Очищение страстей

Идея воспитательного воздействия трагедии развивалась как средство очищения страстей человека. В то же время получило развитие так называемое гедонистическое понимание катарсиса, то есть восприятие высшего эстетического переживания непосредственно ради удовольствия.

      Тэхен шел чуть позади, отправив Чонгука поближе к Хани, Сонхо и Суен. Тот явно был недоволен, так как хотел быть как можно ближе к своему парню, но в итоге послушался.       Мертвый город, полный заброшенных машин, зданий и остатков цивилизации, кишел монстрами, которые пялились на них из своих укрытий, блестя синими глазами и пуская слюни на асфальт и кирпичные стены. Вязкая субстанция текла влажными следами по шершавым поверхностям и источала кисловатый запах, витавший тошнотворной ноткой в воздухе. Однако никто из чудовищ не смел подойти к ним ближе, чем на тридцать метров. Потому что Тэхен им так приказал. Его глаза светились так же ярко, как и глаза монстров, но отдавали в яркий голубой оттенок с едва ли не кристально белой сердцевиной. Они ярко выделялись на фоне его чуть смуглой и идеальной, без единого изъяна, коже, а черные вьющиеся волосы обрамляли почти божественной красоты лицо. После завершающей стадии превращения невзрачный и неловкий парнишка с кучей ямок и следов от прыщей и угрями превратился в прекрасного манящего лебедя, полного невообразимых изящества и красоты. Все его шрамы исчезли под натиском ускоренной регенерации и даже ужасающих следов от кислоты не осталось вовсе. Киму думалось, что именно из-за внешности Чонгук в него влюбился, и в этом, безусловно, была доля правды, но главной причиной было другое – отчаянье. Именно так думал Тэхен. Когда он осознал, что обращается, до последнего надеялся, что ему кажется, что обойдется, что он сможет спрятаться, но, конечно, жизнь была менее радужна и благосклонна, чем стоило рассчитывать. Его связали и оставили чахнуть без воды и еды на потеху несчастным измученным студентам, а когда он начал требовать пищи хрипящим истеричным голосом – убили. Вот так просто. И каково было их удивление, когда спустя чуть меньше суток, он снова сидел на том же месте, все еще связанный, но живой. После еще трех неудачных покушений – его оставили как есть и стали охранять еще усерднее. Вот только даже самое безопасное место не может быть таковым вечно, потому что спустя несколько дней монстры прорвались к ним на этаж: оголодалые, жадные и абсолютно озверевшие. В тот день погибло пять человек, все одноклассники Тэхена, и, если бы не Чимин, то, возможно, что и Ким отправился бы на тот свет. По меньшей мере он так думал. Ровно до того момента, как они все не забились в угол, и Тэхен, на грани истерики и страха смерти, не крикнул «Прочь!» Все монстры замерли в тот же миг и испуганно попятились, оставляя их в покое, а глаза некогда невзрачного, забитого и уродливого, по мнению его одноклассников, омеги вспыхнули тем самым спасительным светом, который с тех пор озарял их путь. Точнее до сегодняшнего дня.       Они нашли безопасное и укрепленное здание, зачистили его, и при помощи сил Кима, создали себе нерушимую крепость, надеясь, что однажды их станет больше, чем одиннадцать. И их стало. В одну из ночей всех разбудил дежуривший Хосок и они тут же прилипли к уцелевшим окнам, наблюдая за тем, как несколькими этажами ниже проехала небольшая процессия из трех танков и пяти бронированных машин в сопровождении пары дюжин военных, которые отстреливали монстров по ходу движения. У них ушло около двух недель, чтобы найти примерное расположение части и надежду. Надежду, которой они были лишены так много месяцев.       Было решено идти именно сегодня, но ночью накануне Тэхен разбудил тех, кого посчитал нужным, и попросил остаться.       – Почему? – Намджун был удивлен больше остальных, а когда увидел взгляд Тэ, широко распахнул глаза и опустил голову – понял.       Сокджин только открыл рот, чтобы спросить, как почувствовал крепкую хватку на своем локте. Джун дернул его ближе:       – Не надо, хен.       Джин несколько раз тупо моргнул и сонно кивнул, просто доверяясь другу.       Юнги и Хосок задавать вопросов не стали и молча направились к своим спальным местам. Мин обеспокоено окликнул задержавшегося Чимина:       – Наггетс, ты идешь?       Пак раздраженно фыркнул на уже привычное, но не совсем любимое прозвище, и кивнул:       – Да, минуту.       Юнги понимающе промычал и удалился.       Чимин обеспокоено покусал нижнюю губу, глядя на Тэхена:       – Чонгука тоже?       Ким расплывается в чеширской улыбке, от которой у того по спине пробежали мурашки.       – Нет. У меня на него другие планы.       Пак кивает. В эту ночь он спит с Юнги, забравшись к нему на лежанку, хоть обычно против такой открытой демонстрации их отношений.       Тэхен не спит вовсе.       Он вспоминает как Джин украдкой поил и кормил его ценными запасами воды и еды в убыток себе, когда Ким сидел связанный и до ужаса голодный. Вспоминает, как Намджуна повалили на пол Сонхо с Кеном, ведь тот бросился его защищать. Вспоминает как был удивлен, когда очнулся после первого своего убийства и застал тихо плачущего над ним Чимина. Вспоминает Хосока, отдающего ему свою порцию еды не раз и не два и пытающегося до последнего убедить не трогать его. Вспоминает Юнги, который вмазал Чонгуку трижды: в первый раз, когда узнал, что Чон издевался над Тэ, во второй, когда тот ничего не предпринял, пока Сонхо протыкал его заточенной арматурой насквозь (это он узнал от Чимина), и в третий, когда Гук отпустил его одного за припасами, ляпнув, что Тэхену все равно ничего не будет.       Ким не верил в человечество и не верил в мир. Ни разу в жизни после смерти бабушки. Однако эти люди доказали ему, что пусть они и нехорошие, но достойны шанса. Пускай и в мире, кишащим смертью и чудовищами.       Утром Тэхен смотрел, как Намджун изо всех сил стискивает руку Джина, заставляя молчать и стоять на месте. Сокджин явно хотел его отговорить, но Джун понимал – не выйдет. Намджун вообще был довольно сообразительным и эмпатичным, за что, в том числе, нравился Тэ. Жаль, что не Джину. Киму порою было даже обидно за Джуна, потому что он понимал, что вряд ли однажды это будет взаимно.       Сонхо с Суен и Хани приняли решение ребят остаться прохладно. Им было плевать. В целом, как и всегда, на все, кроме себя. Сонхо перед уходом и вовсе ляпнул то, что лишь подтвердило Киму правильность его решения: «Счастливо сдохнуть». Эти едкие слова до сих пор набатом звучали в ушах, вызывая тянущееся чувство омерзения в груди.       — Стойте, – Тэхен неожиданно останавливается. До военных еще около пяти кварталов и семи поворотов. В теории не так далеко, но ближе лучше не подходить.       Суен останавливается тут же, а за ней и Сонхо. Трусливая Хани делает еще два шага прежде, чем замирает, обернувшись. Чонгук обеспокоенно смотрит на Тэхена:       – Что-то случилось? – легкость на его лице испаряется. Он идет к Киму, но останавливается из-за простого взмаха руки. – ТэТэ?       Тэхен не отвечает. Он вновь расплывается в той самой улыбке. Гук улыбается в ответ, искренне и тепло. Он правда любит и не видит ничего такого в подобном оскале. Для него в Киме все идеально. Но вот Сонхо в него не влюблен, а потому резко дергается, испугано тараща глаза:       – Что за хуйня? – он повышает на Тэ голос, храбрясь, что выглядит максимально глупо и тем более неубедительно. Как овца, которая пытается смело блеять перед волком.       – Да так, – поворачивает голову в бок, видя замеревшую и до ужаса голодную процессию монстров. Они почти брызжут слюной в тихом и бесконечном шепоте: «Еда, есть, голоден, хочу съесть, еда, еда, еда». Их глаза сияют из темных углов яркими вспышками, а искривленные трансформациями тела изгибаются на встречу людям. Ким любит этих во истину отвратительных существ. Они никогда не врут. В отличии от тех самых «людей», которые пытаются геройстовать и стараются казаться лучше, чем есть, хоть и являют из себя лишь гниль и мусор. – Ближе, – роняет он, и темные полчища, перебирая уродливыми лапами-руками, ползут к ним.       – Ты что творишь?! – Суен визжит и цепляется за руку Сонхо, который замирает изваянием и мгновенно бледнеет.       – ТэТэ, что такое? – Чонгук подходит к нему и берет за руку. Монстры замирают кольцом в трех метрах от них. Их слюни стекают лужами на покореженный асфальт, заполняя трещины и выбоины густой массой.       Тэхен улыбается Чону и стискивает его пальцы:       – Ты меня любишь?       Гук не раздумывает и секунды, отвечая мгновенно:       – Конечно, – гладит по костяшкам. – Очень-очень сильно, – поднимает и целует тыльную сторону ладони. В его глазах плещется мягкая нежность, но Тэхен не видит ее и чувствует лишь легкий аромат отчаянья. Он всегда исходит от Чонгука, сладкой ватой забивая ноздри.       Гук любит его слепо и преданно, хуже цепного пса. Он почти помешался на нем, потому что не верит в жизнь. Больше нет. В мире, где в любой момент ты можешь стать закуской, как бы не прятался, куда бы не убегал и как бы не молил высшие силы – безопасно лишь рядом с Тэхеном. Он тот самый островок, который может помочь выжить, который обеспечит спокойствие и какую-никакую защиту.       Конечно, Киму стоит признаться, что и до его обращения Чонгук начал проявлять к нему странный и нездоровый интерес, связанный, скорее всего, с ощущением призрачного тепла и отголосков стабильности его прошлой жизни, что канула в небытие.       – Правда? – Тэ поднимает ладонь, накрывая ей чужую щеку и улыбается еще шире.       – Правда, – Чон льнет к касанию, опуская веки.       – Ты сделаешь для меня что угодно?       – Все-все, – неразборчиво лепечет и сплетает их пальцы. Тэхен вырывает руку, чем пугает Гука, боящегося стать ненужным.       – Тогда на колени.       Альфа делает полшага назад и медленно опускается вниз, смотря снизу-вверх на свое божество с глазами ярче неба и красотой больше, чем когда-либо существовала.       — Ты что, блять, творишь?! – вопит Сонхо, кажется, на грани истерики из-за подступающего страха, который сжимает горло, не давая нормально дышать. И непонятно он это Чонгуку или Тэхену. Возможно, что обоим. По меньшей мере до этого Ким кое-как сдерживал себя и свою натуру, что просилась наружу, а потому он может понять чужой шок.       – Хороший мальчик, – Тэ пускает пальцы в грязные волосы на темной макушке, перебирая пряди. Он по сравнению с кем угодно из всех выглядит намного более чистым и ухоженным. Отчасти и из-за своей внешности. – Ты же хороший?       – Да, – смотрит, задрав голову и приподняв уголки губ.       Тэхен кривится в ухмылке и в следующее мгновение слышит удивленный короткий вскрик Гука, когда он тянет его за волосы вверх, заставляя чуть ли не повиснуть в воздухе. Чон хочет подтянуть ноги, чтобы встать, но ему не дают. Теплая нежная ладонь накрывает его кадык, сжимая до звезд перед глазами. Он цепляется за нее, силясь вдохнуть. Чонгуку кажется, что земля полностью исчезла, и он парит где-то в невесомости, удерживаемый железными тисками, которые по капле вытягивают из него так необходимый для жизни кислород.       – Не сопротивляйся.       Знакомый и любимый голос заползает ему в голову, обволакивая мозг мягкой периной, и заставляет опустить руки, позволяя организму задыхаться в горячих мучениях.       – Тэхен! – Суен с ужасом выкрикивает чужое имя, а потом вцепляется в плечо Сонхо, когда на нее смотрят пронзительно-яркие глаза. Ее бьет крупная дрожь, а органы будто сворачиваются в трубочку. Она чувствует себя бесполезной пылью перед этим человеком.       – Что же вы стоите? – Ким тянет губы в издевательской ухмылке, дергает Гука и резко опрокидывает на асфальт. Тот больно ударяется затылком и спиной, кажется, на мгновение отключаясь; задушено хрипит, хватая ртом воздух. – Помогите своему драгоценному «лидеру», – опускает ногу в тяжелом ботинке на широкую грудь, давит, прижимая к земле. – Ты должен оставаться в сознании, милый, – Тэхен вытирает подошву об и без того не самую чистую одежду и смещает ногу ближе к лицу Чонгука.       «Он назвал меня милым», – расплывается в пьяной улыбке и цепляется за икру Тэ, поглаживая ее, отчего тот не может сдержать почти истеричного смеха веселья.       Ким тычет кончик ботинка в улыбающиеся губы:       – Лижи, милый.       Гук с готовностью высовывает язык, обводя им грязную, заляпанную землей, непонятным мусором и наверняка засохшими кишками и кровью обувь. Он издает тихий и довольный скулеж.       – Ты что... совсем кукухой поехал?! Чонгук! – Сонхо бросается вперед, но замирает, чувствуя в своей плоти ногти вцепившейся в него девушки. Та боится отпустить его и смотрит на развернувшуюся картинку широко открытыми и полными животной паники глазами. Где-то за спиной альфа слышит едва различимый писк Хани.       – Тебе нравится, милый? – Тэхен тянет это обращение подобно змее и едва ли не шипит от удовольствия, разливающегося по телу. Гук одобрительно мычит и свободной рукой вцепляется в свое бедро. Ким следит за этим жестом и замечает заметную выпуклость в районе ширинки. – Я смотрю тебе даже слишком нравится, – убирает ногу и хватает того за волосы снова, поднимая и заставляя встать на колени к себе спиной. Чонгук цепляется за его руку, но скорее в желании быть ближе, чем помешать. Его взгляд плывет.       Остатки злости Сонхо проваливается куда-то в небытие. Он смотрит растерянно и непонимающе. Где-то внутри его сущность альфы дрожит подобного осиновому листу, как бы он не пытался взять себя в руки. Сонхо покорно сдается всему, что случится дальше, потому что знает – ему не убежать, не спрятаться, не уцелеть. Весь проделанный путь, все пережитые страдания и мучения были напрасны. Он просто грязная шваль под ногами Тэхена. Старый мир, где Сонхо был на вершине, рухнул, не оставив после себя даже осколков, а в новом альфа – отброс, не достойный даже взгляда. И судьба его ждет достойная тоже лишь отброса.       – А теперь смотри, – Тэ шепчет Гуку на ухо, склонившись ближе, переводит взгляд на монстров, разглядывая прожорливые глаза, полные безумной жажды мяса. Мяса, которое не достойно называться таким весомым словом, как «человек». – Взять.       Те бросаются вперед, налетая на вцепившуюся друг в друга парочку. Суен вопит так истошно и громко, что ее наверняка слышит весь город и все живое, что в нем есть. Она тщетно пытается спрятаться за Сонхо, брыкается, когда ее отдирают от альфы, орет подобно сумасшедшей, прося пощады, захлебывается в мольбах и унижениях. Ей по очереди вырывают руки, заставляя издавать отвратительные хлюпающе-жалкие звуки, вгрызаются в ноги, откусывая шмотья мяса с кожей. Кровь пачкает искривленные худые тела ненасытных чудовищ, которые в процессе жрут еще и друг друга. Суен издает предсмертный вопль и превращается в разобранную на части куклу.       Сонхо роняет лишь обреченный вздох прежде, чем ему отрывают голову, заставляя алую жидкость литься фонтаном в разные стороны. Крепкое тело дерут на составляющие, отделяя кожу и сухожилия от костей, которые громко хрустят на кривых пожелтевших зубах.       Монстры налетают на трупы тучами, словно мотыльки на свет. Их серые тела извиваются волнами, захватывая еду и унося ее вглубь своих желудков. Они жадно грызут мертвую горячую плоть и разбрызгивают тучи темной крови, которая оседает на лице Гука уродливыми пятнами. Он растерянно моргает. Внутри что-то обрывается. По его лицу текут дорожки грязных от пыли и багровых брызг слез.       Все это длится не более минуты, но для Чонгука будто целую вечность. Он видит каждое движение, слышит каждый, даже самый незначительный звук, тонет в жестоком пире вместе с телами Суен и Сонхо.       – ТэТэ... – роняет почти неразличимо, пока сердце протыкают невидимым ножом, заставляя то разваливаться на части.       – Убирайтесь, – раздраженно взмахивает на монстров рукой, и те мгновенно отступают, словно исчезая. Некоторые сыто облизываются и уползают в тени зданий, другие чуть ли не скулят, смотря на обглоданные трупы с остатками драгоценного мяса и куски выпотрошенных внутренностей. Тэхен толкает Чона в спину коленом, отпуская волосы. – Ползи, – обходит его, подходя к остаткам праздничного стола.       Еще живая Хани, все это время стоявшая вне зоны действия по задумке Кима, являет собой живое воплощение мертвого памятника из белого гранита. Ее глаза полный непролитой паники, а дрожащие губы с трудом держат крик ужаса в маленькой груди. Она словно уже умерла. Тэхен ей елейно улыбается, демонстрируя белоснежные зубы, наступает на фрагмент уцелевшего позвоночника Сонхо, который издает характерный противный треск и ломается под его ботинком, становясь бесполезным мусором.       – Бу.       Девушка звучно взвизгивает и убегает так быстро и так резво, словно она чемпион мира по спринту. Ее слипшиеся в колтуны волосы смешно прыгают от каждого резкого движения дерганного в агонии ужаса тела. Ким смеется ей в спину, заставляя ту бежать еще быстрее.       – ТэТэ, – Чонгук цепляется за его икру. Он почти лежит на земле. У него болит все тело от удара об асфальт, во рту пересохло, а где-то на подкорке бьются отголоски его прошлой, еще не до конца несломленной личности, которая истерично цепляется за остатки благоразумности – тщетно. Ее почти нет, а покореженное сознание требует внимание самого любимого и безопасного человека на свете. Того, кто только что без капли жалости расправился с двумя живыми людьми, которых знал не один год.       – Я помню о тебе, милый, – Тэхен разворачивается и садится перед ним на корточки, тянется к покореженному телу Суен, копошась в разворошенных остатках органов, и находит кусок того, что когда-то было печенью. Та уже надкусана. Он тычет ей в чужие губы. – Ешь.       Гук сглатывает вязкую слюну, чувствуя отвратительный металлически-соленый привкус с оттенком асфальтной крошки и земли, но послушно открывает рот, хватаясь зубами за плотную ткань, тянет ее, пытаясь откусить. Получается с третьей попытки. Он делает несколько движений челюстью, жуя. Вкусовые рецепторы пронзает мерзкий букет сырой и еще теплой печени.       – Моя ты умничка, – ласково сюсюкает Ким и гладит его по голове свободной рукой.       Чонгука воротит, отвратительный вкус мертвечины оседает на языке, небе и глотке вязкой тошнотой, но он откусывает еще, надеясь получить похвалу; старается как можно меньше жевать и быстрее глотать.       – А теперь вот, – Тэхен отбрасывает печень и подбирает огрызки явно девичьей руки, тянет Гуку. Того почти выворачивает, когда он касается губами запястья, стягивая зубами с кости кожу с кусочками мяса, и тут же глотает. Желудок сжимает спазмами. Он чуть отползает назад и чувствует, как куски съеденного поднимаются по пищеводу вверх, норовя выплеснуться из организма рвотой. Хочется засунуть руку себе в глотку и вынуть всю пищеварительную систему, которая ощутила этот вкус.       Тэхен мгновенно зажимает ему рот ладонью:       – О нет. Так не пойдет, – заглядывает в глаза. – Глотай, милый, – довольно хихикает, тычась языком в щеку.       Вкус кислой желчи и горечи оседает четким следом глубоко в мозгу, заполняет все его сознание, но запах омеги обманчиво забивает нос знакомым ароматом и заставляет проглотить все, испытывая призрачное удовольствие от процесса и такой далекой близости к любимому.       – Ты такая прелесть, – почти смеется от счастья и чмокает альфу во взмокший от натуги и переживаний лоб, отодвигая отросшую челку.       Чонгук звучно стонет, когда наконец вдыхает полной грудью. Он ломается, перестраиваясь, подчиняется и позволяет иррациональным и нездоровым мыслям заполнить голову.       – Все еще любишь меня? – Ким хватает Гука за подбородок, заставляя смотреть на себя.       И тот с ужасом для себя осознает, что да. Любит. Правда любит. От одного вида Тэхена в груди разливается тепло, хочется потянуться ближе, ткнуться носом в знакомые ключицы, лизнуть сладкую шею, ощущая терпкий аромат, вжаться всем телом и не отходить ни на шаг. Хочется быть послушным и покорным. Все, лишь бы Тэхен его не бросал.       – Да, – по щекам бегут слезы. Снова. Но на этот раз от отчаянья. – Я люблю тебя. Я что угодно сделаю. Только не бросай меня. Пожалуйста, – издает постыдный хныкающий звук, хлюпает носом и сдается желанию быть в чужой власти. Чонгук рушит себя, убивает свои гордость и крошки личности, всем существом тянется к своему божеству, разрешая лепить из себя все, что тому захочется.       Кима пробирает дрожь наслаждения, которое скапливается внизу живота. Он наклоняется вперед и слизывает соленые капли, ощущая почти животную потребность удерживать и обладать. Он сжимает в кулак саму суть Гука и делает его своим послушным обожателем. Он сажает альфу на крепкую цепь привязанности, и тот становится полностью зависимым, привязанным к своему хозяину.       – Если будешь хорошим мальчиком, то не брошу, – шепчет в губы и отпихивает от себя его лицо грубым жестом.       Чонгук цепляется за тонкое запястье:       – Буду. Я буду хорошим. Клянусь! – плачет пуще прежнего, уже чуть ли не рыдая на грани припадка.       Тэхен издает вой удовольствия и валит дрожащего и полностью сломленного только для него Гука на землю, усаживаясь ему на бедра. Он касается его везде, где только может, щипает, впивается ногтями в кожу сквозь одежду, почти рычит, кусает в шею, щеки, подбородок, нос, пьет непрекращающиеся слезы и слушает задавленный скулеж. Чонгук цепляется за него, ловит руки, нежно целует их, лепечет комплименты, невольно ерзает под ним и чуть ли не в бреду роняет признания в самых трепетных чувствах.       Их тела горячо сплетаются, испачканная одежда мешает и липнет к телу, а влажные звуки наполняют все вокруг томным ожиданием. Чон смотрит на своего Идола и тонет в каждом касании, каждом вздохе, каждом мгновении и блаженстве, захватывающем разум. Он полностью отдается, не оставляя после себя ничего, лишь оболочку. Он заполняет себя Тэхеном и утопает в нем, увязая настолько глубоко, что уже не достать...       Они кончают одновременно со звуком выстрела. Ким дрожит в послеоргазменной неге и улыбается:       – Хани убили.       Чонгук обхватывает его поясницу, заставляя улечься на себя, и крепко обнимает, тычась носом в висок:       – Ты знал, что так будет? – жадно дышит запахом омеги, смешанным с его, и водит руками по взмокшей спине.       – Знал, – Тэхен прикрывает глаза и удовлетворенно мычит.       – Спасибо. Ты спас меня, моя единственная мечта, – целует куда-то в волосы и расслабляется, позволяя каждому мгновению течь по венам холодной лавой счастья.       «Сломанный мучитель. Как же красиво», – думает Тэхен, жадно вдыхая чужое отчаянье.       Чон Чонгук полностью уничтожен и разбит.