Мы ему не скажем

Череп лежит в центре стола. На белоснежной скатерти в милый цветочек: Кёка увидела во время распродажи, Ацуши купил сразу, не задумываясь. Их крошечную квартиру нужно было украшать чем-нибудь, чтобы появилось ощущение дома, знакомого Кёке и непривычного самому Ацуши. Он с трудом понимал, каково это — возвращаться туда, где тебя ждут и не бьют за недостаточно покорный взгляд. За то, что ты неправильный. Дурное прошлое вылезло наружу, разбуженное туманом, затолкать его обратно было трудно. У Ацуши гудела голова и закладывало уши от эха жестоких слов, которое до сих пор накатывало на него волнами. Лишь здесь, дома, отпускало. — Мне не нравится, что ты взял его, — говорит Кёка спокойно и без раздражения, словно это совершенно естественно — таскать домой мёртвых ворон, щенят и черепа. Даже если череп немного не до конца мёртв. — Он опасен. — Я понимаю, прости, — беспомощная улыбка сама ложится на губы. Ацуши неловко, он ставит Кёку в неудобное положение, он не спрашивает её мнения, он, вообще-то, не должен был жалеть врага, но он пожалел — и теперь Шибусава Тацухико сидит с ними за столом третьим лишним, призраком, видеть которого способен только Ацуши. Попахивает безумием. Хах, да он и есть безумец. — Однажды именно я его убил, а повторять не хочу. Каждый заслуживает шанс исправиться. Шибусава улыбается мягко и ласково, у него всегда такое выражение лица, на котором невозможно прочитать истинные эмоции. Застывший в вечности, способность без человека. Как он мог мыслить и желать? Заключена ли в нём вся память настоящего Шибусавы или только его больные фантазии? Ацуши не знает, а на все вопросы Шибусава таинственно отмалчивается и накручивает на палец прядку волос. — А если Дазай узнает? Стыдно признавать, но Ацуши соврал; да, убил, да, расплющил на осколки, мы же молодцы, Дазай-сан? От комнаты и черепа ничего не осталось, даже туман рассеялся, так что ни у кого не было повода не верить Ацуши. Он сам себе не верил, пока не достал из кармана совсем маленький осколок черепа и не взвесил на ладони. По законам логики и здравого смысла это было единственным, что осталось от Шибусавы, но спустя несколько дней череп полностью восстановился. Только три шрама пересекали надбровную дугу. — Не узнает. Мы ведь… не скажем ему. Ацуши готов к тому, что Кёка уйдёт, оставив его наедине с призраком из прошлого. Что обдаст взглядом, равно ледяным и презрительным, поправит цветок в волосах и скажет что-то вроде «я разочарована в тебе, Ацуши-кун». Но Кёка лишь качает головой, как вишнёвое дерево ветвями в безветренный день, вздыхает и ставит на стол, там, где пустое место, ещё одну чашку. Мёртвый-живой Шибусава улыбается ей нежной улыбкой убийцы, и Ацуши почти уверен: первые ночи Кёка будет слушать тишину и ворвётся в его коробку для сна при малейшем подозрительном звуке. И воткнёт ножик из рукава прямо в пустую глазницу. Шибусава водит пальцем по ободку чашки. Над водой из-под крана поднимается ароматный дымок. Пахнет жасмином, скошенной травой и обещанием. Голова больше не болит.