Поздравляю, любовь моя

В густой траве звучала жизнь. Тихая возня мышек-полевок, кваканье и щелканье перепелок, и вторящие им лягушки сливались в мелодию неторопливую, немного лишенную ритма, но самую приятную для наследного принца. Голоса этих маленьких существ были его неизменными спутниками во многих длинных путешествиях, что связаны друг с другом лишь одной дорогой и нанизаны на нее, точно бусины на тонкую нить. Эти бусины уже запылились, покрылись царапинами и растеряли свой былой блеск в угоду бегу хозяина и времени; нить их растрепалась, сплелась в узлы покрепче морских, отдала яркие краски цветам на обочине и напоминать стала простую тесемку, увешенную камушками с берегов ближайшей речушки. В истрепавшимся, плохоньком браслете Се Лянь узнавал собственную память и тихо, только совсем немного печально смеялся. Он и сам словно та поблекшая от времени бусина, которая выпала из чьего-то богатого украшения и катилась по поросшей зеленью дороге все дальше и дальше, неустанно огибая кочки, ямки и грызунов. Отсюда, с крыльца храма Водных каштанов, поджав ноги и чувствуя тепло нагревшегося за день дерева, Се Лянь наблюдал, как волны моря трав и полевых цветов уходят за горизонт, сменяя друг друга, словно года его жизни. Там, в дали они встречались в объятиях с мягкостью необычайно красивого сегодня неба, и ему очень хотелось верить, что в этих объятиях они не падали за границу мира, а возносились к небесам и вечному счастью. Се Лянь не дернулся и не обернулся, когда за спиной проскрипели половицы — когда рядом его любимый, ему нет нужды напрягаться и испытывать такой нежелательный в прекрасном вечере страх. А потом на плечи легли мягкая меховая накидка и прохладные руки и чуть прогнулось старенькое крыльцо под еще одним не-человеком. — Гэгэ, — мягкий, глубокий голос не терялся даже в пении просыпающихся цикад,— пускай сейчас и лето, но вечерами прохладно. Если тебе так хочется подышать воздухом,— Се Лянь сам потянулся к нежному прикосновению, заведшему за ухо выбившуюся прядь, — то одевайся теплее. Принц перевел на Хуа Чена мягкий, затуманенный мыслями золотой взгляд и улыбнулся так, как может улыбаться только невероятно уставшее, нашедшее свое драгоценное счастье божество. Глядя на своего любимого, Се Лянь не мог улыбаться по-другому. Он переплел их пальцы — тонкие и длинные, бледные руки Сань Лана вместе с его, обласканными жарким степным солнцем, выглядели произведением искусства. — Не волнуйся, Сань Лан. В такой чудесный вечер ничего плохого не случится,— принц прислонился к крепкому, надежному плечу и счастливо прикрыл глаза, считая чужое, пускай и не настоящее, но сердцебиение,— Посиди вместе со мной, тут так хорошо. Между травинок проскакал кузнечик и запрыгнул на одну, высокую и прямую. Голос Хуа Чена прозвучал сверху, отдаваясь мягким урчанием в его груди и теплом в сердце Се Ляня, звуча ближе, роднее и яснее всего, что принц когда-либо слышал. — Этот Сань Лан исполнит все, чего его Высочество пожелает. А особенно в этот вечер, — тонкие прохладные губы прижались ко лбу Се Ляня в долгом, полнящимся через край любовью поцелуе. Кругом пели цикады и перепелки, квакали лягушки и шуршала трава, доносились голоса жителей деревни и тянуло теплом то ли оттуда, от ли из их маленького храма. Принц и демон сплелись в объятии, в легких поцелуях в лоб и кончики носа и тихих, ненароком сорванных порывами холодного ветерка, смешках. В любящих, умелых руках мастера в красных одеждах даже запыленный, поблекший браслет обрел свою былую, ясную и яркую красу. — С Днем рождения, гэгэ. — Спасибо тебе, мой милый Сань Лан. За все это — спасибо.