Не в этом мире

Снова этот шум в ушах и нервный тик в глазах. Евронимус нервно поворачивает головой, слюна так и напрашивается на нервное сглатывание, а в голове только одна мысль: «Нет, только не это». Других мыслей и нет, нет ничего в его голове, она абсолютно пуста. Разум затуманен белой пеленой, в которой путаются руки и ноги, другого пути назад нет, отсюда уже не выбраться, и он это знал всегда. Эстейн делает шаг вперёд, шуршащая под ногами, сухая, уже почти догнивающая листва, он ненавидит это место. Где-то в далеке впереди вновь слышится этот задорный звонкий смех, ослепляющая искрящаяся улыбка, блондинистые волосы развиваются на ветру, и Евронимус не успевают оглянуться, как вновь бежит за ним. — Почему, почему ты так улыбался, когда говорил о своей кончине? Почему тебе всегда было смешно? — Он не чувствовал, сказано было это в слух или нет. Он чувствовал только одно — собственный шёпот, страх, омертвляющую панику, заставляющую стынуть в жилках кровь. Эстейн вновь нервно сглатывает. Голубой цвет глаз становится совсем блеклым, мёртвым, хотя в его душе никогда и не было жизни. Он уже не видит убегающего от него Дэда. Ошет надеется, что на этом его кошмар закончится, но моргнув глазами, перед ним уже другая картина. Лучезарная улыбка снова перед ним, она теперь не убегает, вот она, стоит напротив него и смеётся, издевается, презирает за его ничтожность. — Да отъебись ты от меня уже! «Стреляй» — всё, что слышится в ответ. Такое спокойное и монотонное. «Стреляй». Он не понимает, как слышит выстрел ружья, как его уши оглушает, а мозг хватает инсульт. В руках Евронимуса теперь его мёртвый друг. Нет. Он никогда. Никогда страх и трусость не позволят ему признать в ком-то друга. На лице всё таже улыбка, как же она раздражает. Правая дрожащая рука тянется к простреленной голове. Пальцы медленно касаются багряной кровавой субстанции. Он жмёт её между пальцами, ощущает эту липкую слизь, что как смертоносные черви обвивает его, перетирает её, размазывает по дивану, больное сознание начинает наслаждаться липкими, чавкающими звуками бывшей плоти. Рука непроизвольно тянется к носу, резко вдаривает вонь похабной грязи. У парня сразу срабатывает блевотный рефлекс, недопереваренная пища желудочным соком, выливается на бывший лик их бывшего вокалиста. Ноздри прожигает послевкусие, и отклики рвоты вырываются сквозь кашель, заставляя чуть ли не захлебнуться и потерять сознание. Но Эстейна уже не остановить, пальцы вновь проникают в сырые мозги, он сдавливает их, рвёт мёртвые ткани и густая жидкость только больше охватывает его плоть и всё вокруг. Он тянет руку к губам, вылизывая остатки и вновь вызывая у себя рвотный рефлекс. Евронимус вытирает рвоту с ещё не остывших губ, и пристально наклоняется к нему, издавая нервный смех психопата. Волосы, что свои, что чужие, уже перепачканы в месиве природных отходов, он гладит блондинистую головушку. «Как же жалок» — так и непонятно кому была адресована мысль. После сделанных тех самых фотографий, он берёт с кровати нож, садиться на скрипучий пол и опять смеётся сам себе — он уже на грани потери сознания. Бездумное резкое движение по руке, и кровь брызжет фонтаном, обтекая мягкую кожу. Точно такой же порез на второй. — А это приятно, — Эстейн выдыхает с облегчением, будто наконец-то смог снять с себя весь этот тяжёлый груз. Ещё один надрез поперёк шеи, чувствуется медный прилив на нёбе, алые губы теперь наполнены своей жидкостью со всех сторон. Он совсем не пытается остановить кровь, он получает наслаждение от ближайшей кончины. Даже сквозь ботинки ноги вновь чувствуют шуршащую листву, передоз кислорода от лесного воздуха, глаза открываются, отрывая себя от наслаждения забвением. Перед ним вновь до боли знакомое лыбящееся лицо. — Ну вот мы и встретились, Жмурик.