Жизнь, сгоревшая в Огне

Пересыльная тюрьма, или, как её ещё называли, тюрьма временного содержания, располагалась на самой окраине Арборино. Надолго в ней никто не задерживался – как только набиралось нужное количество человек для этапирования, их тут же отправляли к месту дальнейшего отбывания наказания. И неважно, по каким статьям были осуждены заключённые – очень часто политических ставили в один этап с обычными уголовниками. А то, что дело в итоге может закончиться поножовщиной и даже гибелью одного или нескольких осуждённых, никого не волновало. Одним больше, одним меньше – какая разница? Это уже не люди, а отбросы общества. И плакать по ним никто не станет. Разве что родные, но это в расчёт можно не принимать. То, что среди заключённых может когда-либо оказаться легенда континента, никому и в страшном сне присниться не могло. Да, их и раньше осуждали. Например, хорошо известный в стране бард Сантьяго поплатился за то, что осмеливался слишком громко критиковать власть. Он был арестован луну назад, и больше о нём никто не слышал. Одни говорили, что его отправили в один из исправительных лагерей, другие – что он сгинул в застенках Кастель Милагро. После этого Амарго пытался уговорить Эль Драко покинуть страну, но его подопечный решительно отказался, хотя не мог не понимать, к чему всё идёт. Ведь после настойчивой просьбы президента Гондрелло переделать гимн и двух бесед с министром изящных искусств глупо было надеяться, что его оставят в покое. И если бы Орландо тогда не загремел по собственной глупости в лагерь, Амарго ни за что не оставил бы Диего без присмотра… *** – Встать! – рявкнул над головой раздражённый голос охранника, и Эль Драко, мгновенно вынырнув из своих невесёлых мыслей, поднялся на ноги. Кроме него, во двор пересыльной тюрьмы согнали ещё девять человек, и все они вот уже два часа жарились под палящим полуденным солнцем, ожидая отправки к месту заключения. Наконец с формальностями было покончено, и десяток построенных в колонну осуждённых, звеня кандалами, двинулся по пыльной дороге, сопровождаемый четвёркой верховых охранников. Путь до исправительно-трудового лагеря занял четыре дня. За это время осуждённые здорово обессилели и под конец едва волочили ноги. Помимо скудного пайка, от которого впору было помереть с голоду, продвижению сильно мешали кандалы, но облегчать узникам жизнь никто не собирался. Даже Диего, всегда отличавшийся отменным здоровьем, за время своего пребывания в следственной тюрьме и этих четырёх дней пути до лагеря заметно осунулся и потерял в весе. Серая потрёпанная тюремная роба висела на нём мешком, со щёк исчез здоровый румянец, даже волосы цвета воронова крыла как-то поблёкли, потеряли прежний блеск, и, давно не мытые, висели припорошенными дорожной пылью сосульками. И только в глазах непокорного барда всё так же горел его Огонь, а в душе по-прежнему звучала музыка… но некуда, и нечем было её записать. Правда, музыка эта сильно отличалась от той, что он сочинял раньше: теперь в ней появилось немало горьких нот. Да и само выражение глаз тоже изменилось: исчезла беспечная лихая чертовщинка, которую замечали и любили все, кто был знаком с Эль Драко. *** Исправительно-трудовой лагерь с издевательским названием «Путь к правде», над воротами которого красовалась огромная вывеска с намалёванной надписью «Работа делает свободным» был создан ещё при Небесных Всадниках, и с тех пор его неплохо усовершенствовали. Он занимал довольно большую территорию, обнесённую глухим забором с тремя рядами колючей проволоки наверху, по периметру стояли смотровые вышки, а сам лагерь составляли старые, покосившиеся от времени бараки для заключённых, несколько довольно приличных домов для начальника лагеря, его заместителя, охраны и обслуживающего персонала, а также железорудная шахта, где работали узники. Колонна осуждённых прибыла в лагерь рано утром, когда почти все заключённые толпились во дворе под бдительным присмотром охранников – было время утренней общелагерной поверки перед началом работы. Когда измученных людей в кандалах ввели в ворота, все, как по команде, уставились на них: каждый прибывший в лагерь новый этап был целым событием. Первым делом со всех, тут же во дворе, сняли цепи, и узники, кто скривившись, кто закусив губы, кто тихонько постанывая, принялись осторожно растирать онемевшие, стёртые до крови запястья. А потом Диего почему-то отделили от остальных, которых повели через двор к баракам. Это было странно, и от нехорошего предчувствия у него засосало под ложечкой. Он неуютно поёжился под множеством оценивающих, неприятно ощупывающих взглядов, и услышал, как один из заключённых нарочито громко шепнул другому: – Глянь, какой красавчик! От этих слов ему стало нехорошо, но он не подал вида и, безразлично скользнув взглядом по массе одинаково бритых голов, отвернулся. Скоро и ему придётся расстаться со своими длинными смоляными волосами, и красавчиком его здесь больше никто не назовёт. Во всяком случае, он очень на это надеялся. Его провели к входу в центральное здание, где, по всей видимости, располагалась администрация лагеря. Не иначе, как знаменитым заключённым заинтересовалось начальство. Какая честь, чтоб их!.. При входе в кабинет начальника лагеря пришлось подождать: он был чем-то чрезвычайно занят. Присесть Диего так и не предложили, и он стоял целый час, окружённый бесстрастными охранниками, которых, казалось, ничто не трогало. Наконец дверь открылась, и его ввели в кабинет. – Господин Груэсо, как вы и приказали, особый заключённый доставлен, – браво доложил один из охранников. «Особый? Что значит «особый»? – пронеслось в голове барда. – Блай постарался, не иначе…» – Итак, Диего Алламо дель Кастельмарра, кабальеро Муэрреске, – проговорил сидящий за столом тучный человек в очках. На вид ему можно было дать лет сорок, хотя под глазами залегли заметные тени, а волосы были уже изрядно припорошены сединой. – Двадцать четыре года. Сценический псевдоним – Эль Драко. Всё верно? – Да, – ответил бард, разглядывая начальника исправительного лагеря: как-то совсем не вязался его добродушный облик с этой должностью. – Так вот, запомни: здесь больше нет ни Диего дель Кастельмарра, ни, тем более, Эль Драко. Есть только заключённый номер восемнадцать пятьдесят пять. Ясно? – Да, – так же лаконично повторил бард. Теперь его лишили даже собственного имени. Какое унижение... – Далее, – продолжил Груэсо, вальяжно откинувшись на спинку кресла. – Все приказы у нас выполняются быстро и чётко. Ослушаешься – будешь наказан. Это понятно? – Более чем, – сквозь зубы ответил Диего. Интересно, в чём конкретно эти приказы и наказания заключаются... Открылась дверь, и в кабинет шагнул довольно высокий, почти пять локтей роста, крепкого телосложения мужчина. – Это мой заместитель, дон Мальвадо, – указал на него начальник. – И каждое его слово для тебя – закон. – Сейчас посмотрим, как ты это усвоил, – ухмыльнулся заместитель и внезапно рявкнул: – Ко мне! Диего вздрогнул и неверяще уставился на него. – Я вам не собака! – Ошибаешься, сопляк. Теперь ты именно моя собака, – новая, ещё более мерзкая ухмылка. – И если я скажу встать на четвереньки и гавкать, встанешь и будешь гавкать, ясно?! Эль Драко упрямо наклонил голову, продолжая исподлобья смотреть на Мальвадо. Вот же ублюдок... – Попытка номер два, – громко объявил тот, явно играя на публику в лице своего начальника и охранников. – Ко мне! Диего закусил губу. Гордость и собственное достоинство боролись в его душе с инстинктом самосохранения. Он прекрасно понимал, что за неповиновение его измордуют и не поморщатся. А избитый, он в первый же день окажется неспособен постоять за себя перед другими заключёнными. Вспомнив ощупывающие его маслянистые взгляды, он с трудом сдержал тошноту и, стиснув зубы, шагнул к заместителю. – Молодец, – похвалил тот, разве что косточку не кинул. – Хороший мальчик. А теперь – живо за охраной, тебе покажут твоё место. С пылающим от унижения лицом Диего повернулся к двери и услышал, как начальник лагеря спросил у своего зама: – Ну? Что думаешь? – Долго не протянет, – равнодушно ответил тот. – С таким-то личиком… Каменные морды охранников дрогнули – разумеется, тоже услышали. Диего разозлился. Да пошли они все на два пальца! Он ни за что не даст себя сломать. *** Первым делом его, к счастью, одного, погнали в помывочную – большую пристройку во дворе, чуть в стороне от бараков. Велели вымыться как следует и дали чистую полосатую робу. Каким же наслаждением было смыть с себя пот и грязь нескольких дней! Ведь последний раз он мылся только в лазарете следственной тюрьмы. А потом его усадили на табурет и… Когда первая прядь волос упала ему на колени, он сглотнул подступивший к горлу комок и зажмурился, не давая слезам прорваться наружу. Этого от него не дождутся. Эх, дон Рауль! Прав ты был, да толку теперь сожалеть… Он вспомнил разговор, который произошёл между ними луну с небольшим назад. А теперь кажется, будто вечность прошла… Эль Драко без сил упал в кресло. Концерт, который должен был продолжаться два с половиной часа, длился почти пять. Публика не желала отпускать своего кумира со сцены, после каждой песни кричала «бис!» и неистовствовала: ладони в тот день отбил себе каждый зритель. Диего купался в народной любви и щедро дарил им и свой Огонь, и саму свою душу. И только когда у него совершенно не осталось сил, и даже голос начал подводить, великий бард откланялся и пригласил всех на свой следующий концерт. Диего глубоко вздохнул, дотянулся до бутылки красного эгинского вина и сделал большой глоток прямо из горлышка. Конечно, пить такое прекрасное вино вот так, из горла, было оскорблением божественному напитку, но ему нужно было прийти в себя и утолить жажду. А уже вечером, в компании друзей и девушек, он сможет как следует им насладиться. Услышав громкий стук в дверь, Эль Драко невольно вздрогнул. Странно, неужели нервишки шалят? Он поставил на место бутылку, поднялся с кресла и, сделав несколько шагов, широко распахнул двери. Несколько секунд с изумлением взирал на посетителя, потом спохватившись, сделал приглашающий жест и сказал: – Прошу вас, дон Рауль. Высокий худощавый человек неопределённого возраста, с тронутыми сединой волосами и не по-мистралийски синими ясными глазами, шагнул в комнату. Неприметная одежда, плоская шапочка на голове, пыльный дорожный плащ и связка книг подмышкой – всё это говорило, что перед ним алхимик. Конечно, Диего подозревал, что дон Рауль не так прост, как кажется на первый взгляд, но эти подозрения он предпочитал держать при себе. Они впервые познакомились чуть больше полугода назад. Эль Драко в то время жил в Лютеции – городе, наполненном театрами, концертными залами и борделями; городе, который всегда имел лёгкий привкус порока, и в котором великий бард чувствовал себя как рыба в воде. Эль Драко, Плакса и братья Бандерасы распевали весёлые похабные песенки в компании проституток в одном из отелей столицы Галланта, когда громкий стук в дверь заставил их на миг замереть. Хуан Бандерас тотчас подхватился с места и бросился открывать. – О, к нам пожаловал один из твоих поклонников! – крикнул он пьяным голосом, пропуская вперёд высокого синеглазого человека в дорожном плаще. Незнакомец хмуро покосился на шалопая, снял шляпу и сказал: – Приветствую. – Присоединяйтесь к нам, сударь, – Плакса притянул к себе пышногрудую блондинку, освобождая вновь прибывшему место на диване. – Благодарю за приглашение, но вынужден отказаться, – гость смерил Плаксу внимательным взглядом. Даже слишком внимательным. Ученик великого барда невольно поёжился, сузил глаза и весь подобрался. – У меня дело к Эль Драко. Однако я вижу, что пришёл не вовремя. – Что у вас за дело? – бард широко улыбнулся. – Это касается вашего отца. Улыбка тут же исчезла с лица Диего, хмель как рукой сняло. Он опустил на стол стакан, вскочил на ноги и бросил: – Развлекайтесь, ребята! А затем кивнул гостю: – Идёмте. И скрылся в соседней комнате. Незнакомец сбросил плащ и шляпу и проследовал за бардом. Скользнул взглядом по пьяной компании и снова встретился глазами с Плаксой. Тот покусал губы, вызывающе улыбнулся и отсалютовал гостю бокалом. – Вы что-то знаете об отце? – Эль Драко напряжённо посмотрел на незнакомца. Тот плотно притворил за собой дверь, и только убедившись, что их не подслушают, сказал: – Ну, прежде всего, маэстро, позвольте представиться. Меня зовут дон Рауль, я старинный друг вашего отца, и его собрат по классу. – Насколько я могу судить, вы не маг… – Нет, – дон Рауль тонко улыбнулся. – Я алхимик. И ваш отец, как я знаю, тоже немного занимался алхимией. Даже имел свою лабораторию в родовом замке. – Это так, – кивнул Диего. – Но вы не ответили на вопрос. – Позволите? – не дожидаясь приглашения, дон Рауль опустился в кресло. – К сожалению, я ничего не могу вам сказать о его местонахождении. Я обязан ему жизнью, и сам бы был не прочь узнать, где в настоящий момент находится мэтр Максимильяно… Диего разочарованно вздохнул. – Но… – гость внимательно посмотрел на молодого человека, – …во время последней нашей встречи мэтр Максимильяно очень просил меня разыскать вас, дон Диего, и познакомиться с вами. А также уверить вас, что если вам когда-нибудь понадобится помощь, вы всегда можете на меня рассчитывать. Эль Драко улыбнулся: – Ну что вы, дон Рауль, разве мне может что-то грозить? Я бард, и публика любит меня. Уверяю вас, никто никогда не причинит мне вреда. Но спасибо за предложенную помощь. Потом они ещё долго говорили об отце, о старых добрых временах, когда в Мистралии было ещё всё в порядке, на троне восседал глава правящей династии, король Ринальдо, а о партиях и переворотах никто и слыхом не слыхивал. А ещё о том, что сейчас на родине, конечно, не такой террор, как при Небесных Всадниках, чтоб им ни дна, ни покрышки, но всё-таки людям дышится вовсе не легко. Но, честно говоря, Эль Драко тогда довольно легкомысленно отнёсся и к самому дону Раулю, и к их разговору. Прошло несколько дней, а потом к нему явился Плакса. Глянул виноватым взглядом из-под чёлки и сказал, что должен его оставить. И вот сейчас дон Рауль вновь появился перед бардом. Он озабоченно хмурился и только коротко кивнул в ответ на приветствие. – Присоединитесь? – Эль Драко поднял бутылку. – Нет, спасибо, – алхимик уселся в кресло, сцепил пальцы и мрачно посмотрел на него. – Чем обязан? – Диего невольно передёрнул плечами. – Ты должен немедленно покинуть Мистралию, – сказал дон Рауль без всяких предисловий. – То есть? – Эль Драко даже поперхнулся. – Здесь становится очень, очень опасно. Уезжай, от греха подальше. Эль Драко моргнул и вдруг рассмеялся: – Дон Рауль, ну скажите, что может мне грозить? Я не политик, я не ввязываюсь в эти игры, я певец, композитор – бард. Я дарю людям своё творчество, и они отвечают мне любовью. Слышите, меня все любят и… – Боюсь, что не все, мальчик, – гость сурово сдвинул брови. – Поверь мне, заигрывание с властями очень опасно. Диего резко оборвал смех. – Я не заигрывал с властью! – Я слышал, к тебе обращались с неким предложением? – Да, – он пожал плечами. – Президент просил меня написать им новый гимн. Что я и сделал. – Ты написал для них гимн? – в голосе дона Рауля проскользнула нотка презрения. – А что вас удивило? Правда, президента не устроило, что в моём варианте совсем нет пропаганды и агитации, и он предложил мне переделать. Но я отказался. – Я понял. Вот поэтому тебе и нужно сейчас же уехать. – Это ещё почему? – А ты сам не понимаешь? – дон Рауль вперил в него мрачный взгляд. Эль Драко вспыхнул и вскочил на ноги: – Вы хоть сами-то понимаете, что мне предлагаете? Если я сейчас уеду, обо мне скажут, что я… трус! Неужели вы думаете, что я испугался каких-то пустых угроз? Я не покину родину, и… у меня здесь любимая девушка, я её не оставлю! – Мальчишка! – гость стукнул кулаком по столу и тоже в момент оказался на ногах. Так они и стояли, сверля друг друга яростными взглядами. Первым опомнился более старший. – Диего, послушай меня. Сейчас не время показывать свой характер. В Мистралии становится очень опасно, неужели ты сам не чувствуешь? – Спасибо за заботу, дон Рауль, но я никогда не бегал от опасности. Не собираюсь бежать и сейчас. Какой же он, всё-таки, был дурак! Не послушался старого друга отца, откровенно послал его, и вот результат. Диего тяжело вздохнул. Не иначе, как у него разум помутился. – Ну вот и всё, – лагерный цирюльник тщательно вытер полотенцем его голову и утешающе похлопал по ней ладонью. – Не горюй, парень! Главное – выйти отсюда, а волосы – дело наживное. «Главное – выйти отсюда, – эхом отозвалось в мыслях Диего. – И я выйду! Убегу! Во что бы то ни стало!» Каждый барак был рассчитан на пятьдесят человек. Четыре ряда двухъярусных нар стояли почти впритык один к другому, всего лишь через узкий проход, где двоим разойтись было практически невозможно. В центре барака оставалось довольно широкое свободное пространство, где каждое утро и вечер проводились построения и поверки старшим по бараку. Диего досталось место на нижнем ярусе в самом углу, что, с одной стороны, было не слишком удобно, зато с другой – вполне неплохо, поскольку проход возле его лежанки был всего один. По крайней мере, с двух сторон никто не подойдёт. Он осторожно сел на тонкое шерстяное одеяло – жёстко, но не слишком. – Встать! За мной, – приказал охранник, с любопытством наблюдавший за ним от дверей. Почему они все на него так смотрят? Как будто чего-то ждут. Слёз, истерики?.. Как же – знаменитый бард Эль Драко, известный всему континенту бабник и разгильдяй! И вдруг – такое падение… Каково это – рухнуть с такой высоты? Как ты себя поведёшь? А то ведь сегодня хорохоришься, а завтра… Здесь и не такие на коленях ползали, вымаливая пощаду. Так-то, великий бард… номер 1855. – Здесь у нас столовая, – деловым тоном начал вещать охранник, проводя его по территории. – Это туалет. Душевую ты уже знаешь. Там – железная шахта, с завтрашнего дня начнёшь работать. Пальчики-то ободрать не боишься? Хорошо, у нас не любят белоручек. Хотя по тебе не скажешь. В смысле, что ты не белоручка. Ты хоть когда-нибудь кайло в руках держал? Оно и видно, что ничего тяжелее гитары. Кстати, у нашего начальника шестиструнка есть, бренчит иногда. Ишь, как глаза-то загорелись! Тебе не светит, парень. А впрочем… почему бы и нет? Накатывает на него временами блажь, может, и прикажет тебе спеть. Они тут любят вечеринки закатывать, начальники-то наши. Диего скрипнул зубами, услышав это «прикажет спеть», но невероятным усилием воли заставил себя промолчать. Охранник даже не заметил, как «экскурсант» изменился в лице, и, усмехнувшись, добавил: – А это – наша местная достопримечательность, – он указал на вбитый посреди лагерного двора столб со свисающими с него наручниками. – Для наказаний? – коротко спросил Диего. – Разумеется. За первую провинность – пять ударов кнутом, за вторую – десять, за третью – пятнадцать и так далее. Ну и, конечно, карцер имеется. Так что советую вести себя тише воды, ниже травы. Ладно, пока можешь отдохнуть, сейчас все на работе, вечером будет построение на обед, тогда и с Абьесто познакомишься. Он отвечает за порядок в вашем бараке. Диего подумал, что, видимо, экскурсию ему решили устроить в виде исключения. Потому что никого из тех, с кем он шёл по этапу, рядом не было. Охранник вышел за дверь, оставив Диего в одиночестве. Но ненадолго. Или ему показалось, что ненадолго – потому что когда лежишь на койке и пялишься в потолок, время летит либо слишком медленно, либо слишком быстро. Он вздрогнул, услышав топот. Вскоре барак наполнился узниками, возвратившимися с работы. Люди в одинаковых полосатых робах, с одинаковыми бритыми головами и одинаковым безучастным выражением на лицах выстроились в две шеренги по сторонам широкого прохода. Различались они только разноцветными треугольниками, нашитыми на рукавах, груди и коленях: красными, желтыми, чёрными и лиловыми. – Вста-ать! Тебе что, особое приглашение нужно? – Диего вздрогнул, когда над ухом раздался злобный окрик. Он поднял глаза и встретился взглядом с дюжим детиной в такой же арестантской робе. Только, в отличие от других заключённых, выглядел он вполне упитанно, даже щёки лоснились, волосы были чуть длиннее, чем у других узников, и треугольника на рукаве не было. Вместо него робу украшал зелёный кружок. – Встать! – снова рявкнул детина и замахнулся. Диего понял, что перед ним старший по бараку, решил, что не стоит провоцировать его, и тут же оказался на ногах. – Кто? – коротко спросил Абьесто. – Ди… – он осёкся, скрипнул зубами и сказал: – Номер восемнадцать пятьдесят пять. – Молодец, усвоил, – Абьесто похлопал его по плечу и толкнул в спину со словами: – Встать в строй. Диего занял место в конце правой шеренги. Сосед покосился на него и тут же отвернулся, вздрогнув от окрика. – Номер четырнадцать восемьдесят семь. – Здесь, – донеслось с дальнего конца шеренги. – Номер восемнадцать тридцать три. – Здесь… – Номер двенадцать пятьдесят восемь… Поверка казалась бесконечной. Похоже, здесь лишь у одного Абьесто имелось настоящее имя. Все остальные заключённые носили только номера. Безликий номер, а не человек. Наконец поверка завершилась. Все обитатели барака оказались на своих местах. Абьесто махнул рукой и во главе колонны вышел за ворота. В длинном бараке с несколькими рядами дощатых столов уже толпился народ. Заключённые с мисками в руках выстроились в бесконечную очередь, чтобы получить свою порцию похлёбки. Диего оказался почти в самом хвосте этой змеи. Когда до него дошла очередь, его желудок совершенно прилип к спине. Арестант в такой же, как у всех, полосатой робе, черпал из огромного чана какую-то неаппетитного вида баланду, которая и пахла так же отвратительно, как выглядела, и, почти не глядя, брякал её в подставленные миски. Диего протянул свою, скривился, увидев зеленоватую массу с какими-то подозрительными комками, которую здесь гордо именовали обедом, и, не задерживаясь, отправился за стол, где уже вовсю орудовали ложками его товарищи по несчастью. Он не успел закончить есть, как резкий свист заставил всех сидящих за столами немедленно вскочить на ноги. Обед окончен, а успел ты доесть свою порцию, или нет – это уже твои проблемы. Диего проглотил последнюю ложку и выбрался из-за стола. Незадолго до отбоя состоялась ещё одна поверка. Такая же долгая и утомительная. Потом Абьесто вызвал вновь прибывших заключённых. Их оказалось четверо. Остальных шестерых распределили по другим баракам. – Это ваши опознавательные метки, – сказал Абьесто, раздавая узникам разноцветные треугольники, и пояснил: – Руководство должно сразу видеть, по какой причине каждый из вас загремел в лагерь. Красные треугольники – значит, ты политический заключённый, жёлтые – уголовник, чёрные – антиобщественный тип, ну, и лиловые достаются всякого рода извращенцам. Это понятно? Не слышу! – Да, – нестройный хор голосов. Диего достались красные. Двое получили жёлтые метки, ещё один, жуткого вида тип с перекошенной рожей и с отрезанным ухом – чёрный. Иголка на всех оказалась одна, и ею сразу завладел безухий. Диего даже не пытался получить её. Он сжал в руке красные тряпицы и ушёл в свой угол. Забрался на нары и отвернулся к стене. Он вздрогнул и подскочил на месте, когда почувствовал, что кто-то осторожно трогает его за плечо. – И-извините, – заикаясь, проговорил молоденький парнишка, лет семнадцати на вид, не старше. – И-из-звините. В-вы в-в-е-едь м-ма-аэст-т-тро Эль Д-д-драк-ко… – Это я, – кивнул Диего и сел, освобождая мальчишке место. У того на робе красовались такие же красные треугольники. – А меня з-зов-вут Х-хоа-ак-к-ин Б-боске. Диего смерил взглядом тщедушную фигурку парнишки. – Ты-то здесь за что? Хоакин пожал плечами: – Я? За оп-п-пыты. – Не понял, какие опыты? – Н-н-у, х-х-х-имические о-о-п-пыты. Я а-а-алхимик. О-о-опыты с-ставил, а в-в-власт-тям н-н-е понравилось. И в-в-от я здесь, – мальчик снова вздохнул, потом сказал: – Я о-о-очень люблю в-в-ваши п-песни, м-маэстро. О-о-чень. И ещё о-од-дно. В-вам л-лучше пришить т-т-треугольники, а-а-а то утром А-а-аб-б-ьесто б-б-удет очень с-с-ильно з-зол. – Я бы, может быть, и пришил. Но ты же видишь – нечем. Не пальцем же мне шить! – А-а-а, эт-то мы ис-справим, – Хоакин подмигнул Эль Драко и вытащил из-за отворота тюремной робы иглу с намотанной длинной суровой ниткой. – Спасибо, – улыбнулся Диего. Он никогда раньше не держал в руках нитку и иголку, поэтому потрудиться пришлось, как следует. Он исколол пальцы до крови, но справился. Ниток, правда, больше не осталось, но иглу он Боске вернул. Они поговорили ещё немного. Хоакин рассказал о том, что представляет собой этот лагерь, и предупредил Диего, чтобы тот был осторожнее. Больше половины заключённых были уголовниками, осуждёнными по самым разным статьям, и политических не терпели, унижая на каждом шагу, старались сломить, подкарауливали и били, а порой и что ещё похуже. – Похуже? – сузил глаза Диего. – Д-д-да-а-а, – мальчика затрясло, он сглотнул и повторил: – Б-будьте осторож-ж-ны, м-маэстро.