крылья

даниэль улыбается, активно жестикулирует, смотрит куда-то под себе ноги пока говорит. хэрин выбрана в качестве слушателя по-видимому очень увлекательной истории. он ставит локоть на парту блондинки и делает вид, что внимательно слушает, на деле занимаясь кое-чем более увлекательным, чем может себе представить каждый в освещенном слабым апрельским солнцем класс. кто-то замечал, что ониксовые глаза на самом деле портал в космос? просто хэрин как-то резко уменьшается до размера наперстка, а на спине из видимых крупиц персикового аромата дани складываются крошечные крылышки. она беззвучно, плавно залетает куда-то в грудную клетку марш, пролетая сквозь блестящую розовую дымку, где бьётся обросшее белыми розами сердце, что вместо крови пускает по венам ромашковый чай, которым брюнетка буквально одержима. внутри даниэль нет указателей или тропинок, будто пустота, но на самом деле бесконечная вечность, усыпанная далёкими кристалликами-звёздочками. до них не за что не получится долететь, но хэри обещает себе попробовать в скором времени, сразу после того, как вспомнит ещё раз её усыпанное едва заметными солнечными веснушками прекрасное лицо. губы даниэль, как огранённые алмазы, всегда блестят от малинового блеска, ресницы-бабочки созданы для того, чтобы прямо сейчас полетать вместе с хэрин. давайте, не стесняйтесь. а они очень застенчивы. считают свою редкость недостатком, совсем забывая про чарующую длину. кан сейчас же пишет им мелким, крючковатым почерком от руки добрые пожелания, складывает в трое и отпускает в свободный полет в невесомости внутреннего мира марш. она уверена, что записка дойдёт и реснички станут уверенней, ведь даниэль марш идеальна и добра, ничто в ней не может не получить счастья. эхом по бесконечности проходит, словно мелодия, её голос. он читает двадцать восьмой параграф учебника по истории. при всей ненависти хэрин к предмету, голос любимой щекочет уменьшенные уши шатенки. где-то внутри неё играет по мягким струнам звонкую, но не теряющую этим свою нежность и проникновенность песню, аккомпанемируя шелковистому тембру. тот пускает свои корни далеко в сознание кан, круглыми листьями оплетая и так одурманенный разум, забирая с собой древних полководцев и воителей, про которых вещает. те царапают барабанную перепонку шпагами, без которых, по рассказам из учебника, их будто и представить нельзя. мимо пролетает старинное радио, и хэрин быстро переключает на другую волну. теперь играет приятная песня про любовь. так намного лучше. легко пританцовывая, озорно перекручиваясь вокруг своей оси, кан летит дальше. дальше, это туда, до куда дотягивается любопытный взгляд девушки. на пути она периодически натыкается на трехлитровые банки и бутылки со светлячками, желейных мишек и один раз ей прямо в лицо прилетел журнал таймс. по пути хэрин успевала думать о многом. в основном о карбанаре и немного о ядовитых медузах, о даниэль марш и бесполезности прищепок. а потом все исчезло. крылья рин растворились обратно в воздухе, оставляя за собой персиковый шлейф. кто-то машет миниатюрными ладонями прямо перед её лицом. но сразу было ясно, чьи же они все-таки. — ты меня вообще слушала? — она без укора, с лёгкой смешливой улыбкой смотрит на неё, а она старательно избегает зрительного контакта. — прости, о своём думала, — кан неловко приподнимает уголки губ в ответ. — о чем? — дани не унимается. — да так, просто только что у меня выросли крылья, и я пролетела по твоему внутреннему миру, а ещё я думаю, что если пить ромашку в таких количествах, то она потеряет все свои лечебные свойства. однако кан совсем не хочет показаться сумасшедшей, поэтому про свое минутное приключение решает умолчать и просто отвечает: — ни о чем, — несмотря на шутливый тон, девушка будто произносит самые мерзкие слова на этой планете. ей так хотелось рассказать хоть кому-то о всей твоей невероятности, даниэль. если бы она умела рисовать, вдохновения ей бы хватило на целую картинную галерею. и это все ты, даниэль. и ты сама наверно не представляешь, насколько невероятна, милая дани. поэтому пока она говорит просто н и ч е г о.