***
Ритмичные толчки выбивают из дрожащего тела прерывистые вздохи, заставляя жмуриться в отчаянных попытках сдерживать голос.«А как же знаменитая железная выдержка и непоколебимая сила воли всех самураев?»
Железной оказалась не только выдержка, но и хватка на хрупкой талии, а натренированная сила воли позволяла продолжать своё дело несмотря на царапины на спине, неконтролируемо оставляемые партнёром. Чужое дыхание обжигает шею, а места, где были оставлены укусы и багровые отметки, болезненно пульсируют. Хочется ещё ближе, ещё быстрее, ещё грубее. Хочется больше. Странник держится за чужое тело так, словно от этого зависит вся его жизнь. Словно если он уберёт руки с широких плеч и ноги, обхватившие подтянутый торс с многочисленными шрамами от сражений, то всё вокруг померкнет, и мир рассыпется на мелкие кусочки. А миру сейчас никак нельзя исчезать. О нет, только не сейчас… Не сейчас, когда дышать до невозможности трудно. Не сейчас, когда сильные руки обнимают его, поддерживая в удобном положении. Не сейчас, когда там, внизу, ему настолько приятно, что тяжело даже просто оставаться в сознании. Иногда Кадзуха, когда удаётся вобрать в лёгкие побольше воздуха, тратит этот самый воздух, чтобы прошептать на ухо Страннику что-то о красоте его тела, о том, как приятно находиться внутри него, о том, как хорошо он справляется, принимая его член глубже в себя. И в такие моменты Странник даже не тратит особых усилий, чтобы подавить в себе привычное желание съязвить в ответ, потому что это самое желание попросту растворяется во всех тех ощущениях, что он испытывает в данный момент. И всё-таки ему очень хочется знать, в какой же, блять, момент всё пошло не так. Толчки становятся быстрее и грубее, как и хотелось, и сдерживать рвущийся наружу голос уже не представляется чем-то возможным. Странник роняет короткий прерывистый стон, оставляя ещё несколько царапин на чужой спине и прижимаясь ближе.«Странник, не обижай его».
Он? Его-то? Тот улыбчивый Кадзуха, краснеющий от мелкой похвалы в свою сторону, и Кадзуха, который прямо сейчас вбивается в него своим твёрдым членом, время от времени награждая комплиментами и поцелуями в ключицы или шею — это вообще один и тот же человек?! — Твой голос — музыка для моих ушей. Так не сдерживай же себя, муза моих бессонных ночей. Ах, да, этому же человеку ещё и стихи нравилось слагать прямо во время их близости. Темп немного замедляется, и Странник разочарованно мычит. — Отчего моя муза грустит? Неужто в душе у неё что-то болит? Кадзуха окончательно прекращает движения внизу и поднимает голову, до этого удобно уложенную на дрожащее плечо, чтобы заглянуть во влажные аметистовые глаза. — Вижу я слёзы в ночном небосводе, что простирается в шёлковом взгляде напротив. — Заткнись, Каэдэхара! — не выдержав, шикает Странник и, хмурясь, нарочно проходится ногтями по чужим лопаткам. Это так, для профилактики. Чтоб не тратил времени на ерунду. Он никогда не признается, даже сам себе, что без ума от этих спонтанных стишков, посвящённых только ему. Кадзуха довольно улыбается, когда видит реакцию на свои действия, и возобновляет движения внизу, крепко сжав чужие бёдра. Он наклоняется к зацелованной вдоль и поперёк груди, обхватывает опухшими от частых поцелуев губами один из сосков и принимается оглаживать его языком. Когда сверху исправно начинают доноситься тихие постанывания, Кадзуха кусает область возле соска и тут же чмокает место укуса, лукаво улыбаясь. Странник знал, что кукольное тело может выдержать в несколько раз больше боли, чем человеческое, но то, с какой скоростью наслаждение завладевало его разумом, заставляло усомниться в том, что он продержится дольше обычного человека рядом с ним. Хотя нет, Кадзуха не обычный. Он абсолютно точно особенный. Совершенно невероятный, бесподобный, поражающий своим ангельским нравом. Само очарование. Само очарование, доводящее его до пика развратного удовольствия. Они кончают почти одновременно. Сначала Странник, прижавшись к разгорячённому телу близко-близко и укусив чужое плечо, чтобы заглушить громкий всхлип, а затем Кадзуха, оставаясь внутри, потому что остатки ясного, не затуманенного возбуждением разума уловили просьбу не вытаскивать член.***
Путешественница недоверчиво разглядывала двух парней перед собой, что выглядели слишком уж… обычно? — Кадзуха, ну неужели он совсем ничего не натворил за всё время нашего отсутствия? — спросила Паймон, задумчиво прикладывая руку к подбородку. Ронин мягко улыбнулся и покачал головой. — Совсем ничего. Я же говорю, мы просто мирно посидели и попили чай. — Правда? — Кадзуха кивнул. — Но хозяин таверны сказал, что вы отлучались в уборную и провели там почти час! Тебе стало плохо? Ты можешь нам рассказать, не волнуйся! Мы знаем много хороших целителей. Люмин кивнула, подтверждая слова своей подруги и смерила парня обеспокоенным взглядом. — Благодарю, но со мной всё в порядке, малышка Паймон, — в очередной раз заверил её Кадзуха и повернулся к новому знакомому. — Мы отлично провели время. Верно, Странник? Юноша тихо фыркнул и прикрыл глаза. — Да. Кадзуха — очень интересный собеседник. Он прочитал мне несколько своих животрепещущих стихотворений. Я нахожу их очень занимательными. Путешественница приподняла брови в удивлении, а Паймон всплеснула ручками. — Звучит интересно! Кадзуха, а можно и нам послушать? Малышка состроила милую просящую мордашку, и парень усмехнулся, прикрыв рот ладошкой. — Конечно! Но как-нибудь в другой раз. — Кадзуха встал из-за стола и бросил быстрый взгляд на Странника, которому пришлось укутаться в свою белую накидку получше, чтобы скрыть следы, оставшиеся после их совместного времяпровождения. — Местные кошки весьма самобытные. Одна из них расцарапала мне спину, пока я пытался погладить её, так что мне бы хотелось отправиться в постоялый двор и отдохнуть. Странник поперхнулся чаем. — Что ж, очень жаль, — огорчённо протянула Паймон. — Тогда не будем тебя задерживать. До встречи! — А я тоже, пожалуй, пойду, — засуетился Странник. Он поднялся со стула и направился в сторону выхода из таверны, не проронив больше ни слова. Люмин вопросительно посмотрела на Кадзуху, но тот лишь пожал плечами. — Его тоже кошки поцарапали? — спросила Паймон. Кадзуха покачал головой и, расплывчато улыбнувшись, поспешил покинуть таверну.