Nihil novi sub sole

Это случилось в 2020 году. Туманным утром в городке Морро-Бей (есть такое местечко в сотне миль от Сент-Луиса) у неприметного дома на окраине затормозила «Шевроле» с шашечками. С океана дул прохладный, но пронизывающий до костей, ветер и, вышедший из такси мужчина в парусиновой паре поёжился. - Сэр, я езжу по этим местам уже двадцать лет, и ни разу не встречал кого- то, кто бы так стремился в эту дыру, - весело сообщил водитель. – Готов спорить на деньги, вы - коп! Пассажир мягко улыбнулся, пытаясь подтянуть воротник своего пиджака повыше: - Вы ошиблись, приятель. Я не из полиции. - Мистер… - Пиджен. Меня зовут Фрэнк Пиджен, - продолжил мужчина, доставая из салона дипломат. - Мистер Пиджен. Меня, кстати, Марио звать. – Водитель учтиво приподнял кепку. - Судя по вашему акценту, вы явно не здешний. Если вы не коп, значит наверняка частный детектив! Нормальный человек обходит это место стороной. Тут живёт чокнутый Чарли. Это настоящий психопат, но вы наверняка по его душу. Другого объяснения я не вижу. Вы не наш? – простодушно разговорился таксист. - А вы прозорливы для таксиста. И я добавлю к вашим чаевым двадцать баксов, если вы угадаете, из какой страны я приехал, - усмехнулся мистер Пиджен. Таксист растерянно почесал затылок и предположил, сразу видно – наугад: - Из Германии? В ответ Пиджен тихонько рассмеялся и протянул водителю обещанные деньги. - Дорогой Марио, это вам надо становиться ищейкой, а не мне. Светящийся от счастья таксист попрощался и дал задний ход. Человек, представившийся Фрэнком Пидженом, остался один на один с неаккуратным и немного зловещим на вид домом. Из тумана стали вырисовываться черты места, где обитал его последний шанс – старый- престарый моряк Чарльз Хабберт, служивший матросом на исчезнувшем в октябре 1944 года катере PT- 493. До последнего времени его считали потопленным во время атаки на японский крейсер «Могами». Все члены экипажа пропали без вести, но осенью прошлого года один из них внезапно ожил в океанском городке на западном побережье. Одинокий старик отмечал 75-ую годовщину собственного спасения и по этому поводу, несмотря на преклонный возраст (а в июле ему, по документам, должно было исполниться 94 года) до беспамятства напился в местном баре. Попойка переросла в драку, но буйного дедулю быстро скрутили. А на следующий день старик таинственным образом попал из полиции в руки федералов. При них он начал нести такую захватывающую чушь, что его, сочтя за ненормального бродягу, отпустили. Но за последние полгода его дом взяли в осаду журналисты со всех близлежащих штатов. Поначалу старый дурак даже получал удовольствие от свалившейся на него популярности, но когда его история обросла нелепыми подробностями и мифами, он стал сторониться гостей с диктофонами, микрофонами, камерами, блокнотами и даже просто тех, кто был на них похож. В последнего своего посетителя, если верить слухам, он выстрелил из дробовика. С тех пор к нему почти никто не ходил. А история, давшая начало этой безумной погоне за фантомом, была интересной. Мистер Пиджен на своей родине считался специалистом по таким историям. Поэтому он, недолго думая, взял и рискнул отправиться к стреляющему домику. Из- за прикрытых ставен Фрэнк ощутил на себе чей- то тяжёлый взгляд. Он прошёл к двери и робко постучал, не зная, чего ожидать от хозяина дома. Ответа не последовало. Шорох, слышавшийся внутри дома, оборвался и мужчина в парусиновой паре подобрался. - Мистер Хабберт! Меня зовут Фрэнк Пиджен. Я не журналист, как вы наверняка подумали. Мне просто надо с вами поговорить. Я могу помочь. Я специалист по таким вопросам, - громко произнёс он слова, судя по тону, заготовленные заранее. Внезапно дверь распахнулась, и на лицо Фрэнка уставилось дуло Винчестера 12- ого калибра. - Ещё какие- нибудь аргументы в пользу того, чтобы не шпиговать твою задницу свинцом, ты предложить можешь? – чёрные провалы ружейных стволов настолько близко глядели на Фрэнка, что он поначалу не видел лица собеседника. Отстранившийся в первую секунду, «специалист» рефлекторно поднял руки и задрожал всем телом, не сводя глаз с хозяина дома. Пожилой, плотный и высокий мужчина с редкой седой шевелюрой. Одет в чёрную футболку и брюки- клёш. Вместо тапок на ногах замшевые туфли «а- ля Элвис». На вид лет 60, не больше. Живчик, выглядит гораздо младше своих лет. Голова прикрыта шиньоном. - Ну чего молчишь, червяк? Считаю до трёх. Два… - Я считаю, что в вашем случае важна вера, а не гласность, - зажмурившись, выпалил Пиджен на не очень чистом английском и повернул голову, словно ожидая пощёчины. Однако ответа не последовало. Хозяин дома продолжал держать непрошенного гостя на мушке, хотя взгляд его и изменился: с презрительного на оценивающий. Окрылённый удачей, Фрэнк продолжил: - Я верю вам, мистер Хабберт. Я пришёл не за сенсацией, мне просто нужно задать вам несколько вопросов. Понимаете, я занимаюсь этим уже очень много… - Проходи, - стрелок сделал характерное движение стволом дробовика, не опуская при этом ружья. – Ты выиграл себе ещё пять минут. И лучше говори побыстрее, иначе пожалеешь. Гость вошёл в светлую прихожую, и попытался рассмотреть своего собеседника. Хабберт, в свою очередь, тоже внимательно разглядел человека, которого минуту назад собирался набить дробью. Невысокий, хилый парнишка лет двадцати пяти. Сопляк, хотя и пытается щеголять модной одеждой. Другое дело, что в местном климате он гляделся в своей паре, как лошадь в кринолине. Со стороны эти двое походили сейчас на двух собак, обнюхивающих друг дружку. - А вы моложе, чем я вас представлял, - робко начал Фрэнк. - А я тебя вообще никак не представлял, щенок, - зарычал в ответ Хабберт. - Может, опустите, наконец, ружьё?- произнёс гость, опуская руки. - Может, объяснишь уже, наконец, какого чёрта тебе понадобилось у меня дома? - последовал яростный ответ. - До меня дошли вести о том, что в Калифорнии обнаружился живой матрос с катера, что сгинул во время битвы в Суригао… - по памяти повторил газетную строчку Пиджен. - Ты, кажется, говорил, что ты не из этих сукиных детей! - Да, я - не журналист. Вы ведь рассказывали, что видели в море пиратские суда? - И что с того? – дуло по- прежнему смотрело на Фрэнка. – Это единственное, что не переврали в своих подтирках эти чёртовы слизняки! - Именно поэтому я здесь, мистер Хабберт. Одного взгляда опытному человеку хватит, чтобы понять, что журналисты немного приукрасили те события… - Они всё переврали, чёрт бы их подрал! – взорвалс Хабберт. - И не себя ли ты считаешь опытным человеком, червяк? Игнорируя откровенную враждебность, Пиджен продолжил: - Я пришёл за правдой, а не за вами. Изучение временных аномалий – это моя работа. Всю жизнь я посвятил им. Хочу, чтобы вы знали – я не считаю вас маразматиком, на россказнях которого можно заработать денег. Мне нужна только истина. Я не поклонник золотого тельца. При слове «маразматик» Фрэнк приготовился, в случае чего, спасаться бегством, но, как ни странно, после этой фразы старик, кажется, смягчился и опустил оружие. - Что ж, сынок. Если ты действительно знаешь, что со мной произошло, то я расскажу тебе всё, как было. Но если ты ещё один пронырливый сукин сын, то я повешу твою голову над камином, - предупредил хозяин дома, жестом приглашая Фрэнка пройти в гостиную. Вся комната отшельника, как и его прихожая, была отделана светлым, лакированным деревом и стилизована под корабельную рубку. Пол блистал надраенной сосной, в коридоре приятно пахло смолой, а стены были обиты дубовыми панелями. Внутреннее убранство существенно отличалось от внешнего. Жуткий сарай снаружи оказался уютным кубриком внутри. Для бродяги этот старичок жил явно неплохо… Гостиная тоже напоминала каюту корабля, и лишь небольшой закуток у камина был сделан в английском стиле. Хабберт схватил с каминной полки газету и воскликнул: - Вот. Ты только погляди на это убожество! «Американские лётчики изобрели машину времени 80 лет назад», «Простой парень из Чикаго надрал задницу Чёрной Бороде» - Вы разве лётчик? Не моряк? – на миг Пиджен испугался. А что, если это не тот психопат? - Астронавт, мать твою, - выругался матрос, кинув газету в камин отработанным движением. Видно было, что таким образом он уничтожил уже не одну сотню единиц печатной продукции. – Конечно, моряк! Не видно пока что- то в тебе никакого специалиста, сынок. Смотри у меня. - Не скажете, на каком катере служили вы? Прошу понять меня правильно. Мне надо убедиться, что это правда вы, - смутился Пиджен. Устроившись в кресле, старик указал собеседнику на диван и сообщил: - ПиТи- 493. Позывной – «Шибасан-три». Мы звали нашу скорлупку «Лаки Лучано», в честь… - Можете не уточнять. Я наслышан о гангстерах той поры. - Хотя чинуши из штаба и ругались по поводу такого названия, но воевали мы справно. Хотя я был там новеньким. Экипаж прямо перед той дракой пришлось сменить. Катер попал под обстрел «Зеро» и почти весь экипаж разорвало в клочья. В итоге на огневую технику катера стали сажать даже сухопутных крыс – то есть таких, как я… - Значит, вы не были моряком с самого начала? – удивился Пиджен. Хабберт усмехнулся: - У нас таких много было. Настоящими мореходами были только кэп и штурман. Радист, торпедист и бомбист – недоученные курсанты. На пулемёты посадили пехотинцев. Я поймал пулю ещё на Гуадалканале, и с тех пор даже в пехоте не мог числиться. Зато подружился с зениткой… - А как это вообще началось? – изо всех сил скрывая нетерпение, спросил гость в парусиновой паре. На минуту старик задумался. Словно, собирался с духом: - Вообще- то я редко так откровенничаю с непрошеными гостями… - Не могу вас в этом упрекнуть, - угодливо кивнул Пиджен. - Мой хороший друг тоже однажды решил помочь одному странному гостю и в результате угодил в дом скорби. Причём надолго. Странно, но последняя реплика Пиджена словно спустила курок и старик живо заговорил: - Как это началось, я не знаю. Потому что очнулись мы уже по ту сторону. В ночь перед этой чертовщиной наше звено попыталось атаковать «Могами». Это был крепкий сукин сын, а рядом больше никого не нашлось. Мы были разведкой. А когда сообщили об этой дурре, нам приказали пускать торпеды. Звеньевые выстрелили вслепую и смылись. А мы, как полные идиоты, подобрались чуть ли не вплотную. Когда пустили рыбок, их бортовые пушки нас чуть не изрешетили. Капитана контузило, а штурман не слышал наших воплей. Он повёл нас куда- то к чёрту на рога. Опять- таки вслепую! Третий час ночи был, чёрт возьми! Я давал по «Могами» очередь за очередью, но его броню не каждый снаряд- то брал, что уж говорить о моей сдвоенной зубочистке. В общем, досталось нам... …а потом всё оборвалось. Когда я пришёл в себя, было уже утро. Левый борт дымился. Его тушил очнувшийся раньше меня торпедист, Оливер. Бортовой пулемёт сдох. Оказалось, что ночь исчезла не только из моей памяти. После того, как штурман стал уводить нас, вырубились все. А вокруг ни зги не видно! Это не туман был, а настоящий кисель! Нед Лайтоллер, старпом, подсчитал потери. Когда по нам лупил крейсер, они достали одного зенитчика и матроса. А в конце убило стрелка на правом борту. Куда-то исчез наш бомбист Лайонс, но его крика никто не слышал. Может, смыло, пока мы все лежали в отключке. Положение было хуже некуда. Катер немногим был целее решета и с трудом держался на плаву. Штурман сразу же сказал, что заблудился. Он пытался вывести нас на Лимасаву, к штабу эскадры. Но занесло нас явно не туда. Птиц не было – значит, не было и земли рядом. Связист уже три раза пытался вызвать штаб, но без результата. Больше всего мы боялись, что рядом японцы, поэтому моторист сбавил обороты. Фонарём сигнал не подашь, если рядом узкоглазые - они бы разделали нас под орех. Мы решили попробовать растолкать капитана, но он встал сам. Первым делом он приказал дать самый малый вперёд, а радиста Филипса посадил на аппарат. Решил, во что бы то ни стало, связаться хоть с кем- то. В проливе, где нас прищучили, было людно. Но рация молчала, хоть антенна и была цела. МакКарти – это механик был наш, сказал, что постарается залатать, что возможно, но посоветовал не надеяться напрасно. В конце концов, кэп поддался нашему отчаянию, хотя и не имел на это права. Приказал остановить катер. Все боялись выскочить под носом у какой-нибудь большой мухобойки, которая одним залпом отправила бы нас на дно. Забравшись на ферму, Мэрдок – это капитан наш был, припал к биноклю. Проторчал он там минуть пятнадцать, стараясь хоть что- то увидеть. Да ещё и туман не исчезал. И тут произошло то, от чего затряслись все. Парням показалось, что они попали на тот свет. Недалеко от нашей кормы послышались детские голоса. Они пели «Ave Maria». - Аве Мария? Католическая песнь? – не поверил своим ушам Фрэнк. - Именно, дружок. Видел бы ты, что творилось с нашим макаронником. На носовом пулемёте у нас сидел эмигрант, Джо Скаротти. Вспыльчивый был тип, но набожный. Сорвался, бедняга. На колени бросился, бить поклоны начал, креститься, молитвы читать… …но капитан наш католиком не был. Он приказал перезарядить кормовой пулемёт и по звуку навести. А сам кольт наизготовку взял. Наши все на корму бросились. Я томми-ган из люльки взял, и за ними. Всматривались мы в туман, всматривались, и такое перед нами возникло, что мы точно усомнились, а не в чистилище ли попали? Довольный эффектом, старик решил растянуть паузу. Потянулся. Привстал. Взял с каминной полки сигару, предложил гостю. Пиджен отказался. Хабберт достал спички, раскурил сигару. Блаженно затянулся. Потом снова долго устраивался в кресле. Всё это время Пиджена трясло. Его распирало от желания поторопить рассказчика, но что- то подсказывало ему, что с огнём играть не следует. Выпустив струю ароматного дыма, Хабберт продолжил: - На нас из тумана надвигалась шлюпка. Но не армейская, а деревянная. Даже скорее ялик. Большой такой. И не наши парни там сидели, и даже не япошки, а какие- то закопчённые чурбаны на вёслах и парни в белых париках и островерхих шляпах, одетые, как клоуны. По крайней мере, белые воротники на них выглядели точь-в-точь как цирковые. Я- то тогда даже Саббатини в руки не брал и не знал, что это называлось жабо. Как и Джо, они молились. На носу сидел мальчишка, весь в саже, лет десяти от роду - он и пел, пискляво и жалостливо. Из- за спин выглянула молодая девушка. Очень красивая, она ребёнка на руках держала, укачивала. Прямо Мадонна. Джанни наш вообще сник. Увидев нас, мальчик перестал петь и вытаращил глаза. Мы, собственно, тоже. Кто они такие? Откуда? Что за одежда на них? Что за оружие? Объяснений не было, идей тоже. Жрали мы друг друга глазами минуту, если не больше. Потом гребцы достали какие- то длинные деревяшки, мушкеты, оказывается, и на нас закричали все пассажиры ялика. Причём на разных языках. Больше на испанском или мексиканском. Скаротти мог бы помочь, но он валялся в истерике. Мы даже объясниться не могли. Наши конечно тоже всполошились, на мушку их посудину взяли, тоже закричали, чтобы бросали оружие. Весь этот цирк прекратил один из типов в парике. Он на ломанном английском сообщил, что они не хотят крови, что у них на борту раненные, женщина и дети и, если мы не пираты, то должны им помочь, кем бы мы ни были. Мэрдок приказал принять на борт женщину с ребёнком, а сам отошёл к рубке и позвал с собой старпома. О чём они говорили – не знаю, но было понятно, что всё происходящее с нами не поддавалось объяснению, что особенно задевало капитана. Надо было решать, что делать дальше. Тут из ялика послышался возглас Лайтоллера. На дне их посудины он нашёл троих японцев, нормальных, в военной форме, хотя и без сознания. За это Нед и зацепился. Начал орать, что, мол, эти ряженые в ялике – просто отвлекающий манёвр, утка, чтобы запутать нас. А на самом деле они вывозят раненых. Он уже хотел добить узкоглазых, но тут заголосила женщина. Она вцепилась в руку старпому и на коленях о чём- то умоляла, но языка никто не понимал. Тип в парике с трудом перевёл. Она просила не убивать раненых. Она говорила, что у старпома лицо честного человека, а не бандита, и молила его пощадить японцев. От себя этот человек добавил, что азиатов они нашли ранним утром в полумиле от места нашей встречи. Все трое барахтались в воде из последних сил, а стоило поднять их на борт – впали в беспамятство. Видно было, что Нед колеблется. Тут вмешался капитан. Его, похоже, осенило. Он, наконец, додумался спросить у людей в ялике, как их зовут и какой у них год? Хотя это и звучало, как полный бред. Джентльмена звали Хосе-Габриель Эдуарти. Представился он португальским чиновником, высланным из метрополии по поручению двора Филиппа II в Филиппинское генерал- капитанство, судя по всему для контроля за уничтожением расплодившихся в этих местах пиратов. Если верить ему, то на дворе стоял 1620 год. У нас все застыли с разинутыми ртами. Это было невероятно. Если эти клоуны действительно не были вражеской уловкой – другого разумного объяснения у нас не было. По правде говоря, я не заметил в их голосах фальши. Они говорили честно. Они действительно были из того времени. Но как это объяснить? Может, мы действительно все уже на том свете? Или что- то произошло тогда, когда нас обстрелял японский крейсер? Ну не мог же просто так из ниоткуда выплыть ялик семнадцатого века с пассажирами? А Эдуарти тем временем продолжил. Он рассказал, что неподалёку от этого места, в нескольких часах хода на вёслах, на них напала пиратская эскадра. Верховодили там филиппинские головорезы, но имелись бандиты и европейской внешности. Сам Хосе- Габриель насчитал пять кораблей. Они взяли их галеон в клещи и потребовали сдачи. Но их придурок- капитан лишь подпустил корабли поближе и дал залп из всех орудий. Началась резня. Все шлюпки и ялик были спущены на воду. И не так уж много людей успели спастись. Одну шлюпку подпалили пираты, другая утонула. Остальные рассеялись, и они больше никого не видели. На их ялике было ещё четыре человека, но никто не выжил. Услышав о пиратах, капитан приказал расставить людей по постам и быть наготове. Уже возвращаясь к пулемёту, я услышал, как старпом отбивался от мальчишки, который тянул ручонки к блестящему пистолету Лайтоллера. На борт забрался португалец, и подал руку женщине с ребёнком. Но та отказалась взбираться на катер, пока команда не перенесёт на борт раненых японцев. Пришлось повиноваться. Конфликт не входил в наши планы. Узкоглазых аккуратно вытащили и сложили в кубрике, приставив к ним матроса. Лишь после этого эмоциональная мадам взошла на борт и представилась. Хосе- Габриель перевёл. Её звали Натаниэль. Она была дочерью французского миллионщика, который был пайщиком одной якобы очень перспективной копи, которую испанцы нашли на филиппинских островах. Отец пожелал лично осмотреть дело, в которое он вложил немалые деньги и инкогнито отправился в Испанию, а оттуда с первым же кораблём – на Панаму. А вот уже там сел на галеон, который и попал в ловушку пиратов. Оставлять непутёвую дочь во Франции на такой долгий срок он не решился. Почему, девушка сообщать наотрез отказалась. Что за ребёнок был у неё на руках – тоже не говорила. Малышу было года три или чуть больше, и он лишь подавленно на нас озирался. Про отца мы даже спрашивать как- то не решились. Едва она закончила говорить, в шлюпке вскочил мальчишка - «корабельная обезьяна», как пояснил нам Эдуарти, и приложил ладонь к уху. Только сейчас, когда баба перестала тараторить, без её звонкого голоса я услышал громкий шорох где- то по левому борту и тут же растянулся на палубе, потому что позади меня сначала что- то громко ухнуло, а потом со страшным свистом обрушилось на ялик, в котором стоял мальчик. Я бросился к своему пулемётному гнезду и развернул браунинги в ту сторону, откуда стреляли. Краем глаза я заметил на корме что- то красное и понял вдруг, что ялика в поле зрения больше не было. На нос выбежали старпом и Джанни. Первый принялся наводить пулемёт, второй припал к гашетке. Команда разбежалась по постам, торпедист спустился к мотористу, чтобы помочь ему с двигателями – те вдруг начали беспорядочно глохнуть. Мы не могли набрать скорость. Капитан вбежал в рубку и вывернул руль направо, рядом с ним голосил в микрофон связист, безуспешно пытаясь выйти на связь хоть с кем- то. Он последний не терял ещё надежды выбраться. Под стенами рубки спрятались спасённые нами пассажиры ялика. Все стволы были готовы вести огонь, но никто не знал куда стрелять. Больше уроды, разнесшие ялик, не выдавали себя никак. Они даже ничего не говорили. Ориентироваться можно было только по шороху. Моторы рычали всё сильнее, и скоро мы опять потеряли ориентир. Но ненадолго. Секунд через десять из тумана на нас стала надвигаться огромная деревянная махина, раза в три больше нашего катера. В кораблях я тогда не разбирался, но теперь могу сказать – люггер или бриг, не меньше. С борта на нас пялились небритые оборвыши с короткими тесаками в руках. Оскал одного из них я помню, как сейчас. Гнилые, редкие зубы и какая- то звериная ярость в глазах. Мы видели их очень близко. Мы вообще стояли почти вплотную, но тогда не решались стрелять. Всё не верилось нам, что из 1944 года мы угодили прямиком в разгар пиратской резни. Что- то похожее, видимо, испытывали и наши небритые противники. Но тут, наконец, очнувшийся от оцепенения Мэрдок воскликнул: «Огонь!» И понеслась. Лайтоллер достал из трюма автомат, и, встав рядом со Скаротти, начал поливать свинцом борт корабля. От него во все стороны полетели щепки. К нему присоединился и сам итальянец, постреливая из «Олдсмобиля». Я растерялся, но ненадолго и присоединился к ним. Пираты испугались, но пришли в себя быстро. Меньше, чем через минуту они ответили дружным залпом их таких же, как у давешних гребцов, мушкетов. Дёрнув головой, в воду свалился Лайтоллер и более из- под воды уже не показывался. Спустя секунду у рубки согнулся пополам и громко закричал торпедист. Ему разворотило живот мушкетной пулей, но он, к счастью, умер быстро. Носовая пушка корабля выстрелила по нам картечью. Я это понял только недавно. Такой же звук был, когда я из ружья стрелял по машине телевизонщиков. От рубки тогда только клочья полетели, но капитан, к счастью, успел упасть на пол, чего не успел сделать радист. Зарядом картечи буквально сбрило с палубы радиоточку и бедняги Филипса просто не стало. Носовой «Олдсмобиль» замолчал, но тут же заговорил кормовой «Бофорс», который в одиночку теперь управлялся старшиной Сибертом и вот тогда пираты уж действительно отшатнулись в ужасе. Если от моего браунинга на их толстом борту оставались лишь мелкие дырки, то от 40- милиметрового патрона английской зенитки дырки оставались просто ужасные – сквозные. Ниже ватерлинии мы попасть не могли, наши орудия не опускались под таким углом, но на палубе людей я больше не видел, зато слышал пронзительные стоны раненых и умирающих мерзавцев, которые своим залпом убили ещё нескольких моих друзей. Наконец, моторы «Лаки Лучано» заработали в полную мощь, и мы, подлетев на волне, резко взяли вправо, отдаляясь от врага, и вовремя - из орудийных люков пиратской посудины в нашу сторону летели ядра. Я выпустил ещё две ленты в сторону пиратов и вылез из своей люльки. Штурман сосредоточенно выводил нас из этой переделки, и, хотя туман уже рассеялся, всё равно вокруг на милю ничего не было видно, коме удаляющегося борта этого мерзкого корыта. Из рубки выполз кэп и перезарядил пистолет. Осмотрев катер, он коротко подвёл черту. - У нас накрылась рация, - начал загибать пальцы Хабберт. - Начинали заканчиваться патроны ко всем стволам. Одним выстрелом нам повредили бак. Мы его, конечно, залатали, но вытечь кое- что успело и немало. Кроме того, во время этого боя у нас убили ещё троих человек, а в кубрике лежали трое японцев плюс девушка с ребёнком и португалец. Как бы ты себя повёл на нашем месте, сынок? – взгляд рассказчика снова принял оценивающий вид. Всё ещё находясь под впечатлением от рассказанного, Пиджен помотал головой и, не найдясь, растерянно ответил: - Не знаю. Врагу бы такого не пожелал. - Что ж, дружок, хвалю хотя бы за честность. Это тебе не «Пираты Карибского моря», - отложив сигару, Хабберт похлопал собеседника по плечу. - А что случилось дальше? - Дальше? А дальше всё стало ещё веселее. Мы обнаружили, что убили они не троих, а четверых. Джанни просто стоял, притулившись к пулемёту, а в груди у него зияла дырка. Как вспомню его взгляд, так и сейчас вздрагиваю. Капитан из принципа отказывался оставлять в чёрт знает, каких водах, чёрт знает какого времени, павших товарищей, которых ещё можно было увезти на родину, поэтому приказал положить Оливера и Скаротти в кубрик, к японцам. Сам он отправился успокаивать наших новых пассажиров из семнадцатого века, а мы с МакКарти перетащили трупы к люку в кубрик. Он постучал по крышке, надеясь, что матрос, которого мы приставили сторожить японцев, поможет втащить тела внутрь. Но створка распахнулась с такой силой, что сшибла с ног Уилла, а оттуда выскочил бешено орущий японец и вцепился механику в горло. Я был безоружен, и когда попытался его просто оттащить, он так меня пнул, что я чуть не вылетел за борт. МакКарти издал мерзкий гортанный звук, и стало ясно, что ещё несколько секунд, и узкоглазый его прикончит, но тут у рубки я услышал несколько выстрелов. Я повернул голову, и увидел, что стрелял Мэрдок. Стрелял, не отрывая второй руки от плеч молодой девушки, которую, он, видимо, утешал секунду назад. Бедняжка рыдала, судорожно заикаясь. Первым двумя выстрелами капитан снёс японцу башку, а третьей прострелил шею. От головы азиата действительно мало что осталось. Громко кашляя, привстал МакКарти и вытер с лица кровь японца. - Хабберт, выкинь ублюдка, - спокойно приказал Мэрдок. Я молча повиновался, и брезгливо спихнул труп японца за борт. Собственно, чего- то подобного и следовало ожидать. Лайтоллер был прав, когда хотел убить их ещё там. Японцу, по их дикому закону, положено умереть в бою, чтобы обеспечить себе достойную жизнь после смерти. Штурман и зенитчик с оружием наизготовку бросились вниз. Вскоре послышались их возгласы. На наше счастье, прытким оказался лишь один из пленников – он оглушил матроса и вырвался наружу. Двое других выглядели плачевно: один продолжал лежать в забытье, а второй, хоть и очнулся, не мог даже встать. От него штурман смог добиться лишь каких- то отрывочных невнятных фраз, которые всё равно никто не мог понять. Говоривший японец был совсем плох. В итоге мы продолжали идти неизвестно куда, без патронов и почти без горючего. А к трём трупам в кубрике прибавились матрос с разбитой головой и умирающий японец, на которого пришлось потратить два тюбика с морфием, чтобы не стонал и не сбивал с толку остальной экипаж. Но, даже несмотря на это, его всё усиливающиеся вопли из кубрика пробирали до костей. Португалец предложил избавиться от него, но на нашем пути снова встала упрямая дама. Она по- прежнему требовала никого не убивать без надобности и по- прежнему отказывалась сообщать о себе какую- либо информацию, которая могла бы внести ясность. Наконец, на палубу вылезли Уайлд и Хитченс – моторист с торпедистом. Хитченс, больше тогда походивший на трубочиста, бросился отмываться от грязи, а Уайлд, почему- то усмехнувшись, сообщил, что один из трёх двигателей окончательно сдох, и, дабы не тратить напрасно горючее, его пришлось отключить. В результате мы ещё больше сбавили ход. Учитывая, что где- то поблизости могла рыскать пиратская шайка – нам было совсем не до смеха. Плюнув за борт, моторист вернулся обратно, в свою импровизированную преисподнюю. Рассадив нас по оставшимся орудиям, Мэрдок снова вооружился биноклем и полез на ферму. Эдуарти, продолжая упражняться в своём ломаном английском, разговорился с очнувшимся МакКарти, допекая его вопросами, а что это за огромная штука стоит на носу и сколько пороха надо, чтобы выстрелить из неё. Механик иронично издевался над португальцем, отчего тот только ещё больше заводился. Натаниэль отрешённо сидела у рубки и укачивала ребёнка. Вскоре нас снова стал обволакивать туман. Штурман этому несказанно обрадовался, надеясь, что раз мы вышли из тумана прямо в средние века, то, войдя в него, вернёмся обратно. На самом деле, в его словах была логика, и постепенно воодушевился весь экипаж, справедливо полагая, что по ту сторону этого чёртового молочного киселя нас будет ждать старый добрый сорок четвёртый. - Но то, что мы там увидали, заставило меня пожалеть, что я не оставил завещания, - почти шёпотом сообщил Пиджену старый матрос.