третье имя

быть падальщиком – образ жизни и статика души. тэхен никогда бы не подумал, что, оттаяв в конце февраля, приобретет третье обличие. третье имя. секрет, который знают все. чунхен, как бы оскорбительно не звучало, больше похож на падаль, чем на человека. кости. хруст и оттепель. почти неразборчивое 'раэль' повисает где-то в воздухе. — хен, я же просил называть меня по имени, — оскорбленно давит из себя тэхен. чунхен улыбается. едва заметно, потому что все силы уходят на то, чтобы дышать и оставаться в сознании. тэхен знает – эта улыбка самая, что ни на есть, искренняя. злиться на чунхена совсем не получается. в искренности с ним никому не сравниться. чунхен не каждый день набирается сил, чтобы хотя бы подняться. сегодня – собирает всю свою волю в кулак. открывает глаза, делает глубокий вдох. отбрасывает одеяло, ставит босые ноги на оледенелый пол и поднимается. мышцы ломит от осевшей тоски. уныние – клетка. раэль однажды сказал что-то в духе «депрессия от безделья», а чунхен рассмеялся. — прости, что не смог тебя понять. — не проси прощения. нынешний тэхен такого никогда бы не сказал, я знаю. просто тогда ты не был знаком с тем, с чем столкнулся я. тэхен хочет научиться благодарить. его благодарность – теплые объятия. чунхен считает, что объятия переплюнут любое «спасибо». — ты и так все умеешь, тэхен. и меня выдерживать тоже. раэль удрученно вздыхает. «ты не обуза. я тебя люблю» иссекает на душе. чунхен с минуту смотрит прямо в глаза и молчит. тэхен в жгучей растерянности изо всех сил старается понять, что же он сказал не так. — не разбрасывайся словами, — сдавленно, с гарротой на шее произносит чунхен. и больше всего на свете он желал наступления того самого дня, когда тэхен его возненавидит, отбросит все, что их связывало; момента, когда... — я не буду лгать. не сейчас. не ложиться спать – лишь бы на пару часов оттянуть приход нового дня. он, к их общему сожалению, наступает. каждый раз чунхен боится прирасти к кровати. еще больше он боится ранить тэхена. — а когда? вопрос без ответа. тэхен бьет зеркала и часы. душит реальность холодными пальцами. и, целительно прижимаясь к чунхену, как скедия к одинокому берегу, тэхен больше всего боится, что когда нибудь ...это все закончится.