Терапия

Глава 11. Солнечная исповедь ••• «Я к вам пишу — чего же боле? Что я могу еще сказать? Теперь, я знаю, в вашей воле Меня презреньем наказать.»                      А.С. Пушкин «Евгений Онегин»  ••• - Я вижу сон. Очень странный и мутный сон. Такой неразборчивый, будто всё засвечено желтым светом, размывающим грани всего вокруг. Я держу его за руку. Она такая теплая, как если бы я грел руки о разгоревшийся  камин после игры в снежки. От жара плавится не только рука, но и все тело в целом. Он расползается вверх по венам, доходит до сердца, огибает его, пробует проникнуть внутрь, а когда получается - стекается к мозгу и заседает там, мешая видеть. Всё безумно яркое, желтое и светлое. Расползается передо мной лучистыми зайцами и кляксами, размытыми мягкой кистью. Через какое то время рябь в глазах пропадает, и я вижу ясное небо. Такое чистое и голубое, что кажется, будто кто то просто залил его одним цветом, хотя, если приглядеться, то всякий ценитель небосклона заместит внизу чуть нежно голубой, а ближе к самому центру малость темнее, чем по середине. Облака тянутся струйкой где то далеко,  оставляя для нас прямые лучи солнца, как маяк.  А после вижу церковь. Идеально белую церковь, выкрашенную идеально белой краской. Сверху блистающие по настоящему божественным блеском чешуйчатые купола. Теперь Светило выливало весь свой свет на них, а они жадно его собирали, будто всё золото это и есть лучи солнца. Мне кажется, что если я их коснусь, то обязательно обсыплюсь веснушками, и мои волосы превратятся в рыжее пламя или станут золотисто-белыми. Мы с Эриком останавливаемся. В таких же белых рубахах, как и стены церкви. Его улыбка такая же чистая, как небо над нами, блестит. Он смотрит на меня, постепенно свет его губ спадает. Вторая ладонь падает в мою и крепко сжимает, как бы прощаясь? Короткие белокурые пряди волнами поднимает ветер, унося вместе с собой моего… унося с собой Эрика… А я не могу подвинуться. Голые ступни вросли в солнечную траву, зыбкую, как песок. Прозвенели колокола. Только очень тихо, будто церковь находилась не в нескольких метрах, а где-то далеко далеко. Когда его силуэт исчезает, цепи наконец спадают,  и я могу двигаться. Нет никакой тяжести, лишь небольшая тревога, которая кажется огромной на фоне окружающей безмятежности.  Поток чуть прохладного ветерка, приятно окутывающий пока еще горячую кожу, подталкивает меня куда то. Куда-то в сторону реки. Теперь слышу её журчание. Такое тихое, обтаскивающие камни и беспокоящее тину. Любуюсь. Любуюсь красотой воды: растворившемуся в ней небом, облакам, кажется, спустившимся прямо ко мне, невероятных красот камням, вызволенных из пещер полных драгоценностями. А после… плывут лепестки лилии и сирени*… Такие грациозные и свободные. До тех пор, пока не скапливаются венком вокруг тела Эрика… Я не знаю, жив он или мертв, потому что снова не могу сдвинуться. Ангельски прекрасен, чист и безмятежен. Он плывет по течению, внутри кружащихся танцем нежных лепестках. Отмираю и плыву к нему, глотая ртом и носом холодную воду. Тело пронзают тысячи иголок. От мороза я задыхаюсь и… Открываю глаза. Дэн и Мэтт постоянно спрашивают, почему я кричу во сне, но ответить не могу, потому что в своих грёзах я не разговариваю. Будто бы у меня отняли дар речи. И знаете… Я стал забывать его лицо. Раньше сознание помнило все изгибы бровей, губ, каждую ресницу, а теперь… Только общие черты, - голос сорвался из за гадко подступающего наплыва слез, которые сейчас мне не были нужны.  - Би, что значит этот сон? Меня это беспокоит. Он снится мне почти каждый день и в нем ничего не меняется. Всегда конец один и тот же, - ужасно сильно хочу пить. Сладкое какао пуще прежнего раскромсало горло.  Бэтси молчит, наверное, задумалась. А мне кажется, что просто не знает ответа. Глупо было с моей стороны спрашивать о снах, откуда же ей это знать, но а вдруг?  - Могу ошибаться, но церковь в любовных делах значит верность партнера, - обнадеживающее заговорила она, оставляя свою кружку с котом. - А река-очищение.  - И что это значит? - ответы окружающих  меня людей всегда имеют в себе скрытые вопросы, на которые ответить полагается самому. Этим я и занимаюсь, хотя, пора бы требовать конкретики, как Нил.  - Я думаю, что не смотря на то, что вы с ним не видитесь уже довольно долго, он сохраняет любовь и верность к тебе, Ники. По твоим рассказам Эрик очень хороший партнер. Тебе нечего бояться!  - ее теплые, едва шершавые руки хватают мои (сидим мы на одном диване, мне так удобнее), ласково сжимая. Её сегодняшняя лавандовая футболка меня немного успокаивала, но тревожность всё пересиливает.  -Когда ты получил последнее письмо?  Я пытаюсь забыть то письмо, потому что зная, что оно окажется последним, никогда бы не поверил в то, что он написал. Та лапша, которую Эрик навесил мне на уши оказалась такой горькой, когда я понял, что он перестал пытаться меня найти.  - Полтора года назад. Примерно, когда Эндрю отправили сюда вслед за Аароном. Я боялся, что ответа на мое не придет, потому что отец имеет связи в почтовой службе, и мои письма нередко до него не доходили.  От воспоминаний ледяной воды, в которой отец меня топил, когда прочитывал их, стало необычайно холодно. Заметив это, Би выключила кондиционер и приобняла за плечи.  - Это письмо дошло до меня. Там он написал слова любви, что сделает всё, чтобы быть со мной, а я… Поверил. Глупо наверно. Но больше письма ко мне не приходили, хотя я писал, что он может отсылать их на имя Ваймака, - голос предательски дрожит. Ненавижу это.  - У тебя нет его номера телефона? Может, - я перебиваю её, резко отстраняясь.  - Нет. Его нет. Как только меня увезли родители, любая связь по сети оборвалась. Я… Я даже не знаю, как он теперь выглядит… Всё! - сам обрываю собственные мысли, потому что после них хочется повторить судьбу Сета. - Би, давай закончим на сегодня, прошу. У меня голова разболелась.  В виски начала отдавать колкая боль. Резко захотелось спать или просто прилечь.  В Больнице в последнее время вообще как то гнетуще. Эндрю постепенно сходит с ума. Слыша, как он кричал несколько часов назад, невозможно поверить, что такое вообще возможно. Нил ходит никакущий, наверняка после меня пойдет сюда. Дэн и остальные как обычно чем то заняты, практически никак это не комментируя. Только Сета не видно. Я слышал, что он ночует в другой палате. Неужели надоело терпеть замашки Элисон? Или новая волна депрессии - никто пока что не знает.  Сегодняшняя терапия отменилась, но Би сказала, чтобы мы все её посетили. Я вызвался первым, потому что хотел поговорить с ней о снах, а стало еще хуже прежнего. Бесполезно плакать и истерить, как это было раньше. Я давно не жду его. Давно просто хочу отпустить, но почему то не получается. А может, просто обманываюсь. Доктор уставше на меня посмотрела, выслушивать детские психи должно быть довольно тяжело и муторно.  - Совсем забыла, - она потерла переносицу. - Ваймак попросил зайти к нему. Иди, пока он еще в кабинете.  - Спасибо, - коротко киваю и выскакиваю за дверь.  Коридор проносится стремительно. Персиковый матовый кафель шуршит под тапочками, оповещая окна, что я здесь. Многим не нравится больничный корпус, а мне напротив очень даже мил. Здесь очень свежо и всегда прохладно. Воздух профильтрован чистыми окнами, из которых льётся необычайно яркий свет. Здесь тихо и пахнет аптекой или чистящими средствами.  Кабинет Ваймака мне предстоит посетить не впервые. Когда близнецов перевозили сюда, приходилось самому подписывать все бумаги. Надеюсь, что никому из них не пришлось тут страдать.  Дверь туда почти никак не отличалась от остальных, поэтому пропустить ее было довольно легко, если не заметить отсутствие золотой таблички с номером.  Готовлюсь уже было открыть её, но замираю, держась за ручку. В момент стало очень страшно. Тревога большими шипами кольнула желудок, еда подкатила к горлу, стало до безумия жарко и мерзко.  Медленно выдыхаю, не отойдя еще от разговора с Бэтси. Неловкости перед Дэвидом я не испытываю, потому что  видел он меня в разных состояниях и ни разу не упрекнул, но все же волнительно, о чем он собирается меня оповестить? Надеюсь, что это не визит родственников, которые обо мне уже наверняка позабыли.  Поворачиваю ручку и вваливаюсь в его обитель.  Кабинет довольно маленький и темный. Свет проникает лишь через небольшое окно прямо за спинкой кресла. По середине помещения рабочий стол, на котором свалены кучи непрочитанных бумаг, копившиеся там по несколько недель. Вместе с тем где то там стоит кружка с кофе, возможно не первой свежести. На стенах, как и в любом месте, где располагается Тренер, паутиной расползлись фотографии его и других подростков разных возрастов.  У него какая то особая любовь к фотографиям. Каждая в красивых рамках, аккуратно и скрупулезно развешены. В этом деле он жуткий перфекционист.  - Доброе утро, Тренер, - прохожу вглубь комнаты так, будто наказан и меня похвали к директору. Смелее же, Ники, чего бояться?  - Доброе, - с заметной усталостью в голосе ответил он и пригласил меня сесть на против. - Как сеанс с Би?  Любят они ворошиться в делах друг друга, иногда аж бесит, но такое необходимо. Единственное, что надо помнить, находясь в Больнице - любыми правдами и неправдами говори о своих чувствах, иначе просидишь здесь до скончания веков. На сколько мне известно, «долгожителем» тут был парень, имени которого уже и не помню. У него было биполярное расстройство, наверно из за этого не вылезал отсюда. Странно, что тут так долго держат людей. Ладно, надеюсь, что никто больше не будет столько страдать.  - Нормально. Поговорил с ней о своем сне и … Эрике. Кхм, - хоть бы он не говорил про него дальше…  - Кстати про Эрика,- продолжил Ваймак.  Только не это.  Вспомнишь солнце- вот и лучик…  - Тебе пришло какое то письмо. Отправитель не указан, но думаю, что это от него, - порыскав в толще бумаг, он достает конверт. Я сразу его узнал. На каждом отправленном письме Эрик справа внизу оставлял маленькое сердце, которое приходилось искать каждый раз в почтовом ящике. Претерпеть линейку по рукам и со слащавой победой читать, спрятавшись в ванной, приглушая радостные вздохи потоком воды.  -Можно ножик? - спрашиваю и сам беру его из подставки с ручками. Нужно открыть аккуратно, сохранить. Радость и трепет переполняют мою грудь. Я так долго ждал этого письма, что не хватило бы и миллиарда романов, чтобы найти хоть в одном такую тоску по кому-то. Сердце так бешено колотится, вырываясь из груди быстрой птицей. Пальцы дрожат, пока медленно открывают безумно бережно закрытый конверт. Божечки, что же он мне написал? Как он? Я так давно ничего о нем не слышал. Кажется, меня тошнит. Господи, я так рад. Письмо. Я так долго ждал письмо. Интересно, он приедет? О чем рассказал здесь? Быстрее бы открыть!  Последний сантиметр и наконец то пропитанный его духами сверток в моих пальцах. Немного страшно открывать. Вдруг там то, чего я не захочу прочитать? Что это я? Это же Эрик. Мы так друг друга любим, что никакое расстояние нас не разъединит, словно связанные красной нитью.  Ваймак молчит и внимательно всматривается в выражения моего лица, чтобы потом попытаться передать его Бэтси.  …. Глаза Ники устремляются в листок. Вспыхивают на мгновение, растекаясь невероятной тоской по тому, кто это написал. Зрачки расширяются, даже скапливаются слезы и… В мгновение он вскрикивает, отбрасывая взгляд то на стены, то на бумагу, будто там появилось что-то ужасно страшное, точнее, написано. Брови жалостливо изогнулись, выдавливая слезы на колени. Он не мог поверить в то, что там написано. Плечи задрожали, глаза забегали по строкам быстрее, чем раньше, стараясь скорее закончить этот кошмар.  - Ники, ты.. - Я в… Со мной всё хорошо. Я в полном порядке, все отлично,- Хэммик вытирал бесконечный поток слез, хлынувший водопадом. -Я… Мне можно уже идти?  - Ники, давай я позову Би и вы… - Нет! Нет, ни в коем случае! Я хочу… побыть один.  Он держался крепко. Так же в мгновение себя успокоил и заставил слезы остановиться.  ••• Всё во мне рассыпалось на миллиарды осколков. В ушах звенит, гудит. Чувствую, как к голове приливает кровь, как она вскипает. Я так злюсь. Будто меня обманули. Он меня обманывал. Господи.  Окна вытянулись и превратились в насмешливых дьяволов, упивавшихся моим горем(?) Уже и не помню, как столкнулся с кем-то, не помню, как выскочил на улицу и не помню, как бестолку уставился в никуда. В голове правда пусто. Я словно в вакууме, словно на мгновение мне перекрыли кислород и тело отключилось. Теперь я боюсь эту пустоту. Теперь боюсь стать, как Эндрю. Боюсь потерять единственное, что держало в равновесие. Сбегаю на улице. Мне отчаянно требуется свежий воздух. Сажусь и стараюсь успокоить подступавшую истерику хлопками по плечам( меня научила Би)  Кто-то прошелся за мной по траве и сел рядом. Этот Кто то, не уходи сейчас, пожалуйста. Ты мне нужен.  ••• - Ники, что случилось? - спрашивает Нил и садится рядом на чуть влажную подушку скамьи. Немного прохладно. Ветер постепенно уносит грозовые тучи далеко от этого места. Спасибо ему, потому что кажется, что за эти несколько дней ураган навис только над ними.  Хэммик похлопывает себя по плечам, скрестив руки. Тело качалось в такт качели-скамьи, а медово-карие глаза бессмысленно смотрели вдаль. Он не плакал. Просто тихо сидел, словно от какого то немыслимого горя впал в транс или же мозг просто прекратил работу, дабы защитить юношеское сердце от большого потрясения.  - Ники, ты меня слышишь? На очередном хлопке Джостен медленно взял его за руку, заставляя посмотреть ему в лицо.  - Всё нормально, - тихо ответил Хэммик, пряча глаза, потому что чувствовал, что вскоре те наполнятся слезами, которые показывать другу не хотелось.  Нат тихо выдохнул. Зачем он пришел? Зачем пошел за убегающим от проблем Ники? Иногда кажется, что такие солнечные люди, как он, никогда не плачут и не грустят. Даже в самые ужасные дни. Но, видимо, это «что-то» на столько сильно ударило его, что он не в силах справиться.  В какой то момент Натаниэлю захотелось поддержать того взрослого Ники, который показывает себя веселым, храбрым и бесконечно добрым, потому что на самом деле в нем сидит еще боящийся всего на свете ребенок, которому пришлось уйти куда то далеко,  - Я видел в твоих руках письмо. От кого оно?  Дрожащей рукой Ники передает ему безумно аккуратно открытый конверт. Клей, которым он был закрыт, ювелирно подстегнут ножом. Ни один сантиметр бумаги не помят и не надломлен. Натаниэль подумал, что должно быть, человек, который отправил это письмо, очень дорог его сердцу.  Бумага в конверте особенная: плотная, помятая лишь в сгибах, чтобы рукописное послание поместилось в конверт. Едва пахла чьими-то духами с отдушиной вишни и шоколада. Слова нацарапаны чернильным пером, не ручкой. Буквы выведены идеально, до отвратительного романтично, будто писал это какой-нибудь влюбленный молодой граф. Написано на немецком, странным слогом, которым уже никто не говорит.  - Если знаешь этот язык, то прочитай в слух. Хочу услышать это в последний раз, а если нет - просто забери себе, - тихо прогудел Хэммик, сжимая колени. Глаза его наполнились слезами, тихо стекающими по красным щекам. Выглядел он до того жалостливо, что даже Веснински захотелось его утешить, хотя особой эмпатией к плачущим тот никогда не располагал.  Слова летели быстро, колко, разрезали язык и уши. Письмо сначала погружало в приятные юношеские воспоминания, а после оборвало все связи, которые Ники мог бы удержать. В этом письме осталась вся любовь, которую он хранил в себе последние несколько лет, вся надежда на кого-то за стенами Больницы. Надежда на хоть чью-нибудь ласку и сострадание, которую он никогда не получал.  Нил не знал, что нужно говорить, что сделать, поэтому молчал. Молчал и держал бумагу, всматриваясь в буквы. По почерку сложно понять, что этот человек испытывал во время написания. В каких то местах символы были корявыми и некрасивыми, в отличие от остальных. Но все равно пробирали сочувствием к Хэммику. Видя, как он относится к окружающим, становится больно, что в ответ ему прилетают камни и палки.  Они долго молчали. Ветер растворял эту тишину, а еще скрип качели.  Ники несколько раз открыл обветренные, уже искусанные губы, откинулся на спинку, вытер красные глаза, прогоняя жгучие слезы, прокашлялся и заговорил: - Это письмо моего возлюбленного. Письмо, которое я ждал больше года. Я… Не думаю, что я плохой человек, но… Ждать и надеяться, а потом получить такое очень неприятно. Ты когда-нибудь любил кого-то? - в ответ ему отрицательно помахали головой.  - А я очень любил  и люблю даже сейчас, хоть и понимаю, что это так бессмысленно и бессовестно. Всю жизнь я люблю кого то, а эта любовь либо никому не нужна, либо не предназначена для нашего мира. Он умолк, широко распахнув глаза, будто застыл в ужасе.  - Нил…  На несколько секунд слова застряли в его горле, готовя, кажется, сокровенную тайну.  - Нил, я здесь потому, что влюбился в человека своего пола.  До Джостена сначала не дошло, а после, вспомнив какие-то мелкие детали характера, движений и слов Ники, пазл сложился.  - Твои родители…? - его перебили.  - Да, - продолжил Хэммик. - Они сдали меня Ваймаку где-то через пол года после того, как Эндрю отвезли сюда к Аарону. Он понял, что я нормальный и что меня нужно спасать от родителей. Я жил в другом его доме, а потом в том, в который привезли тебя. Моей благодарности ему просто нет предела, - на последних словах голос снова дрогнул, содрагая вместе с собой и всё тело. Голова задралась вверх, позволяя слезам неприятно стекать по шее и за нее. Он выдавил из себя жалостную улыбку, но увел ее в обратную от Веснински сторону.  Нил слушал. Слушал и не смел шевельнуться. Боялся, что если что-то скажет, Ники прекратит попытки высказаться и сбежит, а этого  Натаниэлю не хотелось. Хэммик помог Джостену, теперь Джостен пытается помочь ему хотя бы тем, что обозначает свое присутствие и хорошие уши для излечения души. Со временем истерика Ники начала смешиваться с попытками собраться, но видно, как с каждым разом чека срывалась с новой силой. Все слезы, которые копились в нем годами прорвали плотину бесконечной ответственности за братьев, за их воспитание, за ментальное состояние, за свое и их будущее.  У него не было права быть слабым. После всего произошедшего именно Ники взял на себя всю ношу уголовного процесса, разбирательств с близнецами, похоронами и поиском специалистов. Как старший брат, он пережил слишком многое за несколько лет, хотя только недавно достиг совершеннолетия.  Вина. Вина. Вина и еще раз вина, пожирала его изо дня в день: недостаточно поговорил с ними, недостаточно дал им что-либо, не уследил, не досказал, слишком мало показал, что любит их.  Когда Аарону установили диагноз, видеть, как сломался от этого Эндрю, было невыносимо. Юному Ники, которого силой забрали от любви всей жизни, пришлось вытаскивать брата из лап смерти, едва ли не валившись в них самому.  - Нил.. Нил, я … - прокашлялся, съедая слезы и сопли, стекшие к губам. Рука собрала это всё и обтерла о штанину.  Икнув несколько раз, наконец получилось выдавить из себя что-то внятное:  - Нил, я так хочу, чтобы все были счастливы, - карие глаза провожали клубистые розовые облака, пришедшие на смену серым, они помогали ему сосредоточиться. - Я не дурак, и не бестолковый. «Меньше знаешь - крепче спишь». А я все знаю, но все равно делаю вид, что крепко сплю. Во мне уже нет этой тупой наивности, и если меня и обманывают, то только потому, что это им позволено.  - Тогда почему ты строишь из себя козла отпущения, Ники? Ты же осознаешь, что все пользуются тем, что ты не можешь ударить в ответ?  Джостену поломано улыбнулись.  - У меня была странная жизнь. Понимаешь… Я рос при церкви. Мой отец - священник. Воспитывали меня в церковной строгости и о «любви к ближнему» особо и не пахло. Знаешь, что я понял, пока жил там? Что «Возлюби ближнего своего, как самого себя» - это ужасно самовлюбленная  заповедь. Однажды мне удалось прочитать легенду о Нарциссе. Это миф о юноше, который безвозвратно влюбился в свое отражение.  Он так собой любовался, что упал в воду и захлебнулся. А после на берегу вырос цветок, названный в честь погибшего. Когда юноша умер, дриады заметили, что пресная ранее вода стала соленой, - утирая собственные слезы с щек, с трепетом рассказывал Ники. - Я заучил последний отрывок: «— О чём ты плачешь? — спросили у него дриады. — Я оплакиваю Нарцисса, — отвечал ручей. — Неудивительно, — сказали дриады. — В конце концов, мы ведь всегда бежали за ним вслед, когда он проходил по лесу, а ты — единственный, кто видел его красоту вблизи. — А он был красив? — спросил тогда ручей. — Да кто же лучше тебя может судить об этом? — удивились лесные нимфы. — Не на твоём ли берегу, склонившись не над твоими ли водами, проводил он дни? Ручей долго молчал и наконец ответил: — Я плачу по Нарциссу, хотя никогда не понимал, что он — прекрасен. Я плачу потому, что всякий раз, когда он опускался на мой берег и склонялся над моими водами, в глубине его глаз отражалась моя красота.»  Всё это связано лишь с самолюбованием и бессовестным самолюбием, которое мне противно. Не хочу быть, как мой отец. Никогда. Поэтому лучше буду ненавидеть себя, но видеть людей и любить их.  Его голова легла на костлявое плечо Натаниэля, а тонкие пальцы стали скручивать легкую ткань кофты с длинным рукавом. Джостен напрягся, но сгонять друга не собирался.  - Я никогда не забуду, как меня топили в холодной воде и запирали на морозе ночью. Никогда не забуду, как волокли за волосы по острой траве, не забуду, как морили голодом. Мне не посчастливилось в детстве быть худым ребенком. Не знаю, откуда появлялся лишний вес на теле, но на фоне остальных я выглядел много крупнее. Никто не хочет накормить толстого ребенка, мне всегда было обидно, когда в воскресной школе всех старались кормить побольше, в то время как на меня смотрели искоса, с отвращением, будто видели перед собой не ребенка с щеками чуть больше, чем у других детей, а гигантскую и жирную свинью.  Потом я перестал есть вообще. Мне помогли. Отец заметил, что склонен я к мальчикам и стал придумывать разные наказания. Его любимым было запирать меня в комнате и не кормить несколько дней, либо одна тарелка каши в день. Самым ужасным было последнее заключение…  Ники сильнее сжал рукав.  - Перед тем, как это произошло, я добился того, чтобы меня отправили на обучение в другую страну, перед этим предстоял очень тяжелый учебный год, но такую возможность упустить было непростительно. Счастья, которое мне удалось испытать хватило бы на весь мир, поточу что там я познакомился с Эриком. Не знаю, возможно ли такое, но, кажется, что  я влюбился в него с первого взгляда. Было такое ощущение, словно… Словно моя грудь - печка и с каждым взглядом хотя бы на его тень, в нее подкидывали хорошо горящие бревна. Конечно, тогда во мне сидела только обида и ненависть ко всему живому. Испытать столько вещей и остаться добрым до безумия сложно, но с каждым днем нахождения вдали от деспотичных родителей, все шипы, которые я отрастил, постепенно сточились и вовсе исчезли. Я стал настоящим собой. Этому меня научил Эрик. Любить. Он избавил меня от пищевого расстройства, - горечь от потери возлюбленного вновь проскользнула в Хэммика и заставила голос надламываться.  - Все хорошо Ники, не торопись, - подбадривал его Нил без особой эмоциональности в голосе, но лишь потому, что до сих пор волновался, что друг убежит.  Он выдохнул.  - Эрик спас меня. Я был в таком отчаянии, что не мог привыкнуть к нормальному отношению к себе. Еда  не задерживалась во мне, даже мешковатая одежда выдавала обнажившиеся кости, - каждое произнесенное им слово разбивалось о Джостена на тысячи осколков. Вот, что скрывается за его солнечной улыбкой и бесконечно добрым сердцем…  - А вместе с этим было тяжело принять чувства к своему полу. Эрик в моих глазах был тем самым Богом, который сможет меня спасти и помочь вылезти из этого бесконечного кошмара. Нил… Нил, это были лучшие полтора года моей жизни, - снова рыдая, процеживал Хэммик, сжимая край уже собственной одежды.  - Столько ласки, любви и заботы мне не удалось получить ровно никогда, а он отдал мне её всю и даже на миллионы больше. Я никогда не думал, что могу так широко улыбаться и любить себя, любить еду, любить читать книги, любить объятья  и чужие прикосновения. Его руки всегда-всегда были горячими. Представляешь? Когда бы они меня ни касались, всегда обжигали своим теплом. Мне казалось, что в нем течет не кровь, а лава. Эрик никогда не критиковал меня, ни разу не упрекнул в чем то или указал на мои недостатки. Я впервые в жизни понял, что такое любить. Он показал мне, нет, он - есть воплощение Любви.  Тихий рев перешел на отчаянный взрыд.  - Однажды утром в мой мир любви и иллюзий ворвались родители, которые каким-то лешим узнали о нас и… Увезли меня. Там были такие крики, его родители отчаянно пытались образумить их, но все было тщетно. Перед отъездом Эрик подарил мне самый лучший в мире поцелуй, но, кажется, что особенным он был только для меня. Следующие несколько месяцев я провел в своей комнате. Меня опаивали святой водой. Были дни, когда была только святая вода. Отец считал, что так из меня выйдет «вся бесовщина, которую впустило в меня это дьявольское отродье». Я так обо всем сожалею…  Глаза ужасно жжет от бесконечных вытираний и нещадно едких слез. Голос охрип, в груди осела мокрота и мешала говорить.  - Сидя взаперти, я понял, что любой ценой должен сохранить в своем сердце Любовь. Потому что если она погаснет, то пробудить её будет уже невозможно. Как птица в клетке мне приходилось гнить там до тех пор, пока мы не отправились в гости к Аарону. Там он представил нам Эндрю, а потом произошла трагедия… В тот день я решил, что не имею права тратить себя на самобичевание и скорбь по утерянному счастью. Непозволительно было бросить их. Аарон и Эндрю… Они такие юные для всего этого дерьмища…  В последний раз Ники утер нос, размазывая вытекшие сопли.  - Ты прости, что меня так развезло. Но мне стало легче, - он пытался выдавить что-то вроде улыбки, однако получилось слегка коряво.  - Что случилось с тобой и Эриком после?  Вопрос удивил.  - А… Они выбросили мой телефон, поэтому связаться с ним было невозможно. Но он написал мне письмо. Нам удалось отправить всего несколько до того момента, как их нашел Отец. Задав мне хорошую взбучку, он подключил связи в почтовой службе, так что письма доходили разве что по случайности. К тому времени мне удалось познакомиться с Ваймаком и я переписывался с Эриком через него. А потом полиция, близнецы и… Психушка.  Хэммик опять умолк, всматриваясь в лицо Нила, выражавшее еле заметное сострадание. Нил нравится Ники. Своей нарочитой непроницательностью, но и одновременно простотой. Разгадать его легче, чем кажется, просто с каждым открытием открываются новые двери. Джостен иногда заставляет задуматься над обычными вещами. Ники догадывался, почему Эндрю себя стал так вести, и причина точно в этом голубоглазом хитром лисе.  - Нил, я лишился всего, потому что предпочел любить, а не ненавидеть. И если бы была возможность прожить жизнь заново, я бы сделал все то же самое.  Развернувшись лицом к лицу, Ники  положил ладони на ладонь Натаниэля, продолжая погружаться в пучину его глаз.  - Ужасно будет с моей стороны винить Эрика. Думаю, что он тоже скучал, даже если и написал такое… ужасное письмо. И я не буду больше злиться. Я хочу его простить и… от… отп… отпустить, - со вздохом нескончаемого облегчения сказал Ники.  - Что случилось с Эндрю и Аароном…? - аккуратно спросил Веснински.  - Большая беда. Всего я тебе не могу рассказать, потому что пообещал Эндрю, но скажу, что Аарон боится его, как огня. У него есть весомые причины. Он думает, что Эндрю забрал у него кое что невероятно бесценное.  - А Эндрю забрал?  - Нет. Не верю в это. Такие братья, как он, не могут это сделать. Невозможно.  В ответ тихо кивнули. Столько всего свалилось на любознательного Веснински, что переваривать придётся по меньшей мере два дня. Но он рад, что оказался полезным для Ники. А еще рад узнать, почему он здесь. С каждым днем Больница становится все менее пугающим и всепоглощающим местом, которое вытягивает из него все самые потаенные мысли и тайны.  Похлопав себя пару раз по плечам, Ники утер последние слезинки на щеках и принялся грызть конфетный циферблат. Честно говоря, немного отвращало, потому что он был явно не первой свежести.  Водоворот из браслетов радугой оцепил обе руки Хэммика.  - Почему ты носишь столько браслетов?   Сегодня Джостен превосходит все лимиты удивления Ники.  - Оу. А. Иронично, что всё у меня связано с Эриком, - нервно засмеясь, он прошелся по всем разноцветным бусинам. - Он любил держать меня за запястья, поэтому, когда стало слишком его не хватать, я придумал носить много браслетов, создавая на кистях некое давление. У меня всегда было ощущение его присутствия. Со временем они стали просто частью меня, а теперь, наверно, будут напоминать о  очень печальном жизненном отрезке. Однако расстаться с ними не могу.  Нилу было бесконечно тяжело понять такого человека, как Ники. Он увешивает себя украшениями, предавая им великое значение. Он вкладывает в откровения всего себя, не утаивая ни единой детали. Он правдиво смотрит в глаза. Он улыбается без толики желчи. Он носит яркие рубашки, режущие глаза. Он любит любовные сплетни и просто поболтать. Сегодня Натаниэль понял, что его сердце полно нескончаемой любви. И это самое странное.  Больница, как и любое другое место, в котором человек задерживается, влияет на каждого по разному. Для некоторых она становится Домом, кто то считает её Кошмаром. А кому то без разницы, где существовать. Нил относился скорее к последним, как, кстати, и Сет. Если бы не Элисон, он бы свинтил отсюда при любом приятном случае. На Ники же это место сказывается особеннее. Он не считает это Домом, временным пристанищем, а тем более его не ненавидит. Он не считает себя его частью, даже не гостем. Просто капля в море, которую не видно, как и все остальные.  - Спасибо тебе, Нил. Я рад, что ты был здесь. Будь моим очень хорошим другом, пожалуйста.  Свойственно ему мягкая улыбка коснулась сначала щеки Веснински, а после губы накрыли половину чужих, оставив короткий и нежный поцелуй.  На автомате Нил дернулся, отталкивая от себя Хэммика, на лице застыло замешательство и смущение.  - Ты чего? - протараторил Джостен, смотря на улыбающегося парня напротив.  - Мне нравится целовать людей, которые мне нравятся. Просто с тобой я немного промахнулся, не принимай близко к сердцу!  Не дождавшись ответа, он свободно выдохнул, поправляя браслеты и встал со скамейки.  - Спасибо тебе, Нил. Теперь я понял Эндрю.  - Что?  С такой же быстротой, как Ники в него врезался, с такой же и растворится во дворе, будто его тут и вовсе не было. Теперь для Натаниэля он казался такой же загадкой, как и все остальные пациенты. Пожалуй, самый честный из них. Приятно знать, что такой человек считает тебя своим хорошим другом.  ••• «Предвижу всё: вас оскорбит Печальной тайны объясненье. Какое горькое презренье Ваш гордый взгляд изобразит! Чего хочу? с какою целью Открою душу вам свою? Какому злобному веселью, Быть может, повод подаю!» ••• Иногда всё не то, чем кажется.  «Моему Дорогому Ники     Ники, я давно тебе не писал, хоть и получил твое письмо несколько месяцев назад. Спасибо, оно было чувственным и прекрасным в отличие от моего. В своем прошлом письме я говорил о том, как сильно тебя люблю, изливая почти правдивые чувства. Возможно, они были слишком переполнены гнетущей меня разлукой, именно поэтому я сказал довольно многое, а возможно это было лишь юношеское увлечение. Сказал то, чего не должен был говорить, потому что это неправда. Прости меня, Ники. Под влиянием расстояния мое сердце провело все слова, настоящие слова, оставшиеся во мне, через призму сладкой влюбленности, о которой теперь говорить я не в силах.  Прости меня. Раньше мне снились твои красивые кудри, изящные пальцы и до глубины души красивые глаза, звонкий смех, льющийся, как самый чистый ручей, ночи, проведенные вместе за наблюдением звезд, снилось всё самое чудесное, что было, но сейчас воспоминания мне не по душе, возможно, я от них отвык, но знаю, что если теперь увижу тебя, то снова не полюблю никогда. Никогда не буду так улыбаться, смотря на тебя, не буду смотреть на тебя.  Ники, я понял, что твоя любовь мне противна. Что больше никогда не хочу видеть твои глаза и улыбку рядом с собой. Мне неприятна твоя любовь. Нет ничего хуже быть любимым кем-то. Если ты являешься предметом обожания и это не взаимно, то это всегда отвращает, омерзвляет. Отвращение часто наступает после удовольствия. Поэтому избавь меня от этого. Мне не хочется знать, что ты меня любишь, и я надеюсь, что не будешь писать о просьбе поменять мнение. Прошло много времени, Ники. Я изменился, мое мнение изменилось, и я больше не люблю тебя. Пожалуйста, ничего не делай с собой, помни, что у тебя есть братья, что есть ради чего жить. Но, к сожалению или счастью, я больше не хочу быть частью этой жизни. Прошу не писать письма мне и тем более моей семье, им ты противен не меньше, чем мне. Я собираюсь уехать во Францию, поэтому более мы не встретимся. Прости, что не писал об этом больше года. Трусость взяла надо мной верх, но теперь я осмелел и наконец написал это письмо. Твое я не дочитал до половины и выбросил. За это тоже прошу меня простить.  Прощай,           Эрик К.» ••• Лилия- цветок олицетворяет непорочность. Сирень- символ надежды и радости, а так же любви.