И как я, блять, до этого дошел?

И как, блять, я до этого дошел? Тоши опустился на корточки и привалился к кафельной стене. Влажной. Ну ебаный ты ж нахуй. Он подскочил и принялся тереть спину, хотя это, конечно, ничем не помогло. Кинул еще один раздосадованный взгляд на душевую, хотя язык не повернется назвать так эту грязную каморку, откуда хорошо так несет тухлой плесенью. До этого дня Тоши понятия не имел как пахнет тухлая плесень. Надо бы запереть дверь. Опять копаться в замке, только теперь с осознанием того, что вся эта кропотливая работа была абсолютно бессмысленной. А, нет, теперь он знает, чем пахнет тухлая плесень, точно. Очень хочется хорошенько треснуть головой о стену, но придется отмывать белую плитку от следов крови. А пользоваться жалким подобием душа он не хочет и не будет. Ему всего-то была нужна нормальная душевая с горячей водой, и он наивно полагал, что в техникуме таковая имеется. Но здесь имеется только вот это нечто. Отвратительно. Но горячую воду раздобыть где-то нужно, потому что ходить с волосами цвета половой тряпки, неравномерно полинявшей в лиловый, ему не улыбается от слова совсем. Подкрашивать же волосы, не имея горячей воды — это полный пиздец. Но людей, которые отключают горячую воду почти во всем, блять, городе одновременно, это не волнует. «Это же всего на десять дней!» На десять дней! Десять, блять. Когда Тоши заметил свеженькое объявление коммунальной службы на подъездной двери и прочитал эти слова, ему потребовалось несколько секунд, чтобы осознать их смысл. И еще несколько минут, чтобы проникнуться всей глубиной пиздеца. Горячую воду действительно отключили — ее не было ни в ванне, ни на кухне, ни у соседей, ни у Мэй, которой он моментально написал. Та ответила, что ей понадобится некоторое время на то, чтобы собрать нагреватель, но если он придет его протестировать, она будет очень рада. Однако Тоши надо было помыть голову, а не умереть в муках, так что он отказался. Хотя… Сразу вспоминалась бабушка, которая постоянно просила его проследить за тем, как ее будут хоронить. Чтобы все сделали по правилам: на семейном участке кладбища, на памятник ту самую фотографию, которую он сделал ей пару лет назад, а еще чтобы на все тратили ее похоронные деньги, они там, в серванте… «Наверняка в Москве такой хуйни не бывает. Отключат воду на пару дней максимум, и всегда есть куда сходить, чтобы помыться нормально.» Но он родился в Чернушке, блять. Даже не в Перми, а в маленьком городе, который чудом не переименовали в поселок городского типа. Единственное, что ему нравится в этом городе, так это название — Чернушка. Вполне неплохо, совсем как черные чернушки из Тоторо. Остальное — то еще дерьмо. Тоши терпеть не мог родной город — он не нравился ему уже в детстве, а сейчас и подавно — это была не нелюбовь, а куда более глубокое и сильное чувство. В Чернушке каждый прохожий знает тебя, а ты — каждую собаку (потому что люди на хуй идут). Тут нечего делать, кроме как методично спиваться — потому что так принято и потому что наследственность. Это город без перспектив и нормальных магазинов одежды, с двумя колледжами и одним-единственным беспросветным вариантом будущего. А еще с перманентно дерьмовой погодой — сейчас вот все небо в свинцовых облаках, которые затянули его еще неделю назад. А как только дадут горячую воду, наверняка начнется до духоты жаркое уральское лето. Он мог бы уйти из дома, уехать в Пермь, потом перебраться в Москву. Но на это ему потребовалось бы куда больше времени, чем более везучим людям, которые родились в правильной семье, правильном городе или еще что-то. Но у него была мать истеричка и бабушка, о которой нужно заботиться. А из того, что могло помочь только мозги, очень ограниченное количества сил и огромное желание уехать. Гораздо медленнее, чем ему хотелось бы, все это работало на цель «съебаться» Мать часто говорила, мол, «хорошо там, где нас нет», но это не отговорка — Тоши точно знает, что где угодно лучше, чем здесь. Хоть в Австралии с огромными пауками, которых он боится до усрачки, хоть на северном полюсе. Но лучше всего, наверное, в Москве. А оттуда, если захочется, он махнет дальше — в Корею, в Японию, да хоть бы и в Германию. Как минимум потому что нигде угодно кроме, блять, Чернушки, нет таких отвратительных душевых. — Штирлецов? — Знакомый приглушенный голос доносится откуда-то сзади. Да блять. Сначала Тоши надеется, что он ослышался. Потому что сейчас пять вечера, суббота, и все пары уже давно закончились, а также он уверен, что никого, кроме охранника, и, может быть директрисы в колледже сейчас нет. К тому же он не слышал шагов, какого черта? Окей, его могут подвести мозги, кто-то из учителей мог остаться в здании, но на свой слух Тоши полагается всецело. Уж что-что, а различать чужие шаги он за свою жизнь научился хорошо — дома это его не раз спасало от головомоек. — Удобно тут, что ли?.. — Задумчиво продолжает голос, но уже ближе. Тоши поворачивает голову ровно в тот момент, когда новый учитель — язык не поворачивается назвать его преподом, — опускается рядом. Без намека на брезгливость усаживается на пол, который вообще-то пиздец грязный, холодный, возможно влажный. Откидывается на стену — влажную! — и с тихим удовлетворенным выдохом вытягивает ноги. — Неа. — Тоши косится на мужчину. — Вообще не удобно. Мозг пытается быстро просчитать линию поведения, которая приведет к наименьшим проблемам. Потому что когда преподаватель находит тебя в учебном заведении во внеучебное время сидящим рядом со вскрытой душевой спортзала, ну, у тебя могут быть проблемы. Отрицать свою причастность бессмысленно — будь это куратор, можно было бы делать вид, что это не он, если физрук — готовиться расставаться с бутылкой неплохого коньяка, охранник — забить хуй, потому что это ж дядь Вася, камон. Но перед Тоши был Азимов, и что делать с Азимовым Тоши не имел ни малейшего понятия. Ну, у него были некоторые гипотезы, но насколько они далеки от истины, было загадкой. Тоши только-только научился взаимодействовать с Азимовым в ситуации преподаватель-заинтересованный ученик, но ситуация преподаватель и проебавшийся студент от нее несколько отличалась. Александр Азимов появился как будто из ниоткуда с месяц назад — да, в конце учебного года, и Тоши не имел ни малейшего понятия, как ему удалось устроиться сюда, и тем более — зачем. Потому что вел Александр Азимов философию. Какая философия в педагогическом колледже? Еще и в конце учебного года. В качестве факультатива. Вот и Тоши без понятия. Взгляд зацепился за смешные желтые носки с угловатыми черными котами, которые стали видны, когда Азимов вытянул ноги. Глаза у котов были огромные, расширенные, как будто они что-то приняли и теперь пребывают в лучшем мире, где нет влажных кафельных стен и прогнивших душевых. Да, Азимов это абсолютно непонятный человек, и эти стремные коты далеко не самое загадочное, что в нем есть. Рассказывает на парах то, для понимания чего Тоши требуется его третьесортное знание немецкого и полная концентрация. А потом часа в три ночи до него неожиданно доходит что имелось в виду, и оставшиеся несколько часов, предназначенные для сна, он тупо пялится в потолок, переосмысливая собственное существование. Ну вот и скажите на милость, зачем такой уникальный кадр, как Азимов, приехал преподавать в их захолустье? На его пары ходят только те, у кого учебных часов не хватает, да Тоши. Даже студентки, очарованные новым учителем, сдались уже после второй зубодробительной лекции и перестали приходить на его занятия. Хотя по мнению Тоши, ходить стоило хотя бы ради того чтобы слушать голос Азимова, от которого мурашки по коже. Азимов всегда говорит тихо, мол, хотите слушайте, хотите — нет. Но все слушают, в классе полная тишина. А ему как будто плевать на то, о чем идет речь — так размеренно, спокойно, равнодушно и уверенно говорит. Таким голосом обычно озвучивают главного злодея, по которому потом течет большая часть фандома, и Тоши не может сказать, что он к этой части не относится. — И правда неудобно. — Соглашается Азимов, но вставать почему-то не торопится. Сидит и даже не смотрит на Тоши, вообще кажется закрыл глаза — не видно за длинными темными прядями. Еще и тон этот — «эта фраза едва ли стоит тех усилий, которые я потрачу, чтобы ее произнести». — А я о чем говорю. Пол холодный, стена мокрая, не желаете посмотреть поближе? — И не такое видел. — Усмехается Азимов — едва заметно, на выдохе, но Тоши замечает. Кажется, он все делает правильно, раз Азимов все еще сидит здесь и не уходит сдавать его завучу. Тоши чувствует себя как человек, к которому подошла бродячая кошка, как которая убегает от всех остальных. У Тоши и в мыслях не было сравнивать Азимова с бродячей кошкой — просто тот всегда такой… Сам по себе, не подступишься, не поговоришь. А поговорить хочется. — Готов поспорить, такого — не видели. — Ну а ты тут тогда что сидишь? Впечатлений не хватает, или чего? Пиздец как не хватает. Именно поэтому Тоши ищет проблем себе на задницу, подначивая этого преподавателя. Никогда не знаешь, что сделает незнакомая кошка: начнет мурлыкать или попытается сожрать тебя заживо. Но так хочется… — Конкретно сейчас — горячей воды. Хотя здесь и холодной наверняка нет. — Ну почему же. — Мужчина проводит пальцем по стене, собирая с нее конденсат, и вскоре с его пальцев уже срывается капля грязной мутной воды. — Можно было и дверь не вскрывать. Не хочешь объясниться? Тоши не понимает, шутит ли сейчас учитель. Даже спустя месяц общения с Азимовым это сложно. — В условиях отключения горячей воды вскрытие общественной душевой — не правонарушение, а спасение утопающих. Утопающих в холодной воде. — Дело помощи утопающим — дело рук самих утопающих. — Что за бессердечность! — Тоши восхищен. — У Вас ведь тоже отключили горячую воду, и никакого сочувствия! — Во-первых, у меня ее не отключали. — Оо. — Выдыхает Тоши. Это же будет пиздец как нагло, да? «Волосы цвета половой тряпки, неравномерно полинявшей в лиловый» — напоминает внутренний голос, и Тоши склоняется к тому, что в целом это не пиздец как нагло, а так, ну… Нескромно. К тому же ему до сих пор не пообещали и половины кар небесных — значит, пока можно не продумывать подарок директрисе, чтобы избежать отчисления. Это звучит как нормальное оправдание его намерениям. Ему просто нужно позаботиться о цвете волос, и ему определенно не хочется узнать, что будет делать Азимов. Узнать что-то об Азимове это гребанный квест повышенной сложности. Визуальная новелла, в которой абсолютно любой вариант ответа будет иметь непредсказуемые последствия, и все это с элементами шутера, где страдает цель — страдаешь ты. Начал Тоши с очевидного: как приличный задрот задавал заковыристые вопросы, — настолько заковыристые, насколько позволяли его познания в области философии. Это сделало их общение более… Окей, это сделало их общение, потому отношения Азимова с учениками можно описать одним словом — отсутствующие. Сразу после окончания занятий Азимов куда-то исчезал. Прошло несколько недель, прежде чем Тоши научился подлавливать его на выходе из кабинета — это потребовало сноровки и некоторой подготовки (штудировать Канта это не самый приятный способ провести ночь, теперь Тоши знает это наверняка). Но теперь они общались не только во время пар, если Тоши задавал нужные вопросы и был достаточно изобретателен. Все ради того, чтобы поговорить с кем-то, у кого каждое второе слово не «блять», и кого заботит что-то кроме как «а че сегодня пьем». Азимова же заботило — если это слово вообще к нему применимо, конечно, — столько всего, что базовые потребности не помещались в этот список, судя по тому, насколько заебанным он иногда появлялся на занятиях. И судя по тому, как мастерски он избегал любых лишних — то есть любых, по его мнению — диалогов. Так что прошел уже месяц, а знал об учителе Тоши немного. Но он точно знал, что хочет знать об Азимове больше. А любопытство кошку сгубило. Может, оно сгубило кошку именно потому, что она этому любопытству не поддавалась? Не зря же говорят «умираю от любопытства». Любопытство следует удовлетворять, решает Тоши. — Не поделитесь? Мне еще краску обновлять, и маску надо бы сделать, на все это придется кастрюль пять воды нагреть, ну и кондиционер, конечно, — Тоши с удовольствием начинает перечислять особенности ухода за своими многострадальными волосами. Азимов внимательно слушает его болтовню. Ничего не говорит, только смотрит и слушает. — Все настолько плохо? — наконец спрашивает он. Судя по улыбке, которая слышна в голосе, не поверил. Но это гораздо лучше равнодушия. — Неа, — смело заявляет Хитоши и продолжает то ли давить на жалость, то ли дразнить, — Все намного хуже. А без горячей воды… — Я понял, понял. Скажи мне вот что… чертей не боишься? — неожиданно спрашивает Азимов и поворачивается к Тоши. Голос у Азимова чуть хриплый, низкий, тихий, но отчетливый. Блять, такой голос да им бы в команду, куда больше донатов бы собирали. Учитель внимательно наблюдает за ним, он же пялится на учителя. Глаза у Азимова цвета черной стали, и волосы что вороново крыло. Просто… Ну ни хуя ж себе. — Не больше, чем отсутствия горячей воды. — Неосознанно Тоши понижает голос до шепота. — Тогда предупреди домашних, что будешь поздно. — Азимов отводит взгляд и ловко поднимается с пола, тут же разрушая иллюзию волшебства. — И дверь не забудь закрыть. — Насмешливо напоминает он. Тоши пытается понять, до чего он только что дошутился, и это неплохо отвлекает от монотонной работы с замком. Смутное понимание появляется когда он замечает учителя возле территории техникума. Тот стоит оперевшись на восхитительную небольшую черную иномарку. Она явно видала и лучшие времена: вся в брызгах грязи, в пыли и, — бля, как так? — с царапиной во весь бок. — Не передумал? Тоши молча качает головой, не в силах сказать что-то, все еще разглядывая иномарку. Компактная, аккуратная, тут такую не встретишь. И ведь он даже не видел ее раньше — где ж учитель паркуется? И если учитель стоит рядом с машиной, то это ведь приглашение, так? С Азимовым ни в чем нельзя быть уверенным, можно только рисковать. Тоши огибает машину и аккуратно открывает переднюю дверь — на пробу. Азимов молчит. Тогда Тоши усаживается на мягкое кожаное сиденье, — боже, а скрипит-то как приятно, — ерзает, выискивая самое удобное положение, пытается тихо пристроить пакет со всеми своими баночками в ногах. — У меня там уже одна ведьма есть, второй не надо. — Азимов кивает на все добро Тоши, которое тот тащит с собой. Флаконы с шампунем, краской и прочими жидкостями предательски булькают, пакет шуршит и Тоши чувствует, что производит слишком много шума. — Только одна? А черт что, тоже один? — В этот момент до Тоши доходит, что учитель везет его к себе домой. Вот так, без подготовки, предупреждения и что там еще полагается… Вау. Хотя чего вау, это же Азимов. Новый день — новое «нихуя себе, я не думал, что будет так». Дошутился. — «Я выдохся как педагог и превращаюсь в черта снова.» — Декламирует Азимов. Хорошо декламирует, зараза, с чувством. Даром, что на русском. — Не местный, не скажу. Смех смехом, а ведь так глянуть может, что и поверишь не то что в черта, в Дьявола. Азимов тянется к сенсорной (!) панели управления и не глядя что-то набирает. Не слышно ни щелчков регулятора громкости, ни стука клавиш. Не то что бы Тоши тащится по машинам, но последнее слово техники в их глуши восхищает. — Не нравится — переключай. Звук регулируй тут. — Азимов стучит кончиком пальца по колесику. И звучит Боуи. Негромко, но звук глубокий, он окутывает Тоши полностью, чужой голос проникает в душу, как будто Дэвид сидит здесь, на расстоянии вытянутой руки и поет специально для него. Идеально. Выдержки Тоши хватает ненадолго: проходит секунд двадцать, прежде он начинает неслышно подпевать. Никакого шансона, никаких романсов, никаких, как говорит его бабушка, «упаси господь его грешную душу» ебаных рэперов. А потом играет Led Zeppelin — когда-то раньше он уже слышал их краем уха и вообще не понял, из-за чего весь шум. Но сейчас, когда музыка играет в машине Азимова, он непроизвольно вслушивается в трек — интересно же, что тот слушает и почему. Тоши позволяет словам, ударным, голосу с надрывом заполнить его… И его пробирает до мурашек. Композиция заканчивается неожиданно и слишком быстро. Первые несколько нот заставляют Тоши усомниться в собственном слухе, но спустя еще несколько тактов он готов биться об заклад — играет до дыр заслушанная самим Тоши попса. Чтобы не спалиться и не начать позорно стучать пальцами в такт, он тянется к регулятору громкости и осторожно поворачивает гладкое металлическое колесо влево. Несколько минут они сидят в тишине, пока Тоши бездумно пялится в окно, но тут ему становится любопытно: — А сколько тут километров? — Достаточно, чтобы городские не заходили. — Иначе что, с вилами придут? Азимов прикрывает глаза и слегка наклоняет голову, так что и не поймешь — то ли согласился, то ли нет, а может и вовсе посмеялся. — Не хочу проверять. Им остается ехать еще всего пару минут, потому что Азимов едет гораздо быстрее, чем представляется возможным по их разъебанной дороге, где дыр больше, чем асфальта. Машина плавно тормозит и замирает прямо перед низеньким деревянным частоколом. У частокола коза. Коза, блять. Осторожно, без резких движений, Тоши покидает салон автомобиля, не сводя глаз с животного. — Ой милок, откудова будешь? — Скрипит старческий голос откуда-то сзади. Только сейчас Тоши замечает неподалеку низенькую бойкую… старушку? Которая вполне бодро чапает к козе. — Шурик, чи ты жениха привел? Давно пора, давно! — Старушка машет козе рукой, но та продолжает флегматично жевать траву. Старушка хмурится, и коза тут же срывается с места, резво трусит в сторону старушки. — Ну бывайте, не хворайте! Иди-иди, шо ти встала!.. У Тоши не получается быстро сориентироваться — несколько секунд он смотрит широко распахнутыми глазами на преподавателя, пока тот чуть заметно улыбается. Но Тоши замечает эту ухмылку, и все остальное становится неважным — и слова старушки, и коза, и собственные переживания. Азимов улыбается. Полноценной улыбкой это назвать сложно — только уголки тонких губ слегка приподняты и сощуренные глаза, но на вечно безэмоциональном лице именно такой изгиб удивительно к месту. — Какое милое соседство, — Оторопело выдает Тоши. — Шура. Учитель слегка морщится: — Только на учебе так не выражайся. — То есть вне учебы можно? Азимов ничего не отвечает. То есть можно? Серьезно? Тоши как полчаса назад охуел от того, что с ним заговорили, так и не выхуел, так что оторопь его почти не берет — только совсем чуть-чуть. Азимов не собирается убирать машину — тут, среди леса, стоит всего несколько домов, да и кажется все, кроме учительского и того, в который ушла старушка, пустуют. К дому Азимова ведет тропинка, протоптанная в высокой траве — трава, зараза, острая, не порезаться бы. Ступени крыльца поскрипывают, но разваливаться вроде не собираются — и на том спасибо. В предбаннике темно, да и разглядывать особо нечего — так, пара комодов из каких-то доисторических времен, вешалка-стойка, да скрипучие половицы, какие всегда есть в старых домах. А вот в основной части дома другое дело — и Тоши, не скрывая любопытства, пялится на все, что попадается на глаза. Учителя это совсем не беспокоит — он отходит к плите, что-то щелкает и большой прозрачный чайник вспыхивает голубым светом. — А молотый есть? — Наглость это второе счастье. Нет, ну а вдруг? Хороший кофе тут на вес золота. Здесь и порошок-то нормальный не завозят, а зерна и подавно хер достанешь. Но Тоши уверен, что Азимов во многом жив благодаря кофе, так что кто знает — авось поделится. — Турки нет. — Учитель даже не смотрит на него, а тихо шуршит какими-то мешочками на верхней полке — Тоши не дотянулся бы, так, краем глаза может разглядеть. — Ничего, я справлюсь. — Валяй. Порошки в шкафу, молоко в холодильнике, если нужно. Азимова, кажется, абсолютно не волнует, кто там копошится у него на кухне. Он уходит куда-то вглубь дома и возвращается уже с распущенными волосами — до этого Тоши видел учителя только с пучком, поэтому какое-то время он пялится на волнами рассыпавшиеся по плечам пряди. Волосы восхитительные, почти как из рекламы шампуня — блестящие, гладкие, только секущиеся кончики по всей длине выдают отсутствие должного ухода. Тоши до таких далеко — у него сухие и ломкие от регулярного обесцвечивания, так еще и торчат во все стороны. Хоть наследственность хорошая, а то бы давно выпали от его экспериментов. — Я баню пока начну топить. Если подожжешь дом — бежать туда. — Азимов кивает в сторону окна, и одна из прядей соскальзывает ему на лицо. Нет, вот теперь ему пиздецки идет, — это Азимов заправил прядь за ухо, так что теперь видно острый изгиб челюсти, щетину и хорошо заметна узкая длинная мышца на шее. — Баню? У тебя воду не отключают потому что ее нет что ли? — Он незаметно для себя переходит на ты. — Да. Поехали обратно? — Не-не-не. Я еще кофе не доварил. — Тоши начинает старательно искать взглядом какую-нибудь посуду. Хоть кастрюлю, хоть сковородку. — Какая разница, баня или душ, если там будет горячая вода? Учитель молча кивает и скрывается в темноте предбанника. Вот это уровень пофигизма. Вызывает уважение. На кухне Тоши чувствует себя как бродячая кошка в чужом доме — по-хозяйски, но ему немного неуютно. Последнее проходит быстро, стоит ему наконец водрузить на конфорку ковшик с кофе. Ну кофе в ковшике, ну и что? Кофе он всегда кофе, если это не воняющая кислотой ссанина, а уж в чем кофе будет сварен — в ведьмовском котле, в турке или в ковшике — это дело десятое. Торчать у плиты и караулить пытающийся сбежать кофе не в правилах Тоши, так что он принимается за изучение кухни. То какой-то непонятный прибор лапкой потрогает, то чуть книжку со стола не смахнет — даром, что собрания сочинений Шекспира это вполне увесистый томик, который просто так не скинешь. Книжек на кухне, к слову, — завались. Они занимают все свободное место: широкий подоконник, небольшой очаровательный стол, кажется, икеевский. Даже столешницу подпирает книжка — не то что-то из черного котенка, не то способ убийства комаров и скуки от Донцовой. Пол под ним слегка поскрипывает, но ходить по широким деревянным доскам куда приятнее, чем по мягкому и вечно грязному ковру. У Тоши дома такой — сняли со стены, когда выцвел. Выкинуть бы его, да мать тогда голову откусит. Взгляд Тоши снова падает на книжку с вытертой до неузнаваемости обложкой — затесалась на полке между смесью итальянских трав и сухой мятой в тканевом мешочке (откуда, интересно? Вряд ли же Азимов сам ее собирает). Рядом с первой книжкой обнаруживается вторая, — судя по картинке и названию что-то про буддизм, но фамилия у автора немецкая — Азимов что, библиотеку здесь открывать собирается? Или у него других вещей кроме книг нету, вот он и привез их все? (это не ошибка, это локализация) Да и какого черта он вообще сюда приехал? Наверняка ведь мог отхватить что-то гораздо лучше провинциального техникума. Да и наверняка это что-то было, насколько Тоши мог судить. Информация об Азимове вообще доставалась ему в трудном бою — там с секретаршей поболтать (пятьдесят минут, да еще и похвалить все ее обновки), тут уборщице подсобить, здесь подмазаться, там надавить. Из самого Азимова вытянуть что-то было практически нереально. Так, обрывки слов, манера речи, привычки, акценты, цитаты — вот так с трудом Тоши и собирал его. Как головоломку какую-то, ей богу, только она сложная пиздец и возрастное ограничение 18+. За мгновение того, как кофе закипит и запачкает плиту, Тоши гасит огонь. В его импровизированном котле помимо самого кофе пока ничего нет, но на дне чашки, — самая большая, которую смог найти, — уже есть немного кинзы и щепотка перца. У Азимова оказалось на удивление много специй, аккуратно разложенных по почти ведьмовским мешочкам. Неужели это подарки той старушки?.. Других-то тут нет, а в то, что Азимов сам искал эти приправы не верится. Свою гремучую смесь Тоши собирается залить молоком, а еще добавить ложку сахара. Мэй все время ворчит на его вкусы, мол странные, но вкусно же! Попробовал бы кто и сразу понял. У Тоши замечательный вкус, просто в отличие от некоторых (многих) он не боится пробовать. Тоши наслаждается своей извращенной версией кофе, когда слышит тихий плеск — за окном Азимов в одних штанах тащит два огромных ведра с водой. Жарко видимо. По крайней мере Тоши жарко. Он наблюдает за тем, как перемещаются лопатки под кожей и как ходят мышцы — спина-то узкая, все видно, как на ладони, благо зрение у Тоши хорошее. Блять, ну вот как… Как у него это получается? Ей богу, субъект искусства: понимай как хочешь, красивый пиздец, и «руками не трогать». Отстраненно Тоши замечает, что это не самые правильные, что ли, мысли. Хотя что такое правильно? К тому же это ведь Азимов, с ним все всегда «если повезет угадать». Просто он интересный человек, просто у Тоши хороший вкус. Азимов вскоре возвращается — уже в футболке. Сливает оставшийся кофе в огромную чашку, — откуда спрашивается достал? — ополаскивает ковшик. Вытаскивает из-под широкоформатного анатомического атласа — а он-то тут откуда? — мак и как ни в чем не бывало начинает что-то печатать. Тоши спасает умение держать морду лица невозмутимой и его дружба с Мэй — с ней поведешься и не такое увидишь, но все-таки — сколько техники. Охуеть. Делать все равно нечего, а дергать Азимова почему-то не хочется, так что Тоши от нечего делать подтаскивает к себе тот самый томик Шекспира. При этом, конечно, поглядывает на учителя. Учитель, в свою очередь, молчит, погруженный в работу, только тихо пьет кофе и стучит по клавиатуре. Не плюется и хорошо. Из всего написанного без труда Тоши понимает только фамилию автора и то, что это сборник. Староанглийский, это, ну… Не то, что он изучал. Тамблерский английский он понимает вполне сносно, но вот через этот текст продирается с трудом и удовольствием одновременно. Иногда прерывается на то, чтобы глянуть на учителя — тот то пялится в экран с нечитаемым лицом и слегка поглаживает щетину, то постукивает пальцами по клавиатуре, быстро набирая что-то. Кому? Или пишет что-то? Интересно, но непонятно. Тоши пытается сосредоточиться на тексте. Поймать ритм, уловить звучание. Услышать, как шелестят звуки, сливаясь в слова, как слова затем по капле наполняются смыслом. If the true concord of well-tuned sounds, By unions married, do offend thine ear, They do but sweetly chide thee, who confounds In singleness the parts that thou shouldst bear. На полях книги изредка попадаются заметки, но написано так неразборчиво, что Тоши даже не пытается прочитать. Просто пялится на них по несколько секунд, а потом залипает на то, как Азимов собирает волосы сзади — собирает он только верхние пряди, так что открывается вся нижняя половина лица и уши. Вот на уши Тоши почему-то залипает. Они у Азимова аккуратные, небольшие, еще и кончики острые. Но долго смотреть нельзя, и Тоши пытается вернуть себя к тексту, но конструкции слишком сложные, слова непривычные, и все сливается в белый шум, так что приходится несколько раз перечитать двустишие, прежде он более менее понимает, о чем идет речь. Азимов откидывает голову назад, выгибает бровь и смотрит прямо на него. Тоши молчит. Тогда он отставляет ноут, разминает шею и встает. — Скоро вернусь. Тоши провожает его взглядом, но вскоре силуэт растворяется в темноте. Стемнело удивительно быстро — лето, что с него взять. Полчаса назад было светло, а сейчас уже на двадцать метров вперед ничего не видно. Тоши остается только ощупывать темноту взглядом, ожидая, когда из нее покажется Азимов. Темнота здесь другая. Не та, что в городе, а густая, непроглядная. Наверное, море ночью выглядит как-то так. Азимов действительно скоро возвращается. В руках у него большое белое полотенце, которое он перебрасывает Тоши: — Можешь идти. Баня стоит поодаль от дома — низенький бревенчатый домик, только тусклое желтоватое окошко виднеется в темноте. Трава уже влажная от вечерней росы, да и холодно — по крайней мере Тоши в его тонкой мягкой футболке. Зато красиво, зато удобно. Тоши кутается в толстое махровое полотенце, радуясь, что взял его. Нет, у него конечно и свое есть — тонкое, голубое, и сохнет быстро, и места занимает мало, но в таком не погреешься. Мать еще фыркала, мол пустая трата денег, но деньги не ее, так что и сделать ничего не могла. Со своими вещами жить куда комфортнее. К тому же были регулярные рассуждения матери про любовь Тоши «издеваться над волосами». Из-за последнего приходилось заказывать профессиональные средства, которые естественно, стоили как крыло самолета. Помимо ухода за волосами были немаленькие расходы на одежду, потому что покупать ее на рынке, балансируя на маленькой грязной картонке Тоши терпеть не мог. А еще дополнительная учеба, чтобы потом нормально сдать экзамены и поступить в столичный вуз… Короче, список этот можно продолжать долго, смысл один — приходилось работать. Работа… В детстве на вопрос «а кем ты станешь, когда вырастешь?» наверное не отвечают «актером озвучки японских порно-мультиков». С другой стороны — какая есть. Лучше чем заборы красить, мыть полы или не дай бог сидеть с детьми. Тоши глянул наверх и пропал. Небо высокое-высокое, конца-края не видно. А звезды непередаваемо яркие. Ни облачка, так что кажется протяни руку и сможешь снять с неба. Только свет холодный и касаться звезд не хочется — красиво, как будто кто-то специально развесил согласно правилам композиции. Хотя технически ведь так и есть — звезды горят только там, где могут гореть, они не могли бы вспыхнуть в других местах. Не хватило бы места, газа, помешала бы гравитация, другие звезды, пыль или еще какая-нибудь хуйня. Короче, чудо, что эти звезды вообще зажглись и теперь вот светят. Еще и непривычная, глубокая тишина. Шею прошило болью, так что голову пришлось опустить. Потом еще несколько секунд постоять на месте, упираясь руками в колени — с головокружением далеко не уйдешь. Н-да, сидячий образ жизни это так себе удовольствие. А Азимов вон ведра таскает и ничего. Еще и спортом занимался что ли… В бане Тоши сразу оказывается в густом горячем паре, и первые несколько секунд отчаянно хочется выскочить обратно, в холодную свежесть ночи. В бане царит полумрак — светит только одна тусклая старая лампочка, но скоро Тоши осваивается. Развести воду идеальной температуры в ковшике, вспенить шампунь в руках, тщательно помыть голову два раза. Потом посидеть пару минут с бальзамом, чтобы волосы получилось расчесать, а не выдрать расческой. — Та шоб тебе пусто было, — ворчит он на печку, которая фыркает и плюется кипятком. Теперь самое скучное — двадцать минут сидеть с пигментом на волосах. Можно было бы конечно поухаживать за кожей, но забыл же наверняка… А нет, взял. Так что он размазывает скраб по всему телу, втирает массажными движениями, осторожно, чтобы ничего не повредить. Это очень медитативный процесс, так что скоро Тоши забывает о том, где он, когда он, и что он тут вообще делает. Вспоминает только по привычке — пора смывать краску, а то сожжет все, что осталось от волос, да еще и вымываться будет не в тот цвет, в который хотелось бы. Смывать краску не имея душа сложно — это надо и воду лить, и волосы перебирать, причем как с шампунем тут не получится — нельзя просто засунуть голову в тазик, сделать вид, что ты что-то там моешь и потом вылить на себя остатки воды. Краску надо смывать нормально, так что Тоши усердно страдает. И все бы хорошо, но во время очередной попытки все смыть он поворачивается спиной к двери — и от этого становится немного некомфортно. Мало ли кто, мало ли что? Хотя кому в голову придет тащиться в такую глушь, на чужой участок и потом вламываться в баню? К тому же обе двери закрыты, он точно помнит, что поворачивал деревяшку, а вторая дверь вроде на задвижке, и уж она-то точно закрыта. Вроде все так, но все равно на душе неспокойно. Мысль о том, что недалеко от бани в теплом светлом доме его ждет Азимов успокаивает. Но вот жопой Тоши чует… По ягодице быстро что-то проходится. Тоши вздрагивает, отпрыгивает на рекордные полтора метра и чуть не вписывается боком в печку. Нервно поглядывает на закрытую дверь — слава богу. Сердце бешено стучит о грудную клетку, так что он хватается рукой за стену. Что за херня? На то, чтобы отдышаться, у него уходит добрых пара минут. И тут его снова что-то касается, но теперь мягкое, как кошачий хвост. Это становится последней каплей. Тоши подхватывает полотенце с крючка, дрожащими руками скидывает все свои баночки в намокший пакет, тот липнет к рукам, и это тормозит весь процесс. Вылить воду, отпереть дверь — заперто, блять, на славу, — на ходу замотаться в полотенце и выскочить в предбанник. Тут уже не так тепло, тремор усиливается, сердце ускоряется, но страх сильнее. Наконец вторая дверь поддается, Тоши шлепает влажной ладонью по выключателю и в клубах пара вываливается на улицу. Холодно — пиздец, но сейчас бы домой, к Шуре, да поскорее бы… Тоши бежит по мокрой траве, придерживая полотенце. Обувь осталась где-то у крыльца, так что ледяная влажная глина липнет к ступням. Да нет тут никого, — убеждает он себя. Никого, ну конечно вообще никого. А что это тогда было? Лучше уж побегать. Совершенно некстати вспоминаются ведьмы со всеми их порчами, проклятиями и заговорами. Еще и Шура про чертей говорил… Старушка эта… На ум приходят старые бабушкины присказки — мол не ходи в баню ночью, а чтобы на суженного погадать, повернись спиной и жди. Если коснется жесткая рука — муж бить будет, а мягкая да пушистая — будет щедрый да заботливый. А его какая коснулась? Мягкая или жесткая? Может, обе? Херня конечно, но отвлекает. Когда Тоши наступает на что-то влажное и скользкое, херня отвлекать перестает. Он зажмуривается и надеется, что несется в правильном направлении. Ну и что то, по чему он прошелся, не побежит за ним. До дома Тоши так и не добегает — вписывается в кого-то. Вроде тепло. Вроде жрать не собираются. Да и пахнет знакомо — свой кофе Тоши всегда признает. Волосы щекочут нос. Осторожно Тоши приоткрывает один глаз и сразу понимает, кто перед ним. Выдыхает. Оказывается, дыхание-то у него сбилось. А может это произошло только сейчас. — Тебя аж из дома слышно. От кого-то бежишь? — Азимов ухмыляется и снова говорит этим своим голосом — тот, который глухой, низкий, кажется что вот-вот не то рыкнет, не то замурчит. — Ни от кого я не бегу. — фыркает Тоши. Он быстро приходит в себя и отлипает от Азимова, отходя на полшага назад. Ну и глупо же он убежал, черт… От кого бежал уже не важно, а вот к кому прибежал — другой вопрос. — Ну-ну. — Учитель хмыкает. — Ладно уж, беги. Чай стынет. А руки вроде мягкие. Хотя как знать, как знать… И как, блять, я до этого дошел? Да что там дошел, добежал…