"Отныне я Прокла..."

      Молодая девушка сидела на кровати в бедной, монастырской келье. Она сидела ровно, не шевелясь, просто уставившись в одну точку. Ее лицо было таким бледным и холодным, словно оно было высечено из камня. Ее темные, роскошные волосы теперь были покрыты черным платком, и облачена она была теперь не в великолепное платье - оно было сменено на чёрное монашеское одеяние. Это была княжна Прасковья Григорьевна Юсупова, а хотя, теперь уже сестра Прокла. И в монастырь она попала из-за несправедливого наговора, ложного доноса. Ее обвинили, оклеветали, уничтожили.       Ее соперница Мавра, бессовестно оклеветала ее, обвинив в ворожбе против государыни Анны Иоанновны, и в поддержке цесаревны Елизаветы Петровны. И Прасковью арестовали. И даже Елизавета не смогла защитить свою подругу, ее просто затащили в карету и увезли в Петропавловскую крепость. Несчастная девушка не признавала своей вины, она твердо и упорно доказывала, что это ложь, и ничего подобного она себе и в мыслях не позволяла. Но по указу государыни, ее участь была решена: постричь в монахини и отправить в монастырь, до конца ее дней.       Сидя в холодной и сырой камере, девушка пролила немало горьких слез. Она почти не ела, почти не спала. Бывало, заснёт на несколько минут, а потом проснется и опять заплачет. И так все время, пока шло следствие. И когда в один из дней, ранним утром по коридору крепости послышались шаги, девушка даже не вздрогнула. Она знала, что ее ждёт ссылка. Ссылка в монастырь.       И вот теперь, сидя в маленькой келье, и вспоминая свою прекрасную прошлую жизнь во дворце, она едва сдерживает горькие слезы. Ночь. "Сестра Прокла" должна спать, так как монахини встают рано, с восходом солнца, но она даже не ложилась. "Отныне ты Прокла" - вспоминает она голос строгой игуменьи. Она ясно вспоминает любимого покойного отца, ее жениха Сашку, с которым ее разлучили, верную подругу ее, Елизавету Петровну. Никогда, никогда она их больше не увидит, не улыбнется им, не станет она счастливой, как просил ее отец.       Четки. Четки отца, которые рассыпались бусинами по камере, в которой он умер. Она ведь собрала все эти бусины, сберегла. И сейчас она достает несколько этих бусин из ящичка в маленькой тумбочке у кровати. Прасковья держит их на своей ладони, и слезы застилают ей глаза, бусины красиво расплываются в дымке слез. Девушка зажимает их в ладонь, и тихо застонав от отчаяния, падает лицом на кровать. Горькие всхлипы сотрясают ее тело. "Прости, батюшка, не буду я счастливой" - проносится у нее в голове. И теперь ей остается только жить дальше. Жить, и стараться не сойти с ума от горя. Но как? Как это сделать? Как не умереть от отчаяния, от раздирающей душу боли, от долгих слез и истраченных нервов? Она этого не знает.       Вдруг, наяву или в сознании, она слышит тихий голос отца: "Прасковья, доченька, ты сможешь, ты справишься. Ты должна жить дальше". "Батюшка... Я постараюсь, я постараюсь, батюшка. Ради тебя", - шепчет Прасковья, и засыпает, почувствовав в сердце что-то теплое. Почувствовав, что ее отец рядом.