Наркоман. Каннабиноиды и психостимуляторы

Коля с детства хотел стать врачом. Он не мог им не стать: вокруг были лишь одни примеры потрясающих специалистов в области медицины. Папа - нейробиолог, мама - психиатр, а дедушка - хирург. Сибиряков-младший с детства впитал атмосферу больниц, но только с внутренней стороны, и в отличие от множества своих сверстников она его совсем не тяготила. Наоборот, Коля имел отвратительную привычку лезть куда не просят, ему было интересно абсолютно все и даже больше. Слишком рано он узнал о том, как брызжет кровь из аорты и как качественно зашивать рваные раны. В каком-то смысле он был ненормальным: кровь, человеческое мясо, внутренние органы его совершенно не пугали. Он знал, что готов продолжить династию помешанных (в хорошем смысле, хотя может и нет) на любимой работе и стать мастером своего дела. Поступил на лечебное дело. Закончил с красным дипломом. Пришло время выбирать специальность в ординатуре. Коля умел удивлять и сделал родителям сюрприз. Мама, прочитав в списках фамилию своего сына напротив страшной надписи «Психиатрия-наркология», покрутила пальцем у виска; папа по-доброму рассмеялся, а дедушка выдал «да ты, внучок, гурман». Дело было в химии, к которой Коля всегда был неравнодушен: избавлять людей от разного рода последствий злоупотребления веществами, имеющими химическую природу, а потом копаться в их голове, как мама, чтобы заново интегрировать их в социум, казалось просто ужасающе захватывающей работой. Коля ждал наступления этой пятницы больше чем своего дня Рождения. Не мог усидеть на месте и спокойно вздохнуть, пока Георгий Валентинович не произнес долгожданное: - Ну что, мои маленькие спасители человеческих душ, мы едем в реабилитационный центр. Коля любил теорию, но перед любой практикой у него предвкушающе тряслись руки. Пока Георгий Валентинович пожимал руку главному врачу, своему хорошему и давнему другу, Сибиряков прокручивал в голове задание: неформально побеседовать с пациентом, находящимся на последней стадии реабилитации, узнать о зависимости непосредственно от пережившего ее человека, составить психологический портрет и оценить работу, проделанную врачами данного центра, с учетом того, что в будущем самому придется делать такую же. Характеристики больных уже лежали на столе. - Разбираем на вкус и цвет в порядке живой очереди, выстраиваемой согласно вашего рейтинга успеваемости, - заговорщически произнес Георгий Валентинович, - Коль, давай, ты первый. Сибиряков широкими властными движениями начал перебирать листы и бегло читать заголовки, ища то, что нужно. «Алкоголик. Стаж 7 лет», «Игроман. Тяжелая стадия», «Алкоголик. Генетический. 22 года». Но затем радостно вытащил из кучи то самое: «Наркоман. Каннабиноиды и психостимуляторы». Медсестра проводила его к нужной палате и посоветовала обращаться, если будут проблемы, но Коля уже не особенно ее слушал. Она закатила глаза и ушла, а Сибиряков постучался. Не заметив сопротивления, он хотел было взяться за ручку двери, но не успел. Дверь тут же открылась сама и перед ним предстал относительно приятной наружности парень. Из характеристики следовало, что ему 24, как и самому Коле, но выглядел он на все 30. Последствия употребления веществ. Достаточно высокий, но не выше чем сам Сибиряков, худой, осунувшийся с бледной кожей и очень усталым видом, он был похож на ходячего трупа. Но в заострившихся чертах лица было что-то привлекательное, он не выглядел отталкивающе или неприятно, скорее даже наоборот, и Коля быстро понял почему. Глаза были относительно живыми по сравнению с остальным телом. Они не были покрасневшими или наоборот слишком серыми; хоть и потухшие, они сохраняли удивительную ясность. Это могло значить только то, что пациент уже находится в здравом уме, нисколько не затуманенном наркотической эйфорией, но его тело еще не успело избавиться от всех последствий аддикции. Парень пропустил его в комнату и сел на кровать, предоставив Коле кресло, предназначенное для консультирующего специалиста. Сибирякова поразила обстановка палаты: постель была аккуратно убрана, а личные вещи расставлены с абсолютной педантичностью. - Порядок в личном пространстве свидетельствует о стремлении навести порядок в жизни и в голове, - зачем-то вспомнилось Коле. - Здравствуйте, - наконец произнес он, возращаясь в реальность. - Привет, - спокойно ответил парень, - Можно на «ты»? Сибиряков сдержался от того, чтобы фыркнуть: терпеть не мог фамильярность, да и врачебная этика не позволяла. Но он быстро напомнил себе о том, что беседа должна быть неформальной и кивнул. - Как это началось? - спросил Коля. Парень в знак готовности к разговору легко взмахнул головой, и Сибиряков засмотрелся на обворожительно вьющиеся русые волосы. - Мои родители не сильно любили друг друга. Я не сразу понял, что они выражают эту ненависть через меня. Я был своеобразной стеной между ними, которую они периодически пинали от злости. Странное чувство, - парень говорил отвлеченно, словно не о себе, небрежно бросая фразу за фразой, - Отец пил все время, он был настоящим алкоголиком, и я никогда не видел его трезвым, мать уходила в страшные запои, но очень редко, когда совсем невмоготу становилось. Его речь была связной, он делал правильные логические паузы и не испытывал недостатка в словах. Коля заслушался. - Я слинял от них в колледж, жил как придется, потом закончил, поступил в институт. Но у меня никого не было рядом. Совсем. Я был очень потерян, до сих пор неприятно вспоминать. Здешние психиатры говорят, что я был в легкой депрессии. Я уже плохо помню. Связался со странноватой компанией. На какой-то бешеной тусовке меня накачали экстази, чтобы я повеселел. Потом пошло-поехало. Парень поморщился и стал нервно трясти ногой. - Если тебе неприятно, то можем зайти с другой стороны, - вежливо предложил Коля. - Нет, - отрезал он, - Я сильнее этого, сильнее своих воспоминаний. Он помолчал еще немного, забыв на чем остановился, но затем продолжил. - Я юзал много всего, после мне становилось так весело и хорошо, я забывал о том, каким дерьмом был я сам и все вокруг меня. Я много смеялся и улыбался. Мне нравилось подходить к зеркалу и смотреть на свою улыбку. Я мог сутками не спать. Но потом я сильно похудел, и началась паранойя: я боялся любого шороха и скрежета, перестал нормально двигаться и выглядел еще хуже, чем сейчас. Я все время чувствовал, что умираю от усталости, но заснуть не мог. Доза возвращала меня в состоянии веселости, но я не чувствовал себя отдохнувшим. Приходы становились все короче. Сибиряков восхищался тем, как четко парень описывал все симптомы, но кровь в жилах стынула. Коле тяжело было представлять этого человека еще более разбитым и беспомощным. Он отогнал лишние мысли, игнорируя собственные чувства. - Мне быстро это надоело. Единственное, чем я горжусь, - это то, что я никогда не вводил внутривенно: мне было тупо противно, и я так этому рад. Я попросил совета: мне сказали перейти на курительные и устроили на сбыт. Я познакомился со всеми видами и сортами, продавал все, что скажут, но кроме плана и мета ничего не употреблял. От мета отказался, когда узнал, что тот, кому я буквально вчера принес два бублика, умер от передоза. Причем я знал его лично, общался даже, и это была не золотая доза, все просто пошло по пизде. Парень глубоко вздохнул и впервые посмотрел прямо на Колю. - Осознание того, что смерть рядом, меня взбодрило больше, чем наличие ментов. Я привык бояться всего и стал бояться смерти. Больше не притронулся к стимам, как бы жестко не ломало. Когда совсем херово становилось, заливался алкоголем до талого, чтобы тупо отрубило, потому что алкашка тоже наводила ужасную тоску. Но если пил слишком часто, становилось противно. Вспоминал родителей и сразу выворачивало. Он замолчал. Коле не хотелось ничего говорить. Сибиряков впервые в жизни сам хотел кого-то обнять. Слушать папины рассказы о том, как копаются в безжизненном мозге, не страшно, не трогает. От истории этого парня появилось желание закурить и умыться. Коля смотрел на него и не мог понять, как он остался в живых и почему ему пришлось все это пережить. Захотелось прикоснуться, проверить настоящий он или всего этого на самом деле нет. - Как это закончилось? - тихо спросил Сибиряков хриплым от волнения голосом. Лицо парня слегка прояснилось. - Меня кумарило и я вусмерть напился. На тот момент у меня уже были неплохие бабки, потому что барыжил на совесть. Я пошел проветриться и забрел в ТЦ. Не знаю, как меня занесло в Детский мир и почему меня оттуда не выгнали, но я остановился около стенда с машинками на радиоуправлении. Его голос сбился. Коля хотел его перебить, но он сглотнул и продолжил рассказ. - Я вспомнил, как в детстве у типа во дворе была такая. Красненькая. Я так ему завидовал, до соплей просто. Я много кому завидовал в своей жизни, но тогда, я помню, пришел домой, забился в угол и плакал, и пообещал себе, что, когда у меня будет сын, я куплю ему таких хоть сто штук. Я схватил коробку, даже не посмотрев на цену, принес домой, открыл, запустил. Она ездила, а я опять плакал. Я выключил, прижал к себе, как самое ценное, что у меня было, и понял насколько мне хуево. Глядя на слезы, наворачивающиеся на эти прекрасные глаза, Сибирякову тоже хотелось зареветь. Коля плюнул на медицинскую этику и принципы с высокой башни. Первый раз. Он встал и пересел на кровать, сталкиваясь с этим парнем коленями. Тот смотрел удивленно, но не испугался. Коля распростер руки, и русая макушка тотчас же расположилась у него на груди. - В конце концов, я не его врач, я его не лечу, это всего лишь неформальная беседа, - убеждал себя Сибиряков, успокаивающе перебирая мягкие пряди волос между пальцами. Парень нашел в себе силы продолжить говорить, но в громком тоне не было смысла, и он еле слышно шептал. - Я одномоментно сгреб все самое важное и все деньги, которые у меня были, и прибежал сюда, чтобы не успеть передумать. Потому что я устал быть один, а пока со мной была вся эта шмаль, я жил в другом несуществующем мире, в котором не было места для кого-то кроме меня. Я помню, как из меня это выводили: сначала блевал, казалось, я выблюю органы, потом поместили под капельницу. Суставы крутило, я не мог спать, потому что не мог нормально лежать. Мозг отключался редко, а вот тело постоянно было на жесткой отмене. Коля хотел поцеловать его в макушку, как в детстве целовала мама, когда у ее сына, что-то не получалось. Сибиряков почувствовал небывалую нежность и желание заботиться к этому уставшему от жизни, напуганному человеку. Парень обнял его сильнее. - Потом были таблетки. Потом психиатр. Сейчас вот социализация. Я уже почти все, - сказал он гордо и отнял лицо от колиного халата, утерев остатки слез, - Извини, иногда находит, я, правда, не хотел... - Все хорошо, - тихо ответил Сибиряков и почему-то улыбнулся, - Тебе ведь стало чуть легче, верно? Парень улыбнулся в ответ, и Коля жадно пожирал глазами эту улыбку, стараясь запомнить в мелочах, будто реферат он будет писать именно по ней. - Спасибо, - прошептал он и уже чуть громче добавил, - Меня зовут Максим. Просто хочу, чтоб ты знал. - Коля, - представился Сибиряков в ответ, наплевав на то, что встреча должна была быть анонимной. Максим посмотрел на него по-другому. Вернее он впервые действительно посмотрел на Колю. Как будто с обретением имени Коля обрел в чужой голове право на собственную личность, а не жалкое картонное наименование «студент-практикант». - Ты очень красивый, Коля, - пробормотал Максим и потупил взгляд. Сибиряков не знал, что сказать и тоже стушевался. Их ладони лежали рядом, и он положил свою поверх его. Максим посмотрел на часы и грустно вздохнул. - Тебе пора? Коля уточнил время. Ему уже пиздец как пора. - Нет, еще нет. Сибиряков хотел посидеть вот так еще чуть-чуть. В одно мгновение учеба потеряла всякий смысл. Ушло желание быть собранным. Он смотрел на Максима, а Максим смотрел на него; их руки соприкасались. Коля не знал сколько времени прошло, но знал, что, если он не придет сам, придут за ним. Он нехотя встал. Максим встал тоже. - Я пойду, - тихо сказал Сибиряков. - Нет, - твердо заявил Максим, еле заметно улыбаясь. - Нет? - переспросил Коля. - Нет, - повторили ему для надежности и тут же поцеловали. Вернее, это был не совсем поцелуй, Максим просто медленно прикоснулся своими губами к его, Коля слепо потянулся навстречу, но прошли жалкие мгновения, прежде чем Максим отпрянул. Он по-настоящему улыбался. Сибиряков взял его за худое запястье, будто боясь, что убежит. - Твой номер телефона, - хрипло выговорил он, борясь с волнением. Максим отошел к письменному столу, начеркал что-то на бумажке и передал Коле. Сибиряков сжал этот клочок листа и тут же сунул в карман. - Меня выпишут через две недели, Коль, - доверительно сообщил Максим и заправил прядку непослушных волос за ухо. - Я напишу сегодня же, - пообещал Сибиряков и, клюнув Максима в щеку, выскочил за дверь. Пока автобус вез их обратно в центр и все делились полученным опытом, Коля пытался понять, что с ним только что произошло и унять бьющееся сердце, но в голове то и дело всплывало мягкое прикосновение чужих губ к своим.