Ночной визит

Неуклюжая, нелепая Ханджи. Становится на колени, ползает, поспешно собирая с земли рассыпавшиеся листы, что-то говорит — кажется, извиняется и одновременно пытается рассказать о чём-то, связанном с гигантами. Леви даже не старается разбирать слова, вникать в суть её сбивчивого потока слов. Он недовольно морщится, но принимается помогать и нечаянно касается её руки. Женщина, кажется, совсем не обратила внимания на это, на её живом лице не проступило смущение или нечто подобное. Аккерман молча смотрит, как она выпрямляется, снова прижимая к груди свёртки и книги, благодарно кивает и поспешно бежит дальше. Леви провожает худую фигуру взглядом ничего не выражающим, пока та не исчезает за стеной здания, и вздыхает. Это же надо — бежать так, чтобы не разбирать дороги, чтобы не смотреть, кто перед тобой. Небось, опять нашла какую-то интересную информацию, зацепку, увлеклась. Когда такое случалось, ей не было интересно ничего, кроме находки. Взгляд серых глаз опускается к ногам и видит на светлых штанах пятна, оставшиеся после столкновения с землёй. Грязь. Он ненавидит её. Пытается стряхнуть, но понимает, что толку от этого мало — едва различимый след всё равно остаётся. Мужчина раздражённо фыркает — нужно смириться с тем, что в таком виде придётся ходить весь оставшийся день. Всё из-за этого вихря, пронёсшегося, задевшего его, оставившего после себя, как и подобает, полную неразбериху. Казалось, вся Ханджи Зоэ состоит не из плоти и крови, а из энергии. Ей непременно нужно двигаться, делать что-либо, куда-то стремиться. Она не вылезала из своего кабинета до поздней ночи, и Леви порой поражался безграничному терпению Моблита, следовавшего за своим старшим товарищем по пятам. У него ангельское терпение, не иначе — ведь сам Аккерман считал, что долго находиться рядом с Зоэ опасно — та способна заговорить, наверное, самого дьявола. Просто тараторить без умолку, как она сделала это сейчас. А ты, главное, сиди с таким видом, будто слушаешь, изредка кивай и кидай короткие фразочки вроде «да, нет, да ты что, впечатляюще». Впрочем, капрал обходился без них, и Ханджи, вроде, привыкла, что он зачастую сидит с бесстрастным лицом. Он быстро понял, что лучше избегать этой женщины, когда она в слишком возбуждённом состоянии. А вот Эрен, дурак, наивно разрешил этой сумасшедшей заболтать себя, за что и поплатился — она, увидев, что малец покорно слушает всё, что ему говорят, продержала парня около себя всю ночь, до утра болтая об экспериментах над гигантами, о различных способах исследования. Она раздражала сильнейшего воина человечества буквально всем: извечным следованием за Эрвином, широкой улыбкой, слишком громким голосом. Она была его противоположностью, и он наградил её почётным званием «безумнейшего учёного человечества» — словно в насмешку над тем, как прозвали его самого. Леви прошёл бы мимо, оставив Ханджи одиноко подбирать свои записи, сидя на земле, в пыли. Но он почему-то поступил иначе. Разве ж мог благородный солдат бросить того, кто нуждается в помощи? Пусть даже нуждающейся была Зоэ.

***

Наверное, лучше было оставить уборку рабочего кабинета Ханджи на неё саму, но. Не то чтобы Аккерману было интересно знать, изменилось ли там что-то с последнего его визита туда. И всё же, являясь приверженцем идеальной чистоты, он не мог позволить кому бы то ни было жить в бедламе. Спихнуть бы уборку на кого-то из 104-го отряда во время Дня чистоты, но пришлось браться за дело быстрее — капрал, не стесняясь, брезгливо сморщил нос, когда пришлось зайти в обитель Ханджи. Окинув взглядом помещение, он убедился, что тянуть до Дня чистоты нельзя: скомканные бумажки уже не вмещались в мусорку, валяясь за её пределами; стол, на котором в беспорядке лежали различные книги, журналы, документы и чёрт знает что ещё — он не успел рассмотреть; халаты, которые она надевала в лабораторию, небольшой кучкой высились на стуле, все в пятнах и разводах. А ещё воздух там спёртый — окно, видимо, давно не открывалось. Она улыбалась как всегда, приветливо, протянула ему доклад для ознакомления, а он кивнул и в молчании удалился. И в тот же момент твёрдо решил, что сам наведёт порядок. Ханджи устало потёрла глаза, отложив очки в сторону и откидываясь на спинку стула. Стрелка на настенных часах перевалила за десять часов, помощник ушёл спать. Женщина подумала, что и ей пора сделать то же самое, и вздохнула — снова засиделась над сведениями о трансформации Эрена в попытках узнать нечто новое, что поможет Разведкорпусу в борьбе с титанами. С трудом поднявшись на отёкших ногах с места, поплелась к выходу из лаборатории и уже хотела закрыть её, как вдруг среди тишины раздался шум приближающихся шагов. Шатенка замерла, прислушиваясь в надежде на то, что шум стихнет в отдалении и её никто не потревожит. Стук в дверь разрушил все надежды, и Зоэ, сдерживая шипение, поспешила узнать, кого принесло в столь поздний час, кандидатуру Моблита отклонила сразу — он выглядел настолько уставшим, когда уходил, что сейчас наверняка дрых без задних ног и не стал бы возвращаться сюда снова. Оставив лабораторию незакрытой, она пересекла кабинет и отворила дверь, с готовностью натянув улыбку на усталое лицо. Увидев, кто и в каком виде к ней пожаловал, майор пожалела, что не притворилась, будто её тут нет — за порогом стоял Леви собственной персоной, и она бы обеспокоенно спросила, что вынудило его прийти сейчас, если бы не белый платок на голове, швабра в руках и ведро воды около ног. Пнуть ведро и захлопнуть дверь? Слишком заманчиво, но бесполезно — он вломится к ней, и дерево не послужит преградой. Поэтому просто поинтересовалась: — О, чем я заслужила честь видеть тебя сейчас? Да ещё в таком прикиде? — подалась вперёд, подпёрла плечом дверь. Обманчиво расслабленная. В тёмно-карих глазах за стёклами очков блестело веселье. Лицо напротив осталось непроницаемым. — Я пришёл убраться в свинарнике у тебя за спиной, — спокойно ответил мужчина, — так что отойди в сторону. — Могу узнать, когда ты получил право называть моё рабочее место свинарником? И какого фига пришёл именно сейчас, когда все уже спят, и я собиралась тоже? — более строго проговорила учёная, нахмурившись и скрестив руки на груди. Пусть видит, что ему тут не рады! — Потому что сама ты этого не сделаешь, а поручать такое дело кому-то другому будет безответственно с моей стороны. Давай, отходи, решим всё мирно. — Не знаю, что ты о себе возомнил, но не пойти бы тебе… — она не успела договорить, запнувшись, так как Аккерман, потеряв терпение, двинулся внутрь комнаты, и Ханджи невольно пришлось отойти в сторону, чтобы не столкнуться. Она несколько секунд простояла на месте, сверля затылок нежданного гостя взглядом. Поняв, что уходить тот не собирается, хлопнула дверью и возмущённо воскликнула: — Нет, ты окончательно помешался на чистоте! Ты обнаглел! — она в ступоре наблюдала за тем, как капрал опускает ведро на пол, оглядывается вокруг, явно оценивая масштаб бедствий, удобнее перехватывает швабру; затем, обдумав что-то, прислоняет швабру к стене, переключая внимание на стол — собирает всё, что там есть, и складывает на тумбу, не заботясь о том, что ценные предметы могут помяться. Внимание Зоэ неожиданно для неё самой переключается на то, как Аккерман, смочив тряпку, хорошенько выжимает её, и от этого движения вены на его руках видны отчётливее. Она находит это довольно красивым и пугается своих мыслей, отворачиваясь. Силой вытолкнуть чистоплюя не получится, об этом нечего и думать. Остаётся одно — вынудить его уйти добровольно. Она всегда, в отличие от других, считала свою болтливость не недостатком, а достоинством, самым что ни на есть оружием. И пора применить его по отношению к Леви. Легко оттолкнувшись от стены, она медленно подошла к нему, но не слишком близко. — Коротышка, мне всё же не очень понятно, почему ты так обо мне заботишься, — специально выделив обидное прозвище, Ханджи смотрела, какой будет реакция мужчины. Тот, казалось, не услышал издевательского тона или предпочёл проигнорировать, продолжая в полном молчании оттирать деревянную поверхность. Казалось, он хочет отполировать её. Мусорное ведро впихнул в руки майора. — Вместо того чтобы задавать глупые вопросы, пойди и избавься от этих комков бумаги, а я пока протру подоконник, — он требовательно протянул ведро, и ей пришлось взять его. Кивнув, она направилась на выход, как бы невзначай пошатнувшись, рассыпав содержимое ведра на пол. — Ох, какая я неуклюжая! — с сожалением охнула Ханджи, застыв с пустой ёмкостью. Леви смерил её и беспорядок, который она устроила, таким взглядом, каким взрослые обычно смотрят на ребёнка, сотворившего очередную шалость, привыкшие и смирившиеся. Тяжёлый вздох пронёсся по всей комнате. — Собери всё обратно и делай, наконец, что я тебе сказал. Или это так сложно для тебя? Бестолковая Ханджи, не понимает, что создавая преграды, она никак не ускоряет процесс уборки, задерживая его дольше, чем он мог бы справиться, если бы она смиренно помогала или хотя бы не мешала. Себе же хуже делает. Он не сводил с неё глаз, пока она складывала мятую бумагу обратно и растворялась во мраке коридора, прикрыв дверь ногой. Ненадолго оставшись в одиночестве, он снова вздыхает и протирает подоконник, распахивая окно настежь, впуская ночной воздух. Дышать вроде бы становится легче. Или это оттого, что Ханджи больше не стоит над душой и не смотрит на него? Тучи набежали на прежде звёздный небосвод. Леви вглядывается в черноту, и она словно окутывает его, забирается в самое нутро, в уши, глаза, в нос, ощущается густыми чернилами — так долго он смотрел, выискивая в темноте очертания располагающегося напротив корпуса. Но тихая ночь подобна занавесу из плотной тяжёлой ткани, опустившемуся перед зрителем после долгого представления, скрывая за собой актёров, декорации. Они, наверное, все были актёрами бесконечно долгого спектакля, по-глупому смешного и трагичного. Для кого они играют свои роли? Глаза устают от напряжения. Может, им просто нужно подождать, привыкнуть к этой темноте, и тогда всё станет понятнее, яснее? Тогда он сможет рассмотреть светлые стены, окна, площадку перед входом. Сможет рассмотреть сакральный смысл вечной борьбы гигантов и человечества, смысл всех жертв, что они возложили на алтарь ради призрачной победы подобно древним племенам, что приносили жертвы ради задабривания богов. Кого задабривало человечество, Разведкорпус? От столь обременительных размышлений Леви отвлекли лёгкие шаги. Ханджи вернулась, поставила пустое ведро на место и внимательно посмотрела на сослуживца. — Совсем уж темно стало. Подожди, — она пошла в лабораторию, раздался грохот и недовольное причитание. Выйдя обратно, в одной руке она держала лампу, а другой потирала лоб, морщась. — А ты не могла оставить лампу здесь на такой случай? И что это за грохот был? — Это я стукнулась о полку. Не видно ничего было. — Не удивлён. — Ты на что намекаешь? — воскликнула она, зажигая лампу. Тусклый свет залил кабинет, и на стенах вырисовались дрожащие тени. Леви пожал плечами и начал мыть полы. Странно, но сейчас подходящие слова, чтобы разозлить его, не приходили в голову Ханджи, хотя обычно они всегда находились, выручая её в трудных ситуациях. Она ведь собиралась вывести его из себя бесконечным потоком слов. Что же делать теперь? Позволить ему вымыть пол? Уйти спать, оставив ключи? Она почувствовала, как усталость, накопившаяся за несколько напряжённых дней, разом обрушилась на плечи, склоняя вниз, заставляя веки тяжелеть. И вдруг ей стало смешно: от собственной беспомощности, от того, как невежественны они все, и захотелось расхохотаться, закидывая голову назад и обхватывая себя руками. Или заплакать, опустившись на пол, уткнуться лбом в колени. Не при нём. Ни при ком вообще. Нужно отвлечься. Зоэ подошла к Аккерману, хватаясь за рукоять швабры, тем самым заставляя Леви остановиться. — Давай я займусь этим, — она потянула рукоять на себя. — Нет. Займись чем-нибудь другим, а лучше просто сядь на стул и не мешай, — после того, что она вытворила с мусорным ведром — Леви знал, что бумага была рассыпана специально! — он решил не просить её о помощи, поскорее навести порядок и уйти к себе. Если бы тут не было так грязно! Ханджи казалась решительной. И откуда в ней, неряхе, появилось такое желание? Она дёрнула за рукоять сильнее, а капрал лишь крепче сжал деревяшку, не желая уступать. — Ты и так немало удивил меня своим поздним визитом, а теперь строишь тут из себя командира, хозяина комнаты? Отдай швабру, я хочу помочь! Не думай, что я настолько несамостоятельна, что даже вымыть пол не смогу! Мне нужно отвлечься, понимаешь? — Понимаю, но в этот раз именно я первым решил тут убраться, и раз уж начал, то сделаю всё до конца. О качестве можешь не переживать. Не отвлекай меня. Женщина насмешливо фыркнула. Они вцепились в швабру и перетягивали её каждый к себе, передвигаясь по комнате, натыкаясь на стулья, стол и шкаф с тумбой. Никто не хотел сдаваться в этой маленькой битве, ведь выпустить швабру значило уступить другому, признать своё поражение. Упрямство не давало этого сделать, пусть даже вся эта ситуация была детской. Леви приблизился к входу в лабораторию и, не сводя раздражённого взгляда с Ханджи, одной рукой открыл дверь; затем, всё-таки отцепив Ханджи от швабры, втолкнул её внутрь. Женщина бросилась обратно в надежде повалить противного коротышку на пол или хотя бы хорошенько стукнуть, но услышала щелчок. Замочная скважина. Ключ в ней, так беспечно забытый хозяйкой. — Эй, Аккерман, ты замкнул меня, что ли? В ответ — тишина. Шатенка вздыхает, проводит рукой по растрёпанным волосам и прикасается к дужкам очков, которые едва не слетели несколько минут назад — так она дёрнула головой. Сердце колотится, в висках стучит. Тело сотрясает адреналин. Вокруг темно — лампа осталась в кабинете. Спокойно, Зоэ, приди в себя. Нечего паниковать. По ту сторону двери слышится приглушённый голос: — Да. — «Да»? Просто «да»? Выпусти меня немедленно! — заорала женщина, колотя кулаками дерево. Потом настала очередь ног. — Я не выпущу тебя, пока не успокоишься. Серьёзно. Тебе, правда, лучше отдохнуть. — Я бы уже давно видела десятый сон, если бы нашему многоуважаемому капралу не приспичило убираться в чужом кабинете. И это когда впереди — рабочий день! Цирк какой! — Ханджи аккуратно опустилась на пол, на всякий случай отползла от двери к стене и прислонилась к ней спиной. Молчание снова повисло в воздухе на некоторое время. Сколько времени сейчас? Майор повернула голову в ту сторону, где висели часы, но ничего не увидела. Тучи всё ещё заслоняли Луну и звёзды. Наверняка уже за полночь. — Неправда, ты бы продолжала работать. — Тебе откуда знать? Думаешь, почему в замочной скважине были ключи? Я собиралась всё закрыть и удалиться в свою комнату. Если бы мне не помешали. Нет, правда… Допустим, я поверила в то, что ты убираешь, потому что заботишься о самочувствии окружающих. Не о моём. Но… почему именно поздней ночью? — она хихикнула. — Потому что я знал, что когда заявлюсь сюда, ты будешь против. А если ты ещё и закричишь, то другие могут обратить внимание на это, — Леви отметил, что она, как всегда, болтлива, но не стал упрекать. — Ты всё спланировал, — она не спрашивала — утверждала. — Слушай, у меня тут есть кое-какие догадки насчёт титанов, на основе исследований превращения Эрена. Я билась над ними всё это время, не могла ничего толком сформулировать. Да я и сейчас не уверенна в этих догадках, но они — уже результат, да? Так вот… Её голос полнился тем особым восхищением, которое она испытывала, когда искренне увлекалась чем-то, когда находила новое. Когда её озаряло. Аккерман представил, как щёки этой сумасшедшей покрываются румянцем, как карие глаза блестят. Когда за дверью стало тихо, Леви позвал её по имени, но она не отвечала. Поразмыслив немного, он взял лампу и отворил дверь, заглядывая внутрь. Тусклый свет выхватил из мрака Ханджи, заснувшую в сидячей позе. Голова её склонилась к плечу, чёлка упала на лоб. Выглядела такой уставшей, что Леви задумался, когда она в последний раз нормально спала. Не несколько часов, не на стуле, а как все — в кровати, накрывшись одеялом и прислонившись к подушке. Часто ли ей снятся кошмары? И кто в них, в этих страшных снах, фигурирует? Капрал усмехнулся, ведь если бы спросил об этом напрямую, она бы наверняка указала на него пальцем. Он склонился над ней. Где она прячет ключ от своей спальни? Аккуратно, дабы не разбудить, расстегнул карман на куртке и обнаружил там его. Переложил к себе. Тучи исчезли, и лунный свет теперь падал на пол. Хоть не придётся возиться с освещением. Он затушил лампу и поставил на одну из полок; присел возле майора, которая всё ещё не проснулась; обхватил одной рукой спину, а другую подвёл под сгиб её коленей, и поднялся, прижимая к себе. Конечно, она выше него и нести её будет не очень удобно, но сильнейший воин человечества способен справиться и не с таким. Леви решил сначала отнести Зоэ в её комнату, а потом вернуться обратно и забрать ведро со шваброй. Коридор казался бесконечно долгим, но Леви и не бежал по нему. Как же хорошо, что все остальные давно спят и не видят его! И крики Ханджи не слышали, и то, как он с ней боролся за право вымыть пол. На смех поднимут! Зоэ на его руках даже не дёрнулась, продолжая тихо сопеть. И когда он опустил её на постель — тоже. Снял длинные сапоги со стройных ног, отставил в сторону — чтобы не запачкала постельное бельё, конечно же. Больше ничего с формой делать не стал, лишь убрал очки на прикроватную тумбу, чтобы те случайно не упали куда-нибудь, когда она вздумает пошевелиться во сне. Леви осознал, что опять не смог бросить её одну, хоть эта женщина и была надоедливой и шумной. Почему-то всякий раз, когда она попадала в передряги, а он оказывался неподалёку, он старался прийти на помощь. Леви, удивляясь самому себе, убрал спутанные волосы с её лица. Поддавшись неведомому прежде желанию, едва коснулся губами её щеки, а затем прошептал: — Спокойной ночи, Ханджи. И бесшумно выскользнул в тёмный коридор, оставив ключи от спальни там же, где и очки. Придётся заявиться к ней ещё раз — уборку он так и не завершил.