Карнабаал

Твои руки такие горячие. Глаза – тёмные и пылающие в одно и то же время. Движения – и скованные, и открытые. Перед взглядом всё плывёт и мутнеет. Дышать становится тяжелее. На ладонях – живой и тёплый фарш. Станды рядом, смотрят друг на друга, каждый практически чувствует жар и кровоток другого. Фарш накрывает с головой. Прижимает Блэк Саббата к полу, надавливает на шею и лицо. Впивается зубами в плечо, рвёт и грызёт, как кость, как нечто неживое и жилистое, и совсем невкусное. Плюётся. Нотариус не в духе сегодня, но ради ритуала он готов на всё. Он смотрит за тем, как Саббат берёт свободной рукой кровь со своего плеча, как чертит символ культа рядом, совсем над головой, на ощупь. Круг и крест. Он задевает рукой свечу, попадает пальцами в пламя. Не отдёргивает руку первые пару секунд, пока по сиреневой коже не расползаются трещины. Снаружи – лишь ожог, а внутри как будто пожар разгорелся. Огонь напомнил о себе, огонь слизнул паркетный лак. Слизнул и последние остатки сомнений. Их хозяева опьянены ритуалом. Жаром от плавящихся свечей и жжёным запахом благовоний. Руками друг друга. Голосами друг друга. Произносят медленную молитву, нараспев, в унисон. «Дайте мне нож.» Карне получает то, что просил, и, проворачивая пару раз кухонный нож в одной руке, вонзает его в свой глаз. Он не кричит. Ему не больно. Он ничего не чувствует – вообще ничего, правда. Его убивали и воскрешали множество раз. Ещё один не повредит. Кровь стекает по лицу, по телу. Пачкает одежду. Образует на полу алую лужу. Нож на пару минут остаётся в голове, пока Карне сверлит Польпо взглядом оставшегося глаза. После его вынимают, с тем самым мерзким липким звуком плоти, с очередными брызгами крови. «Вы знаете, что нужно делать». Польпо кивает. Принимает нож обратно, вытирает с него кровь салфеточкой. Манерно. Медлит чуть, словно бы не решаясь, размахивается. Вонзает его в горло коллеги. Нет высокой цели, нет морали, нету оправдания. Горячие алые струи льются на пол, мужчина падает на колени, после ничком. Его станд трескается. Превращается в месиво из кусков бывшего тела и мяса. Грубо-красный, вязкий, мягкий. В остатках полосатой брони. Он снова полностью такой. Снова может больше. Снова непобедим. Нотариус рычит, вперивается взглядом в глаза Саббата. Отрывает от себя кусок мяса, запихивает товарищу в рот, заталкивает глубоко в горло, заставляя давиться, жмуриться, взвизгнуть коротко. Продолжает уже с другим куском, моментально восстанавливаясь. Станд под ним не движется почти больше, лишь принимает фарш в глотку, смиренно. Опускает руки в тело Нотариуса, в движущуюся массу из взбитого, жилистого мяса. Нажимает. Перчатки пропитываются пахучим, липким красным соком. Встаёт, шатаясь, и тут же падает на колени. Меж рёбер и ниже начинает резать, будто внутри прокручивают тупой нож. Согнувшись, Саббат только через несколько секунд осознаёт, что его рвёт смесью фарша и желудочного сока – на глазах проступают жгучие слёзы, горько-кислая бордовая смесь расплёскивается, пачкает пол, колени и руки. Кусочки полупереваренного мяса плавают в мерзкой жиже, но станд продолжает блевать, не в силах остановиться. Ему больно. Он плюётся свежими кровавыми сгустками. Перед глазами снова расплываются фиолетовые круги. Снова… Он падает лицом в собственную рвоту, не в силах продолжать. Нотариус выдирает нож из горла своего хозяина. Выцарапывает на спине Саббата символ культа. Никто сегодня не умер. Вовсе нет.