Чёрный фломастер и неформальная география

Литва прекрасно ориентировался в польской культуре. У него были пробелы в последних двух веках, но любовь к литературе позволила ему быстро наверстать упущенное прочтением Крашевского, Сенкевича и даже всех частей «Ведьмака». Он объездил все отстроенные после войны города, пожил в некоторых из них и по сей день часто бывал если не в гостях у друга, то на музыкальных фестивалях. Он имел свои предпочтения в польской музыке: обожал инди-рок и считал недооцененным польский шугейз. Литва прекрасно ориентировался в польской культуре, чего нельзя было сказать в обратную сторону. — Ты серьезно перепутал Швенчёнис и Швенчёнеляй? Учитывая, что оба этих города еще недавно были твоей территорией? — Прости, — Польша виновато закрылся подушкой, — у них абсолютно похожие названия… на польском. Это же, типа, Швенчаны и Нове Швенчаны, — последнее слово он договорил, попутно уворачиваясь от второй подушки, летящей ему в лицо. — А как на польском будет: «Я империя, мне нужно больше земель, и плевать, что я даже не помню, как они называются»? — Ты и так знаешь, — проворчал Польша, с позором уткнувшись лицом в кровать. Самым унизительным было то, что тот действительно знал. Его разговорный польский немного просел за годы неиспользования, но Литва по-прежнему все понимал и почти без проблем читал. В отличие от Польши, который так и не потрудился выучить литовский. — Все, — решительным тоном заявил Литва, придя в восторг от внезапно посетившей его идеи, — у тебя экзамен по литовской географии. Прямо сейчас. Будешь рисовать карту городов на мне. Польша поднял голову и посмотрел на него из-под растрепавшейся челки. — Мы же уже делали так однажды или типа того? Я потом тебе тотально отомстил, заставив учить польские скороговорки, пока ты мне отсасывал, — вспомнив об этом, он захихикал, будто все еще считал свою затею верхом остроумия. — Да, веке в шестнадцатом? Знания нужно обновлять. Бери тонкий черный фломастер и пиши прямо у меня на спине, — с этими словами он снял футболку и развалился на кровати рядом с другом. Польша тут же притих. В голове крутились сразу несколько вопросов, но он не мог как следует их сформулировать, поэтому лишь тупо сказал: — Оно же потом не отмоется. — Не отмоется с первого раза, отмоется со второго. Кроме тебя это все равно никто не увидит. Вся спина Литвы от плеч до поясницы была покрыта шрамами. Самые заметные были большими, объемными и имели розово-фиолетовый цвет. Они пересекались между собой и паутиной стремились к центру: Россия бил беспощадно и хаотично. Впрочем, большая их часть была белой, и некоторые – как однажды заметил Польша – со временем уменьшались и вовсе исчезали, давая надежду, что еще наступит день, когда Литва сможет раздеться на пляже. Это была провокация. Польша тысячи раз гладил его по спине, сотни раз целовал каждый рубец и не меньше десятка раз говорил всякую чушь про то, что шрамы украшают воина, но Литва все равно ждал, что сейчас он откажется и больше никогда до него не дотронется. Или как минимум даст понять, что его идея странная и неловкая. Однако минутное замешательство Польши прошло, и он взял со стола фломастер, после чего вернулся к другу и деловито убрал волосы с его плеч. — Начнем с Вильно. — Вильнюса, — вздохнул Литва. Несколько секунд Польша отыскивал самое ровное место на правой части его спины, а затем принялся аккуратно выводить название столицы. Литва чувствовал на себе его увлеченное дыхание и внимательно следил за каждым движением грифеля. — Мне показалось, или ты написал Вильнюс через W? — А это неправильно? Я, типа, на английском пишу. Литва не ответил, предвкушая, сколько еще открытий в области лингвистики и геополитики ожидает его в ближайший час. Следующими были Каунас, Клайпеда и еще несколько крупных городов – с ними Польша справился без труда. Литва перестал следить за фломастером и закрыл глаза, наслаждаясь мягкими прикосновениями пальцев, которые бродили по его спине. Иногда прикосновения прерывались – в этих местах кожа огрубела и потеряла чувствительность. Литва всегда любил, когда трогали его спину: было в этом что-то интимное и по-своему сексуальное, но при этом нежное и доверительное. И даже годы жизни с Россией не смогли отнять это у него, что лично он считал своей маленькой победой. Из транса его вывел внезапно нарушивший тишину голос друга: — Профессор, только не снижайте оценку за форму карты, она получается жестко вытянутой… я знаю, что Евье ближе к Тракаю, чем к Вильно. — Что? — К Вильнюсу. — Что такое Евье? — В смысле? У вас там еще православный монастырь был… — Вьевис. Польша выругался. — Мне зачеркнуть и переписать? — Нет, просто выучи литовские топонимы. И я начну штрафовать тебя на один злотый за каждое неправильное произношение Вильнюса. Через месяц накоплю на наш совместный отпуск. На южных городах Польша перешел к пояснице, и Литва то и дело дергался от щекотки. Если в начале работа шла быстро, то теперь после каждой отметки они обсуждали, когда последний раз были в этом городе и что делали. Вспомнились и битвы, и праздники, и как они еще в юности ездили на охоту с Беларусью и Украиной, и как в 2001 Польша приехал на кинофестиваль в Вильнюс, напился с местными режиссерами и проснулся в Неменчине. — Лит? — после недолгой паузы снова позвал Польша. Литва промычал в ответ, думая, что тот в очередной раз спросит, как пишется какое-то слово. Но Польша неожиданно сменил тему. — Мы с тобой тотально не ладили последние пару веков, но я никогда не переставал думать о тебе, и вообще. Неважно, где и с кем я был, я всегда помнил о тебе и в самые дерьмовые моменты надеялся, что у тебя все чуть менее дерьмово. Я, типа, представлял тебя, когда закрывал глаза. И постоянно ждал, когда мы уже, наконец, встретимся. Литва почувствовал, как внутри все неприятно сжалось. Они уже обсуждали это, и каждый раз после подобных разговоров он ощущал себя самым недостойным человеком, потому что он как раз мысленно похоронил Польшу и всеми силами пытался забыть его, находясь в объятиях России. Польша тем временем лег рядом, положил голову ему на спину, прижавшись к ней щекой, и продолжил: — Короче, мне недавно стукнула тысяча лет, а я никогда никого не любил, кроме тебя. Серьезно, вообще никого. И мне тотально наплевать, если ты все эти годы про меня не вспоминал, потому что это неважно. Я люблю тебя, Лит, и я готов повторить это еще через тысячу лет. Несколько секунд Литва молчал, собираясь с мыслями. Он ненавидел себя за немногословность, которая, как ему казалось, выставляет его бесчувственным. Как бы его ни утомляла болтливость Польши, он часто жалел, что не может так же выражать накопившееся внутри сплошным потоком мыслей. Но Польша знал его достаточно хорошо и без пояснений понимал, что чувствует Литва гораздо больше, чем говорит. — Я тоже люблю тебя. И каким-то образом с каждым разом убеждаюсь, что способен любить еще сильнее, — просто ответил он. — Вставай, а то у тебя сейчас Радвилишкис на лице отпечатается. — Точно, Радвилишкис, — спохватился Польша и вскочил, торопясь дописать новое название. Спустя еще полчаса и всего три подписанных города Польша понял, что его знания исчерпались. — Походу, это все, — он закрыл и отложил фломастер, признавая поражение. — Ты так говорил десять минут назад, а потом оказалось, что ты забыл Утену. — Не, в этот раз реально все. Слушай, классная бы получилась татуировка, подумай, — он сфотографировал результат и передал Литве на оценку. Несмотря на все старания друга, взглянув на фото, первым делом Литва увидел шрамы. Он редко рассматривал свою спину и привык только к ощущениям, но не к ее виду. Однако едва он заставил себя сфокусировать взгляд на карте, шрамы будто исчезли, и Литва погрузился в чтение. Надписи были одновременно на литовском, польском, английском, литовско-польском, литовско-английском и других загадочных языках с латинским алфавитом. Буквы были кривыми из-за рубцов, а слова наезжали друг на друга из-за нехватки места. Впрочем, города и их расположение Польша помнил на удивление хорошо и даже не перепутал Швенчёнис и Швенчёнеляй. Захваченный в начале прошлого века юго-восток удался почти идеально, отсутствовали только несколько новых городов. Когда Польша услышал название Электренай, он пришел в ужас и сказал, что это звучит как город из фикшена про пост-апокалипсис в советском стиле. С севером было чуть похуже, но тоже терпимо: Литва всерьез задумался над тем, чтобы внести исправления и действительно набить татуировку. — И все-таки, какой у тебя любимый город? — спросил он, закончив с замечаниями и надеясь если не на интересные рассуждения, то хотя бы на то, что Польша снова неправильно назовет Вильнюс, и он оштрафует его на первый злотый. Однако Польша никогда не делал того, что от него ожидают. — Утена. Потому что мне нравится твоя правая лопатка, — ответил он и, улыбаясь, поцеловал место, где красовалось старательно выведенное им название.