Не только в Рождество.

      Она прижалась к нему, обнимая. Ей впервые за всё время было невообразимо спокойно и легко. Тепло. София едва ли не таяла от слабых ответных прикосновений, которые казались такими волшебными в утягивающей в сон дрёме. —Ластишься как, — голос Виктора звучал тихо, будто все его силы были на исходе.       Кровать тихонько скрипнула под тяжестью Ван Арта, когда он чуть повернулся на бок. —Кот, — сонно закончила фон Гельц, радуясь этому утру.       Оно её заполняло собой. Ей казалось, что проникающие сквозь шторы солнечные лучи предвещают отличный день. Такие тёплые, такие яркие… —Мне снился Ноа, — будто разом придя в себя, проговорил Ван Арт и поднялся. —Он выиграл тот матч в теннис! Я едва успел! Мне снилась моя работа, снился наш город… Казалось, ему не видать победы, но он собрался, он смог!       Слова Виктора уничтожили тот хрупкий баланс между сном и действительностью. Лучи солнца охладели. Она вернулась в реальность. София снова почувствовала теперь привычную горечь. Горечь от потери. —Зря я его отдала туда… Ему никогда не нравился теннис, ходил, лишь бы было, — окончательно проснувшись, проговорила София.       Она непроизвольно спустила руку по животу вниз, приподняла сначала брюки, а после каёмку трусиков. Подушечки пальцев сразу же ощутили рубец. Фон Гельц погладила его, точно жалела пострадавшую от скальпеля кожу. Шрам был чуть выпуклым. —Нет. У него это получалось отлично! Как и у тебя.       Она устало глянула на него. Осыпавшаяся тушь легла чёрными кругами под глазами, похожими на синяки от недосыпа. Румяна смазались о подушку, обнажив бледную кожу. —Я хочу такой же сон, хочу увидеть Ноа хотя бы там. Я не успела в тот день с ним попрощаться.       Виктор заметил, что жена как рухнула на постель, так в такой же позе и пролежала остаток ночи. Только к утру то ли от холода, то ли от чувства одиночества прижалась. Если бы я только знала тогда, что это был мой последний шанс. Я бы… Я бы приехала.       Больше София не ворочалась по ночам. Ван Арт не чувствовал ни единого шевеления с её стороны, хотя в годы их брака, который сейчас рушился из-за недопонимая, из-за внутренней боли, она часто становилась причиной его пробуждения. Теперь всё было по-другому. Фон Гельц будто проваливалась в беспамятство как телом, так и душой.       Оба пришли поздно. До ночи мотались по холодным, но сияющим огнями улицам, лишь бы не возвращаться домой. Безмолвно пройдя в их общую спальню, они заснули в одежде, так и не переодевшись в домашнюю. Рождество, в которое почему-то не случилось чуда. Признаться, именно в этот год София ждала его больше всего. Плюнув на скептицизм, она ждала. Но оно не случилось. Выходит, она права. Чудес не бывает.       Отношения по-прежнему увядали. Они неизбежно отдалялись, пусть и потом отчаянно тянулись друг к другу, в надежде снова обрести тот покой. В надежде, что всё то поломанное не станет причиной пропасти между ними.       Ноа. Их прекрасный мальчик Ноа. С тоненькими, растянутыми в улыбке губами, с вечно путающимися волнистыми волосами, с умным, пронзительным взглядом. Их желанный Ноа. Ноа.       Ван Арт теперь молчал. У них не осталось ничего. Только они друг у друга. И того не берегут. —Я скучаю по Ноа. Скучаю по нашей семье, — они столкнулись взглядами.       В глазах фон Гельц он впервые увидел слёзы. Он не видел её слёз, когда закрытый гроб выносили из зала. Не видел слёз, когда… Виктор никогда не видел её слёз. Он видел только застывшую отрешённость и безжизненность в день, когда Ноа признали мёртвым. Тогда Ван Арт в сердцах обругал её последними словами. Сейчас же всё больше осознавал — она не понимала, что случилось, она не верила. —Почему именно мой Ноа? — жалобно всхлипнув, София со стыдом в глазах ткнулась носом меж подушек.       У них не хватало смелости признаться, что на самом деле они нуждаются в присутствии друг друга. А главным разрушителем выступает молчание. Кто как не Виктор поймёт её? Кто как не София поймет его? Проще было закрыться, оттолкнуть, солгать, обвинить. Лишь бы больше не чувствовать этой боли.       Никто не был виноват в смерти их сына, кроме сотрудников, отвечающих за безопасность при прыжках. Кто знал, что трос может оборваться? Гроб был закрыт. Его изломанное тело едва опознали.       Ван Арт аккуратно притянул её к себе. Она расплакалась ещё сильнее. Казалось, все те невыплаканные слёзы теперь выходили. Виктор ничего не говорил. Слушал её боль, укачивая. София больше не стеснялась. Она закусывала зубами подушку и кричала, сжимая простынь. Слепившие теперь солнечные лучи только раздражали. Лучше бы их не было! Лучше бы не было этого утра! Лучше бы её самой не было! — Мой мальчик Ноа!       Фон Гельц в очередной раз закусила подушку и громко, с ненавистью к самой себе закричала. Ты слишком долго пыталась делать вид, что тебе не больно, что ты сильнее. Тебе это нужно. Ты так защищаешься.       Он знал, что первые годы непростой работы в отделе полиции София слишком близко принимала к сердцу любую историю. Будто это произошло не с кем-то другим, а с ней самой. Наверное, именно поэтому она всегда пыталась закрыться и показать, что соплей не будет. Но не заметила, как прочно за ней это закрепилось.       А её плач становился только громче. Она впивалась ногтями в обнимающие руки, царапая их, била кулаками по матрацу. Виктор её легко покачивал и позволял наносить всё новые и новые раны. София начинала кашлять из-за пересыхающего от крика горла, но его не отпускала. Он слишком ей нужен. Ван Арт побаивался, что придётся вызвать семейного врача. Ей нужен отдых и здоровый сон. Если её уколют, это только поможет восстановиться. —Софа…       Её голос стал хриплым. Она жадно хватала воздух пересохшими губами, попеременно кусая подушку, чтобы заглушить истошный крик. Виктору стало стыдно за произнесённые, пусть и в мыслях, слова. Он одновременно знал и был до жути незнаком со своей женой, с которой прожил двадцать три года. Он не различал боли в её взглядах и жестах. Не замечал, что она совсем поникла, а она к нему всё прижималась, прося поддержки. Наверное, Ван Арт слишком долго считал, что выучил фон Гельц. Но заблуждался. Он мог предугадать, что она выберет, что предпримет в случае некоторых ситуаций, что скажет в ответ на какое-то предложение. Только никогда не мог сказать, что творилось внутри. —Я рядом, —обхватив её тело двумя руками и прижав к себе так сильно, шепнул Ван Арт.       Воздух обжигал горло. Стало дурно. Но вместе с тем она чувствовала разрастающуюся пустоту меж рёбер. И что легче: жить с пустотой внутри или болью? Боль заставляет чувствовать, что в венах и артериях течёт жизнь, пустота же заставляет чувствовать смирение с концом.       Он стал её тихонько покачивать, чтобы успокоить. Пусть и сам ощущал, что внутри, где не достать скальпелем, так больно щемит. Виктор не знал, как бы мог помочь ей.       Солнечные лучи падали на их лица. Рассыпались по комнате брызгами золота. Но именно сейчас хотелось, чтобы они исчезли. Хотелось проснуться. Как можно скорее, пока мысли не вернулись к Ноа. Но те не покидали его. Они были. —Ноа, аккуратнее! — обернувшись на звук нескольких громких прыжков, что завершились приземлением мальчика на пятую точку, предупредил Виктор.       Впрочем, Ноа лишь рассмеялся и подскочил на месте, как маленький чертёнок. Хоть у него день выдался отличным, раз такая запредельная активность. — Я рад тебя видеть! — он стащил со стола ровно две конфеты, при этом предварительно внимательно оглядев содержимое вазы. — Как день прошёл? У меня отлично! Хитрец какой. Решил, что сможет заговорить зубы. —Всё хорошо? — в проёме появилась София, пришедшая явно на звук падения Ноа. —О! Мама! — он резко обернулся и также резво подскочил к ней, снова едва не свалившись из-за тапок, скользивших по плитке.       Зажав что-то в кулаках, Ноа выставил их перед ней. —Выбери.       Фон Гельц с непониманием воззрилась на стоявшего у гарнитура Ван Арта, который одним только взглядом указал куда-то в сторону. Она доверчиво накрыла правую ладонь Ноа. Он раскрыл её. В ней оказалась конфета в яркой обёртке. —Молодец! Но в другой руке тоже была конфета, — он было оглянулся на отца, уже ясно понимая, что такого повторного сюрприза не выйдет, а вероятность нужного ему исхода всего пятьдесят процентов. —Забавно придумал, — похвалила София, расплывшись в улыбке.       Он дождался, когда конфета исчезнет с ладони, и уже с некой грацией прошёл к Ван Арту, что с интересом за ним наблюдал. —Выбери, — повторил Ноа, но вытянул только одну сжатую ладонь. —Из чего выбираем? — задал как бы наводящий вопрос Виктор.       Мальчик закатил глаза и, чуть сжав стопу, которая оказалась не такой гибкой, как кисть, приподнял её по направлению к фигуре отца. София попыталась сдержать смешок, но не вышло. Ноа — маленькая язва.       Виктор с широкой улыбкой аккуратностью сжал ладонь, и случилось воссозданное сыном волшебство: конфета оказалась прямо на тоненьких пальцах. —Вот и всё!       Мальчик хлопнул в ладоши, будто тем самым закончив играть роль доброго фокусника только для них двоих. Виктор с лёгкостью поднял тельце Ноа на руки, из-за чего тот несколько опешил. —Маленький хитрец. —Это меня Венди научила. Но не продумала как можно тщательнее момент, когда останется одна конфета, —прокомментировал ситуацию он.       К ним подошла София, которую Ван Арт приобнял свободной рукой. —А ты продумал? —Да, — он охотно покивал головой, выражая явное согласие.       И всё же у них была потрясающая семья. Всегда хотелось вернуться. Не было чего-то ценнее. Да и не найдётся больше.       Виктору и Софии оставалось только хранить те воспоминания. И попытаться научиться жить без Ноа. Простить те обиды друг на друга за бесчувственность. Хотя бы потому, что каждый выл от боли. —Я тебе не рассказывала… Он однажды в потасовку впрягся, — по-прежнему шмыгая носом, внезапно сказала фон Гельц. —Я их разнимать полезла, и сама получила.       Эта осень выдалась холодной. Едва наступил октябрь, а вода в лужах уже покрывалась тонкой ледяной корочкой от морозного дыхания зимы.       Ноа не спешил покидать школу. Мать, как и всегда, задержится. Несмотря на погоду, на футбольном поле шла весьма ожесточённая игра. Класс помладше пытался обыграть класс постарше. Ноа лишь хмыкнул. Финал поединка предрешён. Ребята поменьше едва поспевали за теми, кто постарше.       Ноа нравился футбол. Он любил наблюдать за уверенными движениями, за мячом, который иногда точно нарушал законы физики, за поддержкой внутри команды.       Только ему совсем не нравилось, что в этой неравной игре ребята смеют радоваться победе. Это даже было каким-то оскорблением. Между собой всегда соперничали люди, схожие по физическим показателям, отличались лишь опытом и навыками. Отчего-то захотелось вмешаться. Причиной тому стали то ли дурное настроение, то ли знакомое лицо Эби, готовой расплакаться, и Уилсона, запыхавшегося и испачканного в грязи. Они были родными братом и сестрой Криса. С ним он очень тесно общался.       Посмотрев за угол, Ноа не увидел ни одной знакомой машины. Закинув портфель на плечо, он впрыть отправился к месту игры. —Эй! Вы играете нечестно! — Ноа перемахнул через ограждение, едва не порвав новенькое пальто.       Несколько пар глаз уставились на него. Кто-то глядел с усмешкой, кто-то с удивлением, кто-то с неприязнью. Эби и Уилсон таращились со страхом. —Тебя это не касается, шёл бы ты своей дорогой, — сказал высокий парень и плюнул ему под ноги.       Между ними сразу возникло буквально осязаемое напряжение. Подошедший незнакомец спокойно отбивал от земли мяч и смотрел с насмешкой. Ноа скривился и прошипел сквозь зубы: —Не в том обществе хочешь показаться крутым. Хоть бы постыдился радоваться победе у тех, кто поменьше. Я буду играть на стороне малявок.       Это явно не понравилось ни стоявшему перед ним парню, ни его команде. Те недовольно заулюлюкали. Ребята помладше стали беспокойно переглядываться, понимая, что закончится это всё крайне плохо. —Умный и смелый, что ли? — тот попытался нависнуть над Ван Артом, точно скала, грозившаяся его раздавить.       Тот лишь продолжал дерзко смотреть в его сторону. Ситуация накалялась. Ноа отступать не собирался. — А ты трусливый, что ли? Играть с равными себе не хватает силёнок? —Ты? Равный мне? Давно в зеркало смотрелся? — зло усмехнулся тот и, явно больше на намереваясь с ним церемониться, откинул мяч.       Ноа попытались схватить за плечи и что было силы отпихнуть, но не вышло. Он успел ухватить того за грудки, а потом с размаху ударил его в нос. Брызнула кровь. Где-то тихонько заплакала Эби, а Уилсон попытался пробиться в самый эпицентр. Кто-то издалека стал звать Ноа, но к нему ступили ещё несколько человек, поэтому он не успел понять, кто это был. —Идиот!       Выворачиваясь из хватки цепких рук, он стянул с себя пальто, которое тут же дернули и разорвали рукав. Он успевал бить противников по щиколоткам, отчего те морщились и сгибались пополам. Это продолжалось какое-то время. Один из мальчиков едва не схватил Ноа за волосы. Но в последний момент отступил.       Неожиданно неизвестный резко схватил Ноа за плечи и стал ругать, но и без того разозлённый мальчик отпихнул того в сторону, задев локтем лицо.       Развернувшись, тот заметил Софию, которая держалась за кровоточащий нос. Она шлёпнулась на пятую точку. Осознание пришло не сразу. Чума мне на голову! Что теперь будет?… —Мам, прости! Я не хотел! — он кинулся её поднимать, но та предостерегающе выставила руку.       Тут же подлетели Эби и Уилсон, наконец освободившись от хватки. —Иди в машину. Немедленно. —Но?..       Сверкающие недобрым блеском глаза уставились на Ноа. Он без слов всё понял. —В машину. Быстро.       То и дело оглядываясь, мальчик видел, что его мать, которая, наверное, не впервой принимает на себя удар, разговаривает с ребятами. Наверняка выясняет обстоятельства. И неудивительно. Она следователь. Ей важно было докапываться до сути во всём, будь то серьёзное дело с несколькими убийствами или очередная попытка отца скрыть факт какого-то сюрприза. Хотя издали София выглядела вполне себе опрятно. Только казавшаяся потрёпанной одежда портила вид.       Заметив, что мать развернулась и уже идёт в его сторону, Ноа помельтешил к машине. —Если тогда ты думала, что я не увидел твой распухший нос, то ты ошиблась, — пробурчал над ухом Ван Арт. —Но подумал, что это досталось тебе при очередном задержании. Расспрашивать не стал. Хотя бы потому, что ты часто бываешь в тех местах, где находится много охраны. Этот человек бы потом просто оказался в одном из участков. —Метко, — процедила София.       Виктор задумался, а потом сказал: —Ноа сам потом признался, что случилось. Мы с ним тоже решили это по-своему. Разговором. —Мне часто казалось, что мы чересчур строги… —Всё равно не понимаю, почему ты тогда утаила это. —Я и сама родитель, разобрались...       И казалось, что слова не закончатся никогда. Хотелось рассказать обо всём. Обсудить каждый момент за прошедший десяток лет. Пусть разговоры выходили и до тошноты горькие. Пусть и то отчаяние отнимало надежду на что-то светлое в будущем. Пусть и хотелось, чтобы эта реальность лопнула, разлетевшись осколками. И это разрушение было бы их спасением. Но обстоятельства освободили им слишком много времени, в которое молчание больше не могло войти.       Вскоре София измоталась и, расслабившись, провалилась в сон. Она крепко сжимала пальцами его ладонь даже во сне. Виктор не менее крепко прижимал её к себе. Теперь он по-настоящему боялся её отпустить. Боялся отпустить потому, что никто больше так не нужен. Да и сам Виктор больше никому так не нужен. А эта тишина в их доме с навсегда затихшим синтезатором в комнате, что находилась почти напротив, удручала. Казалось, они стали этой тишиной. Стали ничем.       Смерть Ноа оставила в нём дыру, которую не залатать ничем. Их мальчик Ноа. —Есть предложения, как назовём? — спросил Ван Арт, когда они остановились на светофоре.       Он ожидал, что она упрекнёт его в том, что слишком торопится, ведь эта поганка почти месяц ходила как ни в чём не бывало.       Но, к его удивлению, София была расслабленна. Посмотрев на него, она уверенно ответила: —Ноа. —А если девочка? —Ноа, — повторила фон Гельц, подмигнув.       София не ошиблась. У них действительно появился Ноа. Несколько долгих лет сомнений и разговоров. Но тогда казалось, что желаннее ребёнка нет.       Тяжёлые раздумья прервал звонок телефона. София даже не открыла глаз. Всё равно это явно по работе.       Виктор поднял трубку и в ту же секунду услышал до одури знакомый взволнованный голос: —Святые! Хоть ты поднял трубку! Что случилось? Почему все блокируют мои попытки написать? Почему вы не отвечаете мне?       Виктор спит. Ему это снится. София, очевидно услышав из динамика разговор, резко подняла голову. Глаза её были широко распахнуты. —Ноа? — боязно проговорил Виктор. —Нет, первый президент США! За каждый не взятый вовремя звонок будет взиматься штраф в размере ста баксов! Папа, что происходит? Объясни мне, пожалуйста! Почему номер стал недействителен. Мне в этой чёртовой больнице едва телефон удалось достать!       София не стала больше спокойно лежать и выхватила у Ван Арта телефон. —Ноа? Ноа, ты жив? Что с тобой? Какая больница? — на глазах фон Гельц снова блеснули слёзы, дыхание сбилось.       Она крепко прижимала телефон к уху, будто не сделай она этого — всё пропадёт. Виктор тоже переполошился. —Мам, ты плачешь? Что у вас происходит? Меня нет всего две недели! А если бы я купил путёвку на полтора месяца?       Та проигнорировала его слова. —Что случилось у тебя? — требовательно спросила фон Гельц, попытавшись дышать ровно, но голос всё равно выдавал, что она плачет. — Что случилось у вас? — не менее требовательно спросил Ноа.       София не решилась произнести эти слова, и Виктор это прекрасно понимал. Аккуратно выудив телефон, Ван Арт спокойно заговорил: —Через неделю после твоего отъезда тебя признали мёртвым. Несчастный случай. При прыжке с высоты трос оборвался.       Когда-то произнесённые в трубке слова обожгли горло. Их пришлось проталкивать через глотку. Фон Гельц прикусила кожу на руках. Она не верила. —Что? — коротко спросил Ноа.       Наступила тишина. —Я на третий день после приезда подвернул ногу и получил пару ушибов, когда на досках катались. Меня не стали оставлять и отправили в местную больницу, где ни черта нет связи. Потом якобы обнаружили трещину в кости и наложили гипсовую лангету. Я писал, но мои сообщения так и не доходили, пап, — он перевёл дыхание. — В поездке всё чётко было расписано из-за большого количества людей. Крис мечтал попробовать прыгнуть, но его некуда было поставить. Он вымолил мои документы на эту поездку, — испуганно заговорил сын.       В голове складывалась картинка произошедшего. Для его друга это был первый и последний прыжок. —Я поехал в больницу с документами Криса, а он остался в лагере. —Ты соображаешь, что делаешь?! — грозно произнесла София, зажав рот рукой.       Бойкость смазывали катившиеся по щекам слёзы. Плевать на остальные проблемы. Их они решат. Но какого будет родителям Криса, которые сопереживали фон Гельц и Ван Арту? Которые думали, что у их сына нет связи, а на похороны друга он просто не смог прилететь обратно, ведь рейсы были отменены из-за непогоды. Получается, Ноа жив? —Какая больница? Когда тебя оттуда выпишут? — продолжал выяснять Ван Арт, жестами показывая, что нужно собираться. —Как закончится поездка по бумагам, то есть через три дня. Меня доставят в аэропорт.       София подскочила и подобрала два пальто, что валялись на полу. Усталость куда-то испарилась. Хотелось убедить саму себя, что всё реально. —Готовь вещи. Я постараюсь решить этот вопрос так, чтобы тебя выписали как можно быстрее.       Пусть и Ван Арту хотелось приправить всё парочкой гневных угроз, но всё же он сдержался, побоявшись, что после них он проснётся в спальне в ненавистной реальности. —Пап, получается, что Крис… Он умер?       Виктор помедлил с ответом, наблюдая за Софией. Собравшись с духом, он почти невнятно промычал: —Да.       На том конце трубке замолчали. Было слышно лишь сбитое дыхание. —Если будет возможность, заберите меня отсюда.       София с Виктором выскочили из дома, как ужаленные. Фон Гельц была готова поклясться, что если бы они вчера переоделись, то поехали бы и в домашней одежде, плюнув на правила.       Наступило поистине солнечное утро. И теперь София точно знала, что чудеса случаются. И случаются они не только в Рождество, а всегда.