семь миллиардов голосов.
а моего? моего уже не будет, да.
но я лично не верю в это.
пусть и рай будет, и ад будет, и ангелы будут петь.
но только не вечная темнота
16.01.2016 на москву опускается звездная январская ночь. вокруг становится необычно тихо. огромные снежинки валятся с неба, создавая на земле мягкую белоснежную перину. сегодня в городе спокойно. роберт уходит из дома. расцарапывает салфетку ручкой в попытках оставить записку матери, чтобы та не названивала ему. парень очень спешит в место вселенского блаженства. в его голове это что-то типа храма, только там никому не молятся. притон, на который он стал бегать все чаще, по классике - прокуренная и захламленная доисторическая двушка, которая уже давно не пригодна для жилья. роберт считал это место своим вторым, (если не первым) домом. если берта выгоняют с душного урока математики, то он без раздумий уходит из школы. и направляется сюда. если они с матерью снова ссорятся из-за его паршивого поведения, то ноги блондина сами ведут его сюда. по поводу и без - он здесь. и сейчас тоже. роберт спотыкается об десять пар обуви в прихожей, раскуривает косяк и падает на засаленный диван. помещение быстро наполняется едким, почти цветным дымом, и парню моментально плохеет после долгого перерыва без наркотиков. он оставляет кентов в комнате, снова спотыкается об обувь и выскакивает в сырой подъезд: отдышаться. дальше - на свое любимое место. в соседний двор, на старую, уже развалившуюся лавочку. он приходит сюда каждый раз, курит и пытается вести мыслительные процессы. роберт ведет плечами от холода, стряхивает с лавки снег и приземляется на нее же. вдыхает морозный январский воздух и переводит дух. в помещении, из которого он только что сбежал, душно и липко, вокруг только неприятная атмосфера. больше всего парню не нравилось это давящее ощущение, но оно легко перекрывалось тем, что происходило в квартире. он откидывает голову назад и дышит глубоко-глубоко. закуривает, берёт в руки телефон, на экране которого тут же высвечивается чересчур яркая надпись "мама)". плаудис пытается сфокусировать зрение на дисплее и берет трубку. по ту сторону слышатся ругань, слезы, передача владимира соловьева и грохот граненных стаканов. добрую половину из этих звуков производил дед роберта, мать в свою очередь только плакала и тихонько закипала от злости. на трезвую голову ему было бы даже ее жаль, но сейчас в его огранизме уже хорошая доза никотина, - и еще чего похуже, - и плачущая мать в трубке - последнее что заботило роберта. —ладно, когда ты придешь домой? – молчание, а потом громкий выдох,– ты придешь сегодня домой? я не усну, пока ты не будешь дома. у роберта скрипят зубы. он перекидывает ногу на ногу, кладет телефон на коленку и затягивается сигаретой, думая над ответом. —успокойся, со мной все будет хо-ро-шо, – впервые за три минуты разговора отвечает ей, тихо и спокойно, специально растягивая гласные, – ложись спать, – тупит пару минут и добавляет, - тебе не звонила классная? она моими пропусками интересуется, сказала чтобы ты пришла.. не забивай голову, короче. уложи деда спать, пользы больше будет, - в процессе реплики парень делает последнюю затяжку и тушит сигарету об подошву кроссовка. —роберт, ну когда же все наладится? у тебя выпуск на носу, а ты такой безалаберный.. —чшшшш, успокойся, – прерывает женщину, не желая слышать ничего об учебе. собеседница фыркает в трубку и замолкает. говорит, чтобы роберт был осторожнее и берег себя, а после выключается, даже не попрощавшись. плаудис пожимает плечами и кладет телефон в кармашек рубашки на груди. голова у него раскалывается, эффекта от всего принятого почти не осталось, а обратно возвращаться совсем не хочется. роберту надоело абсолютно все там, от обстановки до кривых дезоморфиновых рож. хотя и на себя он в зеркало давно не смотрел. волосы растрепываются и лезут в глаза, от былой прически, что так старательно делал роберт, не осталось ничего. плечи промерзли, пальцы онемели и даже в "три в ряд" плаудис начал проигрывать. все время берт думает о том, дорого ли лечить воспаление легких и ни к чему не приходит. но скорее всего, скоро придет, сидя в рубашке на лавочке. в январе. в квартире подозрительно тихо и холодно. роберту везде холодно. он скидывает кроссовки с ног, проходит в глубь помещения и заглядывает в каждую комнату. везде время будто остановилось. на кухне продолжается жизнь. тихая и мирная. в горле пересохло, руки заледенели напрочь, виски пульсируют от боли, а настроение испортилось после разговора с матерью, оставившего неприятный осадок. нужно выпить воды. воды не находится. только стопка водки и приятная, тихая компания. блант по кругу доходит до роберта, и это, казалось, то, чего не хватает прямо сейчас. он уходит из комнаты, по пути лямзит со стола полный шприц и скрывается в темном коридоре за дверью. жгут неудобно затягивать. зубы жалко - приложишь лишней силы и выпадут нахуй даже те, что остались. с горем пополам получается. вен на руках у роберта нет. остались только ранки от уколов. он опускается на пол и прикрывает глаза. ужас и эйфория одновременно. теперь ему станет лучше. парень откидывает все вещи, что использовал и приползает обратно на кухню. добавляет к эффекту еще стопку, две затяжки и приятную компанию. в моменте действительно легче. он залипает в стену, тупит и уходит в свои мысли. машинально пьет воду, которая, казалось, совсем не кончается. щеки у роберта горят, а звуки разговоров уходят на второй план. он наливает очередную порцию воды в стакан и расплескивает по столу половину, только сейчас замечая, насколько сильно трясутся его руки. —мужики, это че такое? – он оставляет стакан в покое и поднимает руку на уровень своих глаз. роберт не может сфокусироваться на ней, пальцы не слушаются его, а кенты в удивлении раскрыли глаза. —ебать ты красный, конечно, чучело, – говорит один из них, и берт хватается за собственные щеки. горячие. красные и очень горячие. —пойду-ка я, – блондин подскакивает со стула, захватывает с собой бутылку и уходит в ванную. его будто окатили ведром холодной воды. происходит что-то странное. что-то не то. открывает кран, пялится на воду, умывается, попытки с сотой, – движения заторможены, а в глазах туманная пелена, – результата нет. повторяет раз, второй, третий. снимает кольца, чтобы все не утекли с хрупких пальцев в слив раковины. смотрит на себя в зеркало. оставляет руки под ледяной водой. она отвратительно пахнет хлоркой и пропитывает рукава рубашки, заставляя их липнуть к коже. так. успокойся. все будет. только в груди перестанет жечь. тогда будет. плаудиса охватывает непонятная паника. он дрожит, всхлипывает и пытается прийти в себя. ко всему букету добавляется липкая и мерзкая тошнота, от которой невозможно избавиться. в голову к нему поступает миллион мыслей, от самых безобидных до самых страшных. блондин думает всякое, стучит ноготками по керамической поверхности раковины. волосы падают на лицо, в груди жжет все сильнее. роберт думает о том, что нагрубил матери недавно. что она будет скучать. что лучше сдавать огэ по математике, лежать под капельницами в больнице и каждый день перед едой читать молитвы в православном рехабе. только не умирать. он никогда не думал о своей кончине. костлявая стоит у него за спиной. машет ручкой и улыбается. в глазах начинает темнеть. роберт не успевает даже осознать. сваливается в обморок с грохотом. в процессе ударяется макушкой об край чугунной ванной, окрашивая свой белоснежный блонд в темно-красный цвет. по ванной стекает струйка крови. дверь комнаты закрыта на замок изнутри. роберт встречает смерть в одиночестве. долго никто не приходит. никому нет дела. те, кто все еще слоняются туда сюда по квартире, зачастую даже не смотрят в сторону двери ванной. те, кто предпренимают попытки дернуть ручку двери, не добиваются никакого результата. под утро появляется надобность выломать замок на двери. она распахивается, раскрывая безобразный сюжет. на краю раковины аккуратной стопочкой лежат робертовы кольца, по полу растеклась лужа липкой темной крови. кольца опера бережно соберут в пакетик, передадут матери парня. лужу вытрут, нариков повяжут и увезут в участок. квартиру опечатают. выдадут матери носовой платок, похлопают по плечу и уедут. теперь надо организовывать помины. *** мать роберта глотает корвалол, пытается успокоиться и смириться с ситуацией. решительно не получается. она не осознает реальности происходящего. ни тела под простынкой в морге, ни круглого мента, что стоит рядом с ней, ни пакетика с кольцами. почти единственного, что осталось от сына. такой исход был для всех очевиден. но слишком внезапен. елена вытирает слезы с щек, подписывает бумажки. долго пялится на бледное тело. в стеклянные белесые глаза, на худощавые руки в язвах. на шелковые ровные блондинистые волосы. и она не верит, что это ее сын. понимает, но верить не хочет. на похороны деньги нашлись. пришлось собрать все заначки деда, все накопления с карточек. оформить кредитку. похороны состоялись. в тот день светило солнце. кроме матери и курящего деда никого не приглашали. помянули скромно, дома. продолжили жить дальше. елена не смирилась. *** роберт удивляется. искренне удивляется, что теперь он не чувствует ничего. ни тревоги, ни грусти, ни счастья. совсем ничего. голова не кружится, внутри нет неприятного ощущения. все вроде бы хорошо? его тело полностью обволакивает что-то крайне тёплое и приятное, хоть оно и не даёт открыть глаза, но даже так видно, насколько яркий свет сейчас перед ним. плаудис не знает даже, что и думать. мыслительный процесс идёт, руки и ноги по ощущениям все еще его. получается, и не умер вовсе? а потом глаза открываются. и никакого света нет, нет приятной материи. есть армяне. армяне играющие в нарды. роберт трясёт головой в разные стороны и думает, что это все галюцинации. вокруг тихо и спокойно. он, армяне, нарды, бабушки с капельницами, совсем крошечные младенцы и взрослые мужики - все они двигаются по одной дороге вперед. роберт протирает глаза и смотрит перед собой. впереди - огромный сгусток энергии, а сам он на движущейся ленте приближается прямо в его эпицентр. и армяне тоже. парень совсем ничего не понимает, смотрит на свои руки. они белые и полупрозрачные. он правой рукой протыкает левую и ничего не чувствует. на кроссовке замечает след от недавно потушенной сигареты. блондин начинает паниковать, когда замечает, что он уже значительно ближе к этой белой сфере в конце. он подрывается на ноги и разворачивается на 180, намереваясь скорее удалиться отсюда, проходя сквозь всех бабушек. —сынок, ты куда? – одна из них затормаживает роберта на пути. заглядывает ему в глаза и улыбается. —ухожу, тут слишком холодно, – придумыввет какой-то бред и демонстративно обнимает себя руками, показывая, что скоро заледенеет, – что это за место вообще? где мы? —мы все умерли, поэтому теперь ждем своей очереди на распределение, – подключается уже другая женщина, милая пышка лет 55, – и ты отсюда никуда не уйдешь. здесь просто некуда уходить, – она пожимает плечами, пока роберт непонятливо смотрит на нее сверху вниз. он мотает головой, переводя взгляд то на одну женщину, то на другую. —присядь лучше, и хорошенько успокойся. если ты не делал ничего ужасного при жизни, то и бояться тебе нечего. твоя дорога - в рай, – договаривает первая старушка и закрывает глаза, – я так долго этого ждала, вся в предвкушении. роберт слушается совета и усаживается прямо между этими женщинами. он думает о том, что рай ему точно не светит. явно не после смерти от передозировки. но это все же лучше чем вечная темнота. он прикрывает глаза, устраивается поудобнее и ждет своей очереди. тихо, совсем никуда не спеша. время течет странно. берт иногда открывает глаза, пафосно смотрит на свои наручные часы, совершенно ничего не понимает и принимает исходное положение. вряд ли в том месте, где он сейчас находится, существуют понятия пространства и времени. тем не менее, роберт сидит смирно. момент Х. и его действительно вытаскивает с этой белоснежной движущейся ленты. но выплевывает не в раю, и даже не в аду, а.. откровенно непонятно где. парень пытается отдышаться и прийти в себя, пока его и так слабое зрение привыкает к темноте. хорошо. это просто берег реки. роберт усаживается на берегу, поджимая ноги и обхватывая колени руками. он всматривается в воду долго, понимая, что с ней явно что-то не так. спокойно перевести дух у него не получается. тут же водоем будто оживает, из него начинают тянуться руки и доноситься крики людей всех возрастов. они тянутся к берту, будто пытаются его забрать к себе. он отскакивает от реки на два шага назад и решает, что для отдыха сейчас не время. время разобраться - а он, вообще, где? допустим, здесь. что это за здесь пока, конечно, непонятно. парень бережно отряхивает свои брючки, осматривает рубашку на предмет пятен, достает телефон. время на экране все еще сходит с ума, два старых пропущенных от мамы и даже мтс не ловит. блондин в спешке удаляется от чертовой реки. вокруг почти непроглядная темень, огроменные скалы и невероятно сухая почва. роберт думает о том, что даже семечку посадить нельзя. не вырастет же. а для кого здесь сажать семечку? есть ли здесь кто-то живой кроме него? он пинает носком кроссовка камни и не находит ответа ни на один из вопросов. казалось, что он идет целую вечность. воет ветер. здесь только он, скалы, ветер, маленькие смешные камушки, которых у роберта уже полные карманы, – надо же маме сувенир какой - нибудь привезти, а то она обидится, – и.. дверь. дверь кажется ему решительно нелепой. тот предмет, которого в данной ситуации стоит опасаться. поэтому он усаживает зад на огромный булыжник, предварительно стряхнув с него пыль и принимается разгребать карманы. роберт включает фонарик на айфоне, выкладыаает себе на коленки все содержимое своих штанов и задумчиво смотрит на это все. сейчас в его владениях только нелепая зажигалка с машиной, пачка «филипп морриса» с арбузом и 15 штук булыжников разных форм и размеров. первыми двумя предметами он охотно пользуется, тут же закуривая. булыжники проходят тщательную сортировку. остаются только самые красивые, ровные и цветные. те, что не прошли отбор жестоко выбрасываются за спину, в сторону или еще куда-нибудь. он мог бы еще долго сидеть, копаясь в собственных пожитках, если бы парня не прервали. из-за двери слышится шум и копошение, а роберт давится дымом, самой сигаретой и даже немного приторным арбузным ароматизатором. звуки за дверью резко прекращаются. вокруг снова расползается могильная тишина. робчик засовывает свои вещи обратно по карманам, докуривает сигарету и подрывается с булыжника. тушит окурок об себя и тупо пялится на него, придумывая куда его вообще можно деть. парень направляется к двери, засовывает бычок в какую-то выемку в скале и останавливается, пялясь на простую деревянную дверь. красивая, дубовая и резная. с стеклянными вставками и круглой ручкой. он заглядывает в мутные стеклышки, подставляет ухо к двери, смотрит в замочную скважину. все, лишь бы не взаимодействовать с ней напрямую. но ведь интересно. почему в какой-то скале вдруг оказалась точно такая же дверь, как стояла в его комнате? он набирается силы и воли. стучит костяшкой два раза по деревянному покрытию. по ту сторону гробовая тишина. роберт дергает за ручку, дверь медленно со скрипом распахивается. он просовывает голову внутрь и тут же жмурит глаза от невероятно яркого света ламп. перед ним - огромный больничный коридор, который, кажется, не имеет конца. стены настолько белоснежные, что у берта рябит в глазах. бесконечные ряды деревянных развалившихся стульев, островки с фикусами посреди коридора и огромные белые лампы, свисающие с потолка на тросах. роберт ведет плечами и не спешит заходить внутрь. —не создавайте сквозняк! – женский голос откуда-то из глубины помещения свалился на плаудиса как гром среди ясного неба. он тут же слушается, заскакивает в помещение и громко захлопывает за собой дверь. так. здесь есть люди. люди ? блондин удивляется, но думает о том, что с этим можно разобраться позже. он начинает продвигаться вглубь, задрав голову наверх и рассматривая все вокруг себя. то, что он не заметил сразу - вместо стен были огромные книжные полки, которые поднимались до самого потолка и, казалось, тоже были бесконечными. роберт подходит к одной из них, попутно спотыкаясь об фикус. парень подцепляет ноготком одну из книг и с удивлением глазеет на нее. "аверин михаил тарасович. 1975-1999" роберт чешет затылок. это не книги. это личные дела умерших людей. всех, кто когда либо умирал. то есть, вообще всех. парень ставит михаила на место. берет вторую папку, третью, четвертую. на всех разные имена. люди из разных стран и эпох. сейчас почему-то находятся в руках плаудиса. он присаживается на стул рядом, почти валится с него и открывает дело москвитиной антонины валерьевны; год рождения 1995 - год смерти 2005. маленькая антонина родилась 7 января 1995 года. она росла в многодетной семье, что состояла из матери, отца, ее самой, старшей сестры и брата. отец девочки был шахтером, добывая уголь зарабатывал на пропитание детям. мать отучилась на швею, но занималась воспитанием детей... ...антонина погибла из-за дтп, произошедшего на одной из оживленных улиц большого города. солнечным июльским днем она гуляла со своими друзьями, в процессе игры выбежала на дорогу и была сбита водителем на синей ВАЗ-2101. роберт захлопывает дело. все начиналось относительно неплохо. он отставляет и остальные папки и продвигается дальше по коридору. в его голову приходит мысль - если он умер, то и его папка должна быть где-то здесь. эта идея кажется бредовой. найти ее - физически невозможно, ведь берт даже не может оценить масштабы этой «библиотеки» - настолько она огромная. он лишь продолжает идти, изредка выдергивает какие-либо папки из стеллажей, пролистывает их быстренько и ставит на место. блондин проводит здесь не один час. это занятие действительно затягивает. роберт никогда бы не подумал, что копаться в чужих жизнях может быть настолько интересно. иногда он находил такие дела, что в реальность написанного было тяжело поверить. были и простенькие, были тяжелые к восприятию, как дело тони, были такие как он — наркоманы — и все умирали мучительно и скоропостижно. на самом деле, плаудис даже помнил как умер сам. берт прокручивал это в голове в сотый раз. это было единственным, что гложило парня сейчас. его собственная решительно нелепая смерть. и ведь надо было так постараться. и маму, в самом деле, теперь было жалко. не так сильно, как могло бы, но все же. роберт старается выгнать все мысли из головы. он уже не обращает внимания на то, что его окружает. не цепляется за папки на полках, а лишь думает о своем. парень поднимает голову и видит перед собой небольшой черный диван. очень хорошенький на вид. именно то, что нужно было – роберт уже давно мечтал о том, чтобы положить свои кости горизонтально. он усаживается на него, раскидывая руки на спинке и закидывая ногу на ногу. прикрывает глаза, и чувствует как ему в бедро упирается пружина из дивана. роберт прыгает на нем, и начинает чувствовать еще с десяток таких. «пиздец, как будто не умирал вовсе. просто в поликлиннику сходил» – думает плаудис и подскакивает с места, продолжая идти вперед. на его пути - только полки, фикусы и стулья. блондину кажется, что его прокляли на вечное заточение в этом месте. но тут же коридор начинает расширяться и становится в итоге огромным холлом, углы которого виднеются где-то на горизонте. роберт щурится, пытаясь сфокусироваться на предмете спереди него. там определенно что-то есть. он думает, что это может означать, что тут есть живые люди, поэтому держит курс туда. не спешит, опять задирая голову, и хорошенечко рассматривая все. стол. это было столом. парень останавливается в 10 метрах от него, скрещивая руки за спиной и тупо уставившись на предмет мебели. стол извергал из себя кучу непонятной макулатуры, непрерывающиеся звуки работающего принтера и чье-то яростное пыхтение. берт приближается к нему, делая шаг тогда, когда принтер на столе выплевывает из себя очередную бумажку. спустя десятый листок, робчик подходит совсем близко, заглядывая за башню из макулатуры. благо, рост пока позволяет. рядом с одной из башен, как на ресепшене в отелях, затаился смешной круглый звонок и пачка визиток. хотя, скорее, это можно назвать брошюрами. плаудис подцепляет одну из этих книжечек и присаживается на край одного из стульев поблизости. парень открывает брошюру и тут же раскрывает рот, ведь из, казалось бы, маленькой книжки вываливается еще полтора метра бумаги с текстом. он разворачивает ее полностью, перебираясь на пол и раскладывая «визитку» уже там. он всматривается в содержимое - на всех страницах написана одна и та же короткая надпись, только на разных языках. видимо, всех существующих. роберт очень тяжело вздыхает, материт того, кто придумал это и бегает глазами по строчкам, в поисках русского языка. ну, или хотя бы одного славянского. «канцелярия чистилища. архив душ. корпус №1» роберт пожимает плечами и комкает бумагу в один большой кусок. он думает о том, что невозможно было создать настолько бесполезную хуйню. но сейчас она была у него в руках. плаудис засовывает этот комок в один из фикусов и возвращается к столу, который уже выглядит как стойка регистрации. берт удивляется, виду не подает и загребает побольше конфет из пиалки, которая тут же появляется откуда-то. в его голове проскакивает мысль, мол «в горле пересохло» и парень тут же упирается подбородком в бутылку негазированной воды. сервис. он жмет на звонок, звук от которого тут же разносится эхом на все огромное помещение. из под тонны бумаг слышится шелест, а сразу после этого откуда то из под стола, – это снова приняло форму стола, – показывается женщина с сальнымм волосами, странной заколкой в них же и с невероятным количеством бородавок на лице. —молодой человек, ну что случилось? если что-то важное, то излагайте быстрее, – она цепляет на свой огромный нос очки на тонкой цепочке, – если опять поприкалываться, – женщина крутит пальцем у виска и тяжело вздыхает, – то попрошу на выход. утомили вы меня уже, шутники! —нет, ну хоть вы мне объясните; я, вообще, где? – роберт напротив разводит руками и таращит глаза на жабоподобную даму, – я нихуя не понимаю, какой выход? —а ты, мальчик, откуда взялся? – она встает из-за своего места, складывая руки на груди. —да, я, ээ, оттуда, – берт тычет себе за спину, куда-то в сторону той самой двери. —и кто тебя сюда пускал? плаудис вопросительно поднимает одну бровь. тетка вздыхает и начинает неспеша копаться в бумажках. в конце концов, из кипы макулатуры показывается стационарный телефон. женщина опять падает на свой стул и начинает тыкать пальцами по кнопкам цифр. на том конце провода долго никто не отвечает, роберт совершенно не понимает, что происходит и подпирает рукой голову, ожидая хоть каких нибудь объяснений. —николаич, ну у нас тут чп; нарисовалось, так сказать, – тетенька обращается к неизвестному, качается на стуле и надменно смотрит на плаудиса он возмущенно тычет в себя пальцем, — «кто из нас еще тут чп» — и строит самую недовольную гримасу, которую только может. —ну все, да, жду, давай, — женщина кладет трубку и протягивает берту новую бумагу, — ну вот и что мне с тобой делать, – она сует ему в руки ручку, а под парнем тут же появляется стул и стол, — тебя же тут вообще быть не должно! ты либо в рай, либо в ад, – продолжает свой рассказ и лезет куда то вниз своего рабочего места. выныривает оттуда с огромной пыльной книгой. сдувает верхний слой роберту в лицо и опять цепляет очки на нос. —а че с этим делать, – он крутит ручку на пальцах и, подпирая голову рукой, наблюдает за женщиной. —да подожди ты, – та машет на парня рукой и начинает изучать книгу, — исключительный случай. исключительный. тебя документировать надо, срочно, — поворачивается она в сторону парня. роберт вопросительно поднимает одну из бровей, — ну вот огромная энциклопедия, а таких как ты — чпшников — еще не было никогда. я тут 300 лет работаю, всегда одна была, а вдруг ты нарисовался, — она тяжело вздыхает, – пиши фио свое, дату рождения и дату смерти. роберт послушно кивает головой и уставляется в лист бумаги. то он «шутник, коих немерено», то «чпшник». кажется, тетенька за 300 лет работы медленно, но уверенно движется к старческому маразму. вырисовывает свои инициалы на листе и откидывается на спинку стула, качается на нем. все, как в юном детстве. —ну, справился? – она заглядывает в листок парня, срывает его со стола и убегает куда-то к стеллажам. стул под робертом резко пропадает, из-за чего он валится на пол с характерным глухим звуком и кряхтением. женщина пропадает надолго, роберт успевает даже задремать, лежа на полу, — вставать после падения оказалось слишком энергозатраным действием, а у него и так был насыщенный день. —не лежи на холодном, застудишься, – плаудис подрывается скорее не из-за наставлений тетушки, а из-за ее слишком резкого появления, – в общем, прошерстила я архивчик душ; тебя – нет. значит, что ты и не живой, и не мертвый. ни рыба, ни мясо, – она вручает рукописную бумажку обратно роберту в руки, – куда тебя девать — неясно. вроде как и в ад не отправишь, не умер ведь. да и в рай не положено, по той же причине. сейчас николаич подойдет, и будем думать, — дама пожимает плечами, оставляя роберта один на один с этой информацией. что делать дальше — непонятно совсем. понятно только то, что ему нужно покурить. он оставляет дурацкий листок на столе. отходит, шарится по карманам. до женщины за рабочим местом доносится только чирканье зажигалки. а ведь говорила мама : не употребляй, совсем с ума сойдешь.