Пускай луна посветит двум влюбленным жестко.
***
— Варвара Петровна! Сегодня просто ужасающая погода! Дождь с самого утра не прекращается, какой ужас! — Петр Степанович чуть ли не влетел в гостиную, подавая зонт и шинель подошедшему лакею. Он подошел к Варваре Петровне, поцеловав поданную руку, и кивнул с улыбкой Дарье Павловне. Октябрь и правда выдался дождливым, и дождь шел почти всю неделю. Верховенского это впрочем не останавливало, и он слонялся по городу в любые дома. Дел, впрочем говоря, было тоже много, поэтому Петр Степанович уже третий день не заглядывал в Скворешники. Сегодня он все же смог зайти. Варвара Петровна удивилась приходу Петра Степановича, так же как и Дарья Павловна с ней не разделяла мнения. — Петр Степанович, а кто же в такую погоду ходит? Дома лучше всего сидеть. Вы почему не дома, заболеете ведь еще. — У меня дел очень много, дома совсем некогда сидеть! Вот почему-с и не заходил к вам все эти дни, Николай Всеволодович опять в кабинете сидит, все своих бабочек изучает? — Он ради приличия присел напротив Варвары Петровной, хотя бы немного поговорить с хозяйкой дома, лицо ее после упоминания сына, показала печаль. — Не до бабочек сейчас.. Николай Всеволодович давеча заболел. Температура, лихорадит. В комнату совсем не пускает! Вчера умоляла его, впустить врача, чтобы осмотрел его и лекарства хоть какие-нибудь принял. Он согласился, чему я была рада, но тут же отказался от всего, выгонял из комнаты всех. Ох не знаю, что делать! Не слушает никого, все боюсь за него! — Варвара Петровна еле сдерживала слезы от бессилия. Даша тут же заметив это начала ее успокаивать, хотя на ее лице тоже была видна грусть. — Ох! Что же вы раньше не сказали! Написали бы мне, я тут же бы примчался. Я уверен, он впустит меня, не сомневайтесь. — Я на все согласна уже, попытайтесь хоть вы, Петр Степанович, образумить его. Я очень сильно переживаю за Nicolas, дня спокойствия не могу найти, вдруг ему хуже станет, а я и не знаю? Сходите к нему! Давайте я вас провожу. — Начала она подниматься с кресла, но Петр Степанович вскочил и начал останавливать ее. — Варвара Петровна, не переживайте, давайте я сам! Я все сам. Впустит он меня, в этом не сомневайтесь. — Варвара Петровна взглянула на него и кивнула, садясь на свое место. Верховенский улыбнулся и тут же пошел к комнате Николая, пока Варвара Петровна начала говорить с Дашей. Слугам он запретил оповещать о нем, и постучав в комнату, не дождавшись ответа, зашел в нее. Ставрогин и правда лежал в кровати, с болезненным румянцем на белоснежной коже. Вид был болезненный, волосы прилипли ко лбу из-за пота. На вид можно было подумать, что он спал, но на самом деле просто закрыл глаза, слушая за происходящим. Он давно услышал голос Петра Степановича. Верховенский с сожалением и удивлением посмотрел на Николая. Он сначала не поверил словам Варвары Петровной, и подумал, что Николай просто опять закрылся от всех, сказав матери, что бы его не беспокоили, а бедная мать напридумывала себе остальное, но когда увидят всю картину воочию, был удивлен. Он тихо прошел к кровати, не смея будить Ставрогина, и рассматривал лицо. Николай почувствовал этот взгляд. — Петр Степанович, не надо меня осматривать как картину какую-либо, я не сплю. — на этих словах Верховенский вздрогнул от неожиданности. — Что же вы, Николай Всеволодович, болеете и не лечитесь? Ваша матушка беспокоится о вас, а вы так с ней обращаетесь, совсем не беспокоитесь о ней, а она о вас очень. — Ставрогин скривил губы, и приоткрыл немного глаза. — Если вы пришли мне читать ненужные нравоучения, то прошу вон из моей комнаты, я вас сюда не приглашал. Не думайте, если я болею, я вас не смогу вышвырнуть из моей комнаты. — Николай и правда раздражался приходом Верховенского, но был и не против хоть какой-то компании. Петр Степанович тут же замахал руками и с улыбкой на губах присел на кресло, которое почему-то стояло рядом с кроватью. Возможно, Варвара Петровна садилась рядом с сыном. — Ну что вы, Ставрогин, сразу в таком тоне? Я же тоже волнуюсь за вас! И так же беспокоюсь как и ваша maman. Не стоит меня выгонять. Я вот к вам пришел, через такую ужасную погоду, рассказать много новостей! А вы тут оказывается болеете.. Не переживайте, из-за вашего состояния, я не буду наскучивать вас, вам и так вижу худо и без меня. Почему же вы не впускаете ни врачей, и матушку свою выгоняете? — Все же Петр Степанович и правда немного но волновался за Ставрогина, и наблюдая своими глазами, на его болезненный вид, даже не стал рассказывать новые сплетни по городу, и новости (хотя желание было огромное, но он смог его утихомирить). Николай Всеволодович взглянул на окно, небо заволокло тучами, дождь бил в окна. Окно было закрыто, Варвара Петровна заходила и закрывала его, но раскаты грома слышались в дали. За все эти три дня, за которых он успел заболеть, ему и правда было грустно, даже как-то тоскливо. Возможно осень так давит? Неизвестно. Общение матери, Шатовой, или тех же слуг и прочее и прочее, надоели ему. Как бы Ставрогин не хотел признавать себе, но визит Петра Степановича его немного обрадовал. Он задавался вопросами, почему три дня он не появлялся в Скворешниках, но эти мысли тут же отгонял. Он взглянул на Верховенского. Тот сиял своей улыбкой, но Ставрогин знал, что она не настоящая. Он давно видел на сквозь Верховенского. Он знал, что все это его маски. Давно Николай ему не верил, не доверял. Верховенский много скрывает, он это видел. Одет он был как всегда с иголочки, в костюме, в перчатках, маленькая бабочка красовалось на его шее. Волосы правда были немного мокрыми и еще больше стали кудрявыми. — Мне все надоело. Просто хочется отдохнуть. — все же он ответил на вопрос, после минутного молчания. — А вы зашли только рассказать про все эти сплетни, или же по делу? — скучающим взглядом он продолжил изучать Верховенского. — Еще хотел увидеть вас, как никак не виделись три дня, за это дико извиняюсь! Сами понимаете, дел невпроворот, даже в такую погоду. Если люди сидят по домам, я конечно же к ним хожу. У наших все прекрасно, только вас к сожелению не хватает-с... А вы как себя чувствуете сейчас? — Терпимо. — Ну что вы, Николай Всеволодович! Ну нельзя терпеть когда болеете! Я сейчас же позову лекаря, он вас осмотрит, вы выпьете может каких-то лекарств, а так же чай нужен. — Петр Степанович, если я матери родной отказываю даже входить в комнату, думаете я вам разрешу хозяйничать тут, и ухаживать за мной? — презрительно посмотрел Николай на него и чуть ли не прорычал последние слова. — Вот именно! Вы уже всех людей тут запугали, вот они и боятся вас. А когда тема касается здоровья человека, тут никакие отговорки не нужны. Умереть хочется в таком ужасном виде, от какой-то болезни? — ухмыльнулся он, — если так, то пожалуйста! Какой же позор будет для вашей матери, и для вас. — Николай только глядел свирепо на Верховенского, но молчал. Петр Степанович довольно улыбнулся, и позвал лакея, чтобы тот послал за лекарем, а так же принес горячий чай для Николая, и не впускал больше никого. Все же если ему некомфортно так, то он настаивать не будет. Варвара Петровна узнав, что в комнату позвали лекаря, тут же обрадовалиось, что Петру Степановичу все же удалось образумить Николя, Даша тоже обрадовалась, но немой вопрос летал в воздухе. «Почему именно Петру Степановичу он разрешил и позвать лекаря и подать чаю, а Варваре Петровне или мне — нет?» — эти мысли и появились в голове Шатовой, но она быстро их отогнала, поспешив за Варварой Петровной к комнате Николая Всеволодовича. Но их остановил лакей, и сказал, что Николай Всеволодович не хочет больше никого принимать, и чтобы его больше никто не беспокоил. Ставрогина возмутилась этим, но Дарья ее успокоила тем, что так Николаю Всеволодовичу станет легче, и повела ее обратно в гостиную, ждать известий. Верховенский специально сказал лакею, что бы именно от лица Ставрогина были произнесенные его слова, т.к с Николаем уж точно никто спорить не будет. Лекарь пришел быстро, и поприветствовал обоих, тут же начал осмотр. Ставрогин не сопротивлялся и все делал, как ему велели. Петр Степанович вышел из комнаты, ради приличия, и стал ждать, когда выйдет лекарь. В коридоре появилась Даша, которая решила тоже узнать о состоянии Николая по поручению Варвары Петровной. Заметив Петра Степановича, она немного нахмурилась, но не показывала это. Шатова подошла к Верховенскому. Тот не хотел ее видеть, но ему пришлось натянуть улыбку и побеседовать с ней. Убежать он от нее к его сожелению, не сможет. — Петр Степанович, как состояние Николая Всеволодовича? — На вид он и правда ужасно болен, сейчас доктор в покоях, осматривает. Как только выйдет, узнаем чем же Ставрогин болен. А вы как я понял, пришли справиться со здоровьем Николая Всеволодовича, по поручению Варвары Петровны? — Все верно. Сами понимаете, она очень беспокоится о его состоянии, послала меня узнать об этом. — она сделала невинный взгляд, — а почему же вас, Николай Всеволодович не прогнал, и разрешил впустить лекаря в покои? — Она решила сразу спросить на прямую, интерес поглощал ее внутри. Верховенскому не понравился этот вопрос, но он предчувствовал его. Он сделал страдальческое лицо и сложил руки в замок на груди. — Было очень сложно.. Ставрогин хотел меня выгнать чуть ли не за шиворот, но все же я настоял на своем. Понимаю, что Варвара Петровна очень беспокоится за Nicolas, и ради нее сделал все возможное. Все же он согласился, чему я был рад. Но впустить больше никого не захотел. — Дарья Павловна слушала внимательно, с чуть заметным беспокойством. В душе все же она благодарна Верховенскому, что тот уговорил. Она хотела что-то сказать, но вышел лекарь, чему Петр Степанович очень был благодарен, не хотел продолжать больше этот диалог. Петр Степанович с Дарьей Павловной подошли к доктору, и Верховенский тут же начал сыпать вопросами. — Похоже на обычную простуду, возможно в более сложной форме, высокая температура, головная боль сильная, поэтому прошу не сильно беспокоить Николая Всеволодовича. Большая слабость. Сейчас Николай Всеволодович выпил лекарство, его принимать каждый день утром и вечером. В обед давать вот это лекарство, — он дал флакон с жидкостью, — его нужно добавлять в еду в обед, или же в чай, воду. И еще, постарайтесь сделать так, чтобы Николай Всеволодович не голодал, а хоть немного но ел. — Верховенский с Шатовой быстро закивали, и лекарь сделав поклон, ушел. Подошел лакей с чашкой чая для Николая Всеволодовича. Дарья сделав поклон, удалилась к Варваре Петровне, рассказать все о Николае. Петр Степанович зашел в комнату с лакеем, тот долго не задерживался, и поставив чашку на тумбу, ушел, пожелав Николая Всеволодовичу скорейшего выздоровления. Петр Степанович присел в кресло, и посмотрел на Ставрогина. Он был еще больше хмурым из-за визита лекаря. Николай смотрел в потолок не обращая внимания ни на чай, ни на Верховенского. — Николай Всеволодович, ну вы так и будете хмуриться? Попейте чая, прошу вас! Вам надо пить горячего, вам станет легче! — все уговаривал Петр Степанович. Николай перевел взгляд на него, смотрел ему в глаза и молчал. Верховенский только хлопал глазами, и смотрел умоляюще на него. Все же Ставрогин вздохнул, и присел на кровать, взяв чашку чая и аккуратно отпил от нее. Петр Степанович тут же улыбнулся, и встав с кресла пересел на кровать к Николаю, предлагая как бы свою помощь. Ставрогин лишь только отвернулся чуть-чуть, чтобы показать, что ему не нужна помощь, Петр Степанович все же настаивал на своем, но не смог переубедить, и отсел опять на кресло, глядя на Николая.***
После того, как Ставрогин попил чай, он обратно лег, а Петр Степанович заботливо поправил подушку, и с добродушной улыбкой спросил про его самочувствие, а так же не хочет ли Николай Всеволодович чего-нибудь еще. Ставрогин лишь отказался, хмуро смотря на Верховенского. Он думал, что все это неспроста делается, он был уверен, что Петр Степанович непременно, что-то хочет от него, и с недоверием глядел на него. Как странно это не звучало, но в душе, Верховенский хотел помочь, позаботиться о Ставрогине, без всякого сарказма. Он не понимал это чувство, но так же быстро отгонял его, продолжая думать о том, чтобы переменить Николая полностью на свою сторону, а так же, чтобы он ему доверял. Дождь уже стих, но продолжал стучать в окна. На улице уже заметно потемнело. Верховенский просидел до вечера у Николая, не отходя от него ни на шаг, говоря с ним обо всех новостях, и пр., пр,. Варвара Петровна была почти спокойна, так как доверяла Pierre, и была рада, что Николай сейчас проводит время с ним. Даша была не спокойна, так и поглядывала на комнату Ставрогина, иногда слыша тихие, но восторженные слова Петра Степановича, и лишь изредка слыша ответы на них. Петр Степанович понимал, что Николаю нужен был отдых, поэтому решил его оставить в покое, и вернуться уже завтра. — Ну Ставрогин, засиделся я у вас. Вам нужен покой, поэтому я вас оставляю, но не переживайте, завтра еще вернусь! — растянул он губы в улыбке, — а я вас прошу, не расстраивайте вашу матушку, она и правда за вас сильно беспокоится. Выпивайте все лекарства, что вам дают, а так же ешьте побольше. — Николай Всеволодович, хоть и в начале был против компании Верховенского, позже привык к ней, и даже иногда и правда смеялся на какие-то смешные моменты, происходящие в городе. — Петр Степанович, я буду делать то, что хочу. — вернул свой холодный взгляд на Верховенского, заметив, что после этих слов, что-то в его лице изменилось. Но он лишь взглянул на него, и кивнул. — Конечно.. Но все же прошу вас, сделайте это. Доброй ночи вам, Николай Всеволодович. — И вам, Петр Степанович. На этих словах, Верховенский удалился из комнаты Ставрогина. Лакей оповестил его, что Варвара Петровна уже готовилась ко сну, поэтому он лишь сказал, что ей передать по поводу Николая, и надев шинель с шляпой, побежал к карете, и поехал домой.***
После ухода Верховенского, Ставрогин поднялся с постели и подошел к окну. Он заметил быстро удаляющий силуэт, скрывшись в карете. Ставрогин прошел к столу, и присел на стул. Головная боль отдавалась в висках, и тело было ватное. Температура спала, но не прошла окончательно. К вечеру еще заходил лакей пока еще Петр Степанович был у него в комнате, по поручению Варвары Петровны, он выпил все лекарства, под пристальным взглядом Верховенского. Сейчас Ставрогин сидел взявшись за голову, смотря в одну точку, размышляя о произошедшем за этот день. В глубине души, он был и правда благодарен Верховенскому, но не понимал к чему все это? Он продолжал думать, что все это будет не зря, и Петр Степанович просто потом использует его для чего-то, а он этого никак не хотел. С этими мыслями, он вернулся в постель и уснул неспокойным сном.***
Доехав, Верховенский так же размышлял о сегодняшнем. Пройдя в свою комнату, он зажег свечи, снял перчатки, пиджак с бабочкой, и расстегнул две верхние пуговицы рубашки, присел на диван схватившись за волосы, продолжал летать в своих мыслях. Все свои маски можно отбросить, он теперь один, и не надо не перед кем играть разные роли. В доме было тихо. За стеной жила одна старушка, но ее сейчас слышно не было. Возможно спит, а возможно ушла куда-то. Петр думал о Ставрогине. Все он отгонял мысли о нем, но они продолжали возвращаться, тем мучая Верховенского. Почему он стал больше о нем переживать? Ну конечно же ради своей выгоды. Наверное.. Он не хотел оставлять Николая Всеволодовича ни на минуту, и его это в какой-то степени даже пугало. Сегодня сидя со Ставрогиным, забоятсь о нем, он чувствовал внутри развивающее тепло по сердцу. Смотря как он выводил на смех (искренний!) Николая, было очень... Приятно? Неизвестно. Pierre взглянул в окно, дождь опять усилился. На завтра у него много запланировано планов, но он собирается их всех отменить. Почему? Он и сам не знает, но хочет весь день провести с Николаем. Если его выгонят — он поймет и уйдет, но очень надеялся, что его не прогонят. Верховенский переоделся в ночную рубашку и штаны, лег на кровать и новый поток мыслей обрушился на него. Только ближе к утру, он смог уснуть спокойным сном. Проспал он всего три-четыре часа от силы.***
Так он и продолжал на протяжении трех дней ходить в Скворешники, и сидел со Ставрогиным с утра но позднего вечера, чем удивлял не только Николая, но а так же Варвару Петровну и Дашу. Все эти дни, он ходил именно к Николаю, отменив все свои дела. Многие люди удивлялись тем, что Верховенский к ним ни разу не заходил. Ставрогину на шестой день болезни, стало намного хуже. Этим он напугал не только Варвару Петровну, но так же Петра Степановича, который места не находил, после того как ушел. Он порывался остаться, и просидеть хоть всю ночь около Николая, но понимал, это уже слишком. Ставрогина удивляло, что Петр Степанович заходил только к нему. Однажды после Верховенского, пришел Маврикий Николаевич (к удивлению Николая), рассказав, что Лизавета Николаевна передает скорейшего выздоровления, а так же рассказал, что Петр Степанович совсем пропал у всех на виду. Его видят только утром, могут остановить пообщаться, но тот сразу извиняется и убегает от них. Ставрогина это очень поразило. На вид, Верховенский стал хуже. Темные заметные круги под глазами, вероятно всего от недосыпа, одежда иногда помята, или волосы не так идеально уложены. Николай думал, что весь день, Петр Степанович тратит время на него, а к ночи своими делами занимается, но следом идет вопрос, зачем же он так жертвует собой, ради него? За эти три дня, Ставрогин почти увидел настоящего Петра, без всяких масок и так далее, чем за несколько лет их знакомства. Ведь даже дружбой можно было это не назвать. Но сейчас, это уже точно не просто обычные знакомые. Ставрогину за эти три дня, Верховенский не надоел, что так же удивляло его. В обществе Петра Степановича было комфортно. Сейчас, разговоры шли не о глупых сплетнях города, и неинтересных ситуациях, а обычные разговоры, воспоминания из столицы или Швейцарии. Такие разговоры и правда были комфортные, поэтому Николай Всеволодович, когда к нему кто-то приходил, просто не приглашал их. Он находился исключительно в общении Петра Степановича, и главное, ему было хорошо за это время. Он начал замечать, что Верховенский искренне начал улыбаться при нем, беспокоится если с Николаем что-нибудь случится, искренне смеялся, если диалог зашел в смешные воспоминания и т.д. Один вид лица Петра, радовал Ставрогина. Так же он заметил, что иногда не вслушивался в разговор, а просто слушал голос, и внутри становилось спокойно. Он совсем теперь не пожалел, что заболел. Варвара Петровна, по утрам до прихода Петра Степановича, спрашивала Nicolas, почему же Верховенский сидит постоянно в комнате у него, и до вечера почти не выходит от туда. Николай лишь только молчал, давая понять, что либо он не знает, либо не хочет говорить об этом. На шестой день болезни, когда ему стало хуже, он увидел страх, настоящий страх за себя в глазах Петра Степановича. Это была не маска, он отчетливо видел переживание в этих серо-голубых омутах. И от этого на душе стало теплее. В первый раз с ним такое. Ставрогину честно было наплевать, на переживание Даши, или Лизаветы Николаевны. Он не знал, почему ему было важно именно переживание Петра Степановича. На этот вопрос он не смог найти ответ, а когда Верховенский уходил, по просьбе лекаря, он увидел в его лице глубокую печаль, и Ставрогину просто хотелось встать и быстро его догнать, чтобы тот никуда не уходил, и наплевать на просьбу доктора, в этот момент, ему и правда было важно, чтобы Петр был рядом, и не беспокоился за него. Но он не смог, из-за сильной головной боли и ломоте в теле. После того, как доктор оставил Николая в покое, тот еще долго смотрел в потолок, размышляя обо всем, что с ним происходило. И когда осознание пришло, он испугался ее, но он был точен как никогда. Он и правда полюбил по настоящему человека. И это не Дарья Павловна или Лизавета Николаевна. И даже не Марья Тимофеевна, и вообще любая девушка, с которой он когда-либо общался. Это был всего напросто Петр Степанович Верховенский.***
После вчерашнего события, Петр Степанович на утро почти бежал в Скворешники, не обращала внимания ни на кого. Все три дня он и так плохо спал, не высыпаясь, сегодня же он практически не спал. Он не понимал этого чувства, он вообще не понимал, что с ним происходит. Верховенский не знал, почему начал так переживать за Ставрогина. Ходил он исключительно к нему, мысли все были заняты им. Видя его, сердце начинало быстро биться, и все переживания могли сразу уйти. Он не мог понять этого чувства. Вбегая в Скворешники, о его приходе уже не упоминали, Варвара Петровна была уверена вчера, что Петр Степанович придет, поэтому по утрам они практически не встречались. На улице была пасмурная погода, сегодня на много холоднее чем вчера. Подавая лакею шинель, шляпу и зонт, он пошел быстрым шагом к комнате Ставрогина. На пути ему встретилась Даша, только вышедшая из комнаты. Лицо было тоскливым, и можно было сказать, что сейчас она заплачет. Петр Степанович тут же остановился. В голову пришли мысли, что что-то случилось с Николаем Всеволодовичем, поэтому он тут же двинулся к ней. — Дарья Павловна! Добрейшего утра вам, что с вами? Вы очень бледны. — Даша сначало и не заметила его и вздрогнула от неожиданности. Вместо грусти на ее лице появилось раздражение. Она опустила глаза в пол и сказав под нос: «Ничего, мне надо идти» убежала. Верховенский с недоумением посмотрел на нее, и зашел в комнату к Николаю. Тот, что очень удивило Петра Степановича, сидел за своим столом, изучая какие-то газеты, и был очень серьёзен. Болезненная бледность никуда не ушла с его лица, но он все равно сидел, а не лежал, как говорил ему врач. Почему же Даша вышла в таком настроении? Пару слов об этом. Дарья Павловна заходила к Николаю Всеволодовичу, справиться о его здоровье, и поговорить как раз про Петра Степановича. Так же, она заметила, что Николай стал к ней холоден, и тоже хотела задать вопрос по поводу этого. Сначала она спросила: «Почему Петр Степанович, ходит сюда каждый день, не уходя до самого вечера?», Ставрогин лишь устало вздохнул, и просто сказал, что он не знает. Про второй вопрос он ей сказал, что больше не желает никаких отношений с ней, только дружеские. Лучше всего — Даше найти кого-нибудь другого, и просто отпустить Ставрогина. Она понимала — что что-то доказывать или говорить, просто нет смысла, и лишь тихое «хорошо» и она вышла из кабинеты, готовая была заплакать. На встречу идущий Петр Степанович только ухудшил ей настроение. Николай Всеволодович с утра хоть и чувствовал себя не так хорошо, но намного лучше после вчерашнего. Он решил заняться бабочками, а так же остальными бумагами, которые скопились у него за этот промежуток времени. Разговор с Шатовой вышел душевно тяжелым, поэтому на лице была глубокая задумчивость, а так же усталость. Когда Петр Степанович вошел в кабинет, все мысли тут же испарились. Круги стали темнее под глазами, а сами глаза были уставшие, но улыбка (что самое главное!) была искренняя. В один момент, Ставрогину стало стыдно за себя, то что Верховенский каждый день ходил к нему, и видимо ночью плохо спал, а он не мог ничего с этим сделать. Он долго думал над своей влюбленности. Конечно, мысли были и по поводу, что это возможно обычная привязанность, или что-то наподобие этого. Как игра. Как происходило с той же Лизой, Дашей или Лебядкиной. Но внутренний голос твердил, это не игра. Да, он боялся этого, правда. Внутренне говорил про себя, что это неправильно, это невозможно, но потом же понимал, что ничего не может с этим поделать. Смотря на такие усталые глаза напротив, побледневшую кожу, волосы, выбивающие из своеобразной укладки, он хотел положил весь мир к ногам их хозяина. Ему было без разницы на свою гордость, он мог прямо сейчас упасть на колени, целовать руки и ноги, просить прощения. За что? За все. За все что он сделал, за то что что-то не такое сказал, да даже за презрительный взгляд. Он был и правда готов к этому. Выйдя из этих мыслей, он обнаружил обеспокоенное лицо Верховенского, который звал его, но тот по видимому только смотрел в глаза напротив. Верховенского это ситуация до жути напугала, он подумал, что Шатова не зря вышла чуть ли не в слезах, и со Ставрогиным что-то не так. Он видел пронзительный взгляд (это было и не презрения, и не чего-нибудь плохого, Петр Степанович и сам не понимал, что значил этот взгляд) в его сторону, и даже смутился этому. — Ставрогин!.. С вами все хорошо? Почему вы не в постели? Вы меня слышите? — продолжал повторять эти слова Верховенский. — Верховенский.. Извините пожалуйста, я задумался. — он потер переносицу, и посмотрел опять в глаза напротив. — Вы я вижу, плохо спите? —Петр Степанович опешил от такого резкого вопроса. — Да... В последнее время сны ужасные снятся, вот-с и не сплю.. А вы почему не в постели? Вам же вчера было плохо! — Сегодня мне намного лучше. Не переживайте. Решил заняться делами, которые скапливались во время болезни. — Все же лучше вам бы вернуться в кровать. Врач сказал, что это небезопасно, и вам бы лучше полностью закончить все лечение. — Петр Степанович, я вот за вас переживаю, не высыпаетесь совсем, кроме меня вы никуда не заходите, ни с кем не общаетесь. С вами точно все хорошо? — Николай и правда переживал, и в голосе не звучало никакого сарказма. Это Петра Степановича очень и поразило. Он только присел напротив Ставрогина и разглядывал, что было на столе, но главное не в лицо собеседнику. — Не переживайте вы так... Все хорошо. А если меня и не видят, то это не надолго! У меня пока планов нет, да и желания в основном мало, наверное из-за осени. — врал открыто Верховенский. Николай Всеволодович это понял, хотел ему сказать про это, но его резко перебили. — А почему Шатова выбежала от вас, чуть ли не в слезах? Вы что-то ей сделали? — Возможно. Но это уже ее личные дела, меня они никак не касаются. — Он не стал ничего говорить, смысла в этом попросту нету. Петр Степанович лишь покивал, и предложил выпить чаю и побеседовать, на что Николай Всеволодович с удовольствием согласился.***
Почти до самого вечера они разговаривали ни о чем. Оба чувствовали себя в комфортной обстановке. Только один раз прерывала беседу, зашедшая Варвара Петровна, справиться о здоровье сына, и поздороваться с Петром Степновичом. Верховенский сам не замечал, как откидывал все свои маски, и вел приятные беседы с Николаем. Никакой революции, никаких убийств и т.д. И ему было и правда тепло на душе, рядом с Николаем. В какие-то моменты пульс учащался, и он почти стыдливо уводил глаза к окну, смотря на неспокойную погоду. Он не хотел знать, почему он так чувствует себя рядом с Николаем, и просто хотел наслаждаться этим моментом. Ставрогин так же делил это чувство с ним. Он видел, как глаза блестели искренним счастьем, а смех звучал не фальшиво. Как бледно-розовые, тонкие губы складывались в улыбке, или смотря как руки перебирают те же снявшиеся перчатки (чему Ставрогин был рад. Верховенскому и правда шло без перчаток). Ох эти руки... Он был готов целовать каждый миллиметр их. Эти руки были намного прекраснее чем любая бабочка в его коллекции. Иногда на бледных щеках виднелся еле заметный румянец, чему Ставрогин лишь только мягко улыбался. Он понимал, что он полюбил этого человека полностью, и без никаких но. Он хотел, он молил Бога быть рядом с этим человеком. Все же он решился. Пока Верховенский что-то рассказывал, и по улыбке на губах, можно понять что-то возможно смешное, Ставрогин решил его перебить. — Петр Степанович.. — Да? Что-то случилось? —улыбка медленно пропадала с лица. — Да. Вы случились. — Николай встал и подошел к окну, смотря на капающий дождь по листьям деревьев. Верховенский ничего не понял, но смотрел почти с шоком на него. — В каком смысле, я? — В прямом. Петр Степанович, — он повернулся к нему и посмотрел в напуганные, непонимающие глаза. — я больше не могу молчать. Je vous aime. Et ce n'est pas une blague. Петр Степанович, я убит вами, вы можете делать все, что пожелаете со мной. Не нужна мне ни Шатова, ни Лизавета Николаевна, ни Марья Тимофеевна. Вы мне нужны. — глаза его горели болью, и тем временем счастьем. Он начал расхаживать по комнате, не обращая внимания на Петра, — Да, вы можете не верить моим словам, но я сам не понимаю, что вы сделали со мной.. Я никогда ни в кого не был так влюблен, как в вас... О! И это не шутки!.. Петр Степанович, вы мне надобны. Ваш голос, ваши глаза, ваша улыбка, вы весь меня сводите сума. Простите.. Простите меня пожалуйста, за то, как я к вам относился. За каждое действие, слово, взгляд, простите меня, молю вас.. Сейчас мне глубоко наплевать на свою гордость, вы что-то попросите, я прямо сейчас это сделаю..! — он выдохнул. Глаза уже намокли от внезапных появившихся слез. Он посмотрел на широко распахнутые глаза напротив. — Если это окажется не взаимно.. Я прямо сейчас, прямо сейчас уеду в другой город, страну, и вы меня больше никогда не увидите. Я уверен, никакого человека я больше так не полюблю как вас! Мои слова могут и звучать не правдой, вы можете мне не верить, и я не в коем случае не буду вас винить в этом, на вашем месте — я бы тоже не поверил моим словам. Но я не могу ничего сделать со своим сердцем. Оно глупое, как и я.. За это лишь я хочу искренне просить прощения. Но оно выбрало вас. И сильно полюбило. Je vous aime. J'aime jusqu'à la Dernière seconde de ma vie.. — Эти слова он уже прошептал, глядя на лицо Верховенского. Сердца у обоих быстро стучали, а на лице Петра Степановича отразилось не только смущение но и боль. Огромная боль. Он быстро захлопал глазами, и пытался что-то сказать, но не мог. Лишь только взглянув расширенными глазами, полными слез, детским взглядом, он выбежал из комнаты. Ставрогин с минуты стоял в полном шоке. Он ничего не понимал. В том взгляде читался огромный испуг с болью, и он не понимал, почему? Варвара Петровна увидела быстро убегавшего Петра Степановича, который даже забыв про свою одежду, выбежал из дома в дождь, быстро к карете. Та звала его, не получая никакого ответа. Она вошла в комнату к Nicolas, и спрашивала, что случилось. Но тот лишь потерянным взглядом смотрел на нее, и тоже выбежал из дому. Варвара Петровна, только лишь побежала за ним следом, но не догнала, увидев, как фигура, быстро удалилась в вечерней темноте. Даша видя всю эту ситуацию, так же ничего не понимала, и только тут же подбежав к Ставрогиной, быстро начала успокаивать ее.***
Верховенский приехав домой, тут же заперся в комнате. Старушка, которая жила по соседству, видела его, но тот никак не обратил на нее внимания, и из-за этого она начала волноваться. Петра Степановича она знала хорошо, и знала, что это не было на него похоже, она только вздохнула, и со скрипящим сердцем, продолжила свой путь на улицу. Петр Степанович как только захлопнул дверь, скатился по ней вниз, обхватил руками колени и прижался к ним лицом, беззвучно рыдая. Почему он не ответил взаимностью, ведь можно было подумать, что все взаимно? Да, это так. Но он сам не хотел признавать себе, что это влюбленность. Он боялся этого слова. Для него не было понятия любить кого-то, или быть любимым. Он мог сказать Ставрогину да даже самое тихое "да", но не все так просто. Верховенский боялся разочароваться. Он боялся доверить свое сердце кому-либо, что бы его вернули еще больше сломленным. Все это еще началось с детства, он не знал, что такое любовь. Он много раз замечал, когда в церковь ходил с тетушками, двое влюбленных людей, ему было очень интересно знать, а что такое любовь? Он не мог понять этого слова, т.к. его тетки не любили его, даже отец родной не любил, и если маленький Петруша этого не понимал, то когда он стал постарше, он понял это, и сильно разочаровался. Его сердце уже тогда было разбито, но окончательно оно разбилось, когда лет в четырнадцать-пятнадцать он влюбился в одну девушку. Он был безумно влюблен в нее, его сердце просто расцвело, он почувствовал себя живым. Эта девушка даже ответила ему взаимностью! Но сказка продлилась недолго. Вместе они пробыли два месяца от силы, но эти два месяца для Петра были просто сказкой, пока однажды она не встретила юношу, у которого было достаточно денег и прекрасный статус, чем у Петра. Глупо, но это суровая правда, девушка тут же умчалась в руки ему, забыв совсем про Верховенского, а тот в свою очередь только сильнее разочаровался. Тетки замечали его настроение, и лишь говорили, что ему это уроком, любви нет. Тогда он и пообещал себе, что никогда больше не будет доверять свое сердце кому-либо, чтобы еще больше не разочароваться. Он понимал, если еще раз его разочаруют, он просто сломается, и эта мысль его сильно пугала. Он полюбил Ставрогина, и не мог ответить взаимностью из-за этого. Петр никому не доверял, даже себе. Видя, как Ставрогин разбивал сердца других девушек, его это пугало. Остается лишь один вариант, и это самому уезжать из города, хоть в другую страну, но забыть все, что тут было. На этой мысли, слезы еще больше потекли из глаз. Он ненавидел сейчас всех. И Ставрогина, за то, что тот ответил взаимностью, и теток, которые только говорили ему, что любовь это ужасно, своего отца, за то, что тот как от не нужной куклы избавился, а сейчас твердит, что все эти годы страдал и любил его. Но в первую очередь он ненавидел себя. За эту слабость и слезы, за свою такую детскую, наивную влюбленность, за такое поведение. В окно продолжал бить сильный дождь, а в ночной темноте комнаты, раздавались лишь всхлипывания, разбитого, на тысячи осколков, сердца.***
Ставрогин бежал по темным улицам города к дому Верховенского. Он помнил, как однажды гостил там, и помнил адрес, и не смотря, что тот был в легкой одежде, он бежал в дождь. Он не понимал, что произошло, он не верил, что ему отказали, и это не из-за того, что как вообще ему могут отказать? Нет. Он отчетливо видел взаимность, но ей что-то препятствовало, и он хотел разобраться с этим. Пробегая по улице, где как раз жил Верховенский, его окликнули. Он повернулся, и увидел знакомую старушку, которая как раз звала его. Ставрогин помнил, что эта старушка, Катерина Прокофьевна, жила как раз по соседству с Петром, и он быстро к ней подбежал. — Ба! Николай Всеволодович! Боже мой, что же вы вышли в таком виде в такую погоду, да и в таком состоянии!? — Катерина Прокофьевна, сейчас это не важно. Вы видели Петра Степановича? — тяжело говорил он. — Видела-с. Сам на себя не похож, зову-зову, а он не откликается! Пробежал мимо, и захлопнул дверьми. А двери то у нас плохие, еле на петлях стоят-с. — Так значит он дома сейчас? — Дак я и говорю, что да. Что с ним произошло, сама не понимаю. На него это ой как не похоже-с. Так а вы куда, господин Ставрогин?! — она уже кричала ему вслед, так как тот тут же побежал к дому Верховенского. Та только плюнула, и пошла дальше. Ставрогин добежал до дома, и быстро зашел внутрь, искал дверь. Найдя ее, он тихо постучал. В комнате была мертвая тишина. — Петр Степанович.. — тихо, почти прошептал Ставрогин. Верховенский лишь только закрыл себе рот рукой, сидя не подвижно и тихо. Голос продолжал звучать. — Петр Степанович, пожалуйста откройте дверь. Я вижу, что что-то случилось, я не могу понять лишь что? Вы не поверили моим словам? Я не удивлюсь этому. Я не знаю, как доказать мне свою любовь вам, я могу лишь поклясться, что не поступлю с вами как с любыми другими девушками, с которыми у меня были связи. Я понимаю, что вы не любая обычная девушка, которой можно просто разбить сердце, вы совсем другой. Я никогда не посмею вас разочаровать в чем-то, я просто себя убью, если не сдержу свою клятву. Для меня есть понятие, что такое любовь, и я понимаю как тяжело, когда ты любишь человека всем сердцем, тебе просто отказывают. Я это прекрасно знаю. — он оперся лбом об дверь, — Pierre... Я вас не разочарую, я вам обещаю.. Петр Степанович слушал все внимательно. Слезы уже перестали течь, только плечи иногда передергивало. Он встал на дрожащих ногах, обдумывая все. Сейчас, он может совершить глубокую ошибку, он рискует этим. Но он верит. Он правда верит в эти слова, он доверяет. Аккуратно открывать дверь, он взглянул на всего мокрого Ставрогина. Глаза были тоже красные, это тоже удивило Петра. Он открыл полностью дверь, смотря молча на Николая. Тот обрадовался, что ему все же открыли дверь, и смотрел на красные от слез глаза. Верховенский быстро выглянул, нет ли никого в коридоре, и быстро втянул Ставрогина в комнату, закрывая ее смотря на Николая. — Пообещайте. Пообещайте мне, что вы меня не бросите, вы не шутите, или что нибудь в этом роде. Я не хочу разочаровываться, я не хочу этого. Я жил не зная, что такое любовь, и много раз видел только одно разочарование!.. Мне сложно довериться человеку, даже сейчас я не могу точно поверить вашим словам. Я вас и правда полюбил, и хочу чтобы все было хорошо.. — эти слова звучали до такой степени по детски, наивно, что у Николая сердце готово было разбиться. Он продолжил. — Да, я боюсь. Я очень сильно боюсь, что меня сломают, вы это понимаете? Мне сложно доверять словам. — глаза опять намокли от поступающих слез. — пообещайте мне, прошу вас... — Я вам обещаю. Я обещаю, что никогда, слышите? Никогда не разочарую вас. Я готов упасть на колени, повторять обещание вам. Я.. — он не успел договорить, как Петр Степанович просто упал в его руки. глупое сердце поверило этим словам. Оно чувствует, что это правда. Ставрогин перехватил Верховенского, прижимая к себе сильно. Он уткнулся носом в пшенично-золотые кудри, вдыхая их запах. — Я верю.. Верю вам. — тихо прошептал Петр тыкаясь, как слепой котенок, в шею Ставрогина. Тот только, приподнял его лицо, и поцеловал в лоб. Губы озарила счастливая, усталая улыбка, а глаза засверкали счастьем. — Ваши глаза прекрасны. Я готов в них утонуть.. Хоть это и банально звучит. — он улыбнулся, а Пётр Степанович тихо усмехнулся. Только сейчас заметил, что Ставрогин весь мокрый, ахнул и отстранился от него. — Вы... Вы сюда в дождь сами шли?! — Ради этого стоило промокнуть. — он взял одну руку его, начал покрывать пальцы поцелуями. — Вам же хуже может стать!.. — не отдергивая руку, говорил Верховенский. Румянец подступил к щекам. — Вы вылечите. — Ну нельзя же так рисковать здоровьем.. Вам только лучше стало, Николай... — Я готов хоть еще раз заболеть, но главное, чтобы ты был рядом. — Петр Степанович замолк, смотря шокирующим взглядом. Сердце застучало еще сильнее. Ставрогин аккуратно взяв за подбородок, притянул к себе Петра и остановился почти на пару сантиметров от губ. Петр Степанович только поддался вперед, примкнув к губам напротив. Луна вышла из под тучь, освещая двух влюблённых людей, нашедших друг друга. Сейчас им было безразлично, что бы сказали другие люди, главное, что они оба счастливы.