Терапия

••• От любви до ненависти один шаг ••• Эндрю не нравится спать. Он ненавидит сам процесс засыпания, когда мозг находится в бездумном состоянии. Слишком тихо. Лезут всякие мысли, ковыряющиеся в памяти, находящие в ней все самые мерзкие моменты жизни, которые сжимают сердце, выдавливая из него последние силы на биение. Эндрю боится засыпать. Перед глазами всегда мелькают мёртвые силуэты с пустыми глазами, черными, как смоль, длинными волосами и разрезанными тёмными безумными оскалами. Ему мерещатся шорохи и скрежет, тиканье и плачь. Иногда даже собственный. Что то трогает его ноги, пальцы, затылок и лопатки. В конце одеяла кто то прячется и ждет, пока он уснёт. Такой необычный страх заставляет его воображать, что он находится в куполе, который никто не преодолеет и не убьет его. Он ненавидит закат и любит рассвет. Он ненавидит утреннее пение птиц. Он ненавидит звук проезжающих машин. Он ненавидит ночь, потому что становится слишком тихо и пусто. Он остается со своими мыслями один. Это страшнее, чем кажется. Больше остальных люди вредят сами себе. Если бы был такой спорт, то Миньярд бы был чемпионом. Он любит свою жёлтую штору, колышущуюся на утреннем ветре. Он любит, когда её окрашивает рассвет или пасмурная голубизна неба. Он любит тени наклеек с планетами на полу. Он любит песни сверчков и цикад. Он любит ловить рассвет пальцами. Эндрю боится пустоты. Пустоты, в которую тянет спящего на постели голубоглазого Натаниэля Веснински. Как жаль, что он не знает его настоящего имени, иначе бы разбудил и попросил уйти. Подальше отсюда. Зря мимолетный порыв заставил его здесь остаться и погрязнуть в этой ужасающей, страшной пустоте, которая раздирает его на куски, поглощая вместе с собой и унося далеко, где темно и… страшно ••• Почти что прогнившие деревянные ступени дома презрения до семилетнего возраста были для Эндрю, к сожалению, родными. Судьба так сложилась, что мать отказалась от него ещё при рождении. Про отца он ничего не знал и знать не хотел. В этом месте ему пришлось принять роль волка, нежели козла отпущения. Там действовало правило: «Либо ты, либо тебя». Стать жертвой насмешек и унижений Эндрю не желал, поэтому рьяно боролся за местом под солнцем. Из-за ужасного поведения, характера и в целом старания выглядеть грязненько и невзрачно для устрашения ровесников, маленького и худющего малыша никто не хотел брать к себе в дом. Всем нужны чистенькие, добрые и благоразумные детки. Зачем наживать себе горе в семье? Единственной, кто так не думал, оказалась женщина, которая взяла его к себе на попечительство в возрасте семи с половиной лет. Знакомство он помнит и не забудет никогда. Даже после стольких лет того ада, что происходил с ним в стенах её дома, Эндрю считал, что хотя бы она заслуживает благодарности, хоть и жизнь стёрлась в прах и не восстанет никогда. Это было холодное утро сентября. Одно из таких, когда снаружи творится апокалипсис из ветра и дождя вперемешку с листьями и крышами домов. Все дети уже находились на уроках, кроме самого Эндрю. Удивительно, что занятия сегодня состоялись, и не отключили свет. Он приболел и попросил медсестру оставить его на сегодня в постели. Если бы не присутствие во время мерки температуры, то она бы, конечно, ему не поверила. Увидев на градуснике 38.2, пришлось довериться и принести лекарство. Маленький Эндрю был рад, что болеет. Ходить в школу он ненавидел больше, чем жить в дет.доме. Учителя не любили его, одноклассники тем более, даже боялись. Уроки, которые давали там, не отличались интересом или хоть каким нибудь вовлечением в процесс. В школе он скучал и отсчитывал время, чтобы поскорее уйти к себе в комнату и почитать книги, украденные из библиотеки. Всё располагало к отдыху до обеда: прохладная от щелей в окнах комната, озноба от температуры почти не чувствовал, от него приятно клонило в сон, и он с радостью поддавался этому желанию. Когда цепкие когти сна уже почти полностью утащили ребенка в своё логово, в дверь постучали. Он вздрогнул и открыл глаза. -Эндрю Доу, нечего тут притворяться. Одевайся и спускайся, — мерзкая тетка с раскрасом клоуна из страшилок презренно, даже с отвращением, смотрела на него. Очки-бабочки делали её похожей на странную женщину с постера из прачечной или того же клоуна, только в очках. -Зачем? — в недоумении поинтересовался он, лениво выглядывая из-под одеяла. -Пришли за тобой. Если хотя бы умоешься, то, может, и возьмут в эту семью. Не позорь нас, — она последний раз с омерзением кинула на него взгляд и вышла. Тяжёлая дверь закрылась, оставляя Доу наедине с собой. Впервые за долгое время, кроме ненависти и страха, появилось и что то тянущееся, и тёплое, растекающееся по всему телу и наливающее его свинцом. Радостный трепет наполнил грудь, и он, не взирая на жуткую слабость, вскочил с кровати и побежал к умывальнику. Щёки горели от морозной воды и усилия, с которым он их тёр. Столько волос на расческе не было давно, да и самая нарядная одежда не доставалась с момента, как её ему отдали. Эндрю старался за эти пять минут выглядеть настолько хорошо, на сколько только мог. Детское сердце чуть ли не выпрыгивало из груди от волнения и предвкушения. «Какой она будет? А может, у меня появится папа? Нет, лучше мама. Я думаю, что у неё будут добрые глаза. А что, если у меня будет брат или сестра?!» — с такими мыслями он нёсся по лестнице. Ужасное поведение лишь было защитой. Защитой от бесконечной мечты о семье. ••• Каждый человек мечтает о семье. Даже если отнекивается, говорит, что это бесполезная трата сил и энергии. Нет. Семья безусловно нужна. Особенно детям. И детям, которые живут в сознании взрослых. Если кто то утверждает, что вертел он эту малую ячейку общества на том самом, то тот попросту потерял в неё веру. Без семьи невозможно жить счастливо. ••• Ступени на первый этаж еще никогда не были такими длинными. Даже рисунки на стенах с изображениями животных теперь казались большими и искаженными. У двери директора он был частым гостем, когда дело касалось выговоров или «жизненно необходимых наставлений», но в таком случае тот никогда не был. Страшно открывать дверь. Он смутно помнит, как зашёл туда и как его представили, но помнит улыбку той женщины, которая, не сдержав порыв сердца, обняла горящего от температуры мальчика с розовыми щеками и белоснежной кожей, так крепко, как только могла. -Малыш, здравствуй, — утирая слёзы прохрипела та. -Меня зовут Кэсс. -Здравствуйте, тётя. Ей даже не хотелось грубить. Она от чего то вызывала у него доверие, даже немного жалости. Маленькие пальцы потянулись к её щекам и помогли убрать остатки слёз. -Хочешь, я буду твоей мамой? -Да, пожалуйста… Кажется, в тот момент заплакал и он, потому что видеть не смог аж до самого приезда в новый дом. Помнил лишь чувства, которые испытывал, когда собирал вещи в полуразорванный пакет. Вокруг сердечка словно собрались маленькие огонёчки и с каждым стуком нагревали его, не обжигали, а грели. Было тепло на душе. И волнительно. Очень волнительно. ••• Эндрю выделили небольшую комнату, которая раньше, предполагаемо им самим, была кладовкой. К нему подготовились. Купили кровать, постельное бельё, даже какие то книги и игрушки. В помещении пахло средством для мытья окон и химозным лимоном. Все добры и доброжелательны. Даже его новые родственники с энтузиазмом отнеслись к новому члену семьи Спир. Кэсс постоянно улыбалась и спрашивала его, что он хочет на ужин. Каждый раз, как она приходила с работы, то приносила для него то игрушку, то книгу, то комикс. Больше всего маленький Эндрю любил энциклопедии, особенно про космос и динозавров. Даже старший брат Дрейк оказался добрым и понимающим. Он не задирал его, даже не пытался, не стукал и не подставлял, хотя был старше аж на целых четыре года! До 12 летнего возраста Эндрю Спиру казалось, что он живёт в раю. Он изо всех сил старался учиться, хорошо себя вести и помогать, только чтобы снова не оказаться в серых стенах, да и не только. Мальчик испытывал неимоверную благодарность за всё, что дали ему Спиры. Он был признателен за подаренную возможность иметь семью. Кэсс заменила ему мать и весь мир в целом. Кэсс была его верой, надеждой и любовью. Что же про её сына? Со временем Дрейк Спир стал для Эндрю Кошмаром, Богом и Палачом. С тех пор он ненавидит тишину. Той ночью было так тихо, что это умиротворяло. После вкусного ужина, который, по обыкновению, они с Кэсс приготовили вместе после школы, и, начитавшись одну из новых книг допоздна, Эндрю лёг спать. На душе было спокойно и тихо, ничего не беспокоило и не тревожило, кроме, разве что, контрольной. Вскоре пошел дождь. Вода тихонько барабанила по подоконнику, заносила своими каплями молодые листики, выросшие с последними днями весны. Она убаюкивала, будто читала сказки о драконах, замках и рыцарях. Сон уже почти накрыл Эндрю, как вдруг дверь заскрипела и открылась. Он подумал, что Кэсс зашла пожелать спокойной ночи, как это делала по обыкновению, но. Кто то чуть меньше её весом лёг рядом, слишком близко. Дождь будто сам испугался того, что начало происходить и затих. Наступила гробовая тишина. Ему в ладонь упиралось что то твердое. Эндрю не двигался, застыл в страхе, даже не смог пошевелить языком, в мыслях пробежало, может, он спит и его настиг сонный паралич или просто Дрейк боится спать один. Да, брат боится спать один. Пожалуйста, хоть бы он боялся спать. Пожалуйста. Сердце забилось намного быстрее, когда его рука нырнула под одеяло, прямо под ночную кофту брата. Потрогала живот, поползла наверх к груди и задержалась там. Пальцы её сжали и вернулись обратно по впадине у рёбер, ниже к пупку. Брат странно прижался к нему, поглаживая холодной рукой живот, немного вдавливая пальцы в тёплую от одеяла кожу. Затих. Лежал так несколько минут, будто собирался с мыслями или набирался смелости сделать то, что захотел. Потом он почему то начал качать бёдрами, задышал прерывисто, тяжело. Его дрожащий голос касался затылка, уха, со временем Эндрю услышал тихие стоны. Он ощущал, как его рука трётся о брата, что то липкое стекало по пальцам и ладоням, капая на простынь. К горлу подкатил колючий ком, мешающий сделать вдох или что то сказать, чтобы прекратить «это». -Братец…- прошептал Дрейк. Эндрю раскрыл глаза. Осознание ещё не пришло, но уже хотелось плакать и бежать к Кэсс, молить о помощи, скрести ногтями о дверь и просить спасти от этого ужаса. -Д.Дрейк, что., — он всхлипнул, слезы смешались с соплями и сползали в рот. — Что ты делаешь… -Заткнись. Кажется, ему это принесло удовольствие, потому что в руке осталось что то жидкое, тело затряслось, голос стал прерывистее и тише. Паучьи пальцы впились в штанину пижамы. После этого короткого чего то, Дрейк с силой сжал его бок, прижимая к себе, боль стрельнула в голову. -Ты ничего ей не скажешь. Вообще никому. Потому что иначе тебя отвезут обратно в твою помойку, понял? Я превращу твою блядскую жизнь в ад даже там. -Пожалуйста, прекрати. Пожалуйста…- Эндрю не мог говорить разборчиво. В горле сидела гроза и разбивала разряды с каждым тихим всхлипом. -Пожалуйста, не надо так. Прошу… На свои мольбы тот услышал лишь тихий смех. Дрейк вжал его в стену так, что нос вот-вот не сломался. -В следующий раз попроси меня лучше, может быть, я и передумаю. Брат встал с кровати и со злобы сильно вжал голову Эндрю в подушку. -Умоляй лучше. Во взгляде читалось презрение, которое ранее он так тщательно скрывал. Откуда такие мысли? Когда Дрейк захотел это сделать? Почему именно Эндрю? Неужели хорошее поведение делает из человека добычу для тех, кто считает себя выше? ••• Парень еще долго не мог встать с постели и помыть руки. Оцепенение овладело им так сильно, что если бы будильник, извещавший о подъеме, не прозвенел, то пораженный произошедшим, юный Эндрю возможно не встал бы никогда. Белая жидкость уже застыла, оставшись на коже неприятным ощущением. Он помыл руки мылом, порошком, зубной пастой и щёткой, потом еще раз с порошком, но всё равно казалось, что они грязные. Затылок до сих пор ощущал дыхание Дрейка, живот фантомно проминался под его мерзкими, холодными пальцами. Зашёл в ванну полностью, сбросив с себя одежду. Голова вымылась раз 30, не меньше, кожа скрипела и болела, но его … дыхание будто прилипло. Потом Эндрю стошнило. Рвота перемешивалась с соплями и слезами, позывы всё шли и шли, выдавливать из себя желчь не осталось сил. Пальцы вжимались в холодный ободок, удерживая трясущееся от боли тело ребенка. Мурашки поразили всю кожу, вызывали еще большее отвращение. Ненависть, которую Эндрю похоронил ещё в кабинете директора пять лет назад, восстала, словно птица Феникс. Разгорелась и спряталась глубоко в груди, чтобы вырасти и расправить свои крылья окончательно. Стошнило и после завтрака, который он еле запихнул, чтобы не расстраивать Кэсс. Дрейк за столом вёл себя как обычно, мило болтал с мамой о предстоящем дне. Так беззаботно и радостно. Будто ничего не было, будто так и должно быть. В воображении Эндрю взял охотничий нож из подвала, который ему так нравился, как и нравился бы любому другому мальчишке, и раскромсал это уродливое лицо на тысячи кусочков. Он хотел, чтобы Дрейк испытал сильную боль. Кричал и просил его прекратить. Как жаль, что эта мысль не материальна. Кэсс уходила раньше них на работу. Она воспитывала детей в богатой семье. Была очень нежной и ласковой женщиной. Ни разу не повышала голос на сыновей, не устраивала истерик, если они портачили в школе. Иногда разочарованно смотрела, если случалось действительно что то серьезное, но никогда не осуждала в слух. Как удивительно, что ее старший сын вырос выблядком. Братья остались наедине. -Выглядишь так себе. Плохо спал? — с насмешкой сказал Дрейк. -Тебе смешно? -Да. Очень. Ты просто жалок. Так плакал вчера, мне даже на секунду стало жаль тебя. -Зачем… -Что «зачем?» — он нагнулся через стол и уставил свои глаза рептилии на брата. -Зачем ты это сделал? — откуда столько смелости набралось для такого разговора не знал даже сам Эндрю. Просто… Может, получится предотвратить следующие попытки. Насильник не остановится на одной жертве, он это знал, но мечта сохранения семьи всё ещё блуждала в стенах постепенно рушащейся юной души. -Я просто видел твою свинячую рожу каждый день с одиннадцати лет. Ты испортил мне жизнь, а мать думает, что ты её склеил. Да я ни секунды не был рад тебе. Хочу, чтобы ты страдал, ублюдок, — выкрикивали это с такой злобой и ненавистью, любой бы ребенок расплакался, услышав это от брата, которого раньше любил. Так случилось и с ним. Тогда Дрейк впервые позволил себе поцеловать Эндрю. Собственная неопытность брата сделала этот момент противным, неприятным и ужасающим. Сопровождалось это с рукой на его шее, в удушительном захвате. Спиру нравилось. Нравилось, что Эндрю ничего не может сделать и сказать. Нравилось, что он беззащитен и беспомощен. Нравилось, что он в его руках. Что он может им распоряжаться. Губы брата скривились в мерзкой хищной улыбке. -Ты ничтожен, — сплюнул прямо под ноги. Слюна мерзко отскочила на кроссовки. Он ещё услышит это ни раз и не два. С этого момента жизнь превратилась в бесцельное существование, переполненное насилием и нескончаемым чувством вины, которым наполнил его Дрейк. Со временем Эндрю перестал умолять прекратить, перестал плакать, перестал с ненавистью смотреть ему в глаза. Неизменным осталась лишь привычка выблевывать из себя всю мерзость, которая скопилась внутри и стирать руки порошком. Эндрю перестал с любовью читать, перестал готовить с Кэсс и выходить из своей комнаты с приходом брата. Он перестал регулярно ходить в школу, то вовсе в нее не приходя, то сбегая с уроков. Он и пересчитать не может, сколько драк устроил, сколько уроков сорвал, лишь бы выплеснуть хоть немного той боли и обиды, которая гниет в нем и изъедает сердце до конца. ••• Юноша стал проводить время на улице. С того самого дня прошло три года, и с каждым он всё меньше и меньше был дома. Серые стены улиц, увешанные листовками с голыми женщинами, диспропагандой алкоголя и сигарет, стали укрытием и приютом, бродячие псы- друзьями, а коты- советниками. Он бродил без толку по магазинам, рассматривая витрины и получая брезгливые взгляды от консультантов. Природа его заинтересовала своей небрежностью и свободой. Хоть и любовь к космосу пропала со временем, но к живому и цветущему равнодушным не стал. Поэтому, если ищете, где можно хорошо провести время и насладиться матушкой природой — спросите у Эндрю. Ещё он знал, где взять «траву» и где можно купить дешевые сигареты, сжигающие легкие за мгновение, за это его уважали даже старшеклассники, все, кроме знакомых Дрейка. На карманные юноша зарабатывал выгулом соседских собак, уборкой листвы и мойкой машин. Деньги, которые удалось выручить, он спускал на недельную пачку сигарет и дозу. От такого сомнительного образа жизни подростковый период сделал его не самым симпатичным парнем. Эндрю стал похож на торчка, который не спал по меньше мере две недели и сидел на сильных веществах. Юношеские прыщи на подбородке смешались с недавно появившейся щетинкой. К шестнадцати судьба не слабо отвесила ему поддых. Когда становилось окончательно невыносимо, лезвие раздирало кожу на куски, белая пыль носилась по его крови и растворяла в своей беззаботности и радости. За это его и упекли на пол года в колонию для несовершеннолетних. Кто то в школе рассказал, чем тот занимается, может, даже сам Дрейк. Наверно надоело насиловать хилого, щуплого и обдолбанного брата. Полиция приехала быстро. Эндрю даже не сопротивлялся. В душе он ликовал, когда наручники сковали своим холодом. Так хорошо знать, что невесть сколько можно быть подальше от этого дерьма. И он наслаждался каждой секундой заключения. Ежедневная работа в прачечной не казалась такой ужасной и выматывающей, местная библиотека радовала своими необычными книгами, которые копились там годами. Заключение помогло избавиться от зависимости и на время создать иллюзию отпущения кошмарных реалий прежней жизни. Авторитетом он не стал, но старшие его уважали и не трогали, напротив, делились передачами и сигаретами. За хорошее поведение и явное изменение в характере дали условно досрочное и отпустили. На самом деле, в тюрьме проводили чистку, выпустили, чтобы место не занимал. ••• И вперед по новой. Кэсс очень плакала, когда Дрю вернулся спустя шесть месяцев. Успокаивалась и опять плакала, не отпуская руки младшего сына. Эндрю не сказал бы, что его это трогало, просто к тому моменту чувства притупились, единственное, что смогла его сгнившая душа- это молча позволять матери сжимать ладони и дать выплакаться до последнего. -Эндрю, милый, что с тобой происходит? Скажи маме, что нет так?- раньше такой голос вызывал у него нестерпимую боль и жалость. Теперь же абсолютное безразличие и молчание. Да и сказать ему было нечего. «Мам, твой родной сын меня насилует на протяжении трех лет, но я боялся тебе сказать, потому что не хочу рушить семью»? -Эндрю, тебя кто то обижает? Скажи мне, я обязательно всё решу. Пожалуйста, я… -Мам. Виноватый взгляд поднялся вверх по свисшим от возраста щекам, по уставшим глазам и нескольким седым волоскам. Для своего возраста её кудри стали тускнеть слишком рано. Женщина застыла. За пол года мешки мод её глазами стали выразительнее, морщины глубже. Уголки рта невольно опускались сами, но тут же вздрагивали от наплыва слёз. «Пожалуйста» отзывалось в голове с каждым толчком Дрейка. С каждым его мерзким и слюнявым поцелуем, с каждым вжатием лица в подушку. Он ни разу не остановился, если тот его просил, хотя обещал. С третьего раза Эндрю понял, что этого не произойдет и прекратил попытки молить о пощаде. -Мам. Я хочу обратно, — говорил уверено, но внутри всё сжалось. По середине груди кипело от волнения и страха. -Обратно «куда»? — Кэсс утерла платком слезы, чтобы всмотреться в его лицо получше. -Обратно в детский дом. Всё. Всё треснуло. После этих слов семьи больше нет. То, что он пытался сохранить все эти годы, разрушил сам. Эндрю почувствовал тяжёлую руку Дрейка на плече. Повернуться смелости не нашлось, она вся осталась в том признании. -Да мам, он шутит. Не видишь что ли. А? Брат. Че ты маму пугаешь, она вон аж вся побледнела. Мерзкий смех гиены заполнил комнату, скручивая уши Эндрю в трубочку. Но Кэсс приободрилась, наверняка слова её ублюдка-сына дали надежду. -Эндрю, ты же пошутил, да? -Да.Мам. Я пошутил. Неудачная шутка вышла, — дрожащие пальцы сгребли руку брата с плеча. Она с облегчением выдохнула, от истерики остались лишь капли на ресницах и румянец на щеках и носу. -Фух, я уже испугалась. Приготовлю что нибудь вкусное в честь твоего возвращения, солнышко, — смеясь ответила женщина, с любовью щипая сыновей за щёки. ••• Этой ночью Дрейк не жалел ни единой камельки силы на вымещении всех эмоций, копившихся в его мерзкой душе все эти пол года. Да и за сегодняшнюю выходку с дет. домом блондин поплатился. Вдоволь надругавшись над, как он сказал, «отвыкшему от ласк» телом, произнес фразу, которая испугала Эндрю так, как никакая раньше. Она звучала, скорее, не как утверждение, а мечта, которую Дрейк озвучил вслух. -Жалко, что твой брат невесть где. Я бы трахнул вас обоих. Интересно, каково ебать близнецов, — пальцы почесывали подбородок, покрытый колкой щетиной, скрывая змеиный оскал. Эндрю не знал, что у него есть брат. Всё, что было известно о своей неосуществившейся жизни в биологической семье- это то, что мать его бросила, потому что испугалась ответственности. Более доступно не было. Но теперь у Дрейка есть еще одна цель. Если второму повезло больше и его забрали в семью, где травм нанесено хотя бы на микрограмм меньше, то изнасилование с участием родного брата будет слишком шокирующим. Для себя Эндрю решил ещё кое что. Что бы ни произошло, он защитит своего брата от этой участи. Даже если им никогда не встретиться, чего он очень захотел. -Убей меня, — прозвучало это так тихо, будто он попросту подумал вслух. Это желание преследует его с двенадцати лет. С каждым сжатием горла в этом ужасающем процессе, он надеялся, что брат перестарается и убьёт его, даже не поняв. От чего то уверенность в том, что над собственным трупом не перестанут издеваться даже после смерти, напротив, будут рады неподвижной секс-игрушке, которая всегда готова. -Пха? Убить? Слишком хорошо для тебя. Дрейк закурил сигареты, которые Эндрю ненавидел больше всего на свете. Самые популярные на тот момент- «Marlboro». Эта мерзкая красно-белая пачка выедала ему глаза с каждым разом, когда, после удовлетворения своих животных желаний, брат поджигал фитиль, сидя на краю кровати. Со временем он перестал уходить. Сидел с Эндрю долго, даже пытался разговаривать, хотя, все эти разговоры больше походили на издевки, как эта. -Тебе рано умирать, братец… Я не отомстил тебе в полной мере, — пепел спланировал вниз, подпаляя ворс ковра. -Действительно так думаешь, если я прошу меня убить? Дрейк пожал плечами. -Человек просит забрать его жизнь, когда становится плохо, но совсем не понимает, что захочет её обратно, когда этот момент настанет. -Если «это» — жизнь, то я отказываюсь. Ответа не последовало. Окурок потушили о лодыжку, выглядывавшую из-под одеяла, а затем покинули комнату. Теперь мысль о том, что где то в мире есть кто то родной, похожий на отражение в зеркале, заставляли разум трепетать и отталкивать эту мысль обратно. Страх. Вот, что должно заполнить пустоту. Нельзя давать минутному счастью преодолеть стену безразличия, возводившуюся так усердно. ••• От любви до ненависти один шаг. Эндрю не сделал ни одного. Ненависть пришла к нему сама и растоптала, перекрыв любые ходы к любви.