more & more

– Я хочу быть ближе к тебе!... – говорит достаточно откровенно, прямо, надеясь, что прямо сейчас у него не дрожат пальцы рук, которыми тот перегородил пути к выходу объекту внимания. Он смотрит в спокойное, даже самодовольное, лицо и чувствует, как щёки алеют, глаза широко распахиваются, а дыхание прерывается. Какой черт его дёрнул подумать, что говорить о симпатии прямо в лицо собеседнику будет отличной идеей? Тома был терпеливым, усердным и старательным, найти подход к человеку не было для него проблемой, а постараться привлечь внимание всегда было занятным делом, ведь он был достаточно открытым человеком. Но что-то...менялось, когда он сталкивался с фиалковыми глазами, замирал, сглатывал вместе со слюной очередное поддразнивание, скрывался под масками скромного непонимания, но ощущал неподавляющий огонь. Ему стоило остановиться. Вот только Аято не остановится и будет заставлять его вспыхивать снова и снова. Пока не дойдет до бесконтроля. «Нам стоит обсудить дела намного детальнее. В моем офисе.» – получает короткую фирменную улыбку и чувствует, как тот ловко ускользает из рук, поправляет на себе пиджак и уходит, непривычно взволнованной походкой. Тома кипит.

***

Он... позволяет себе коснуться уложенных волос, спускающихся волной по плечу, скользя пальцами между прядями, касается воротника, лёгким движением поправляет галстук и сглаживает едва заметные складки на рубашке на уровне плеч, следя за непроницаемым выражением лица, получает раздраженные вздохи и слабо улыбается, привыкнув к чужой нетерпеливости. У них с боссом, конечно, были весьма особые и необычные отношения, но... Глаза Томы глядят мягко, когда его тянут ближе, и Аято прекрасно знал, что он никогда не будет требовать больше, чем может получить. Большее - глубокие поцелуи на столе, от которых лицо блондина горит, а глаза коллеги слезятся, более привычное - касание губами щеки, от которых Тома ощущал себя самым счастливым человеком на планете. «Так много внимания к одежде.» – ловит хитрый взгляд и вздыхает, кладя ладони на чужую талию, привыкая к форме и давая партнеру расслабиться в его руках. Сегодня будет что-то другое. И сейчас он чувствовал, что это будет зависеть только от него, оттого ладони горят, рот молча приоткрывается, и ему хочется. Наконец он получает одобрительную улыбку и стирает границы собственной сформированной личности, оставляя лишь желание- Протянуть руку, под возмущенный от неожиданности голос задеть пальцами грудь, массирующими движениями покручивая, сдавливая и оттягивая соски, которые под прикосновениями стали виднее из-под рубашки. Когда Аято дрожит, Тома понимает, что это порождает в нем очередное желание и любопытство. Лёгким движением пройтись ладонью по бугорку, цепляясь ногтем за кончик и сжимая, вызывая шипение. Знать, что от него не отстранятся, а будут ждать продолжение. Тома улыбнулся, развязывая галстук и обнажая чужую шею, заворожённый от непривычной картины. Пораженный непривычно алым лицом коллеги. – Мне так жаль. – мягкий взгляд начинает сгорать в пламени, когда он встречается с почти отчаянным, он становится ближе и наклоняется к уху, нежно приобнимая Аято. – Тебе пришлось ждать так долго. – он чувствует, как чужое тело поддается вперёд, и рука водит по прямой линии живота, вновь сквозь ткань, с улыбкой наблюдая за чужим нетерпением. – Ох, прости, я понимаю. Мы не можем ограничиться этим? – странно, но в такой момент он чувствовал себя свободно, хотя, возможно, он уже не чувствовал уровня красноты собственного лица и потерял самообладание вместе с достоинством, ведя себя так раскрепощенно перед Аято. Удвоенное желание возникает, когда кожа прикасается к коже, одежда соскальзывает с тела, и оба задыхаются от ощущений и жара. Очередная воля - горячий язык прикасается к чувствительным местам, ему кажется, что руки уже обжигают чужое тело, но это было мало, недостаточно, ему хотелось, чтобы Аято не мог мыслить, задумываться о чем-либо и сфокусироваться. Блондин плотно прижимается бедром меж чужих ног, давит на пах, чувствует ответное бесстыдное движение и несдержанно льнет к светлой коже, к которой не должен касаться, целует губы, которые не должны принадлежать ему. И Аято отвечает, тянется к прикосновениям, реагирует непривычно скромно, что весьма отличается от его обычного флирта и общения, и Тома испытывает... что-то новое. «Хочется больше.» И он достает, ощупывает оголенную грудь, вызывая судорожный вздох, давит большими пальцами и после оттягивает вновь и вновь раздражая, дразня, но мягкая кожа под пальцами ощущается невозможно приятно, а звуки становятся громче и требовательнее, но этого мало, ему каждый раз мало, голова наклоняется, и раздается протяжный стон, когда зубы цепляются за один из сосков, тем временем свободная рука сжимает второй, он зачарован гладкой светлой кожей, ничего так сильно не желая, как коснуться, провести, уткнуться носом. Оставлять следов не хотелось, казалось, это бы портило картину, он мог бы так и стоять, лаская чужое тело неотрывным взглядом, но из-за ответных прикосновений и движений обнаруживает, как легко трескается самообладание. Третье развитие желания - несвойственная ему грубость. Или же зачатки, влияние запутанного сознания, ведь каждый раз он обращает внимание на чужое выражение лица, стоит удостоверяться в том, что тот не испытывает дискомфорт, но каждый раз лишь ощущает сдавление в собственных брюках от чужого взгляда, и хватка на теле усиливается. Эстетическое наслаждение заменяется сжатием кожи пальцами, а после и зубами - Аято часто сравнивал его с псом, и Тома больше не мог обвинять его в этом, он готов в любой момент прийти на зов, даже в порыве страсти и срыве остановился бы, если бы ему приказали, и это по-своему увлекало. Парень готов задохнуться, когда чужие руки обвиваются вокруг его тела в ответ, когда он ловит чужое дыхание, кровь кипит во время движения в теле светловолосого, он придерживает Аято за бедра, мысленно проклиная себя за неусмотрение за более комфортным положением партнёра, но оторваться, отстраниться не может, особенно от горящих глаз, заманиваясь, утопая в них и проглатывая стоны в поцелуях, давит ладонью на грудь, секундно наслаждаясь чужой беспомощностью от касаний чувствительных участков тела, и позволяет себе тонуть в хаотичных движениях, раздающихся горячими шлепками от соприкосновения кожи, выражая вслух восхищение. Окончательное развитие - покорность и любовь, и Тома прижимает к себе расслабленное тело, касается ладоней губами, проходясь почти по каждому пальцу, и, глядя в зелёные горящие глаза, можно было понять, как легко и скоро пылающая страсть смешивается с нежностью и трепетом, которые он готов был дать Аято. Он готов был дать ему всего себя без остатка.