Великая Война/ The Great War

Кровать сейчас казалась неимоверно жёсткой и неудобной. Думать о чём-то не было никакого желания, оставалось только молча ждать своей участи. Меня поймали.Личность шезму была рассекречена тем, кого я бы никогда не хотела представить в роли своего разоблачителя. Прошлыми сутками, когда ночь опустилась на Фивы, я, тайком проникнув в покои Эпистата Амена, забрала чёрную накидку, захватила из своей комнаты маску и отправилась в город к одной девушке, чтобы помочь ей избавиться от мук совести. Погиб её брат, которого, как думала несчастная, она не успела спасти. И в момент, когда я погрузилась в её сон, меня силой вытянули из всего этого водоворота, заставив вернуться в реальность. Сильная рука Амена крепко сжала плечо. Белоснежные брови свелись в кучу, а лицо приняло жестокий вид. Небесно-голубые глаза налились кровью, в них совсем не осталось и капли невозмутимости и спокойствия. Его тело напряглась, а рука всё так же сжимала моё плечо. — Уходим. — коротко бросил Амен, стянув с меня маску шезму. Я видела всё его разочарование и отчаяние, смешавшиеся со злобой. Подопечная, которая еле смогла прийти в себя, тут же испарилась из комнаты, в которой мы хотели провести процесс погружения в сон. Дверь из обители со всей силы распахнулась, и мы в считанные мгновения оказались в какой-то подворотне. Амен загнал меня в угол. Через лёгкую ткань накидки чувствовался холод стены, к которой я оказалась прижата спиной. Лопатки сразу же выступили, создавая опору. Я виновато опустила глаза в песок, но Эпистат, схватив меня за щёки. поднял лицо на себя. Огромный, он навалился на меня почти всем своим весом. В это мгновение поднялся ветер, который превратил его ухоженные белые волосы в безобразный бардак, творившейся не только на голове, но и в душе. — Ты выжила из ума, Эвтида! — тяжело дыша, Амен старался не перейти на крик, чтобы не привлечь внимание всех жителей деревушки. — Обезумевшая дурнушка, которая надеялась, что её никогда не засекут. Чем ты думала?! — Амен, я… — еле выдавливая из себя слова, я не заметила, как из глаз начали литься слёзы. Почему вдруг такая реакция? Я всегда была сильной, всегда знала, что есть большая вероятность быть пойманной и наказанной за свои поступки, но сейчас хотелось убежать отсюда, вырваться из этой хватки и отправиться на другой край этого света. Да хоть в загробный мир! — Молчи, мерзавка! Тебя засекли ещё несколько дней назад. Мне доложили об этом. Я пригрел змею на груди. Я верил тебе! Когда последние слова слетели с губ Амена, тот скривился, брезгливо уведя в сторону моё лицо. От такой грубости я полетела на землю, зарываясь руками в тёплый золотистый песок. Щемящая боль начинала трескать сердце. Всё органы в один миг скрутило до невозможности, хотелось вывернуть всё это наружу, чтобы избавиться от тяжести. Сквозь рыдания, осмелившись поднять голову, взору предстал Эпистат, который со всей силой ударил кулаком по каменной стене. Мужчина даже не поморщился от боли. Конечно, это не шло в сравнение с тем, что сделала я. — Ты хоть понимаешь, что я должен доложить об этом? Что я должен поймать тебя и отрубить голову, потому что иначе голову отрубят мне, — его интонация стала ровной, но не менее пугающей. — Сними накидку, отдай маску и возвращайся к себе. Тебе нездоровится, решила остаться в покоях и не выходить на перепись. Поняла меня? Жёсткий тон, который не давал мне права на ещё большее усугубление ситуации. Послушавшись, я, как смогла, поднялась на ноги, стянула с себя накидку. Запутывавшись в балахонах, я еле как сделала это быстро, потому что слышала тяжёлое дыхание Эпистата. Он стоял надо мной, со сведёнными бровями. Когда-то добрый и нежный взгляд сменился на злой и безразличный. Маска, лежавшая в песке, легла в руки Амена. Он ушёл, молча и быстро исчезая под покровом ночи. Я не зажигала лампады, дабы не привлечь внимание к своему жилищу. Следуя словам Эпистата, утром, когда меня посетил Реймсс, я сказала, что плохо чувствую себя, и господин Эпистат разрешил мне сегодня не изводить себя переписью. Признаться, Реймсс выглядел недоверчивым. Друг, который уже давненько был рядом, прекрасно знал, что я умею справляться с недугами самостоятельно, не отвлекаясь от работы. Но тогда он бросил фразу, которая выбила меня из более-менее стабильного состояния. — Эва, Эпистата сегодня не видно, — Реймсс зашел в покои и осторожно закрыл за собой дверь. Он выглядел обеспокоенным, всё время поправлял свои собранные в массивную косу волосы, поправлял одежду. — Тизиан сказал, что его вызвал к себе Протэпистат. Я сглотнула. Лёжа в кровати, я пыталась сосредоточиться, придумать что-нибудь, выразить хоть какую-то эмоцию, кроме страха, но у меня плохо получалось. Я накрылась простынёй и спряталась за куском ткани. Сердце бешено колотилось, а душа точно была готова покинуть тело. Что же я натворила. — Если вызвали, то так было нужно, — обычно мне составляло труда врать, но сейчас это было особенно трудно. Голос дрожал, а попытка убежать от ночного происшествия казалась невозможной. — Реймсс, думаю, у меня жар. Не смотри на меня. — Ты бы Ливию показалась, а то… — Исфет, Реймсс. Я же сказала, что я не в порядке! От крика зазвенело в ушах. Я сразу же закрыла их ладонями, когда вспомнила разговор с другом. Эвтида, думай. Нужно бежать отсюда, забрать то, что можно, и нестись из Фив куда подальше. Но куда идти? Домой, в Геромополис? Меня там сразу же найдут и схватят прямо при тех людях, с кем я знакома. Может быть, пуститься ниже по Нилу? Там меня подберут рыбаки и укажут дорогу в какое-нибудь поселение, где можно засесть на время, пока всё не уляжется. Я не заметила, как добрела до зеркала. Распухшие от слёз карие глаза, растрепанные тёмные волосы. Когда-то ты говорил, что смотрел бы в них вечность, каждый раз утопая в этой нежности и любви. Что же ты мне скажешь теперь, когда я на волоске от смерти? Когда-то ты касался моего тела подушечками пальцев, а потом целовал те места, которые трогал. Розоватые и пухлые губы, нежные и горячие от возбуждения, дотрагивались до моего тела, вызывая дрожь. Крепкие и большие руки аккуратно и неспешно, будто боясь сломать меня напополам, иногда надавливали на бедренные косточки, фиксируя положение на кровати. Мне это нравилось. Мне до безумия нравилось, как ты, не боясь причинить мне боль, по ночам творил со мной те безумства, которым тебе запрещено предаваться. Той Эве, которая была вынуждена скрывать свою личность, нравилось. И этой Эве никогда не перестанут нравиться ощущение близости к тебе, Эпистат, забравший девичье сердце навсегда. Я обняла себя руками. В зеркале нашла собственное отражение. Совсем позабыла об этих фиолетовых костяшках, которыми точно так же, как Амен вчерашней ночью, била по стене своей комнаты. Ожидание казалось мучительно долгим, ещё хуже, чем сразу знать свою участь. Но из мыслей вырвал один единственный стук в дверь. Бесшумно, на носочках, я подлетела к деревянному заграждению, отделявшему внешний мир от моего собственного. — Пожалуйста, впусти. — передо мной стоял Эпистат в своей накидке. Капюшон был опущен на лицо, а руки придерживали ткань так, чтобы она сомкнулась подобно шторам. Сердце бешено забилось в агонии. Амен пришёл ко мне среди ночи. Быть беде, ничего хорошего это не сулило. Стоило только захлопнуть за ним дверь, как взору предстал по пояс обнажённый Эпистат. Не поднимая головы, он повернулся спиной. Глубокие полосы, оставленные плетью, ужаснули меня. Я приблизилась к мужчине и с печалью коснулась зоны, которая не была повреждена. Белоснежная, такая хрупка кожа была осквернена из-за меня. Из-за наивной дурочки, бдительность которой уснула. — Протэпистату доложили о шезму в нашем лагере, — твёрдость в своём тоне Амен сохранил, но сквозь эту выдержку проглядывалась неимоверная боль. — Сегодня утром я был у него. — Амен, я не стою этого, — я перестала контролировать свои эмоции. Комок, который на целый день засел глубоко внутри, начал выходить из меня в виде солёных и горьких слёз, пролитых из-за причинения вреда человеку, который принёс себя в жертву. — Я не стою того, чтобы вместо меня ты подставлял себя. Закрыв лицо руками, упав на колени, только в этот момент до меня дошло, что казни не будет. Отсрочка, данная Эпистатом, означала, что я на какое-то время останусь в числе живых. Амен повернулся ко мне и сел на пол перед моим лицом, раздвигая ладони, которыми я закрыла лицо. Я заметила, как из его носа бежала алая полоска крови. Пытаясь вернуть себе эмоциональное равновесие, подолом юбки я стёрла с кожи кровь. — Ты спас меня. — Вытри слёзы, Эва. Живые этого не требуют, — его глаза совсем отличались от тех, которые я видела вчера ночью. — Посмотри на свои руки. Что ты с ними сотворила? — Не уходи. Я не дала ответ на то, чем я занималась целый день, вопрос в пустоту, в которую ему суждено было кануть. Спустя время, успокоившись, я привела себя в порядок, утерев все слёзы. Амен попросил меня сходить к нему в покои за мазями для отработки ран. Стекляшки, наполненные вязкой массой, я принесла и разложила на тумбе возле кровати, на которой уже лежал Эпистат. Осторожно, чтобы не причинить ещё более сильного дискомфорта, я мазала раны этой мазью. Иногда, когда было совсем невтерпёж, белокурый Эпистат шипел от боли в подушку. В полной тишине он уснул, а я, после того, как вымыла руки и убрала склянки, села рядом, разглядывая его лицо, выражавшее спокойствие. Сознание начало мутнеть, а я оказалась в полной темноте. — И где же скрывается негодник, посмевший вести деятельность шезму? — мужской твёрдый голос прозвенел в голове, с болью отдаваясь прямо в мозг. Шагнув в пустоту, я переместилась в огромный зал. Я видела только пол, выложенный светлым камнем. Стен не было. вдали виднелись три силуэта. На подобии трона сидел мужчина. Лысая голова, тёмные и тонкие брови были изогнутые гневный манер. Чуть дальше стоял Амен, смотревший ему прямо в глаза, а позади был один из слуг, державший в руках плеть. — Не нашли. — коротко ответил Эпистат. — Позвольте узнать, многоуважаемый Эпистат, — мужчина с тонкими бровями встал с трона и двинулся прямиком к Амену, который даже и не думал прятать голову в песок. Заметна была и разница в росте - блондин был выше почти на две головы. — Зачем вы находитесь на службе? Почему не отвечаете за покой тех, кто мирно спит в своих домах под покровом ночи. Эти черномаги творят беды, не приносят ничего хорошего! — Мы прочёсываем все окрестности, чтобы найти всех неугодных, Протэпистат. — Должным образом работа не выполняется. За упущенного черномага положено наказание. И рука слуги с плетью взметнулась вверх. Звонкий стук по коже, и спину будто кипятком ошпарили. Жгучее, ужасное чувство, но Амен держался стойко. Второй ударь, третий, пятый. Каждый из них приходился сильнее, чем предыдущий. Десять. Именно столько раз разбивалась душа Эпистата. Утирая кровь, идущую из носа, он терпел. Амен смотрел в глаза тому, кто издевался над ним, кто забавлялся. Кукла, пляшущая под дудку каждого, кто стоит выше. Лицо Протэпистата выглядело довольным, он наслаждался зрелищем. — Вам будет уроком упущение каждого, кто смеет нарушать закон, изданный Фараоном. Когда пытка закончилась, Амен, еле сохраняя равновесие, поклонился и ушёл прочь, оставляя за собой Протэпистата. — Понравилось смотреть на это? — в себя я пришла, услышав голос Амена Он всё ещё лежал на животе, но вот голова уже была повёрнута в мою сторону. — Поверь, тебе бы досталось сильнее. Видишь, чем могут закончиться наши отношения, Эвтида? Либо тебя, либо меня. — Почему ты спас девчонку, которая знала обо всей опасности, но всё равно пошла на риск? — Я не раз говорил о том, что мне нельзя любить. Я боюсь привязаться, потому что знаю - конец у всего будет один, — Амен накрыл своей ладонью мою, крепче сжимая. — Но все мои принципы разрушились, и ты тому причина. Моя рука была той, к которой ты тянулся через всю эту Великую Войну принципов и убеждений. Твоё тело было изувечено. Плеть оставила за собой десятки горящих красных полос, кровь выступила из носа. Тогда, будто бы в помутнении, мне показалось, что ты предал меня. В эту ночь я почти потеряла тебя. — Я не знаю, что именно меня привлекло в тебе. Может быть, твоё упрямство. Или же твоё упорство. Раньше я бы без раздумий сделал всё по закону, а теперь я не могу так сделать — Если мы переживём это, я поклянусь никогда больше не проронить ни одной слезы, Амен. Я ведь чуть было не разрушила всё то, что мы строили всё это время. — охваченная грустью, я отвела взгляд от Эпистата, всё так же сжимавшего мою ладонь. — Если во всех моих действиях есть смыл, я готов рисковать. Эта ночь навсегда осталась в наших сердцах. Я пообещала не приносить тебя в жертву, поклялась в том, что не предам тебя никогда и не убегу от всего, что причинит тебе боль. Только, пожалуйста, молю тебя, живи…