Прошлой ночью мне приснилось, Что мы с тобой спали держась за руки, Глядя на тысячи звезд.
Отсвет софитов слепит глаза, и Код не жмурится лишь каким-то невероятным волевым усилием. Пальцы скользят по клавишам синтезатора, извлекая звуки его первой сольной песни, которую он решился представить миру. Волнение перед этим днём было настолько сильным, но сидя здесь он чувствует себя спокойно. Мечта, наконец-то ставшая явью, — вот так это ощущается. Зал переполнен в момент триумфа, и зрители сидят в абсолютной тишине, проникаясь музыкой его души. Это мгновение совершенно, ровно такое, какое он хотел, но лицо с глазами цвета серебра сияющей луны стоит перед внутренним взором как будто наяву. Найду ли я тебя?Эти глаза прекрасны, как никогда. Пока ты не исчез.
Код опускает голову и закрывает глаза, не позволяя непрошенной слезе скатиться и испортить сценический макияж. Взяв себя в руки, он на одном дыхании завершает песню, вытягивая ту самую высокую ноту, за которую столько переживал. Зал ещё несколько мгновений полнится завороженной тишиной прежде, чем взорваться громом сотен рук, встречающих его дебют аплодисментами, что не смолкают даже когда он уходит со сцены, сделав не меньше пяти поклонов от волнения. — Это просто невероятно, — щебечет рядом его бессменный менеджер, но Код толком и не слышит, оглушенный звуком собственного сердцебиения. — Тебя ждет величайшее будущее, мой мальчик, — продолжает нахваливать менеджер, распахивая дверь в гримерку, где Код тут же падает на диван, пользуясь небольшой передышкой перед интервью. Найдя воду на столике, он выпивает сразу пол бутылки, ощущая себя спортсменом после забега. Момент величайшего счастья снова сменяется этой высасывающей пустотой, что неотрывно сопровождает всю чертову жизнь. — Готов? Пора идти, — окликает менеджер, когда визажисты заканчивают поправлять макияж, и он с усилием фокусируется на настоящем, поднимаясь с места. Вереница петляющих коридоров, в которых волнение возвращается с новой силой. Вопросы в этом интервью не были согласованы заранее, потому Код просто не знает, что его ждёт. Журналисты бывают дотошными и неприятными, так что ему остается надеяться лишь на то, что агентство взяло на себя ответственность провести предварительную проверку допущенных личностей. Конференц-зал при концертной площадке встречает слепящими вспышками фотокамер, от которых хочется зажмуриться покрепче, но Код готов к ним, встречая журналистов и фанатов ослепительно сияющей улыбкой. — Что вы чувствуете после дебюта? — раздается где-то справа, когда щелчки фотокамер стихают, объявляя начало интервью. — Знаете, если честно, у меня сейчас сердце из груди выскочит, — Код делает небольшую паузу, давая зрителям время отреагировать. — Я на самом деле счастлив сейчас, когда смог представить вам всем свою песню. Этого бы не произошло без вашей поддержки, так что я хочу сказать спасибо каждому из вас, — фанаты аплодируют, пока он снова делает паузу, которая даёт журналистам понять, что он закончил мысль и готов перейти к следующему вопросу. — Ваша первая песня, о чём она? — спрашивает девушка в первом ряду. — Думаю, она вся обо мне и о тех переживаниях, с которыми я сталкиваюсь каждый день, — взгляд у журналистки гаденький, но сам вопрос не несёт подвоха, так что Код спокойно отвечает заготовленной фразой, не пускаясь в длинные разъяснения: какой в этом толк, если музыку каждый воспринимает по-своему. — В вашей песне ясно слышна тема любви, ожидать ли нам официального представления вашего партнера в ближайшее время? — начинает давить дальше та же девушка, явно не добившаяся в первый раз того ответа, которого ожидала. — Я был бы счастлив представить любимого человека, если бы у меня такой был, поверьте, вы узнаете об этом первыми, — так и знал, что с ней что-то не то, думает Код, делая едва заметное движение головой, пока смотрит на менеджера, давая понять, что подобных вопросов больше быть не должно. — До этого вы выступали только с каверами дуэтом с разными исполнителями, каково попробовать себя в новой роли сольного артиста, исполняющего свою музыку? — задаёт вопрос строгого вида мужчина. — Это абсолютно иные ощущения, больше волнений о том, как примет музыку зритель, но у меня отличная команда, которая поддерживает меня, так что мне не приходится справляться с этим в одиночестве, — Код искренне улыбается, делая выразительный кивок в сторону небольшой группы людей в стороне от сцены и продолжает: — К сожалению, у меня плотный график, следующий вопрос последний на сегодня. — Придумывая новый трек, с чего вы начинаете: мелодия или лирика? — звучит из зала. — Наверное, всё начинается с образа в голове, фантазии, которая диктует мне в какие звуки и слова её можно воплотить, — задумавшись над ответом, спустя несколько мгновений говорит Код. — Спасибо, что разделили со мной этот момент, и до следующей встречи, — Код аккуратно машет рукой, снова принимая на себя удар вспышек фотокамер, и скрывается за дверью, снова коридоры, напоминающие лабиринт, по которым тащит за собой уверенный менеджер. Это всё его стихия. — Дальше по плану у тебя час на смену образа, отдохнёшь немного и афтерпати, — инструктирует менеджер, заводя в гримёрку. Визажисты, уже ожидающие внутри, тут же берут его в оборот, усаживая в кресло перед столиком, прикрывая глаза, он позволяет себе погрузиться в полудрёму. Слишком долгий был день. Как и было обещано, через час Кода привозят в закрытый для спецобслуживания ресторан, где подготовлен фуршет в его честь. К этому моменту энергии не остаётся совсем, а держится он исключительно на силе воли вперемешку с упрямством. Вереница улыбчивых незнакомцев, с каждым из которых нужно поговорить хотя бы пару минут, выматывает, хочется скорее домой, к нему. — День твоего триумфа, а выглядишь так, будто гусеницу съел, — прерывает размышления знакомый голос единственного человека, который терпит его выходки с самого детского сада. — С тебя беру пример, придурок, — убедившись, что никто не стоит рядом, отвечает Код. — Нет реально, что-то случилось? Ты должен быть раз в сотню счастливее, — обеспокоенно спрашивает друг. — До твоих слов я думал, что неплохо держу лицо, спасибо, — с нарочито фальшивой улыбкой, выделяя последнее слово, произносит Код. — Держишь, не переживай. Просто меня не проведёшь, — хмыкает он, передавая ему бокал шампанского, который все это время держал в руках, и салютует своим. — За мой успех? — За твой успех, — звон стекла о стекло, и Код улыбается впервые искренне за этот вечер. Сколько себя помнит, он притягивал в свою жизнь массу людей, совершенно разных, но только этот задержался в ней надолго, намертво приклеившись к нему в тот день, когда они увлеченно кидали друг в друга кашей. — Планы на завтра есть? — Код выбил себе целых два выходных подряд в этом месяце, что вообще-то непозволительная роскошь. — Видимо, теперь есть, — просто отвечает он. — Мне нравится иметь с тобой дело. Пожелания? — уточняет с довольной ухмылкой, уже заранее зная ответ. — Я, ты, куча всякого химозного фаст-фуда, пара-тройка лакорнов, — как по бумажке отвечает друг. — Вот за это тебя и люблю, мог выбрать что угодно от лобстеров до прогулки по реке Чаупхрая на яхте, но твои приоритеты всегда неизменны, — кладя руку ему на плечо произносит Код. — Тише, услышит кто твои признания, а мне потом отдуваться. И так твои фанаты каждую неделю одолевают, — с притворным тяжелым вздохом произносит он. Код, может, и задумался бы о тяжкой судьбе товарища, но тот от этой сделки только выигрывает, в чём сам ни раз признавался. — Не ной, а. Как думаешь, уже можно слинять отсюда? — по ощущениям с начала мероприятия прошло часа полтора, и правила приличия, пусть и с натяжкой, позволяют Коду задуматься об уходе. — Не-а, не надейся, вон твой надзиратель ведёт к тебе новых послушников, а я, пожалуй, отчаливаю, удачи, — и уходит, вот так спокойно, бросая единственного друга на амбразуру, подлец. План мести зреет с каждой секундой из того часа утомительных разговоров, улыбок и ужимок, которые Код бы промотал, если бы жизнь можно было ускорять как фильмы. Посыл его взгляда, молящего о стоп-слове, наконец доходит до тугодума менеджера и тот отводит в сторону дорогих гостей, позволяя Коду улизнуть с этого праздника жизни. Водитель уже ждет в машине у заднего входа ресторана, залитого мрачно-бардовым светом от тусклой лампы над дверью. Картина почти как кадр из хоррора, что заставляет Кода съёжиться и поспешить скорее на заднее сидение чёрной камри. Приятный полумрак салона и легкое покачивание погружает его в ощущение транса, в котором Код, отпустив мысли, наблюдает в окне мелькающие улочки. Дом встречает приятной прохладой и снова обнажившимся ощущением неиссякаемого одиночества. Свет не включает, по ходу движения снимая с себя вещи, оставляя их прямо там, завтра приберёт. Теплые капли, скользящие по телу, приводят в расслабленное состояние, отпуская усталость бесконечных суток. Растирая по лицу остатки макияжа, он ощущает, как с этим поддельным лицом смывает ту частичку своей сущности, которая научила улыбаться сквозь боль и дискомфорт. Поганая, лицемерная частица. Без неё он беззащитен, словно новорожденный младенец. Место, где свет никогда не гаснет, его алтарь, на котором расположены дорогие сердцу предметы, заполняет мрак комнаты приятным фиолетовым оттенком, отбрасывая замысловатые тени на стены. Песчинки души, выставленные напоказ, изнеженные, исколотые слезами, совершенно разные. Фото родных, которых он никогда больше не встретит, в противовес им памятные браслеты лучших друзей, которыми они обменялись на пятнадцатилетие, когда любой символизм был особенно важен, и он, всюду он: в осколке зеркала, где померещилось его отражение, в свече, с добавлением сернистого ангидрида, изготовленной на заказ, что горит пламенем его волос, в рисунках, бесчисленных, что он рисовал по памяти каждое утро после встречи с ним, сколько себя помнит. Проваливаясь в сон Код чувствует, как языки пламени, совершенно не обжигающие, тянутся к его лицу словно живые, он так близко, стоит сделать едва заметное движение, коснуться, но Код знает, что не может. Смотрит, только лишь смотрит, а слёзы, горящие, ядовитые, слетают с глаз одна за одной. Обречённость, следующее за ним смирение, всё повторяется. Слова не нужны, чтобы понять сердце своего отражения. Вся эта боль их общая, Код задыхается во сне каждый раз ощущая её, неподвластную его слабому телу. Столько ни один человек не выдержит. Смолкший перезвон песчинок, что слышатся невесомыми колокольчиками стихает. Час пришёл. Последняя нота мелодии умолкает, заставляя воспоминания отступить. Слёзы на щеках, которых он не замечал и создание, сидящее рядом, что тянется, в желании скорее стереть эту боль с любимого лица. Прикосновение к его слезам, быстрое, у них есть доля секунды, нетерпение, прожигающее всю сущность, касание льда чужих губ к его собственным, и к нему приходит ответ, обрушиваясь на сознание сотнями тысяч иголок-воспоминаний. Это их проклятие, повторять один и тот же удушающий цикл из раза в раз. Наказание за любовь, такую же вечную, как сама ткань мироздания. Участь несчастных бабочек однодневок, имеющих лишь это предсмертное мгновение, чтобы почувствовать родное прикосновение. Жизнь и смерть, солнце и луна, пламя и лёд, влекомые друг к другу со дня сотворения. Жадный поцелуй, длящийся всё время мира, ни один не хочет отрываться, зная, что это их единственный шанс. Прикосновение смерти дарует воспоминание, оно же их отбирает, когда приходит час. Тонкий перезвон колокольчиков-песчинок, которых Код не замечал раньше теперь слышен так же отчетливо, как мелодия, что он играл. Ещё, ещё немного, может ли это мгновение растянуться на вечность? Первой он чувствует пустоту там, где секунду назад было прикосновение руки, и слёзы только усиливаются. Код знает, что сейчас произойдет, хочет зубами вцепиться, лишь бы не позволить ему отстраниться. Хватает руками его пиджак, их маленькая лазейка — непрямые прикосновения не считаются. Они много экспериментировали, проверяя все границы дозволенного. Поцелуй из иступленного становится агрессивным, где Код напирает, а смерть сдаётся, покоренный его натиском, на волю возлюбленного. Позволяет, что угодно позволяет ему, бесконечно далёкому, в эти минуты единения. Ладонью в перчатке он скользит по волосам, зарываясь в них, мечтая ощутить их шёлк на собственной коже, второй рукой находит его пальцы, проникая сквозь них и сжимая, оглаживая большим хрупкое запястье нежно, бережно, он самое ценное, что у него есть. Понимают оба, что пора остановиться, что время утекает, чтоб его. Код сильнее, он первый берёт себя в руки и разрывает поцелуй. Наклоняется, лбом упираясь в рубашку, упрямо смаргивая настырные капли слёз, все никак не кончающиеся. Смерть прижимает к себе в попытке дать хоть каплю утешения, всё выводит узоры на его ладони. Мой несчастный, с душой нараспашку, каждый раз пропускать его через такое — бесконечная пытка. Однажды смерть удержался, пересилил себя, отпуская его, сразу проводив к краю лестницы, почти без сожалений, но повторить это снова не смог, вернув их в цикл, где он обречён вечно помнить, а жизнь забывать. — Я буду любить каждое твоё воплощение, неважно, сколько ещё их будет — срывается шёпот с губ создания. — Обещаю всегда находить тебя, — отвечает Код спустя несколько мгновений. — Не смей, — прерывает его спешное. — Я хоть раз рассказывал, что значит жизнь без тебя? — поднимает голову Код, находя его взгляд, разбитый, совершенно потерянный. — Искать, каждый день искать, не понимая до конца, не мираж ли это. Я пробовал столько всего, столько разных путей, но суть неизменна. Как бы сильно я ни старался там, что бы ни делал, на какие вершины бы ни взбирался. Я ищу тебя в каждом прохожем, в каждом предмете, в каждом звуке. Это худшая из пыток, клянусь, ты даже не можешь представить. Сны с тобой, как единственное, отчего жизнь наполняется смыслом, а всё, что между — ничто. Вода, утекающая сквозь пальцы, — на одном дыхании выпаливает то, что так давно сжигает изнутри, а после, утерев рукой слёзы, обнимает, аккуратно, но цепко, положив голову на плечо. — Мне так жаль, что это не могу быть я. Хотя бы раз забрать твою боль от этого безумия, — самое большое сожаление его существования, быть здесь и ждать — насколько искалеченным он вернётся на этот раз. — Я бы не позволил, — объятия разрывать не хочется, Код наслаждается их теплом, столь редкой роскошью, разговор можно вести и так. Тишину между ними нарушает лишь мелодия колокольчиков, не смолкающая ни на секунду. Покой и уют, чувство дома наконец поселяется в груди. — Всегда хотел спросить: книга жизни, у тебя ведь должна быть своя? — недавняя истощающая истерика отступает, сменяясь какой-то исступлённостью, в которой Коду и рта раскрывать не хочется, но вопрос этот сидит в нём давно, правда времени на него никогда не находилось. — Ответ кроется в самом вопросе. Какая может быть книга жизни у того, кто не живёт? — грустная улыбка трогает губы. — Не привязывайся к словам, книга существования, если тебе так угодно. Любое создание оставляет след, это неизменно, — всё же отстраняется Код, чтобы иметь возможность подольше видеть любимое лицо, отпечатать его на сетчатке. — Не нашел, сотни раз пытался, призывал, бродил между полками. В конце концов привык к мысли о том, что для меня подобного не создали. Может, потому что книга пишется после смерти, не знаю. Почему ты спросил? — уточняет, а сам не может отвести глаз от немного припухших глаз его жизни. Может, их книга одна на двоих? — Думал, хоть в ней нам удалось бы найти ответы, — их пальцы переплетены, но Коду мало, каждый раз получать лишь крохи от возможных взаимодействий. Система верований для божественных существ сложна. Какое-то время они правда выстраивали теории о создателе, находящемся над ними. Они мыслили о нём как о спасителе, избавителе, что, видя их мучения, однажды придёт и положит этому конец. Спустя несколько сотен тысяч лет их вера угасла. Мир, стремительно меняющийся, вносил коррективы и в их восприятие, манеру поведения, с каждым сменившимся поколением менялись и они, неизменна была лишь любовь. Сила притяжения между ними, казалось, только росла, обретая немыслимые масштабы. Но чем ближе были они друг к другу, тем сильнее их откидывало. Если в начале предсмертное мгновение длилось несколько часов, то сейчас оно едва ли насчитывало тридцать минут. — Пора, — звучит из уст смерти приговор. Слез нёт, все они исчерпались досуха, оставляя глухое уныние, бесконечная тоска снова поселяется в сердце, уже здесь открывая их новый цикл. Смерть поднимается тяжело, обреченно, не отпуская ладони жизни своей и подводя их к витой лестнице, устремляющейся в бесконечные небеса. — Не пускай, пожалуйста, не отпускай меня, — безумный шёпот, бесконтрольный, вырывается, когда последний отзвук колокольчика стихает. Тоска в глазах жизни сменяется ужасом, всепоглощающим мраком, отражаясь болью тысяч лезвий во взоре смерти. — Не могу, ты же знаешь, если не сделать этого будет только хуже, — уговаривает, словно неразумное дитя, все возможные варианты они пробовали ранее, правда все. У них были сотни тысяч попыток менять что-то из раза в раз. Но любое изменение вело лишь к большей боли. Не смеет оставлять его в этих мучениях, ни минуты, ни секунды больше. Целует, на этот раз отбирая все воспоминания, что в нём есть, выпивая их, оставляя томиться внутри себя всё его естество, всю боль, все страхи, все отчаяние до последней капли. Ноги подгибаются, под этим грузом, но он не смеет показывать ни эмоции, пока его жизнь не уйдет. Его душа сейчас рассыпается, иссушается под гнетом этой тоски. Как он может выносить это, как он может принимать её назад каждый чертов раз, стремиться к этому так отчаянно? Смерть единственный, кто понимает это стремление, безумное и иррациональное. Отпустить его, нужно отпустить, иначе вихрь заберёт, вырвет прямо из рук, за промедление обрекая на жизнь в муках. — Прощай, — смерть с усилием отступает на шаг назад от создания, не осознающего совершенно ничего, от сгустка энергии, что наполнится не раньше, чем ступит на землю. Провожает его полуслепым взглядом затянутых пеленой слёз глаз. С каждым шагом по ступени юноша становится всё меньше, теряя годы возраста. Переступив последнюю, он рассыпается мириадами снежинок, встраиваясь в вихрь, уносящий его выше к облакам. Это могло бы быть самым красивым зрелищем, если бы не было так невыносимо. Мир вокруг рассыпается по кусочкам, обнажая истинную суть, которую смерть всегда прячет от жизни, делая место их единственного свидания приятным для взора, а момент прощания с прошлой жизнью более похожим на красивую сказку. Отваливаясь, словно штукатурка из-под древесных стеллажей показываются инеевые узоры на стекле, отделяющем небольшое пустое помещение от мира пламени с безутешными душами, ладонями своими пытающимися пробить его с той стороны, где заперты. Томящиеся, несчастные упрямцы, что не смогли отпустить прошлые жизни, как бы ни старался смерть помочь им. Слеза, одинокая, стекает по щеке смерти, но не исчезает, с гулким эхом она падает в бездонное озеро на дне песочных часов, расходясь кругами по воде из сотен тысяч таких же. И плеск, не покидающий его ни на секунду утихает впервые за все годы существования. Тишина оглушительная, она будто вакуум, вытянувший все звуки этого мира разом. Благословенная. Ещё не до конца осознавая произошедшее, он всё же не хочет допускать даже лишней надежды. Не верит, не верит, но чувствует прикосновение к собственному лицу от существа, как две капли воды похожего на него самого. — Иди же, он ждёт, — произносит создание, пришедшее заменить его. За его плечом стоит жизнь, его жизнь, но в то же время не его, во взгляде этой жизни есть что-то бесконечно далёкое. — Но вы? Как же… — вырывается непонимающее, не завершая фразы он уже знает, осознает истину, столь ужасающую. Их отпускают, дают уйти, взамен оставляя новых, даруя им память сотен тысяч лет в мучениях и агонии. Судьба во много раз хуже смерти. Обрекать на неё этих двоих бесчестно, неправильно. Его мучения обрывает преемник, прикасаясь ко лбу смерти своим, иссушая память, выпивая без остатка всё, что у него было до этого мгновения. Не осознавая себя, он видит лишь свет, на который устремляется мотыльком, взлетая все выше. Этот свет — рой искрящихся на солнце снежинок, зовёт его за собой, присоединиться к их зачаровывающему танцу. Вспышка, и он рассыпается тысячами холодных звёздочек, уносясь высоко в небеса. Какой завораживающий сон, цепляясь мыслями за его остатки, ускользающие с каждой секундой, пока он отключает беспрерывно звонящий будильник, думает Джефф. Вслед за протяжным зевком, он истончается совершенно, отодвинутый мыслями о суете этого важного для него дня. Всё внутри трепещет от предвкушения. Привычные ритуалы проносятся со скоростью звука, один за одним: утренний душ, завтрак, чёрный чай, куда же без него, и наконец вызов такси, чтобы скорее поехать в студию. Приветливая девушка на рецепции выдаёт ему очередной временный бейдж, взамен предыдущему, пока им ещё не подготовили постоянные. Преодолев турникет, он подходит к лифту, в нетерпении постукивая пальцем о бедро, дурная привычка. Несколько этажей, длинный коридор, и наконец он распахивает дверь офиса, заходя внутрь, где уже собралась большая часть команды, пришедшая посмотреть на один из финальных кастингов героя на роль его партнера. Присаживаясь рядом с коллегами, Джефф сверлит взглядом дверь, в ожидании его прихода, вздрагивая каждый раз, когда та открывается, пропуская не тех людей. Слишком много для одного кастинга, проносится в голове у Джеффа. В помещении от такого количества душно настолько, что кондиционер еле справляется со своей ролью. Вникать в будничный треп коллег не хочется, поэтому Джефф откидывается на спинку стула, даже не стараясь прислушиваться. Гул голосов стихает, когда в дверь проскальзывает юноша, немного смущённый, но с любознательным взглядом осматривающий всех собравшихся. Большой босс представляет его, после чего парень здоровается, делая от волнения несколько быстрых поклонов. Застыв, Джефф не отводит взгляда от его лица, застигнутый им врасплох. Почему от вида этого человека так больно в груди? Невероятная нежность, пронзённая сотнями острых иголок, тепло внутри, сжигающее, обостряющее все чувства. Если после кто-нибудь спросит у него, что именно делал юноша на этом кастинге, Джефф точно не сможет ответить. Околдованный он смотришь лишь в его глаза, улавливая в них оттенки разных эмоций, которые парень демонстрирует по заданию режиссёра. — Джефф, мы хотим посмотреть, как у вас получится взаимодействовать. Ты не против? — вопрос, который он мимо ушей пропускает, кивая лишь потому, что слышал своё имя. Поднимаясь с места, он подходит к парню, стараясь выглядеть менее пришибленно, чем он точно выглядит, и протягивает ему руку, для знакомства, втайне желая лишь ощутить прикосновение его ладони. — Меня зовут Код, буду рад работать с вами, Пи'Тепп, — от волнения делая ошибку в его имени, произносит смущенный юноша. Подняв глаза от пола, он встречается взглядом с Джеффом и теряется от осознания, что нашёл, нашёл наконец того, кто всю жизнь приходил во снах.