Билет

Сергей Александрович резко оборачивается назад, в груди нет никакого привычного лёгкого трепета, нет и желания нежно улыбнуться или съязвить в ответ, как прежде. В его жесте нет ничего знакомого Алёне, а из ниоткуда появляется ощущение, словно она видит его впервые в жизни. Глядит на знакомые черты лица, черные волосы, глаза, которые, наверное, в прошлой жизни блестели ярче любого алмаза… И не узнает его. Он стоит перед ней, таким, каким Косторная его запомнила, когда уходила, но стоит лишь обратить внимание на его короткое движение и взгляд — совершенно новый человек, будто заново рождённый. Алёна наивно хлопает глазами, но картина так и не меняется, всё остаётся таким, каким и явилось перед её взором мгновение назад. Косторная кивает и пытается улыбнуться, но это выходит уж слишком натянуто, и вот, как она уже с головой погружается в своё детство, где мама пытается завязать маленькой Алёне косички, но та все никак не может усидеть на месте и, кажется, перебарщивает. Выходит уж слишком странно и немного больно, поэтому Алёне приходится терпеть эту пытку ещё раз, но получается ненамного лучше, чем в прошлый раз. — Здравствуй, Алёна. Это выходит до ужаса комично, даже смешно, потому что сколько она бы не пыталась хоть что-нибудь изменить в своей жизни, начать вот так вот жить, просто, без каких-либо упоминаний о нём. Так, чтобы от Сергея Александровича ни следа в ее биографии не осталось. Но только стоит увидеть его, услышать тот самый голос, который столько раз появлялся в её снах, больше походивших на нескончаемые кошмары, как Косторной начинает казаться, что ей вдруг снова исполняется шестнадцать.

***

Она ведь не первая, кто влюбляется в своего тренера и точно не станет последний. Ни в истории, ни у него самого. И ведь неизвестно: сколько таких, как она, наивных, подающих надежды и уж очень добрых, будет отпечатано в памяти Розанова. Сколько слухов про них ходило от самым несуразных, до настолько непотребных, что миловидные, ещё совсем юные, щеки моментально розовели. И Сергея Александровича это лишь забавляло, может и волновало в глубине души, но он этого совсем не показывал. Красиво улыбался, слишком много смеялся, одаривал её изысканными букетами цветов, ну и был рядом настолько долго, как это было необходимо. Только вот Алёна, даже спустя три года, так и не поняла, кому из них двоих это было нужно больше. Ему самому или ей? Алёна непозволительное количество раз представляла их встречу, которая непременно должна была когда-нибудь состояться. Не сейчас и не через год, но через пару лет, возможно. Косторной бы этого хотелось, взглянуть на него ещё хоть один раз. В её воображении, ещё возможно немного наивным, ведь, право, тогда ей было шестнадцать лет, рисовалась картина, как она встречает его через десять лет, будучи самодостаточной, излишне счастливой и обязательно замужем. Алёне даже тогда чувствовала себя немного счастливой, не потому, что кого-то встретила, нет! В фигурном катании начало получаться немного лучше, чем раньше и это её не могло не радовать. Розанов ушёл и все стало налаживаться с невероятной скоростью. Наверное, всё дело было в нём. Алёне семнадцать. Она чемпионка Европы, но вот счастливой, кажется, всё ещё так и не стала.

***

— Здравствуйте, Сергей Александрович, — Алёна сияет. Или только ему так кажется, по крайне мере, ведь именно такой он её и запомнил. Безумно-безумной красивой. И такой она и осталась. И в жизни, и в его памяти. — Вы на соревнования пришли посмотреть? — А? — переспрашивает Сергей. — Что-то вроде того. Меня Никита Кацапалов позвал, в итоге с Викой уехал, что-то случилось у них.

***

Алёне восемнадцать. У неё не выходит. Ни в личной жизни, ни в фигурном катании, ни где бы это либо ещё. Не складывается, не получается, сил не остаётся совсем. Вокруг все только и продолжают неустанно твердить, что у Косторной ещё есть шанс побороться за пьедестал, только нужно больше тренироваться, ещё больше. Только куда? Наверное, на катке жить нужно, да вечно из гипса в гипс выпрыгивать. И всё ради чего? Ну получит она медаль гран-при, ну чемпионата Россия, может быть, это при самом наилучшем раскладе, попадет на чемпионат Европы, но дальше — не вытянуть. Не будет никакой олимпиады, ни будет ни личной медали, ни даже в команднике. Алёне восемнадцать лет. И это, наверное, и есть тот самый конец карьеры, о котором все так говорят.

***

— А ты здесь, что делаешь? Ты выступаешь сегодня? — неловко спрашивает Розанов, поправив пальто. И это все кажется таким знакомым, будто через каких-то пять минут объявят, что следующая выступает Алена Косторная, она по привычке, у бортика, за минуту до того, как включат музыку, вцепится в рукава его черного пальто, а Сергей Александрович в ответ лишь кивнет и одними губами скажет, так, чтобы только она поняла: «Я люблю тебя». — Я не катаюсь больше, — это звучит намного легче, чем это даётся произнести Алёне вслух. — Мне жаль, Алёна.

***

— Ты мне нужна, — Розанов вцепляется в ее плечи. — Мне на всё это плевать, понимаешь? Они могут говорить за твоей спиной, что угодно, но знать правду будешь только ты одна. Никто из них не сделает тебя чемпионкой, даже я сам, только ты. Если ты захочешь, ты станешь кем угодно. Даже Олимпиаду выиграешь. Ты борец, Алена. И всегда им была. У тебя всё будет, если ты будешь стараться. Я в тебя верю. Так, как ни в кого больше не верил. И ни в кого больше не поверю. Ты у меня одна.

***

— Всё, что не делается, всё к лучшему, — Розанов кивает. — Значит, вы одни тут? — Да. Я тут один. — У вас же два билета? Тогда… Могу ли я сесть с вами? — Конечно, — он кивает и позволяет себе немного улыбнуться. — Тебе можно всё, Алён.

***

— Тебе можно всё, поняла? Хочешь, хоть коньками в меня запусти, только катайся. Для тебя всё это — целая жизнь. Ты не сможешь без этого. Без оваций, без льда, программ. Со мной у тебя ничего не будет. Вот с ней да. Так что, бери букет цветов, конфеты и шампанское. И к Этери Георгиевне. — Я с тобой поеду на чемпионат Европы, мира тоже! Это ты должен стоять там у бортика. Сергей Александрович, вы обещали… Ты обещал мне…