Мухи

Они были повсюду. Маленькие мохнатые тельца чернели в пустых глазницах трупов и посиневших, полуразложившихся дырах ртов, они ползали по разбросанным по мостовой, расползшимся на склизкие клочья кишкам и шевелящейся сетью покрывали останки тел. Тонкие крылышки поблескивали в закатных лучах. Мухи. Казалось, они остались единственными живыми в этом городе. Зереф бессильно прислонился к покосившейся стене, оставшейся от некогда богатого дома, еще недавно украшавшего главную улицу города. На глаза попался труп с развороченным черепом — жужжащие мухи жадно копошились в останках растекшегося серой жижицей мозга, — и к горлу опять подступил отвратительный комок. Зереф отчаянно зажмурил глаза и зажал рот рукой, силясь выровнять дыхание и отогнать тошноту. Не помогло. Его рвало уже третий раз за день — где-то на грани сознания билась слабая мысль, что в желудке уже банально не должно было ничего остаться. Реальность, увы, никак не хотела под это подстраиваться: Зереф скрючился у стены, обломанные ногти бессильно царапали пыльную кирпичную кладку, живот сводило судорогой. Этот город был не первым: Зереф уже сбился со счета, сколько таких он прошел до сегодняшнего дня. Большие и маленькие, богатые и бедные, все они сейчас выглядели одинаково: полуразрушенные, иногда сожженные дома и грязные от крови, кишок и их содержимого улицы превратились в общие могильники. Трупы гнили под лучами нещадного июльского солнца — Зереф теперь даже с закрытыми глазами видел синеющую, покрывающуюся гнойными пятнами кожу, волокнами свисающую с костей рыхлую плоть, вываливающиеся из разлагающихся десен зубы. И вечно жужжащее, копошащееся черное мохнатое море над всем этим. Зереф не понимал. Он не мог этого понять: ведь человечество только недавно спаслось от драконов. Так зачем было проливать кровь? Зачем воевать между собой? Ведь все должно было закончиться тогда, когда летающие твари, наводящие ужас одним своим появлением, навеки исчезли, потонув в крови своего безумного Фестиваля. Закатное солнце безразлично ласкало своими лучами мертвый город. Зереф медленно выпрямился, вытирая дрожащей рукой подбородок. Во рту поселился отвратительно жгучий привкус, глаза слезились, так что мир вокруг расплывался неясными пятнами. Возле уха зажужжало, и через секунду уголка рта там, где осталось пару капель рвоты, коснулись колючие лапки. Зереф шарахнулся назад, зацепился за вывороченный из мостовой камень, споткнулся и, неловко взмахнув руками, рухнул наземь. Вскрикнул, хватаясь за ушибленный висок и одновременно пытаясь закрыть лицо. Потревоженные мухи взвились в вечерний воздух недовольным черным роем, но почти сразу успокоились: им слишком не хотелось прерывать свою трапезу. Зереф медленно сел, окидывая их мутным взглядом. Наверное, это было даже смешно: если раньше люди служили пищей для драконов, то теперь они стали кормом для мух. Зереф почти готов был смеяться, да вот только предательски сжавшееся горло не хотело издавать ни звука, и он ничего не мог с этим поделать. Он медленно поднялся, пошатываясь на ослабевших ногах. На несколько секунд замер, в последний раз окидывая взглядом улицу, затем развернулся и побрел прочь, оставляя за спиной уничтоженный войной город. Город полыхал ярким пламенем и походил на прекрасный диковинный цветок. Делиора знал свое дело: новые огненные лепестки вспыхивали один за другим, обрекая еще полчаса назад спокойно стоящие дома на уничтожение. Зереф замер на холме, наблюдая за пылающим городом. Ветер изредка доносил до него слабые волны жара, почти ласково ероша волосы. Зереф не ощущал его — сейчас он был полностью там, в самом сердце ревущего пламени. Он видел, как люди гибли, раздавленные обломками рушащихся домов, как они падали, наглотавшись дыма, не в состоянии дальше двигаться, как бросались из стороны в сторону и в результате с дикими воплями умирали, загнанные в кольцо огня. Он видел, как покрывалась лопающимися волдырями кожа, как она чернела и обугливалась, как превращалась во что-то темное и твердое мягкая доселе плоть. Он почти ощущал запах горелого мяса и слышал дикие, совершенно не похожие на человеческие, крики, наполнившие улицы города вместе с торжествующим ревом пламени. Мухи. Они становились кормом для мух и сами умирали как мухи, а Зереф молча стоял и смотрел на них, подставляя лицо сухому, несущему гаснущие искры ветру. В его пустых красных глазах отражалось пламя.