Лавбургер № 25

— Ну что, готов влюбляться заново? Женщина лет тридцати, высокая и симпатичная, в глухом плаще, на высоких каблуках и с вместительной сумкой через плечо, открыла дверь и вошла в гостиничный номер. Сбросив плащ на кровать, она осталась в тонком, полупрозрачном, ничего особо не скрывающем боди на голое тело. — Как думаешь, я достаточно небрежно светанула бельем? Администратор поверил, что мы здесь будем снимать порно? Мужчина, поджарый и коренастый, что-то прокряхтел в ответ, а затем подхватил ладонью снизу здоровенную на вид картонную коробку из-под стиральной машины и подвинул ее одним краем через высокий порог. Тяжело переведя дыхание, уперся плечом в стенку и несколько раз дернулся вперед, с грохотом вталкивая коробку в прихожую. После чего, потащил ее по полу в дальний угол спальни, к телевизору, сминая по пути толстый узорчатый ковер. — Справишься? — забеспокоилась женщина. Поднятый большой палец в ответ. Оторвав кусок картона, мужчина достал из коробки странный прибор, напоминающий сразу все безумные ретро-футуристические изобретения из старых фантастических фильмов. Большой и громоздкий металлический корпус, разукрашенный в самые легкомысленные тона, заменял устройству заднюю стенку, тогда как спереди на нем были расположены маленький жидкокристаллический экранчик и целая россыпь всевозможных тумблеров, переключателей, рычажков, лампочек, дисководов, кнопок, и даже настоящая мини-клавиатура. По бокам через шлейфы подключались аккуратные пластмассовые коробочки, отдаленно напоминающие видеоигровые картриджи, и вся эта конструкция была опутана сверху донизу пучками разноцветных проводов. Наконец, мужчина тяжело опустился на кровать и в изнеможении уставился в потолок. — Ты как? — Поинтересовалась женщина. — Здесь в холодильнике должно быть пиво. Принести? — Пока пер эту херню на третий этаж, думал, сдохну. Насть, мы сейчас на каком? — На четвертом. — И, после паузы, добавила: — Давай я, все-таки, принесу пиво. Она поставила открытую банку на столик и заботливо погладила партнера по голове: — В любом мало-мальски приличном отеле, где есть лифт, также есть камеры, проверки и нужно показывать паспорт. А в этой дыре, Леш, на нас никто не обратит никакого внимания, мы тут как призраки. Здесь, поди, и ментов-то отродясь не бывало. По-крайней мере, хочется в это верить. — Ага. Снизу грохнулось что-то увесистое, сверху раздались звонкие удары хлыста, протяжные стоны, переходящие в крик, а через стену сбоку глухо заскрипела кровать. — Вот правда, как же этой штукой пользоваться? Женщина сняла туфли, села на пол и провела пальцем по холодной поверхности машины: — Зря они уничтожили все коммерческие модели. Я даже не представляю, как тут что нажимается, куда что вертится, что гудит, что мигает, а что просто для красоты. Ну, спасибо, хоть без перфокарт. Но с картриджами. Как думаешь, сюда можно подключить Рингфит? В моем любимом лавбургере было куда проще. Настя достала из сумки плотный томик с обнимающейся парочкой на обложке и простеньким названием «Лавбургер № 25», присела на краешек кровати и пролистала несколько страниц. — Как красиво у них в книжке получилось — втерлись в доверие к производителю, обвели вокруг пальца приставов, проникли, как в Джеймсе Бонде каком-нибудь, на завод по переплавке и украли, ну, или спасли от уничтожения, самый последний в истории ЭмошнМодул. Потом, конечно, ушли от погони, победили злодея, и на вершине небоскреба, в прекрасном открытом саду, — а ведь где еще должны красиво заканчиваться любовные истории, не в больничной палате же, — они подключились и перезагрузили свои чувства. Переизобрели любовь — ярче, чем когда-либо. Думаешь, у нас получится не хуже? Мужчина поднялся и выдохнул. — Вывезти эту хрень со склада было несложно, меня больше волнуют статьи. Кража плюс хранение или создание ЭмошнМодула, да еще группой лиц — по совокупности лет на шесть тянет, а то и на семь. — Скажешь, что я тебя заставила, — подмигнула ему женщина. — Вообще, это очень серьезно и совершенно не смешно. — Он насупился. — Но я готов. Готов рискнуть, чтобы сохранить наш брак. Пауза. — Нашу семью. — Мой рыцарь, мой герой. Мужчина опустился к монструозной машине, подключил ее к пилоту, достал из сумки планшет и стал вдумчиво перебирать электронные страницы скачанных с даркнета разрозненных инструкций, технических описаний, чертежей и методических рекомендаций революционной некогда технологии «коррекции эмоционального фона». — Справишься? — Это не полноценный ЭмошнМодул, это его прототип, но я попробую. Шесть лет назад создали сотню таких и разослали по научно-технологическим институтам для изучения и исследования, для опытов. Тогда еще не было никакого единообразного простого подхода, каждый продумывал свой подход в погоне за успехом. Это уже потом разработали коммерческие «лав-модули», как их между собой называли. Помнишь, кстати, насколько они были автоматизированные? Три кнопки и Reset. А здесь черт ногу сломит. Впрочем, картриджи должны немного помочь. Женщина удовлетворенно кивнула, а затем направилась к холодильнику. Достала пиво, подсела к партнеру, одну банку положила на колени, а вторую протянула ему. — Можно тебя на минуту? — Чего? — Ну, с годовщиной, любимый. — И тебя с годовщиной, любимая. — И, подумав немного, добавил. — Дай Бог, чтоб последней. Они чокнулись и выпили по глотку. Помолчали немного, и тут вдруг, словно испугавшись нарастающей тишины, она выпалила: — А что ты почувствовал в ту самую секунду? — Ну как сказать. Что чувствуешь, когда аппаратный сбой выжигает у тебя всю любовь к самому близкому человеку? Ничего не чувствуешь, пустоту. Такое сложно внятно описать, как сложно описать вакуум, или абсолютную черноту, или любой другой отрицательный абсолют. Не хочется ничего описывать, от такого хочется, в первую очередь, убежать. — Ты тогда, как раз, ушел из дома на полтора месяца. — Ага. Женщина тяжело выдохнула: — Страх — вот, что было у меня. Даже, наверное, ужас, такой, знаешь, парализующий, будто бы все навсегда закончилось. Будто бы все наши наивные романтические переписки разом стерлись, фотографии обуглились, воспоминания выцвели, бабочки в животе превратились в опарышей, а я осталась совсем одна, сидеть на пепелище. Пока тебя не было, я же практически не вставала — лежала сутками на кровати, уткнувшись в телефон. Не знаю, что бы я делала тогда без этих дурацких лавбургеров. — Прости меня. — А потом мне попался номер двадцать пять. Она вдруг засмеялась. — Никогда не думала, что буду так радоваться дешевой романтической книжке. Но в ней была надежда. Обещание. — Какое? Секундное молчание. — Что мы точно не станем, как Макаровы. Мужчина улыбнулся и погладил ее по руке: — Мы будем в сто раз круче. — И определенно мы ни за что не пойдем в «стариковский» парк. — Даже когда нам исполнится восемьдесят? Женщина с вызовом посмотрела на партнера: — Даже когда девяносто. С этой машиной мы и в сто лет будем самой счастливой парой — каждый день у нас будет, как первый, каждое прикосновение, каждый поцелуй, и каждый секс. Осталось совсем немного усилий, совсем чуть-чуть. Пожалуйста, заставь эту дуру работать. Протяжные стоны сверху переплетались со звонкими девичьими взвизгами снизу, глухим скрипом кроватей, звуками драки, судя по нарастающей интенсивности, кажется, переходящей в смертоубийство, криками на грубом и непонятном языке. — У нас в номере слишком тихо, — заметил мужчина, — это подозрительно. Хоть телик включи, пока я работаю. Настя послушно щелкнула пультом. — …ровно год, как, в совершенно рутинный момент вечерней синхронизации, пятьдесят миллионов владельцев «лав-модулей» выжгли в себе всякую любовь, всякую привязанность и страсть к партнеру. Но самое трагическое здесь то, что все эти люди, в первую очередь, хотели сохранить барахлящие отношения, пытались их спасти, освежить, может, даже, перезапустить. И как часто бывает с благими намерениями, извилистая дорожка привела их в ад пустоты и равнодушия, отвращения к близкому и даже, иногда, ненависти. Семьдесят пять процентов пар распались в течение полугода, но что остальные, помогает ли им психотерапия и регулярные посещения Романтических парков? Репортерша остановилась перед массивными двухстворчатыми дверьми, ведущими в зал, и c деланным энтузиазмом произнесла: — Давайте же узнаем. — Ну давайте, — передразнила ее Настя и подложила под голову вторую подушку. В большом зале яблоку было негде упасть — сотни людей общались, спорили, поддерживали друг друга. Камера то тут, то там выхватывала трогательные моменты, задерживаясь на моментах особенно душещипательных, периодически наезжала на спикеров, когда те декламировали что-то исключительно важное или проникновенное. А потом картинка изменилась — на фоне благостных, примиряющих всякие страсти, пасторальных пейзажей Романтических парков, зазвучал кроткий закадровый голос. Он говорил о важности понимания, умения выслушать, и о семье Сергеевых, что гуляют каждый вечер по полчаса по одной и той же тропке, говорят, делятся, переживают совместное, прокладывают себе дорожку из безобидных слов в уютное Спокойствие; говорил о важности сиюминутного, об отказе от невероятных мечтаний в пользу крошечных радостей, и о семье Кузнецовых, что каждый вечер кормят уток овсянкой, едят ягодное мороженое на скамейке (в дни, когда хочется побунтовать, они заказывают фруктовое) и играют с настольный теннис, или просто сидят у пруда, обустраивая себе маленькое Сегодня вместо недоступного монструозного Завтра. Еще говорил о нежности и скромности, о важности того, чтобы «не пугать партнера излишней настойчивостью » и о семье Васнецовых, что приходят всегда в парке в Любовный сад, держатся за руки, и втайне ото всех, совсем как школьники, неловко целуются под раскидистыми ветвями акации. — Ах, они кушают мороженку и чмокаются в щечку. Какая идиллия, какая безмятежность. — Женщина скривилась и бросила пульт на кровать: — Нельзя любить на четвертинку, на половинку или на одну пятую, нельзя подменить горящую в крови страсть подслащенной замороженной водичкой в вафельном стаканчике, и уж точно нельзя подменить потный, грубый, животный секс неловкими обнимашками на скамеечке и суетливыми поцелуйчиками. Не тот возраст, не та жизнь, да и я уже не та, чтобы совсем без борьбы схватиться за первый предложенный мне дешевый эрзац счастливой семейной жизни. Мужчина, сосредоточенно вводящий на мини-клавиатуре параметры жены, отвлекся на ее тираду, согласно кивнул и добавил: — Посиделками у пруда не перебить воспоминаний. О том, что сладость первого поцелуя не сравнится ни с каким десертом, теплота первых объятий согреет лучше любого одеяла, и никакой камчатский деликатес не обойдет по вкусу картошку фри с шаурмой на первом свидании. Я уж не говорю про первый секс… Он грустно вздохнул и замолчал, словно бы погружаясь в прошлое. — Все будет даже лучше, любимый. Настя ласково погладила его по голове и вернулась к телевизору. Щелкала бесцельно эротические и порноканалы — люди там предавалась страстям похлеще соседей сверху и снизу, даже, наверное, похлеще их самих в лучшие, лавмодульные времена, хотя, конечно, без того их самоотверженно-эгоистичного желания одновременно поглотить и полностью раствориться в партнере. Немного, только, механическими выглядели эти телевизионные страсти — не как воздушная летняя пробежка, полная наслаждения и здоровья, а как олимпийский спринт на время с окончанием на лицо. И все же, для нее даже в этой искусственной, напрочь функциональной похоти, была своя толика притягательности. И тут, свершилось. Машина, до того лишь кокетливо подмигивающая разноцветными глазками светодиодов, вдруг загудела, забухтела, ожила. Завибрировала слабо подогнанными шлейфами, задрожала картриджами. Мужчина в последний раз пробежал глазами по введенным данным, переключил, на всякий случай, несколько рычажков, достал из коробки металлический объект, напоминающий тонкий обруч, и пристроился на кровать. — Готово? В ее голосе прозвучало и нетерпение, и сомнение, и нервная дрожь. — Я настроил аппарат на перезагрузку выгоревших любовных чувств, на усиление привязанности, на страсть и влечение, в конце концов. Чтобы бабочки в животе, головокружение от легкого прикосновения — все такое. Вроде, должно сработать, но, на всякий случай, я буду первым. Не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Мы почти у цели, так что самое главное сейчас — не бояться. Настя взяла его за руки и посмотрела в глаза: — Самое главное сейчас — помнить, зачем мы это делаем, а делаем мы все ради нас, ради друг друга. — Ради нашего брака. — Чтобы стать самой крутой, самой счастливой семьей на свете. Как в фильмах или лавбургерах. Помнишь, какими были Макаровы? Самая горячая парочка в универе, на работе, первыми поженились, первыми спрыгнули с парашютом, первыми купили лавмодуль, вместе объездили пол-мира, и, кажется, ни на секунду не теряли своей любви. Как же я им завидовала. — Теперь они, как все, ходят в стариковский Романтический парк и по-стариковски едят мороженое. — Они сошли с дистанции, весь мир сошел, а мы ближе к победе, чем когда-либо. Остался последний шаг. Ты уверен? Леша вздохнул и с какой-то легкой обреченностью надел на голову обруч. Посидел так несколько минут с закрытыми глазами, — со стороны могло показаться, будто бы он спит, — а потом вдруг вскочил и зарядил жене тяжелую пощечину. — Ты, сука, изменяла мне. Все случилось за мгновение. Женщина упала навзничь, он схватил было ее за ногу, но она, оттолкнувшись, сумела освободиться, подтянулась к краю кровати, съехала на пол и резко выдернула пилот из сети. Мужчина совершенно без сил опустился на ковер рядом с машиной. — Да что с тобой произошло? — испуганно и с ноткой гнева бросила Настя. — Мы же это обсуждали — я не изменяла, просто со знакомым выпили лишнего и целовались. Один раз. Ты же меня простил, говорил, что точно простил. Тяжелый вздох вместо ответа. — Не обсуждали, точно не так. Не с такими эмоциями, настолько сильными, что не описать. Как будто я снова в эту секунду переживаю измену, только все ярче и больнее в тысячу раз. Она грустно покачала головой и подхватила мужа за плечи. С трудом втащила на кровать, — он не сопротивлялся и лежал совершеннейшим бревном, — залпом осушила оставшееся пиво и села рядом. Осторожно потрогала саднящую щеку. — Здоровенный синяк будет. — Прости. — Это моя вина. Надо было самой попробовать. Ну, с другой стороны, мы теперь знаем, что эта дура может быть опасной. — В следующий раз спрячем все тяжелые предметы? — И нож. Настя повернулась к партнеру. — На кухне есть большой, длинный нож, такой острый, что если слишком долго на него смотреть, можно порезаться. Стоит как минимум надеть на его лезвие поролон или что-нибудь резиновое. Леша пожал плечами. — Так глупо все получилось, но это моя вина, и я признаю ошибку. Я перекалибрую настройки с нуля, и в следующий раз все будет по-другому. Ты мне веришь? — Верю. Она приткнулась к нему сбоку, обняла и положила голову ему на грудь. — По другому и быть не может. Они полежали немного вместе, пока мужчина не пришел в себя, и отправились домой.