***
Намёк Балунова был понят сразу, Миха, всё же, не тупой. Но принять это было сложновато. Влюбился? Он? В Андрюху? Да с чего бы? Ну стукает сердце у него от одного только взгляда на этого дурачка так, что реально выпрыгнет в один момент из грудины и побежит к Князеву в руки, и что? Ну хочется ему притереться к Дрюхе иногда поближе, под руку подлезть, в сгиб шеи носом уткнуться и тереться-тереться-тереться, вдыхая тёплый запах его кожи, показатель, что ли? Ну не может он сдержаться, когда какой-то хмырь снова к его Дюше на сцене подлезает и мешает, хочется ломать придурков, хватать Княже и прятать, отбивая от уродов, великое дело! Хотя да, великое. Княжик ведь того, этого. Его. Ну, что же, пока-пока, дырявая крыша, это уже точно в пнд на пмж надо. — Мих, ты чего такой хмурый? Жарко? — Виновник михиной болячки оборачивается к нему и останавливается посреди тротуара. Поверх тёмных солнечных очков на Горшка смотрят светлые чуть обеспокоенные глаза. Жарко действительно было, лето ведь, а Миша упорно кутался во всё тёмное. Но куда жарче становилось из-за Андрюхи, в таких же тёмных шмотках, в дурацких расстёгнутых до груди рубашках, в распахе которых было видно кусочек плоской широкой груди. Сердце заходится сильнее, заставляя Горшенёва поджать губы. — Угу, жарко, мороженого хочется, — Миха тяжело вздыхает и нехотя стягивает с себя кожанку, осматриваясь по сторонам. — Чё сразу не сказал то? — Князев веселеет, понимая, что с лучшим другом не случилось ничего ужасного, и хватает его за запястье, утягивая к небольшому парку, где наверняка будет лоток с мороженым. — Так мы ж к Балу шли, и так уже опаздываем, — возможно, Миша и возразил бы более настойчиво, но сжимающая его запястье крепкая рука заставляла сердце, своим громогласным стуком перекрывающее любые мысли, покинуть его бренное тело. — Ничего страшного не случится, если мы немного задержимся, а вот ты перегреться можешь, — время пререканий было упущено, ведь на князевском лице заиграла яркая улыбка, а из глаз, выглядывающих из-под очков, лилась необъятная забота. Горшок сам невольно приподнимает уголки губ, расслабляет нахмуренные до этого брови. Ощущает, как краснеют кончики ушей, когда они подходят таки к небольшому ларьку с мороженым. — Стаканчик мне тогда возьмёшь? — Тихое смущённое бурчание почти в самое ухо. Миша позволяет себе прижаться к Андрюхе, совсем на чуть-чуть, и пофигу, что жарко. Хочется, чтобы рядом, как можно ближе. — Ну а как иначе, — весело хохотнув, Князь чуть поворачивает голову к Михе и одаривает его очередной мягкой улыбкой. Тот глупо улыбается в ответ, демонстрируя обломанные зубы, и опускает взгляд на так и сжимающую его запястье ладонь.***
— Андрюха, открывай! — Миха крепко сжимал в одной руке пакет с пивом, в другой, которой упорно долбил в дверь князевской квартиры, был крепко зажат замызганный измятый блокнот. — Мих, ты чего так внезапно? Соседей ещё перебудить решил, дурак, — из квартиры высовывается взъерошенный Князь в майке и домашних шортах и шустро утягивает друга в квартиру. — Надо мне, вот и пришёл, ё-моё, — бросает раздражённо Горшок и, стянув заношенные кеды, по-хозяйски проходит в комнату Андрюхи, не отпуская ни пиво, ни блокнот. — Повезло тебе, что родителей нет, — немного недовольно возмущается настоящий хозяин дома и проходит следом за другом, принимаясь освобождать место на своём рабочем столе, чтобы сгрузить туда бутылки. — Да у тебя их летом почти всегда нет, — Миха немного успокаивается, всё же ставит пакет с бутылками на стол и принимается стягивать с себя кожанку. При этом очень стараясь не выпустить из рук тот самый блокнот. Что, конечно же, не укрывается от беглого взгляда голубых глаз. — О, песню что ли принёс? — Андрюха кивает на блокнот и протягивает руку, собираясь забрать знакомую вещицу. Но Миша тут же отпрыгивает от него как ошпаренный, падая задницей на расправленную андреевскую кровать. — Да нет же! Иначе я бы, блин, с гитарой припёрся, — Горшок ощетинивается, будто дикий кот, снимает, наконец, куртку и кидает на спинку стула, сжимая блокнот всё сильнее. Того и гляди порвёт. — Ладно-ладно, чего прыгаешь то? — Князев выставляет руки в примирительном жесте, удивлённо хлопая светлыми глазами, едва поблёскивающими в скудном свете одной только настольной лампы, — И даже не покажешь, что там? — Я… это… — судорожно жуя верхнюю губу, Миша всё же подскакивает с места и активно машет головой, пытаясь спрятать блокнот в карман джинс, — Ничё я тебе не покажу, это не это! Сердце стучит где-то в горле, сглатывание слюны превращается в настоящую пытку. Уши горят так, что, кажется, могут осветить комнату, но раз Андро этого ещё не заметил, значит всё не так плохо. Хотя бред. Всё очень плохо. Надо ж было додуматься припереться с подобной ерундой к Андрюхе. Но другого варианта Горшок совсем не видел и не знал, после того «прикола» от Балу спрашивать помощи у друзей в этом деле он зарёкся. Поэтому обратился к фильмам, решив оставить книжки подобного толка совсем уж на самый крайний случай. Но тупые фильмы ничего лучше этого не подсказали. Блокнот в кармане сжимается крепче, сильно сминаясь в руке, пока вторая рука тянется к пакету с пивом. — А чё тогда жмёшь-то его так? — Светлая бровь изгибается в фирменном жесте, руки Андрюха складывает на груди, плечи расправляются, а сам он встаёт ровно перед Горшенёвым, преграждая путь к живительному хмелю. — Хочу и жму, мой же! И вообще, дай пиво, — Миха упорно отводит взгляд, не прекращая щетиниться. — А вот покажи и отдам, — в подтверждение своих слов Андрей отодвигает пакет подальше, немного выгибая грудь колесом. Михино сердце заходится снова, опять, когда взгляд падает на широкие расправленные почти голые плечи. — Да чё ты пристал то, ё-моё?! Покажи-покажи, а если не хочу? — Взбрыкивает Горшок, подаётся было вперёд, но тут же отстраняется, опасаясь, что, прижмись он сильнее, Князь точно почувствует, как у него в груди всё колотится. — А через не хочу давай, меня ты не часто спрашиваешь, — Андрюха воинственно фыркает и вскидывает голову, смотря прямо в чернющие цыганские глаза так, что создаётся ощущение, будто это он на полголовы выше, а не Миха. И тот сдаётся, будто задыхаясь от очередного приступа «тахикардии». — Ладно! — Побеждённый Горшок вскидывает руки вверх и негодующе рыкает, протягивая другу блокнот. Щурится, снова отводя взгляд от князевского лица и упираясь им в свой порванный на большом пальце носок. — Ну а как же презентовать своё творение? Сам же знаешь, от подачи всё зависит, — этот жук ещё и смеётся над Михой! — Может, стишок расскажешь? Табуретку дать? — Я в лоб тебе сейчас дам! — Взвинчивается Миха, в очередной раз смотря Андрюхе глаза в глаза. А в двух будто бездонных омутах плещутся веселье, умиротворение и нечто такое бескрайнее и бурное, что Миху накрывает с головой, не давая возможности вздохнуть. Учащённый пульс даёт сбой, внутри всё ёкает и сжимается. Становится невыносимо жарко. Какой же Андрюшка красивый. Растрёпанные волосы торчат в разные стороны, они очень мягкие, Миша знает и хочет запустить в них свою большую нелепую лапу, зарыться, немного сжать и оттянуть. Квадратное, вовсе не женственное лицо хочется обхватить ладонями и расцеловать, прижаться, притереться, куснуть за слегка курносый нос или лопоухое ухо. А потом всего Андрюху сжать, крепко-крепко, прижать к себе посильнее, поближе, а если он в ответ обнял бы… у Михи бы тогда точно сердце остановилось, послало бы его куда подальше и просто свалило бы нафиг от таких перегрузок. — Ладно, блин, придурок, — Горшенёв прокашливается, а Князь усиленно сдерживает смешки и неуместные комментарии по поводу комичности этого действа, — Ля-ля-ля, тополя, ты красивый, стихи — на. Красный как рак Мишка насильно всучивает Андрею уже открытый на нужной странице блокнот и, стараясь обогнуть явно офигевшего друга, тянется к спасительному алкоголю. Если он быстро выпьет, может, будет не так стыдно. И вообще, надо было, наверное, заранее начинать! А то решил тут трезвенника из себя построить. Так и до инфаркта недалеко! — Правда красивый? — Путь к цели снова преграждает Князев. С огромными сияющими глазами, розовыми щеками и растянутым в безумно мягкой и притягательной улыбке ртом. Из Михи невольно вырывается сдавленный стон и приходится сделать ещё шаг назад, от чего он снова падает на расстеленную кровать. — Читай уже давай живее, сам же просил, — сдавленно бурчит Горшенёв, сильно сгорбившись, запустив руки в волосы и закрыв пылающее лицо предплечьями. Миха упорно не смотрит на друга, поначалу ещё слыша лёгкий шелест листов. Но собственный мотор хочет свести Мишу с ума. Он оглушающе долбит в уши, стучит в горле, не давая нормально дышать и сглатывать, покалывает на кончиках подрагивающих, крепко сжимающих собственные патлы пальцев. Каждая секунда тянется как час, как день, как, мать его, вечность. И всё это под аккомпанемент сраной ненастоящей тахикардии. — Миша, — голос Андрюхи на удивление тихий и мягкий, а рука, чуть сжимающая худое плечо, сильная и тёплая, — Миш, ну голову подними, ну. — Иди в жопу, Андро, дай пиво и забудем. — Я тебе забуду! Ну-ка голову поднял! Горшенёв крупно вздрагивает от такого приказного тона и нехотя поднимает голову, неловко разводя в сторону локти. В следующую секунду он думает, что у него всё же случился инфаркт. Потому что сердце, по ощущениям, решило таки вдарить по тормозам ровно в момент, когда его губ касаются чужие, мягкие и горячие. Голова идёт кругом уже от совсем детского поцелуя, вынуждая крепко зажмуриться, заставить себя на всю жизнь запомнить этот момент и ещё сильнее сжать многострадальные волосы. Но тут же михиных запястий касаются чужие пальцы, оглаживают легко, от чего свои судорожно разжимаются. Кожа андрюхиных ладоней чуть огрубевшая, в мозолях от всяких рисовальных принадлежностей и гитары, но гладят они так нежно, что внутри всё переворачивается, и сердце снова начинает оглушающе пробивать себе путь наружу. Князев отстраняется и смотрит на Миху так, как сам Миха смотрел на него уже долгое время. — Миш, ты мне тоже нравишься, но любовная лирика вообще не твоё, — Андрей фыркает довольно и заваливает Горшка на спину, падая на него сверху. Миша собирается было взбрыкнуть, ведь он так старался с этой писаниной! Но придавившее тело выбило появившиеся было возражения. Да и вообще все мысли голову покинули, в ушах снова гулко забилось сердце, а перед глазами только невозможное смущённое лицо невозможной смущённой его, михиной, болячки. — Ого, у тебя чего с движком? Куда бежит то? — Ещё секунду назад светящийся любовью взгляд наполняется беспокойством. Андрюха даже приподнимается немного, но нет. Нет-нет-нет. Если дохнуть от разрыва сердца, то точно сейчас. — Да из-за тебя это, Дюш, давно уже, блин, — Горшенёв хватает друга за шею и, крепко обнимая краснеющего Князя, тянет на себя, прижимая как можно крепче, — Ты если сейчас ещё хоть раз отстранишься, я за себя не отвечаю, понял? — Понял-понял, — Андрюха заходится в звонком смехе, покрепче обнимая Мишу и ласково проводя носом по его щеке, — А раздеть то хоть дашь? — Р-раздеть? — Миха мгновенно теряется, тупо хлопая глазами. — Раздеть, Миш, или ты против? — В глазах Князя бегают черти, Горшок, кажется, даже слышит их радостный ор. По позвоночнику пробегают мурашки, вынуждая запрокинуть голову, когда андреевские руки забираются под футболку и с нажимом оглаживают чуть выступающие рёбра. Миша лишь остервенело мотает головой, не сумев выдавить из себя и слова, и судорожно вцепляется в майку на спине, рывками стараясь утянуть её вверх. Андрюша лишь весело фыркает и, встав коленями на кровать, стягивает с тела под ним футболку, тут же опуская руки на пояс джинс, выжидающе смотря в прикрытые дурные глаза. Горшенёв по привычке закусывает верхнюю губу и накрывает чужие руки своими, помогая рассправляться с ремнём, пуговицей, а затем и с ширинкой. Штаны, больше не скрывающие влажное пятно смазки на белье, улетают куда-то в угол комнаты, а худые колени невольно сжимаются, прикрывая смущающую картину. Давая Михе немного времени, чтобы свыкнуться с таким положением, Андрей неспеша стягивает майку под внимательным взглядом друга. Через пару мгновений к штанами летят и шорты, заставляя несчастного музыканта задохнуться и вцепиться пальцами в одеяло, а его безжалостное сердце — пропустить пару ударов. Князев был без белья. Он краснел, как помидор, и смущённо сопел, но даже не пытался прикрыть своё возбуждение, красноречиво истекающее прозрачной смазкой. Мише срочно нужно было вспомнить, как дышать. Вдох, выдох. Вдох, он немного приподнимается на локтях, выдох. Вдох, протягивает руку, касаясь пальцами живота и ведя ими почти до самого паха, выдох. Вдох. Выдох. Проклятое сердце совсем не помогает своим бешенным ритмом. — Ты во мне так дыру прожжешь, — смешок выходит крайне смущённым, как и следующая за ним улыбка, но Андрей всеми силами старается не закрываться, ожидая действий Миши, — И вообще, чё я один-то с голой жопой, снимай трусы. По голосу понятно, что этот приказ исключительно шуточный, но внутри всё сжимается и сладко тянет. Руки крепко вцепляются в резинку белья, Горшенёв прижимает колени к груди, чуть отрывая зад от кровати, и резко стягивает с себя нижнее бельё, крепко жмурясь, кидает его в неизвестном направлении. — Миш, ну ты чего так резко, — Княже говорит тихо, успокаивающе, кладя руки на худые бёдра и нежно их поглаживая от коленей и до самых подвздошных косточек, — Дыши, всё нормально, Миш, ты только скажи и остановимся. Стараясь не сильно прижиматься к напряжённому телу, Андрей наклоняется и упирается лбом в едва подрагивающие колени. Горшок дышит тяжело, будто загнанно, хотя сердечко чуть подуспокоилось, теперь оно билось едва ли быстрее обычного, но тяжело и мощно, явно стараясь на этот раз взять свою клетку не скоростью, а силой. — Это получается, я за девку, что ли? — Голос едва не срывается, но если тело Горшку подчиняется слабо, то с голосом он в грязь лицом не упадёт. — Ты — сам за себя, Миш, ну какая из тебя девка, — Андрей фыркает, накрывает колени ладонями, едва сжимая, и со всей любовью и страстью смотрит на Горшка, — Не боись ты, давай, ложись на бок, сейчас всё устроим. — Ничё я не боюсь, ё-моё, — недовольно бурчит Миха, но всё же ложится так, как сказал Князев. Хочет было выпрямить ноги, но крепкая рука удерживает одну под коленом. — Погоди, вот так лежи, ща всё сделаю, постараюсь… короче, Миш, лежи, — слышно, что Дрюх растерян не меньше, но искренне старается это скрыть и в подтверждение своей уверенности склоняется к голому плечу, оставляя на нём нежные поцелуи. Даже такая простая ласка успокаивает Горшка. Сердце, наконец, перестаёт так отчаянно пытать своего владельца, давая чуткому слуху расслышать лёгкие чмоки и тяжёлое дыхание. И в этой томной атмосфере звук открывающегося тюбика звучит слишком оглущающе, будто гром среди ясного неба, а прикосновение пальцев, смазанных чем-то холодным и скользким, и вовсе заставляет чертыхнуться, сжаться, уйти от этого. — Шшш, Миш, дыши, всё в порядке, расслабься, — Горшок никогда раньше не слышал столь мягкого, обеспокоенного и влюблённого голоса Андрюхи. Внутри всё затрепетало. — Эт-то чё такое-то, ё-моё? — Вазелин это, ну, для гитары. — Ты играть собрался? — Смешок невольно срывается с приоткрытых губ. Андрей в ответ не может сдержать искреннего весёлого смеха, который Миха неосознанно подхватывает. Становится легче, намного легче от того, какие они оба два придурка. Горшенёв, наконец, поворачивает голову и смотрит прямо в глаза своей веселящейся болячки. Он протягивает руку и, сжимая волосы на затылке, тянет на себя Дрюха, принимаясь покрывать поцелуями всё его лицо, чуть ослабляя хватку и постепенно расслабляясь всем телом. Немного напрягается, когда внутрь проникает один палец, но тут же обмякает под ответными хаотичными поцелуями Андрея. И эти ласки настолько хороши, что второго пальца Миха и вовсе не чувствует, пока он не попадает по какой-то точке, от которой бегут разряды тока, заставляющие выгнуться, затрястись, застонать совсем не своим голосом. — Мих! Ты как, а? — Князев замирает, огромными глазами уставившись на трясущегося, тяжело дышащего друга. — Княж, Княже, блин, ещё так сделай, п-пожалуйста, — Миша густо краснеет, с трудом выговаривая слова, но ему уже всё равно, это было так охрененно. И Андрей прислушивается, продолжая давить на эту точку, не забывая и о не менее важной цели — растянуть уже не такие неуступчивые стенки. А краснючий Миха всё извивается, мычит, крепко сжимая губы и не давая стыдным стонам вырваться наружу. Хотя, будь он пьяным или не дома у Дрюхи, наверное, всю мощь голоса выдал, потому что действительно было хорошо, очень, сука, хорошо. Он не почувствовал третьего пальца, четвёртый принёс лишь мимолётный дискомфорт, а когда все пальцы покинули тело, стало даже обидно, что ли, хотя пауза была необходима, чтобы отдышаться. Когда же ануса коснулась твёрдая разгорячённая влажная плоть, бережно проникая внутрь, сердце снова решило пробиться наружу и свалить, мешая даже дышать нормально. Но нежные поцелуи в плечо, чужие руки на спине и животе помогали, успокаивая движок. Ласковый еле слышимый шёпот, нёсший какую-то успокаивающую фигню, будто обволакивал, укрывая от всего мира, пока позвоночник неприятно простреливало, вырывая изо рта шипение и болезненные совсем тихие стенания. Ощущалось всё это странно, безумно, но не было ни единой мысли о неправильности происходящего, будто так и надо, блин. Из мыслей Миху, старавшегося хоть как-то отвлечься от тянущей боли, вырвал тихий, но такой тягучий стон Андрюхи, от которого по спине пробежали приятные мурашки, а сердце задолбило ещё быстрее и мощнее, не давая дышать и сглатывать тягучую слюну. — Ч-чёрт, хорошо-то как, Миш, а ты…ты как? — Дрюха вытягивает шею и старается заглянуть в подёрнутые дымкой возбуждения глаза. А те блестят так завораживающе и притягательно, что Князю тоже тяжело сглотнуть слюну. — Офигенно, Дюш, ты это… Д-двигайся давай, а то чё з-завис, ё-моё, — Горшок опускает взгляд и прикусывает одним клыком нижнюю губу, блестящую от собственной слюны, которая неаккуратной струйкой стекала на подушку. Андрюха кивает, как заворожённый, тяжело сглатывает, выпрямляется и, судорожно выдыхая, сжимает одну ногу Михи под коленом. В следующее мгновение он закидывает эту самую ногу себе на плечо, принимаясь немного рвано двигаться в горячем теле. Тут Миха уже не мог сдержать голоса, ошалело выстанывая разного рода ругательства в сторону таких странных андреевских решений, постоянно срываясь на всхлипы. Было больно, охренеть как больно, даже сердце подуспокоилось, чтобы дать в полной мере ощутить эту боль, либо же она заглушила всё остальное. — Дюш… Дрюх, блин! — Терпеть уже не получается, сейчас того и гляди разревётся, как девчонка. — Миш? — Андро дышит тяжело, с хрипами, а глаза как будто пьяные, хотя выглядел он трезвее некуда. — Давай м-медленнее, иначе у меня ж-жопа отвалится, — предательский всхлип всё же вырывается вместе со вздохом, и Миша тут же спешит зажать рот руками, изо всех сил жмуря глаза и тщетно стараясь свести колени. — Блин, да, Миш, конечно, чего молчал-то? — Горшенёв не видит, как яростно Князь кивает, но чувствует лёгкий поцелуй на запястье, чувствует, как друг замедляется, чувствует накрывшую его почти обмякший член ладонь. Андрей старается исправиться, двигается неспеша, в извинение покрывает мишины руки, глаза, шею поцелуями, нежно оглаживает выступающие позвонки. И без доли стыда надрачивает член друга, чтобы доставить тому удовольствие. Чуть огрубевшие пальцы ощущаются просто потрясающе, у Миши крыша едет от того, как эти пальцы ласкают ствол, как Дюша изредка давит на него будто изнутри. Боль уходит, медленно, тягуче, давая распробовать всю «прелесть» этого действа, но уходит, оставляя место несмелому, но быстро отвоёвывающему своё законное право на жизнь удовольствию. Горшок расслабляется, тихо стонет сквозь крепко сжатые губы, и Андрей, чувствуя его состояние будто своё, начинает двигаться смелее, толчки становятся быстрее, рука с большим нажимом оглаживает и ласкает напряжённый член, подводя всё ближе к пику. Князев прижимается всем телом, спуская мишину ногу на сгиб локтя, и тянется к чужим губам. В этот раз поцелуй выходит совсем не детским, страстным, жадным, в нём смешивается слюна и сладкие стоны. Миша, чуть вывернувшись к другу лицом, крепко обнимает того, вцепляясь пальцами плечи, оставляя красные отметины от неровно подстриженных ногтей. Он чувствует чужую руку в своих волосах и мелкие судороги, свои и андрюхины, возвещающие о скором завершении. Ему совсем не хочется, чтобы это кончилось, но накрывшая его лавина наслаждения вымывает из головы все мысли, оставляя после себя лишь приятную пустоту. Ещё один толчок, зыдыхающийся андрюхин стон и внутри разливается горячая вязкая жидкость, обжигающая нутро. Но Мише так пофиг, ему охренеть как хорошо, хочется закрыть глаза и провалиться в небытие, закрепив навечно в памяти этот момент. — Чёрт, Миш, прости, щас всё будет, — Андрей отстраняется, выходит из разомлевшего тела и выбегает из комнаты. В глубине души зарождается неприятное, холодящее чувство, что Князь сейчас сбежит, оставит Миху одного. Сердце бьётся тяжело, заполняя своим стуком окружение. Но всё внимание ворует вернувшийся Дрюха, который садится у мишиной задницы и принимается вытирать его чуть прохладным по первости влажным полотенцем. Дыхание обоих выравнивается, сердечный ритм приходит в норму, становится немного зябко. Но, будто прочитав мысли Горшенёва, Князь убирает полотенце, вытаскивая из-под тушки одеяло, ложится сзади, прижимаясь голой горячей грудью к спине, и укрывает их обоих этим самым одеялом. Руки крепко обнимают Мишу поперёк живота, шеи касаются сухие тёплые губы. — Дюш… — голос тихий, хриплый, будто немного неуверенный. — Чего, Миш? — Андрей трётся носом о плечо, поглаживая плоский живот. Такой нежный и родной. — Я это, ну, правда влюбился, — Горшок накрывает чужие руки своими, кончики ушей загораются от смущения. — Я знаю, Миш, я тоже, — лёгкий поцелуй в сгиб шеи, объятия становятся чуть крепче, михино сердце снова заходится, чужая рука ложится поперёк груди, — Но с мотором твоим надо быть, конечно, поаккуратнее.