Беседа.

Дмитрий Никитин не верил своим глазам. Сергей Разумовский: маньяк, псих, террорист, который желал «блага» на словах и просто творил хаос на деле. И он сейчас просто сидит рядом с ним, уткнувшись в телефон, сидит по правую руку, достаточно сделать резкое движение, схватить за волосы (даже прическу не сменил, псих психом, а никто не замечает), позвать охрану и… Нельзя. Просто-напросто нельзя. Ради него. Ради Маши, ради… — Я знаю о чём ты думаешь. Я не Сергей Разумовский. От удивления, Дмитрий повернул голову, чтобы посмотреть на собеседника. Тот посмотрел на него в ответ, по его лицу прошла какая-то быстрая волна эмоций. «Узнал!» — понял Дмитрий. — «Бежать пора! Небось это киллер. Эх, достали всё-таки, сволочи! Хоть бы у него ствола с собой не было, бегаю я быстро…» — Мистер Никитин, сидите, не беспокойтесь. Единственное, что угрожает сейчас вашей жизни — вот эта шаверма. Серьезно, не ешьте такое, особенно из привокзальных ларьков и особенно, в Восточной Европе. Если и есть шаверму, то на Ближнем Востоке, особенно в Стамбуле. Или в Санкт-Петербурге, хотя это скорее ностальгия у меня. — Чё те надо?! — Разговор с вами. Начну с извинения за ложь. Я — Сергей Разумовский. — Так, я иду в охрану. — Слушайте, мистер Никитин, вы понимаете чем всё кончится? Когда вы вернётесь, я буду уже вовсю бежать по улицам славного древнего города Кракова, а вы — наживёте себе ещё одного врага. А даже если вы меня за ухо к начальнику охраны приведете — документы у меня в полнейшем порядке, денег — завались, так что проблемы будут у вас, и опять-таки — нового врага наживёте. Оно вам надо? — Нет. — Ну тогда присаживайтесь. Давайте поговорим. — О чём мне с тобой говорить, мы с тобой — небо и земля. — Нет, на мой взгляд мы очень похожи, мистер Никитин. — Чем? — Мы оба хотели помочь людям. — Ты, блядь, меня с собой, паскуда, не сравнивай. — А что не так? — Я людей хотел спасти! — Я тоже. — Ты их, сука, жёг заживо! — Да. И, пожалуйста, потише, мистер Никитин, не хочу лишнего внимания. — Вот ты мне скажи: ты людей заживо жёг? — Да. — И этим ты людей спасал? — Да. — Как, блядь! — Я ведь не сказал, что спасал тех же людей, которых я жёг. Вот вы мне ответьте, мистер Никитин: сколько человек погибло при крушении общежития из всех восемьсот двадцати жильцов? — Ещё до приезда скорой задавило обломками насмерть примерно… — Извините что перебиваю, мистер Никитин, но я не прошу уточнений. Всего сколько? Считая травмы, кровопотери, отсутствие медицинской помощи… даже ту поножовщину между алкашами в приемной больницы. — А того психа? — И Анатолия Орлова, который убил с помощью передозов лекарств ряд пациентов, тоже. — Всего наверное человек… двести? Двести пятьдесят? — Не прикидывайтесь. Вы прекрасно знаете точное число. — Триста восемнадцать. Это все из общаги, кто там был, сдох и не от старости или бухла. — Отлично. Великолепно. Триста восемнадцать. Я убил сто двадцать семь человек, приказал заложить бомбы, от которых погибло шестьдесят три человека и провел Игру, где умерло девятнадцать. Итого: двести девять человек. Я вхожу в десятку самых плодовитых серийных убийц последних двухсот лет, возглавляю тот же список, но двадцать первого века, всё же там только те, кто начал убивать в этом веке, но ни в одном из этих списков нет никого, кто был хоть как-то причастен к той трагедии. Где мэр Галаганова? Где начальник ЖКХ Федотов? — Грохнули Федотова! — И что? И меня (официально) убили. Вас кстати тоже, по документам алкашня насмерть забила, впрочем это по документам, а по факту вас явно ещё ищут. А Федотов… умер и умер, как говорится, что бубнить? Заслужил. — Но из-за него не грохнули меня! — И «грохнули» ещё триста восемнадцать человек. — А разве так много в этом его вины? — А разве нет? Наворвал примерно на четыреста миллионов рублей. Это больше чем цена всей общаги и весь капитал всех его жителей. Его-то убили, да. Правда, убили свои же, так? — Ты действительно умён. — Спасибо. Кстати, теперь те же люди, что убили Федотова, хотят убить тебя? Они от мэра Галагановой? — Очень умён. — Ты наверное даже к жене и сыну не приезжал, боялся что тоже убьют, по телефону позвонил и все. — Гений. — Спасибо. Денег-то жене твоей дали? Она же официально вдова. — Дали. И за молчание накинули. Кстати, вот я подумал: из этих трёхсот восемнадцати смертей часть бы и так случилась. — Да. Более того, хочешь понять философию моего линчевания? — Да. — Смотри: вот например, сколько из этих трёхсот восемнадцати имело судимость? — Примерно двести. — Сколько из них уже убивали? — Девятнадцать. — А сколько могли бы убить? — Все двести по идее. — Вот. Значит это ЧП смогло предотвратить преступления. Плюс несколько коррупционеров пересажали, что тоже плюс. — А теперь, сука, скажи это тем детям, которые под обломками сдохли! — Знаете, я смотрел отчёты. После обвала общежития, преступность в городе упала на сорок процентов, а детская — на шестьдесят. — Но не все же там воровали! — Да. Некоторые просто вандалили, ширялись, пили палёную водку до клинической смерти… — Ты себя вспомни, урод! Ты сам детдомовский! — Да, мистер Никитин. Но я в какой-то мере уникум. — Почему?! Потому что ты «гений»? — Не только. У меня также было раздвоение личности чуть ли не с двухлетнего возраста, и поэтому, к совершеннолетию я уже убил семь человек и покалечил… двадцать восемь или двадцать девять, не помню точно скольких пожаром пожгло. — Чё?! — Как будто вы не знали к кому садитесь. В любом случае, назовите мне хотя бы одного ребенка из общежития, которой пробился в люди? — Миша Зайцев. — Он… — Он студент МГУ. — Он из общежития? — Да. Его батя — крановщик, вор и наркоман, чтоб ты понимал. Сын его в первом же классе на предметы стал налегать, я с ним часто говорил, знаешь почему он учился как бешеный?! — Чтобы не быть как отец и дома лишний раз не появляться? По вашему лицу видно что я угадал. Я ведь и сам таким же был. Только у меня даже отца не было. — Учитывая каким был Мишин батя — не поймёшь, что хуже. Его кстати домом завалило. — А Миша как выжил? — Когда меня били, ещё троим досталось почти так же, в том числе и Мише. Он сначала лежал и стонал, потом поднялся, побежал в соседний магазин, скорую вызвал, понял что мне плохо. Скорая приехала, а заодно газет пара, в одной из которых двоюродный дядя Миши, Виталий Сергеевич, работает – он с племянником к сожалению почти не виделся — у него были какие-то проблемы с судом, он на некоторых высокостоящих чинов написал разгромные статьи там какие-то, я не вникал особо. Благодаря Виталию Сергеевичу я, собственно, и выжил. Дал мне поддельные документы, в институт, правда уже на другой, помог устроить. — Так вы всё же закончили университет? — Да. Только другой и не на инженера-строителя. На кого — говорить не хочу. — Как хотите. А с Мишей что? Его дядя приютил? — Да. — Тогда, получается, что именно обвал общежития помог Мише попасть в МГУ! А до него кто смог? — Вы кино много смотрите? — Смотря какого. — Евгения Цепова знаете? — Он из этого города, и из этой общаги?! Я конечно слышал его истори про детство, но чтобы так совпало! Однако и он не сам пробился. К ним в город приехал Юрий Баранов, снимать новый фильм, социальную драму «Жизнь», свой дебют кстати. Вот Цепов и пришёл к нему на пробы, там как раз требовались местные мальчики для аутентичности. А к скольким таким Мишам Цеповым не приехал в город свой Баранов? — Ты прав. — Ты тоже. А мой поезд прибывает через шесть минут, мне уже скоро нужно будет идти. Только ответь мне: если бы тогда ты бы мог сделать что угодно… что бы ты сделал? — Что угодно? Вообще? — Что угодно. Хоть… аватаром бога стань. – Кем? – Не забивай голову. Богом, по сути говоря. — Честно? — Естественно. — Я много об этом думал. Все четыре года. Наверное, я бы заколдовал камни, чтобы погибли только те, кто пропил мозги или стёр кулаки об лица своих жён, детей и «друзей». — Боже… Ты больше Разумовский четырехлетней давности, чем я — Разумовский четырехлетней давности. — А мне почему-то кажется, что у тебя такая же ситуация с Дмитрием Никитиным четырехлетней давности. — Хех. Дима. — Серёжа? — Если мы встретимся через четыре года, и ты окончательно станешь линчевателем… я отдам тебе первую маску Чумного Доктора. Она у меня сохранилась. — А если примерно во время этой же встречи ты будешь спасать сотни людей, которые толком этого не заслуживают, от опасной и безвыходной ситуации, я отдам тебе шапку, которую тогда носил. Она у меня сохранилась.