Отныне

Снасти нескольких десятков судов, стоявших на рейде надсадно скрипели, раскачиваясь на сильном ветру. Птицы беспокойно носились среди деревянных шпилей матч, оглашая всю округу беспрестанным криком. С тяжелого, свинцового неба начинал накрапывать дождь, и вдалеке слышались раскаты громы. Бонс даже порадовался, что они решили зайти в гавань именно сейчас: на западе начинался шторм. - Он сегодня не в духе, – пробормотал тихо Ганн, наблюдая за тем, как капитан тяжело ступает по пирсу неискоренимой за столько лет проведенных в море походкой. - Он всегда не в духе, - невесело усмехнувшись, ответил Билли, сильнее затягивая узел на швартове, - особенно после того, как Сильвер ушел. - Да и при нем было почти так же. Бонс ничего не ответил, только как-то странно посмотрела на Бена и, бросив наконец свое занятие, двинулся вслед за Флинтом, стараясь не думать о том насколько все-таки правдивы слова Ганна. Капитан действительно был сегодня особенно не в духе: он, и без того молчаливый и угрюмый, в этот день не обмолвился ни с кем ни единым словом, так что Билли самому пришлось командовать остатками их некогда могучей команды, организуя высадку на берег после полугода, проведенного в море. Отчего-то ему казалось, что это будет последнее плавание, по крайней мере, таким составом – их экипаж таял на глазах, и теперь не много желающих было занять пустующие места. Сейчас не то, что раньше: пиратство истлевало, а вместе с ним – самый знаменитый его предводитель. То, что Флинту осталось недолго, было понятно уже несколько месяцев, но команда оставалась с ним; не столько из-за преданности и уважения, сколько из-за страха, который капитан внушал тем больше, чем старше становился. Билли знал его почти двадцать пять лет и с уверенностью мог заявить, что Флинт, каким он знал его сейчас, мало походил на того капитана, с которым он встретился впервые, кажется, в другой жизни. Дело было, конечно, не во внешности, хотя и здесь Флинт мало походил на себя прежнего - обрюзг, опустился и растерял остатки былой привлекательности, если кто-то вообще мог считать его таковым. Такие перемены были неудивительны, учитывая сколько он пил последние годы. Билли вообще часто задавался вопросом о том, как Флинт ещё не отупел от выпивки, как было почти со всеми его товарищами, и без того не отличавшимися сообразительностью, и не лишился своей силы, знаменитой необъяснимой неуязвимости в бою. Да, этого у него было не отнять: с годами жажда крови не только не иссякла, а превратилась едва ли в потребность. Они не брали пленных, вырезали всех подчистую, и если раньше Флинт сдерживал самые гнусные порывы своих людей, то сейчас попросту не обращал на них никакого внимания, допуская и пытки, и насилие. Бонс ничем, кроме как необузданной яростью, не мог себе объяснить, зачем Флинт рвался в каждую битву, шел во главе любого абордажа, ввязывался в случайные драки, нередко заканчивающиеся смертью большинства её участников от руки капитана. Билли знал его много лет и действительно мог сказать, что с годами Флинт озверел, и сдержать его не в силах был никто, даже Сильвер. Собственно, Бонс понятия не имел, почему Джон покинул их тогда, лет восемь назад, он никогда не знал, что творится у Одноногого в голове, но все-таки он догадывался, что капитан его попросту достал своими выходками. Как Флинт бушевал тогда, как чуть ли не силой грозился оставить Джона при себе, но тот, как обычно, поступил по-своему. И надо думать, сделал правильный выбор, который сам Билли должен был сделать ещё давным-давно. Пару недель назад он застал капитана одного. Ранним утром, в предрассветном тумане, когда на палубе не было никого, кроме вахтенного на верхотуре, Флинт стоял, опершись о борт, и смотрел прямо в воду. Бонсу казалось, что он хочет утопиться: до того он был бледен и мрачен тогда. Билли окликнул его, не строя иллюзий насчет своих желаний. Если бы он хотел смерти Флинта, то убил бы его очень давно, жизнь предоставила миллионы возможностей для этого, но сейчас он четко понимал, что привязан к нему так же, как пиратской жизни в целом: он выбрал и то, и другое много лет назад и не представлял, как все могло сложиться бы иначе. - Капитан, - подошел он к нему ближе и встал рядом. Флинт вопреки своему обыкновению не огрызнулся, лишь безмолвно кивнул, не возражая против его присутствия. Какое-то время они молчали, пока утренний холод от воды пронизывал все тело, а молочно-белый туман становился все гуще. - Высадимся на этот раз в Саванне, - сказал Флинт, не глядя на Бонса, тоном, совершенно не терпящим возражений, хотя молодой город на побережье Америки не входил до этого момента в их планы. - Зачем, - тем не менее переспросил Билли, не слишком желавший перестраивать маршрут с намеченного ранее курса, - к нам гораздо ближе Релай. - Давно я обязан объяснять тебе свои намерения? – жестко ответил он, но затем все-таки ответил. - Нас там не знают; в Саванне мы уже бывали, и местным властям мы будем не интересны, тогда я оставил им приличную сумму. Бонс не хотя согласился с этим доводом, на самом деле просто не желая приближаться к этому молодому, только начинавшему развиваться порту. Ему не нравились практически все города, разраставшиеся по юго-восточному побережью Америки последнее десятилетие. Всем им он предпочитал старые порты на островах, безопасные, проверенные годами. Капитан, напротив, довольно часто заходил в эти колониальные города. Казалось, ему доставляло какое-то мазохистское удовольствие: собственными глазами видеть, как некогда свободные земли захватываются ненавистной ему метрополией. Дух Англии в этих портах был повсюду, первые поселенцы – выходцы с островов Британии привозили на материк свою архитектуру, отчего до смешного было странно видеть, как среди убогих деревянных домишек вырастают особняки с колоннами и балконами и католические церкви, увенчанные остроконечными высокими шпилями. Когда Флинт бывал в таких городах на его лице всегда проступало выражение мрачного торжества, а на губах играла презрительная улыбка, обращенная ко всему, что он видел вокруг. Но сейчас, пока они шли по стремительно разрастающемуся в ширь городу, капитан оставался безучастным. Билли не раз замечал, что когда они изредка бывали рядом с Саванной или заходили в ее порт, Флинт становился ещё более отстраненным и закрытым, чем обычно. Правда сегодня Бонс был не многим лучше: будучи сейчас здесь, в кабаке, больше похожим на притон, он думал только о том, что этот ублюдок в скором времени сделает единственное доброе дело в своей жизни – избавит мир от самого себя. - Дарби! – раздался ненавистный Бонсу голос, звавший своего мальчика на побегушках, – рому мне и моим ребятам, ведь мы заслуживаем, джентльмены, отдыха после долгой работы, – теперь почти что целая речь для капитана, раньше бывшего более словоохотливым. Удивительно, не пытается ли он их задобрить? Билли оглянулся на тех, кто ещё оставался с ними: все без исключения отъявленные головорезы, кроме разве что Дарби – парнишки-юнги по каким-то причинам затесавшимся в эту отвратительную компанию. Бонс узнавал в нем себя когда-то – такое преклонение перед капитаном, попытки во всем угодить ему. - Блядство, – пробормотал он, садясь за ближайший стол, подальше от этого прихвостня. Вообще все здесь, пожалуй, кроме него, с нетерпением ожидали пока Флинт ослабнет настолько, что можно будет приставить нож к его дряблому горлу и выпытать наконец тайну сокровищ, которую капитан обещался раскрыть, как только они достигнут ближайшего порта – и вот они здесь. Билли даже не сомневался, что это очередная ложь, но страх команды перед капитаном, и ним самим, Билли Бонсом, был так велик, что у людей оставалось только осточертевшее ожидание наживы. Пирушка только начиналась, со стоящего на рейде «Моржа» стягивались остатки команды, кроме вахтенных. Грязный, темный кабак с трудом вмешал их разнообразную компанию. Флинт восседал над ними как король. Бонс не смог сдержать злобной ухмылки при взгляде на него – ныне он лишь карикатура не себя прежнего. Теперь казалось, что и не было никогда великих дел, стремления к свободе, подобия чести. За последние двадцать лет Флинт даже близко не подходил к Нассау, сдавшись и сосредоточившись только на наживе. Со временем возвращение вообще стало слишком опасным: после того, как повесили Рэкхема, пиратов на острове и вовсе не осталось. Флинт даже не вспоминал о своей заветной мечте, а если такое случалось, быть может, только сожалел об утраченных возможностях - Билли было уже все равно. Так или иначе, все эти годы они больше не играли в освободителей угнетенных и занимались как раз тем, что нужно было больше всего – разбоем и ничем более. Правда, Флинт и тут умудрялся наводить свои порядки: капитан вырезал целые экипажи, иногда не оставляя никого в живых, а уж если попадался британский корабль и, не приведи Господь, военный – тут для Флинта не оставалось вообще ничего невозможно. Они часто неоправданно рисковали всем, но сражались до последнего. Капитан всегда выставлял все так, чтобы у них был только один вариант – вырвать свою жизнь у врага зубами, стоять до конца с осознанием, что отступать некуда, ибо по одну сторону ждала виселица, а по другую - клинок Флинта за трусость. - Билли, ты чего? – Ганн ткнул его в плечо, стараясь привлечь внимание, - Ты его сейчас взглядом прожжешь. - Заткнись, – отмахнулся Бонс, в один глоток осушая почти весь свой стакан: с годами он и сам не становился лучше. - А-н нет, похоже мы ошиблись, он вроде даже смеется. - Это ещё хуже… - смех Флинта был редкостью, и честно говоря, вовсе нежеланной. Билли все же отвернулся от него; без сомнения, капитан был пьян, хотя, трезвым Бонс не видел его уже лет десять. - Неужели в этой дыре нет даже шлюх? – в сердцах спросил кто-то из команды, Билли не расслышал, да и не собирался даже прислушиваться. - Есть одна, смотри какая… - похотливо рассмеялся кто-то, подставляя подножку молодой девушке, видимо, не успевшей вовремя убраться отсюда, как сделали это остальные благоразумные люди несколько минут назад. Девчушка споткнулась и почти полетела в объятья к Пью. Раньше, помниться, капитан препятствовал такого рода развлечениям, но последние годы был равнодушен ко всему. - Бедняжка, такая молодая, – пробормотал Бен, глядя, как отчаянно выбивалась дамочка из цепких рук, быть может, они бы её не тронули, будь она податливее, но, как известно, ничто так не разжигает удовольствие, как сопротивление. - Уберите свои руки от моей дочери! – послышался сзади чей-то громкий и такой смелый, уверенный голос, что Пью на секунду действительно выпустил девушку из рук, но, разглядев того, кто говорит, снова ухватился за свою добычу, намеренно лапая её везде, где только можно. - И что ты мне сделаешь, старик? – расхохотался он, поддерживаемый таким же пьяным смехом со стороны команды. Билли этого веселья не разделял, однако все-таки развернулся посмотреть на смельчака, бросившего вызов двадцати пьяным мужчинам. Гейб не преувеличивал, назвав его стариком. Напротив них стоял мужчина лет шестидесяти с длинными, забранными в хвост совершенно седыми, почти белыми волосами. Годы отпечатались на его лице сетью морщин, но ясные, голубые глаза смотрели твердо и даже дерзко. К слову капитан, пожалуй, был ему ровесником, но в отличие от него человек этот был довольно крепок и высок ростом. Он явно сильнее тщедушного Пью, так что тот мог надеяться только на помощь команды в случае драки. Тем не менее, смех не смолкал; не смеялись только двое – Бонс и капитан. Билли совершенно случайно бросил взгляд на Флинта и был поражен тем, что увидел: с его лица, казалось, сошел весь загар, он стал болезненно бледен, почти до синевы. По этому жутко бледному лицу прошлась судорога, зажигая обычно безжизненные и тусклые глаза лихорадочным блеском. - Отпусти её, – рявкнул он Габриэлю, даже не взглянув в его сторону, прекрасно зная, что приказ будет выполнен. Девушка со всех ног кинулась к двери и скрылась из виду. Счастливица, черт знает, чем бы все это кончалось. Но тут незнакомец обернулся на голос капитана и Билли не мог не заметить произошедшую в его лице перемену. Очевидно, они знали друг друга. За столом воцарилась молчание. Ребята присмирели, почуяв изменившееся настроение капитана, не предвещавшее ничего хорошего. Никто не двигался; Билли практически видел на всех лицах страх вперемешку с предвкушением, он сам был уверен, что сейчас не миновать кого-нибудь представления. Флинт мог отпустить эту девушку только лишь для того, чтобы наказать наглеца, посмевшего посягать на что-то, что уже было захвачено его людьми. Он мог избить его, мог и убить, такое случалось, однако не происходило ровным счетом ничего. Наконец, незнакомец обвел взглядом всех присутствующих и, задержав свой взор на капитане, удалился из трактира под гробовое молчание. - Можем догнать его… - предложил Ганн, тот тут же был прерван ударом кулаком по столу: - Если хоть кто-нибудь из вас, ублюдков, хоть пальцем его тронет, я лично сниму с вас кожу заживо, – прохрипел Флинт не метафорическую угрозу и, встав из-за стола, вышел вслед за неизвестным. - Что ж, полагаю это не наше дело, – подытожил Билли, взяв ситуацию в свои руки, – как видите, капитан никуда не денется, раз уж оставил здесь свою саблю и пистоли, так что давайте просто выпьем за его здоровье и забудем обо всем, что здесь видели, – Бонс поднял стакан с остатками рома и, выпив до дна, внимательно проследил, чтобы все последовали его примеру. - А вдруг его убьют? – спросил кто-то через несколько минут, когда атмосфера уже начала перетекать в привычное русло полупьяного бреда и веселья. Билли, до которого эти слова дошли через плотный туман выпивки, расхохотался так, как не смеялся уже долгие, долгие годы. - Убьют? Флинта? – он снова рассмеялся, трясясь своим уже тучным, широким телом. – Флинта может убить только сам Дьявол, а он самоубийство не совершает, – закончил он с мрачной усмешкой, уверенный в том, что за дверями трактира может произойти что угодно, кроме такого до смешного нелепого события.       

***

Джеймс не слышал, как за ним захлопнулась тяжелая дверь кабака, не видел прохожих, мешавших ему пройти, не чувствовал, как заплетались и скользили ноги в размытой дождями грязи; он не видел ничего, кроме маячившей в нескольких ярдах от него до боли знакомой, почти не изменившейся с годами фигуры. - Томас! – из его груди вырвалось какое-то гортанное рычанье, его хриплый голос даже простое обращение сумел превратить едва ли не в угрозу, и Флинт впервые задумался о том, как отвратительно он стал говорить теперь. Гамильтон остановился, но обернулся не сразу. Джеймс видел его седые волосы, расправленные плечи, не утраченную с годами осанку, но все ещё не разглядел лица, даже не услышал голос, который столько лет вспоминал ночами. - Томас, это правда ты? – Флинт ещё чувствовал сладкий дурман от выпитого, но сейчас он лишь мог ненавидеть такие привычные притупленные ощущения. Он наконец обернулся, и Джеймс впервые за двадцать лет увидел так близко его лицо, которое несмотря на все старания так и не смог забыть. Худое, с тонкими, неглубокими морщинами, паутиной обрамляющих все такие же невероятно светлые голубые глаза. Это без сомнения был он, именно он: - Добрый вечер, Джеймс, – Томас слабо улыбнулся ему, и теперь его голос прозвучал тихо, почти хрупко. Взглядом он скользил по изменившемуся с годами старому другу, и в этом взгляде Флинт пытался найти ответы на внезапно вспыхнувшие в разуме вопросы, - не ожидал тебя здесь увидеть. - Я… - он не знал, что сказать. Джеймс даже не знал, зачем погнался за ним сейчас. Двадцать лет назад он совершил ужасную ошибку, последствия которой будут преследовать его до конца жизни. По его собственным словам, никто их них никому ничего не должен, они и расстались друзьями – никаких обид и недомолвок, - как ты? Я не слышал о тебе ничего с тех пор, как… - Да, знаю, – на лице Гамильтона сейчас нет даже тени улыбки, но Флинту хочется верить, что в его взгляде промелькнула некогда привычная мягкая теплота, - последний раз я слышал о тебе от людей Левасёра. Думал, что ты мертв. Снова. Флинту нечего на это ответить, ему тяжело даже смотреть в глаза Томасу. - Ты все это время жил здесь? Все это время? – наконец спросил он, боясь услышать ответ. - Я путешествовал несколько лет, но затем решил осесть. Все-таки это земля теперь мне как родная, – ответил Томас совершенно отстраненным голосом. - Но ты ведь мог вернуться, я дал тебе достаточно денег, чтобы выбрать любое место. - Нет, я не мог. А то, что я остался здесь… Просто сентиментальность, с годами такое бывает. Они стояли напротив друг друга, ближе чем когда-либо за это время, но тем не менее бесконечно, непоправимо и неправильно далеко. Хотя Джеймс был в шаге от возможности обнять, почувствовать тепло чужого тела, рассказать обо всем, что он пережил за эти годы, если не как любовнику, то хотя бы как старому другу, это было невозможно: он лишился этого права по собственной воле тогда, когда думал, что принял единственное верное решение. - Что ж, Джеймс, я должен идти… - Конечно, разумеется. Прости за это, – Флинт замер на полуслове, ему начало казаться, что мир сжимается до невероятно малых размеров и давит на него со всех сторон. В висках стучало, и на несколько мгновений ему представилось, что все это пьяный бред, – извини, но ты сказал, твоя дочь? - Да, – коротко ответил Гамильтон, слегка вздернув подбородок. Для Джеймса в этот момент рушится целый мир. Он столько раз за эти годы думал о том, что Томас начнет жить с чистого листа, не обремененный никем и ничем. Думал, что поступил правильно, защитив его от своей собственной тьмы. Но каждый раз, когда он представлял Томаса с кем-то другим, ему больно так же, как и раньше. Пусть они не были вместе, даже не общались почти четверть века, Флинт не мог перестать считать, что этот человек принадлежит ему – они связаны навсегда и ничто этого не изменит. Совершенно неоправданная, но оттого не менее сильная ревность, огромная, жгучая, невыносимая и непреодолимая поднялась в нем с самых глубин черной, измученной души: - Тогда лучше следи за своей девкой, – это произнес не он, вместо него ответил Флинт; нечто, что было создано для защиты от мира, и что в конце концов поглотило его полностью. Эти слова разбиваются о Томаса, как волны о скалы. Он лишь смерил Джеймса взглядом, без тени злости или обиды, но с едва скрываемым разочарованием и с тем, что для Флинта было хуже ненависти - жалостью. - Прощай, Джеймс. Гамильтон, не дожидаясь ответа, развернулся и ушел туда, куда Джеймс больше не имел права за ним последовать. В другую жизнь, которую Томас, без сомнения, заслужил и в которой не должно быть места таким, как он. Флинт вернулся в кабак через четверть часа с одним лишь единственным желанием. Под взглядами своих людей он выпивает бутылку почти полностью не отрываясь, намереваясь сразу после этого выдать наконец блядскую тайну сокровищ, сгубивших все, что у него когда-то было, и затем с чистой душой застрелиться, чтобы никогда больше ничего не видеть и не слышать. Но Дьявол решает иначе. - Капитан, что с вами? – Дарби подбежал к нему первый и успел поймать его за секунду до удара головой об угол стола. Бутылка разбилась на мелкие осколки, и этот звук пробудил от ступора всю остальную команду. Люди бросились к нему, как стервятники на добычу, с той лишь разницей, что сейчас они все до ужаса боялись увидеть его мертвым. Что толку было терпеть выходки безумца, если в конечном счете не получить награды за свои страдания? - Лекаря, мать вашу, найдите кого-нибудь, быстро! – приказал Бонс, холодея от ужаса при мысли о том, что казавшееся смешными предсказание начинает сбываться с пугающей быстротой. - Только бы успеть карту достать, – прошептал он, держа вместе с Дарби тело Флинта, вглядываясь в ненавистные, но ставшие уже такими привычными, почти родными черты.       

***

Билли изнывал от скуки, который день проводя в этом чертовом склепе и выпивая одну бутылку за другой – что ещё оставалось делать? Карту он заполучил и был счастлив как никогда: наконец-то месть, взращиваемая годами, осуществилась. Но чувство триумфа было недолгим. Странная горечь от смерти капитана не давал ему полностью насладиться победой, а тот факт, что ему приходилось скрываться от своих же людей на кладбище, отнюдь не поднимал настроение. Ещё раньше он заплатил некоторым из местных, чтобы те направили остатки команды по ложному следу. Этот маневр был рискованным, но вроде бы он слышал, что в городе теперь почти не осталось людей Флинта. Был бы Сильвер с ними, его было бы не так просто провести. Однако торопиться с выводами Бонс не любил, и поэтому решил ещё недельку-другую провести здесь, на кладбище, в паре ярдов от могилы бывшего капитана – здесь его точно никто искать не будет. Только по ночам он возвращался к домику близ кладбищенской ограды: обнищавшая вдова пускала его ночевать за пару пенсов и держала язык за зубами. Но сейчас он прятался от жары и от людских взоров в старом склепе, надежно укрытый не только каменными стенами, но и густыми зарослями терновых кустарников. Обычно его никто не тревожил, в эту часть кладбища – самую старую, граничащую с могилами бедняков – мало кто заходил, уже несколько дней он не встречал здесь никого. Но не даром говорят об изменчивости фортуны. Именно сегодня невдалеке послышался хруст гравия под чьими-то неторопливыми шагами. Бонс выругался сквозь зубы, надеясь, что внезапный гость остановится раньше или пройдет мимо, а не окажется родственником кого-то из тех, чей прах он так вероломно тревожил. Билли затаил дыхание, когда шаги вдруг остановились совсем рядом с его убежищем. В голове тут же промелькнула мысль: вдруг кто-то из бывших товарищей явился за ним! Бонс едва не зашелся в приступе кашля, когда через в паре ярдов от него вдруг прозвучал негромкий, обратившийся к кому-то мужской голос: - Здравствуй, Джеймс. На миг Билли усомнился в том, мог ли он пропустить появление кого-то, но затем понял, что это невозможно, только если кто-то затаился здесь ещё раньше него. Однако ответа не последовало, и Бонс запоздало понял, что, должно быть, обращаются к мертвецу. - Я столько раз слышал о твоей смерти, - продолжал тем временем собеседник, очевидно, не подозревая, что поблизости есть ещё одна живая душа, - не думал, что после всего все равно будет настолько больно. В голосе незримого гостя звучала такая горечь, что Билли, никогда не понимавший такой сентиментальности и начавший было про себя посмеиваться над скорбящим, осадил сам себя и невольно начал прислушиваться. Но с минуту не было слышно ничего, даже шума гравия, известившего бы, что собеседник удаляется. - Наша последняя встреча, - теперь Бонс был уверен, что слышит в голосе слезы, - я не хотел, чтобы все было так, боже… - гость вновь затих и послышался сдавленный всхлип. Билли не раз видел, как мужчины плачут, в основном от боли, конечно, но сейчас никакие шутки не шли на ум, слишком искренне звучало отчаяние в этих словах, - ты все ещё нужен мне. Я абсолютно не помню, как провел дни после того, как узнал обо всем. Когда-то давным-давно, ещё в пору нашей юности, я думал об этом дне. Конечно думал, не мог иначе. Мне казалось, что это будет самая черная запись в моих дневниках, но сейчас я не чувствую ничего. Вернее, я бегу от этих чувств и буду бежать, так упорно и так долго, насколько смогу. Я знаю, что стоит только немного сдаться, попытаться хотя бы на миг осознать, что произошло, и я сойду с ума. Я потерял тебя: на этот раз окончательно и бесповоротно. А я о стольком мечтал тебе рассказать, представлял, что будет, если случайно встречу тебя и вот судьба подарила мне последний шанс, а я повел себя так глупо! Прости, но мне больно было видеть тебя таким, почти так же сильно, как находиться здесь сейчас, - незнакомец ненадолго умолк, а затем в его голосе будто бы послышалась легкая усмешка, - представляешь, они даже не знали, какой у тебя год рождения! Тысяча шестьсот восемьдесят седьмой, я помню. Все помню, Джеймс МакГроу, прости меня за все, если сможешь, - последняя фраза прозвучала после продолжительного молчания, и затем Бонс услышал удаляющиеся шаги. Только когда хруст гравия совсем затих, он выглянул из-за надежно скрывающей его все это время стены склепа и взглянул на соседнюю могилу, находящуюся на небольшом отдалении, там, где начиналось кладбище для всех, кто не мог заплатить за хорошее место ближе к началу. Город разрастался, а вместе с ним и этот последний приют для всех людей. Склеп, в котором прятался Бонс, стоял ещё со времен самых первых переселенцев, а небольшой клочок земли, находившийся за кладбищенской оградой, упиравшейся в болото, был тем самым местом, где хоронили всех безродных и неимущих. Когда Флинт умер, они могли найти для него что-нибудь и получше, но этот ублюдок отнюдь не заслуживал большего, достаточно было, что они хотя бы поставили простой деревянный крест. Впрочем, Билли не был уверен, что он как-то поможет бывшему капитану, где бы он сейчас не был. Свой последний долг он отдал Флинту, когда собственной рукой высек его имя. Он, пожалуй, единственный помнил настоящую фамилию капитана, услышанную им однажды почти тридцать лет назад. Именно поэтому сейчас он прекрасно понял, что его гость разговаривал ни с кем иным, как с Флинтом. Но не сам факт того, что капитана мог знать кто-то ещё озадачивал Бонса, а то что этот кто-то по-настоящему скорбел над умершим. Мысль о том, что даже у такого чудовища, как Флинт, были близкие люди неприятно стучала в висках – сам он уже давно потерял всех тех, кто стал бы оплакивать его после смерти. Судя по разговору, Билли мог не без основания предположить, что внезапный собеседник больше не вернется. Жаль, что он тогда был слишком напуган, чтобы попытаться его разглядеть – в конце концов, было интересно, что за друзья у Флинта в Саванне. Однако жизнь в который раз учила его не делать поспешных выводов. Пару дней на кладбище действительно не было ни души, но однажды поздним вечером, когда на город уже начали спускаться первые сумерки, он вновь услышал шаги. В окно своего склепа он мог видеть, как мелькает за деревьями желто-розовая полоса заката, жара спала, и в воздухе вместе с вечерней свежестью появилась надоедливая мошкара. Какой сумасшедший решил сунуться на болото сейчас? Будь у него самого выбор, он давно свалил бы отсюда. Впрочем, сейчас Бонс позабыл о своем недовольстве, он был почти уверен: пришедший был никем иным, как его новым знакомым. - Не могу думать ни о чем другом, - убедился Билли в своих догадках, - я не сплю уже вторую ночь, только и делаю, что вспоминаю тебя. Странно, но когда меня убеждали французы Ля Буша в том, что ты мертв, мне даже хотелось им верить, я мог жить дальше, но теперь… Ты ведь умер здесь, совсем рядом со мной, и я не успел сказать тебе ни слова. Господи, это слишком жестоко. Может скажешь, что это я виноват? Но ведь я не знал, что все закончится так. Да, в последний раз мы не слишком были любезны друг с другом, но все-таки не верю, что ты хотел меня обидеть. Впрочем, ты всегда был ревнив. Но тогда твое поведение выглядит ещё хуже: ты не имеешь никакого права ревновать меня… Боже, я говорю так, будто ты ещё жив. Прости, мне действительно кажется, что я немного схожу с ума, но зато сейчас мне так легко… Надо было прийти раньше, - он замолчал на пару минут, и Бонсу послышалось, что он подошел к могиле, - я скучаю по тебе. Неведомая сила любопытства толкнула в этот момент Билли попытаться выйти из своего укрытия: после всего услышанного он просто обязан был увидеть, кто этот человек. Прислонившись к холодной стене склепа, он наклонился, надеясь, что при случае кусты укроют его, и выглянул наружу, стараясь разглядеть фигуру, присевшую около креста всего в паре ярдов от него. Первое, что бросилось ему в глаза – богатый наряд гостя, затем он отметил его высокий рост и, пожалуй, больше ничего. Лица он не видел, только длинные волосы светлые, либо вовсе седые, Бонс был склонен предполагать последнее – голос явно принадлежал немолодому человеку. Возвращаясь тем же вечером домой, четверть часа спустя после ухода гостя, просидевшего на кладбище до темноты, он пытался понять, кто так часто навешает его бывшего капитана. Своими разговорами незнакомец заинтересовал его ни на шутку, слишком личным было его общение с Флинтом, а Билли был уверен, что за последние тридцать лет капитан был близок только с тремя людьми – с этой пуританкой Барлоу, Гейтсом и Сильвером. Двое из них были мертвы, третий давно покинул Флинта и много лет живет своей жизнью, да и Бонс узнал бы Джона из тысячи. Но кто тогда этот пришелец? Интрига теперь тянула Билли на кладбище, развлекая и заставляя ожидать следующего визита. В этот раз одиночество его действительно было недолгим: на следующий же вечер незнакомец появился вновь. Но против своего обыкновения он только молчал, и Бонс решил, что сегодня не услышит этот голос, к которому он уже, кажется, начал немного привыкать. - Видишь ли, Джеймс, я долго думал о своем прошлом визите. Мне стало гораздо легче после того, как я поговорил с тобой. Думаю, ты не против, если я иногда буду приходить? Может, ты даже хотел бы услышать о том, что произошло за те годы, что мы не виделись? В любом случае, я уверен, что должен тебе все объяснить, хотя все ещё считаю, что ты не имеешь никаких прав на мою нынешнюю жизнь. Так что я сделаю это не для тебя, только ради себя. Гость, кажется, присел рядом с оградой. - В прошлый раз, я сказал тебе про свою дочь… Вероятно, тебе было нелегко это слышать. Не знаю, успокою ли тебя этим, но она не мой ребенок, просто я считаю её своей уже много лет. Я ужасно чувствую себя из-за этого, но мне нужно оправдываться перед тобой за неё. Ты всегда был чрезмерно ревнив, тем более жалко это выглядело сейчас, будто я должен был хранить тебе верность все эти годы, когда мы оба договорились больше не стеснять друг друга. Был ли у тебя кто-то? И что должно быть чувствовал ты, если даже мне неприятна мысль об этом. Когда ты, вернее мы, решили, что нам лучше разойтись, я не знал, что с собой делать. Годы заточения подорвали и мое здоровье, и, как мне теперь кажется, рассудок, так что я не нашел ничего лучше, как отправиться путешествовать, благо, твоих денег на это хватило. Мне нужно было увидеть мир, после нескольких лет рабства я жадно хотел жить, не упускать ничего из того, что раньше казалось привычным и обыденным. После возвращения я слышал, что тебя несколько раз видели неподалеку отсюда. Интересно, была ли то случайность, или ты намеренно искал меня? Но я почти уверен, что если бы ты хотел увидеть меня по-настоящему, то нашел бы меня где угодно. Зато благодаря тебе я получил шанс начать жизнь с чистого листа, я был даже счастлив в те годы. Тогда же я встретил Атенаис; она была уже не молода, рано овдовела и осталась с пятилетней дочерью на руках почти без гроша. Отчасти я пожалел её, отчасти просто не захотел больше быть один – я женился на ней и почти десять лет мы жили вместе. Я помню, что клялся лично Миранде, что не возьму другой жены, кроме нее, но столько обещаний с тех пор было нарушено. Любил ли я её и помнил ли после стольких лет? Без сомнений; но Атенаис тогда была рядом, и я уважал её за ум и доброту. Уверен, что и она не любила меня так, как могла бы. Но зато её дочь, Марию, я действительно полюбил. Она росла у меня на глазах, и в какой-то момент я понял: она – единственное, что у меня есть; единственное, что останется после меня в этом мире. Она знала, что я ей не отец, но все равно любила меня. Если бы не Мэри, мне действительно больше не за чем было бы жить. Голос незнакомца стал слегка заглушаться начавшимся дождем, но самого гостя это, кажется, совсем не беспокоился: он продолжал сидеть неподвижно под мелкими каплями, звучно разбивавшимися о каменные дорожки. - Атенаис умерла два года назад. До сих пор не могу простить себе того, как я повел себя на её похоронах. Я просто не пришел, не смог. Как бы не были мы далеки друг от друга, за эти годы она стала мне настоящим другом. Когда я узнал, что она умерла, мог лишь пить, пока вместо неё в гробу не увидел Миранду. Её черты почти стерлись из памяти, по крайней мере, так я думал, но в тот вечер я видел её так же отчетливо, как должен был видеть Атенаис. Моя вторая жена отправлялась в последний путь без меня, потому что я даже не мог заставить себя выйти из дома… Не знаю, как бы я пережил этот удар, если бы не Мэри. У неё остался только я, и как не было тяжело мне, ей было в сотню раз хуже. С того самого дня я старался только дня неё одной. К счастью, в этом я преуспел: её жених прекрасный человек, я сам в этом убедился. После свадьбы она не останется без средств, все наши семейные сбережения перейдут ей после моей смерти. Она скоро уезжает с мужем в Лондон… Да, я никогда не рассказывал им о прошлом. Они знали лишь, что я вынужден был в свое время покинуть Англию, и что моя нынешняя фамилия – Картер. Я оберегал их от правды все эти годы, и не скажу Мэри ни слова и впредь. Меньше, чем через неделю она уедет, и я должен бы проводить последние дни только с ней, но… - в печально неторопливом тоне рассказчика впервые появились какие-то ещё ни разу не звучавшие нотки раздражения, даже враждебности, - тут появился ты. Все это время я почти не вспомнил о тебе, старался не вспоминать. Мы ведь обо всем договорились тогда, расстались друзьями, я до сих пор был готов верить в это, но то, что я чувствую сейчас, не слишком похоже на скорбь по человеку, значившему для меня что-то лишь в далеком прошлом. Хотя, наверное, это все из-за того, что ты – последнее, что меня когда-либо связывало с теми событиями. Я отбыл свой срок в Бедламе, на плантации и теперь освободился ещё и от тебя. Но ведь на самом деле это произошло уже давно, так почему сейчас я все ещё чувствую то, что не должен?.. Досада, мелькавшая в голосе, в конце сменилась на настоящую злость, ощутимую по тому, как резко незнакомец поднялся и быстро пошел прочь, запоздало замечая шелестящий вокруг дождь. В этот раз Билли едва удержал себя, чтобы не броситься в погоню за этим странным Картером и напрямую не спросить откуда он знает Флинта. Раньше он никогда бы не подумал, что будет так жадно вслушиваться в подробности чужой жизни. Бонс не был сплетником, его вообще мало интересовали другие люди, но здесь речь шла о его капитане. О человеке, которого он знал большую часть своей жизни, дольше, чем своих родителей и всю свою семью. У него не было ни жены, ни детей, и почти тридцать лет он провел бок о бок с Флинтом, подробности о скрытой от всех жизни которого раскрывались перед ним сейчас, и он чувствовал почти непреодолимую потребность понять, что кроется за всем этим. Последующие два дня Бонс большую часть времени просто спал, так как Картер не появлялся. На третий день, когда жара на улице была почти невыносимой, Билли благодарил судьбу за свое прохладное убежище, в котором он, разморившись, задремал. Проснулся он уже ночью, в непроглядной тьме, которую разгонял лишь слабый свет фонаря за стенами склепа, и не по своей воле, а от громкого голоса, почти крика, далеко разносившегося среди холодной кладбищенской тишины. - Ну почему как только ты появляешься в моей жизни, все начинает катиться к чертям?! Ты ведь… Боги, Джеймс ты хоть понимаешь, что ты тогда сделал? Если бы сразу сказал, что между нами больше ничего не может быть, я бы понял, но вместо этого ты играл со мной в любовь почти год! Ты хоть понимаешь, что я должен был чувствовать, когда ты убеждал меня в том, что все по-прежнему, что ты все ещё любишь меня? Господи, почему ты просто не сказал, что для тебя все уже по-другому?.. Вместо этого ты заставил меня поверить. Если бы ты сразу сказал, что не чувствуешь ко мне того же, я бы попытался справиться со своими чувствами, пока они ещё не стали слишком сильны. Неужели ты не видел, как мне было больно делать вид, что все в порядке, когда ты заявил, что не можешь так жить, не можешь жить со мной. Я тебя тогда ненавидел. Теперь же ненавижу себя: нельзя было так просто отпускать тебя, быть может, если бы я настоял на своем… Впрочем, возможно я лишь зря себя мучаю. Понятия не имею, что ты чувствовал ко мне на самом деле, - в ночной тишине четко различался всплеск спиртного в бутылке, - скажешь, теперь уже все равно? Да, пожалуй. За это время я нашел способ оправдать тебя, в конце концов, быть может, ты действительно не знал, что чувствуешь ко мне. Для тебе ведь тоже наша встреча была неожиданной. Нет ничего удивительного, что ты полюбил кого-то другого. Ты эти пятнадцать лет жил, а я так, всего лишь существовал… В этом нет твоей вины, во всем произошедшем виноват только я. Даже в том, что произошло с тобой. Ты ведь не станешь отрицать, что был сломлен? Не знаю, удалось ли тебе обрести себя, я всегда искренне хотел, чтобы ты был счастлив. Никогда не смогу простить себя за то, что лишив вас обоих возможности прожить жизнь так, как вы этого заслуживаете. Миранда погибла не из-за тебя, нет, Джеймс, это я был виноват. А теперь ты... – Бонс видел, как он опустился на колени перед могилой, - сможешь ли ты когда-нибудь простить меня? Столько лет прошло, а будто бы не расставался с тобой вовсе. Ещё больнее от того, что я так долго обманывал себя. Я никогда не переставал любить тебя, я просто на это не способен. В этот раз я чувствую, что не переживу расставания. Так не должно было быть, не должно… Шатаясь, он поднялся, отпивая из горла, и неверным шагом поплелся вдоль дорожки, забыв свой камзол и фонарь на могильной земле. Бонс сидел не шевелясь ещё с минуту после того, как он ушел. Билли просто не мог поверить в услышанное, отрицая, что подобное вообще возможно. Он ещё мог поверить, что капитан предпочитал мужчин, в целом это не было такой уж редкостью, но факт того, что Флинта связывали некие продолжительные отношения с кем-то из них?.. Вдруг в его голове вихрем пронеслось полузабытое воспоминание о том, чему он никогда до этого дня не придавал особого значения. Он внезапно вспомнил, как однажды, напившись почти до беспамятства, Хэнс рассказал ему историю о том, где пропадал Флинт после финального боя с Роджерсом. Сам Билли всегда считал, что тот просто зализывал раны и пережидал, пока не уляжется шум вокруг этого дела. Он знал, что с Сильвером они в это время не слишком ладили, но никогда всерьез не верил, что они могут рассориться навсегда – слишком уж они были близки. Теперь даже этот незыблемый факт представлялся в ином свете. Что уж говорить об откровениях Израэля, которые тогда показались Билли полным бредом. Что только не приписывали капитану, содомия явно не была среди его пороков самым страшным, только вот дело было не в пороке, а в чувствах. Бонс был уверен, что капитан не способен любить. Сейчас же откровения неизвестного Картера указывали вовсе на обратное. Чем больше он об этом думал, тем яснее понимал, что теперь Флинт предстает перед ним в ещё более отвратительном свете. Он дал себе обещание больше не слушать эти разговоры – уже услышанного ему хватило бы на всю жизнь. На следующий день он вышел из дома ещё раньше, чем обычно: стоило найти себе другое убежище. Судя по словам хозяйки, «Морж» исчез с пристани, а это означало, что больше опасаться нечего. Бонс все же решил отсидеться здесь ещё пару дней, понимая, что некоторые могли остаться здесь. Занятый своими мыслями, он шел по знакомому маршруту, не глядя на дорогу. Внезапно он налетел на кого-то, кто спускался по центральной дорожке, ведущей в старую часть кладбища. - Простите, я вас не заметил, - прозвучал совсем рядом знакомый голос. Встрепенувшись, Билли повернулся к говорящему, столкнувшись с ним взглядом. Он узнал его: именно с этим человеком они недавно встретились в кабаке. Стоило догадаться, что странное поведение капитана тогда явно связано с ним. - Ничего, - в своей манере немногословно ответил Бонс и, развернувшись, зашагал прочь. Однако не прошел он и десяти ярдов, как остановился и посмотрел туда, где скрылся его старый знакомый. Он явно направлялся на могилу к капитану. Повинуясь почти непреодолимому любопытству, Билли отправился вслед за ним, держась на расстоянии, чтобы его нельзя было обнаружить. Остановившись за толстыми деревьями в паре ярдов от Картера, он вновь услышал, как тот обращается Флинту: - Знаешь, так странно было идти сюда этим утром. Все казалось неестественно ярким, как после долгой болезни. Ты когда-нибудь замечал, как сильно здесь слышно море? Запахи, что оно приносит? Я видел и слышал все это тысячи раз и только теперь осознаю, как здесь все-таки красиво. Мэри уезжает сегодня, надеюсь, я поступил с ней правильно, она хороший человек и заслуживает счастья. За эти несколько дней я понял кое-что: я люблю тебя до безумия, и так было всегда. Мы связаны, по-настоящему связаны и едва ли эта связь когда-либо разорвется. Ко мне вновь вернулись те мысли, что преследовали меня в Бедламе, на плантации, после твоего ухода. Но теперь я чувствую, как мое сердце отзывается на любое проявление жизни в этом мире. Я никогда ещё не видел все настолько прекрасным. Я очень хочу жить. Я очень хочу, чтобы ты был сейчас со мной. Но хватит ли мне сил?.. Уже не первый раз, Боже, далеко не в первый. Что бы ни случилось, я ещё не прощаюсь, Джеймс, встретимся вечером. Если можно было заинтересовать Билли вновь, то Картер сделал все для этого. Бонс не знал, как дождаться вечера. Смутная догадка о том, что скрывалось за странными словами его случайного знакомого не давал ему покоя. Он вновь целый день просидел на кладбище, отмечая, что Картер был прав: место теперь казалось ему и вправду чудесным. Тихое, скрытое от любопытных глаз густыми зарослями вековых деревьев, множество мелких кустарников с цветущими в это время года белыми цветами, ни с чем несравнимый запах соленого моря, что не могло перебить даже небольшое болотце. Днем все это выглядело чудесно, но к вечеру расшумелись козодои, их зловещие крики и стрекот цикад уничтожили обманчивую тишину проклятого места. В это же время солнце начало клониться к западу, окрашивая весь горизонт до странного ярким красным цветом. Билли с замиранием сердца прислушивался к чужим шагам, боясь, что его догадки окажутся правдой, и не зная, как повести себя в таком случае. С легкой дрожью от наступающего ночного холода, он как никогда пристально вслушивался в чужие слова: - Только что простился с ней, отдал ей письмо. Правда, сейчас это уже не важно. Ещё утром не был уверен, но сейчас знаю, что это даже в некотором роде закономерно. Мне больше не страшно, - послышалась какая-то неясная возня, Бонс незаметно попытался выглянуть из своего укрытия, - раньше я много раз пытался это сделать, но именно сегодня получится, я знаю. Бледнея не от ужаса, но от осознания того, как хладнокровно Картер заряжает мушкет, совершенно не дрожащими руками прочищает дуло, насыпает порох и вставляет пулю, Билли боялся лишней раз пошевелиться. Он видел смерть много раз, сотни раз являлся ее причиной, но ни разу не видел, чтобы человек добровольно стремился лишить себя жизни вот так: методично и безучастно. Картер приставил дуло мушкета к виску и произнес, обращаясь к пустоте: - Мне нужно сделать это здесь, рядом с тобой. Хочу, чтобы последнее, что я услышу – было шумом моря издалека: звуки твоей, нашей стихии. Жизнь была к нам жестока, но все же… Мы победили, уничтожили всех, кто был против нас и самое главное – оставались свободными. О многом сейчас сожалею, но о том, что мы сделали – нет, никогда. Хотел бы я, чтобы все закончилось иначе, - на секунду он замолчал, собираясь с мыслями, и, подняв лицо к небу, закончил, - но, может, я ещё увижу тебя и это не конец. Наблюдая за уверенными движениями длинных пальцев, Бонс едва не упустил момент, когда щелкнул затвор, не успел он ещё сообразить, должен ли вмешаться, как Картер уже нажал на курок. Тишина. Осечка. Билли не заметил, как сам судорожно выдохнул, когда осознал, что видит перед собой все ещё живого человека. Он невольно подумал, что, должно быть, это знак свыше. Ожидая, что Картер сейчас откажется от своей затеи, и даже неожиданно для себя решив, что, если понадобится, он лично попытается остановить его, Билли оторопел, услышав легкий смешок: - Даже не надейся, что сможешь остановить меня. Не в этот раз. Уже во второй раз он не смог сдвинуться с места. Будто неведомая сила приковала Билли к месту, позволяя только смотреть, как человек, чья судьба случайным образом стала ему известна, пробудив каплю сочувствия, вновь пытается лишить себя жизни. На этот раз с настоящим ужасом Бонс попытался представить, что должен испытывать Картер, чтобы решиться на такое: как, должно быть, он ненавидит Флинта, чтобы заставить его, если и существовал он сейчас где-то, смотреть на все это без возможности хоть чем-нибудь помешать. Он закрыл глаза за секунду до того, как Картер спустил курок. Когда через несколько минут давящей тишины запах пороха полностью испарился, Билли нашел в себе силы пошевелиться. Он не слишком хотел видеть, что станет с головой человека после выстрела из мушкета в упор, но он знал, что не сможет пройти мимо. На лицо Бонс даже не смотрел, его взгляд упал на стремительно вытекавшую, начавшую уже впитываться в холодную землю кровь, на забрызганные ею белоснежные манжеты, на безвольно вывернутые в неестественной позе руки, на выпавший из них мушкет. Оставались ещё богатые перстни, за которые можно было бы выручить неплохие деньги, и Билли даже потянулся за ними, но вовремя одернул себя. Он вдруг внезапно, с пугающей ясностью осознал, что они – прокляты. И человек, носивший их, тоже проклят. Что в мире все, чего касался Флинт, проклято, и в том числе он, повинный только в своих грехах, Билли Бонс. - Даже из могилы вы смогли добиться своего: теперь он в ваших руках. Надеюсь, хоть сейчас вы успокоились, капитан, - пробормотал он на прощание, и, перешагнув через уже не для кого ничего не значащий труп, отправился прочь.