плавное движение рукой, уместившейся на грудной клетке в области сердца. – Люди любят, хрусталь и столовое серебро достают на юбилей, покупают коньяк и торт... Тихий голос, льющийся не из глубины души, – слишком высокопарно, слишком не так для этой песни – но где-то ближе к кому в горле. – Люди любят, хватают гантели, крутят педали, по утрам терпеливо выгуливают собак. Вы думали, люди не любят? Не угадали, люди любят, да ещё как! Голос домашней исполнительницы в кухне замолкает, голос исполнителя продолжает петь, третий голос возникает в голове сам собой, фантомом опускаясь за стол и складывая руки на груди. – Красивая песня. Не ожидал, что она будет в твоём плейлисте. – Фантом, используя окно в качестве зеркала, поправляет прическу, кося глазами в сторону фигуры у плиты, которая в ответ на эти слова только усмехается и отворачивается, не заметив взгляд. – Я и сама не знала, что могу быть падкой на такое. Но, как ты заметил, песня действительно.. Красивая. И знакомая по содержанию если не всем, то большинству. Разговор прерывается: один занят внимательным прослушиванием, вторая – попытками аккуратно повторить действия этого же фантома, только с видео, где он виден не только ей. На моменте с поцелуями в лоб руки предательски дрогнули вместе с сердцем. Но это все так же ничего не значит – ни для неё, ни для того, кто её совсем не знает. – Ты пытаешься приготовить по моему рецепту? – В голосе звучит заразительная усмешка, будто приглашение сразиться на словах и показать, кто дольше продержится, поддерживая непринужденный тон до момента искреннего смеха. И это предложение не отвергается – принимается ответной усмешкой и хитрым блеском сероватых глаз. – Даже если и так. Меняемся местами: теперь я попала в пов, где я – твоя... Э... Гёрлфренд, которая готовит тебе завтрак. – Слишком смело и безрассудно, но мысли озвучены, а губы против воли растягиваются в ухмылке. Со стороны фантома доносится тихий хмык, показывающий, что такое заявление вызывает ураган эмоций лишь у того, кто это сказал. Так даже лучше. – Слишком поздно для завтрака, особенно если он начинается в три часа дня. – Ты себе и позднее готовил, так что даже не пытайся меня пристыдить или подловить. – Голова гордо поднимается, уверенная в своей индульгенции от греховных обвинений. Как же она любит утрировать. – Хорошо, оставайся непристыженной и неподловленной. Главное, не отвлекайся от готовки – без толики любви и внимания они станут совсем невкусными. – Так вот каков твой секретный ингредиент, Мистер Крабс? – Слышится общий смех пошутившей и оценившего шутку смеющегося. – Только никому ни слова, Губка Боб, а то будешь уволен с ответственного поста моей гёрлфренд, готовящей мне завтрак. Смех прерывается учащенным сердечным ритмом, румянцем на бледных щеках и взглядом расширенных глаз, направленных в сторону кареглазого, который понял, что брякнул, и теперь усиленно пытался сделать вид, что все идет по плану. По крайней мере, лёгкая улыбка и уверенный встречный взгляд должен создавать такое впечатление. Сердцебиения и дыхания бесплотного фантома все равно не услышишь, а она слишком цепляется за такие мелочи в их диалоге. Её диалоге. "Книги любят все, а кто не любит книг – не умеет их читать". Лозунг победителей в соревновании по технике чтения среди пятых классов, но это не мешает прислушиваться к нему и нежно любить шуршащие страницы, плотные обложки, изящные шрифты для названия и оглавления, стройные ряды идеально ровных печатных букв. В конце концов, мысли души автора тех предложений, которые сейчас видит твой взгляд заинтересованного читателя, и это самое главное: без интереса читать не так уж и интересно, как бы глупо и очевидно это ни звучало. Не так интересно анализировать подноготную сердец персонажей, чья жизнь отображена на страницах, не так захватывающе видеть перед своими глазами картину разворачивающихся сюжетных событий, в которых ты хоть и не участник, но безмолвный наблюдатель, провожаемый автором на самые лучшие трибуны лучшего зрительского зала. Книги могут влиять на людей, как и они могут влиять на книги, и не всегда это случается положительно. Слова могут заставить гореть сознание и рукописи в твёрдых переплётах, зажечь сердца, помутить рассудок, и даже не важно, напечатаны они или нет. Люди довольно податливы сочетаниям гласных и согласных звуков, будь то они выражены на бумаге или сказаны толпе. – Классика? Мне стоило догадаться по твоей манере выражаться и любви к Петербургу. – Задумчивый смешок вырывается случайно, когда взгляд цепляется за ровные стопки книг на полках старого, ещё СССР-овского шкафа. Трёхтомник Есенина, толстенный Тургенев, сказки Пушкина, Достоевский и его романы, все тома "Войны и Мира", отделенные от остальных, чтобы было удобно брать, Булгаков и его "Мастер и Маргарита", даже иностранная классика. – Не беспокойся, милый, это не заразно, пока ты сам не прочтёшь и не проникнешься. – Тихий глоток из кружки с лимонадом (летняя жара все ещё продолжает убивать желание жить и выходить на улицу даже за ягодами), недовольное мычание от боли из-за неожиданно сильного холода напитка и пронзительный взгляд, направленный в чужую спину фантома с кудрявыми волосами около её шкафа. – А ещё то, что ты перечислил, признаками человека, любящего классику, не является, но.. Хм.. Тем не менее, подойти к кому-нибудь может. – Например, к тебе. – Сочту за комплимент, спасибо. – О мой бог, Гарри Поттер в издании от Росмэн, где ты нашла такую ценность в наше время? – Пятая часть серии книг о мальчике, который выжил, оказывается в сильных руках, аккуратно листающих пожелтевшие от времени страницы этой фэнтезийной истории. – Нагло украла из бабушкиной библиотеки. Там были почти все части, а тех, которых не было, читала уже от другого издания, и боже мой... – Руки сами тянутся к виску, который на миг будто пронзила боль мигрени от так разительно отличающегося от росмэнского перевода. – Ты бы знал, каких усилий мне это стоило. – Уж точно не настолько больших, каких потребовал мой рекорд по прочтению этого Гарри Поттера. – А ну не отзывайся пренебрежительно о современной классике, за которую мне не стыдно. – А есть та, за которую стыд берёт? – Фантом, отложив голубую книгу, скрещивает руки на груди и кидает вопросительный взгляд поверх линз очков. Карие глаза заставляют улыбнуться против воли – противостоять их обаянию не представляется возможным. – Не буду оскорблять все книги, но часть из них действительно бывает плоха. От "Мутного" до сборника матерных стишков в розовой обложке. – Как будто раньше таких книг не существовало. – Раньше такие книги было публиковать значительно сложней, это другое, милый. Чужие поднятые вверх руки – ознаменование победы, поражения перед аргументами и ласковым обращением, не дающего дышать ровнее из-за дрогнущего сердца. Но у фантомов оно не бьется, а дыхание не срывается, так что ничего страшного не происходит. Ничего не происходит, а книги стоят и одиноко смотрят на фигуру, руки которой слишком сильно сжимают поверхность стула. Сидеть допоздна, прожигая время на здоровый сон и собственное зрение – определенно не лучшая идея. Особенно, когда ты и так в очках. Особенно, когда ты тратишь это время на просмотр совершенно бесполезных вещей. Особенно, когда ты пытаешься таким образом оставаться в этом дне подольше, ибо знаешь – пройдет время и начнётся новый жизненный виток. Или прыжок в неизвестность, что звучит ещё хуже, до сдавленной тугим обручем страха и тревоги грудной клетки, до замершего сердцебиения от парализующих ожиданий окружающих, до сорванного дыхания в попытках убежать куда угодно от себя и испытующих взглядов других. Куда угодно превращается в канал, ставший отдушиной от тревоги. Вот только никто не предупредил, что это влечёт за собой последствия в виде ожившей совести. – Ты опять сидишь допоздна. – Недовольство ощущается очень явно. Кровать не скрипит, когда на неё приседает взрослый человек, что вызывает лишь вздох разочарования – бесплотный фантом не имеет ничего, что могло бы повзаимодействовать с ней или с её кроватью. А ещё лучше – всё вместе: теплые объятия, мягкие прикосновения к волосам, робкие взгляды без внимания на какой-нибудь ужастик, вкусная еда и бесконечное расслабление. Звучит слишком хорошо даже для мыслей, которые никогда не будут озвучены вслух. – Да, я опять сижу допоздна, но ты слишком... – Молчание не было предусмотрено, но оно наполнено невысказанностью: слишком далеко, слишком не тот, чтобы журить за такой проступок, слишком ведешь себя так же. Так много слов, но они не будут высказаны тому, кто не сможет тебя услышать. Разве что, только себе, но и в этом нет особой разницы. А внимательный взгляд карих глаз все ещё ждёт ответа, не желая обрывать разговор так. Он ложится рядом, на расстоянии вытянутой руки – дотронься и он рассыплется стаей светлячков, рассыплется пылевым облаком, из которого во Вселенной рождаются звезды и Галактики, рассыплется этими недосказанными словами, рассыплется и пропадёт до утра, ведь во сне до него можно дотронуться и даже погладить. Даже сказать то, о чем с восходом солнца и не вспомнишь, но оно и к лучшему. – Почему ты не хочешь спать? – Чужой мягкий голос, как одеяло, не дает уснуть, но расслабляет выше всяких похвал, заставляя сознание оставаться наплаву, взывая к благоразумию и мягкости постели. Слишком соблазнительно. – Я хочу спать, но у меня много дел. – Сейчас десять вечера, ты лежишь в телефоне на своей кровати, анализируя вузы, в которые родители тебя не пустят. В чем дело? Слова больно режут по живому, но совесть на то и совесть – ей нет смысла лгать, поэтому она не лжет другим, не давая и им делать то же самое. Но эта совесть подлей: она носит облик, которому невозможно отказать, невозможно не посвятить роман в стихах или картину для Третьяковки, невозможно не влюбиться. Но это останется недосказанным даже для неё. – Почему ты не прикоснёшься ко мне? – Губы сами поджимаются в тонкую полоску, а веки внезапно тяжелеют, не давая глазам увлажниться влагой горечи обиды. – Ты и сам знаешь, что сейчас тебя тут нет и не будет. С этим невозможно спорить, и недосказанности тут нет. Ничего нет, кроме свечения телефона в темноте, дрожащих пальцев и суматошно бьющегося сердца, которое давно забыло про определенный ритм, цепляясь за кудряшки на чужой голове, красивые руки и проявление чувств в выразительных карих глазах. Но они вновь приснятся спустя пару дней, когда мысли о том, что отпустило, вновь посетят сероглазую девушку и разобьют их в прах вместе с самым милым приветствием нового дня.